Королевские клетки

Им даже не особенно помыкали. Просто он был "А, Лонс, из приемной?" Кто, кроме него самого, был виноват в том, что в результате к нему так и относились? Бегает с бумагой за женщиной — как еще на это смотреть? Никто от него ничего и не ждал — кроме него самого.

Ладно. Чернила. Достал бутылку, налил в новую чернильницу, убрал бутылку, пошел относить.

— Мадам.

— Спасибо.

— Мадам, я хотел бы...

— Лонс, я занята. Не мешай, пожалуйста.

Вот и поговорили.

Он сел и уставился на очередную таблицу. Осталось подвести баланс. Он и подвел.

Достал свою таблицу. Записал туда последнюю взятку и сумму жалования. Вполне приличное — две серебряных в месяц... Страшно хотелось разорвать все, раздолбать стол, вырваться из себя самого. Неужели весь он — таблицы, которыми всегда недовольны?

— Лонс! Ты обещал сегодня баланс за месяц!

Тишина.

— Лонс!

Подождав пять минут, Лиля бросила перо и вышла в приемную. В конце-концов, договорились же... Черт, уже и стемнело? Лонса не было в приемной. На идеально чистом столе лежало три листа. Большой — с балансом, поменьше — с какой-то таблицей и записка. На малом листе мешочек с монетами. Три ключа на медном кольце.

Идеальный каллиграфический почерк — она давно ему завидовала.

'Мадам графиня Иртон, я был недопустимо труслив.

Лонс Авельс, шевалье'

Непонятно зачем, она взяла малый лист. Две таблицы, одна озаглавлена 'Взятки' — суммы с пометками от кого и за что. Вторая — 'Жалование'. Внизу подбита сумма — двести восемь корон взяток. Кажется, можно и не пересчитывать сколько в мешочке.

У Лилиан появилось противное чувство, как будто 'засосало под ложечкой'. Она вышла из приемной и спросила у парней на посту:

— Давно вышел шевалье Авельс?

— Прости, госпожа, кто? Лонс?

— Да, Лонс Авельс.

— Часа три назад.

На конюшне вспомнили, что он взял своего коня.

— Мы еще удивились, чего он его по-походному седлает, с сумками.

— А что в сумках было?

Конюхи переглянулись.

— Мы не смотрели... А что, госпожа, он украл что-то?!

— Не думаю.

Лиля поднялась к себе. Лонс. Твою мать, что ж ты сделал?! Ты поговорить не мог?! Чего тебе не хватало?

'Госпожа, мне хотелось бы... — Я занята!', 'Лилиан, у меня личный... — Давай потом, а?!'

И... все. Искать в Лавери человека — задача для Тримейна, пора его звать. И что сказать — 'Лонс ложки с кухни украл'? Впрочем, ему можно вообще ничего не говорить.

Переплетая на ночь косу, Лиля смотрела на себя в зеркало. Зеркало бесстрастно и точно отражало крепкую деловую женщину. С жестким и трезвым взглядом. Размышляющую, так сказать, о кадровой проблеме. Женщина эта Але Скороленок не нравилась.

Полученные жесткие уроки уже говорили, что если что-то идет настолько не так — стоит серьезно поразмыслить, что же она сама делает. Лонс — не вор. Лонс — не предатель. Альдонай спаси, она же даже не догадалась взять с него каких-то обещаний! 'Я тебя защищаю? а ты на меня работаешь', ну и логичное — 'Спасибо, больше не надо'. И, даже если это ей было бы удобно, она НЕ будет просить его убить.

Впервые за этот год она посмотрела на себя в зеркале немного отстраненно. Так, как начала привыкать в последнее время смотреть на людей — задавая вопрос 'Почему?'. Сколько в ней на самом деле от Али, а сколько от Лилиан Мариэллы Брокленд, которая даже не запоминала кого и как оскорбила?

'Ты — прохладно подумала ей Аля Скороленок. — Мне не нравишься. Я с тобой справлюсь. Они люди. И ты будешь вести себя соответственно.'

Холодная деловая красавица в зеркале улыбнулась Лилиан. Алины мысли не изменили улыбку ни на йоту.

'Думаешь победить дракона?'. Красавица также холодно и уверенно смотрела на Алю.

Надо все-таки Лонса найти и хоть поговорить, что-ли. Поговорить. Она закрыла глаза и положила голову на руки. Мать вашу мальдонайскую через седло копытом, что ж делать-то теперь?!

Лонс ехал в город, оставляя замок за спиной. Что его особенно задело, никому даже не пришло в голову спросить 'Когда вернетесь?' Ну, наверное, когда или если все-таки верну себе остатки самоуважения. Проезжая последний пост, он отдал сержанту монету-пропуск.

Мало веселого, когда ты 'вдруг' бросаешь службу. Пусть и недостойную дворянина — но ты служил, служил честно и как-то жил. Ну, а теперь что, бывший учитель изящных манер по книжке? Боец из тебя, 'спасибочки' монастырской школе, никудышный. С имением все понятно. Снова в учителя? Делать-то что будем? Бежать куда глаза глядят — а зачем? Прямо заметим, сейчас ты никому не интересен. Вообще никому. На самом деле, конечно, лейр Ганц Тримейн может очень интересоваться. Ну и ладно. Неожиданно ему стало гораздо легче — все-таки это его собственный выбор.

— Вижу ли как наяву шевалье Лонса, или мои старые глаза обманывают меня?

Вопрос был задан из дорогого и неброского купеческого портшеза с аж восемью дюжими носильщиками. Ну да, не имеет права купец в городе ездить на лошади. Даже такой уважаемый и влиятельный, как сам Лимаро Ватар, отдернувший занавеску.

— Не обманывают, почтенный из почтенных Ватар. Рад приветствовать.

— Мои приветствия, шевалье Лонс! Дозвольте полюбопытствовать, по делу ли в Лавери, или отдыхаете?

— Сам не знаю...

Узкие глазки из толстых щек остро глянули на него.

— А что же так, коли дозволено будет мне спросить?

— Почтенный Ватар, вас обманывать не хочу — у Ее Сиятельства графини Лилиан Иртон я более не служу. Вряд-ли я буду вам полезен.

Почтенный старшина купеческой гильдии не стал сворачивать разговор, а вместо этого полез из портшеза. Лонс удивился, но спешился.

— А вы, достойный шевалье, уже решили, что дальше делать станете?

— Пока раздумываю... — медленно сказал Лонс.

Маленькие медвежьи глазки внимательно осматривали молодого человека.

— Трудно мне, сиволапому, и подумать-то....Но человек с цифрами в ладах мне в делах не лишний был бы. Не будет лэйру за обиду в купеческих делах за толику малую, трудов достойную, побыть?

— Я, почтенный Ватар, почитай год от стола не отрывался. От одного стола к другому перейти?..

— Дела торговые — разные бывают. Почему осмеливаюсь лэйру надоедать, по весне надо бы мне умного человека в Эльвану направить. А дело там не простое, и делать бы его хорошо дворянину. Так что, прямо Альдонай мне вас послал.

— Почтенный Ватар, я врать не буду — человек небогатый, но чужими тайнами торговать не буду. Уж простите за прямоту.

Против ожидания, Ватар не обиделся и не разочаровался.

— Я земельку-то, почитай, пятьдесят два года топчу, а по делу торговому сорок да пять годочков минуло... И вот, мыслю так, нет в нашем деле вещи более бесполезной и опасной, чем чужая тайна. Самому себе, почитай, непонятно что поднял — зачем такое? Не надо это. Глупости. По молодости, было, чуть не разорился через этакую вот загогулину. Тайны ваши, да графини Иртон — пусть таковыми и останутся. Так что надолго не прощаюсь, с утречка завтра и буду вас на улице Медных цветов, в своем дому ждать.

И откланялся, оставив Лонса в глубокой задумчивости.

Через час, ближе к вечеру, почтенный Ватар добрался до своего дома. Через довольно высокую арку с резными псевдо-колоннами (пять корон камнерезу за этакую безделицу отвалить пришлось!) его портшез вплыл на довольно широкий внутренний двор. На дворе царила радующая хозяйский взгляд осмысленная суета — катились бочки, носились мешки, дымили печки.

Носильщики аккуратно поставили портшез на откинутые подпорки возле крыльца и Лимаро Ватар солидно вынес себя на крыльцо. Носильщики поклонились и гуськом потянулись в людскую — вечерять. Расчет с ними не поденный, а сдельный, в конце десятинки, кормежка в договор входит.

Почтенный купец же прошествовал в горницу, где его и встретила поклоном жена его пред людьми и Альдонаем, достойная купчиха Нута Ватар.

— По здорову ли, батюшка?

— По здорову, матушка, по здорову. — купец солидно поклонился своей хозяйке.

— Пройди, батюшка, откушай, чем Альдонай благословил.

И хотя Нута Ватар не бралась за кастрюлю уже лет десять (и до того посуду в основном только покупала), кормила мужа она по вечерам строго лично.

— Как, батюшка, день прошел? — спросила она, когда муж, уже скинув тяжелый верхний кафтан, с удовольствием доел наваристую похлебку из бычьих языков и собрался, потирая руки, перейти ко второму.

— Не без пользы, матушка, не без пользы. Принесут завтра бочонок рыбы соленой, от вирманского шкипера подарочек. Надо поглядеть-попробовать. Сказывал шкипер, третьего выбора рыбка-селедка, а первые два возить далеко нельзя.

— Все бы тебе, батюшка, новье какое! В людскую отдам половиночку, мало ли.

— Так на том стоим, что новье — не ворчи уж, матушка. Придет поутру, мыслю, ко мне дворянчик один — ты его в садике посади посидеть.. минуточек на пятнадцать.

— Эва? Это что же это, доча и не погуляет?

— А чего ж ей не погулять? Чай он не зверь какой, не сьест... Волос русый, глаз зеленый. А доче уже, слава Альдонаю, к четырнадцати, тоже людям показаться не стыдно.

Матушка Ватар задумчиво пожевала губами.

— Это чего ж за дворянчик?

— Вот и погляди сама. А я так мыслю, в дела его возьму — соберет пару караванов, по весне в Эльвану сходит, посмотрим, посмотрим, что за человек...

Купец Ватар плотоядно потер руки и перешел к запеченному с травами бараньему боку. Матушка Нута выбирала поварих в первую очередь по умению готовить мясо.

Своих не бросаем

Двадцатое октября Джеррисон встретил в лагере под одним из городов Ожерелья. Ричард принимал присягу и торговался с городом, а Джеррисон наскоро организовывал зимние квартиры. Уже шли холодные дожди, а это только в сказках можно так вот легко зимовать в поле. В реальности — такие дураки давно вымерли. И присоединяться к ним желания не было.

Полк наскоро строил склады, выторговывал дома, расходился на постой. Ройса и Фрайги Джесс послал со сборными десятками оповещать местную знать, что надо бы явиться к королю 'пред светлы очи'. С деньгами. Пусть ребята тренируются.

Ввалившийся около двух часов в палатку Фрайги имел вид 'не соответствующий роли' — грязный, застывшая кровь из разбитого носа, кислый запах... Ну, началось.

— Где? — спросил Джеррисон.

— Это! Там, Юго-Восток отсюда, на повороте! Мы ехали, я чего-то, они!

— Пей. — Джесс сунул Фрайги чашку с горячим питьем. Тот хватанул его, как воду, закашлялся, чуть не уронил чашку, но принял более-менее осмысленный вид.

— Фрайгерсон Саверней! — рыкнул Джес, подождав, пока тот откашляется. — Очнулся? Доложи!

— На марше возле деревни Большие Квочки были перехвачены взводом неизвестной принадлежности! Успели развернуть малый строй и отбить первую атаку, но потеряли трех лошадей и двух солдат ранеными. Сержант Маллери... захвачен противником. Имея раненых, потери в лошадях и не имея данных, принял решение отступить в расположение!

Уже на середине его рассказа Джеррисон развернулся к столу и начал писать.

— Ваше Сиятельство, — вернулся Фрайги к нормальному тону — Дозвольте, я сам! Я виноват, но никак было не погнаться...

— Хватит извиняться, нет пока оснований. Курьера вызови быстренько.

Фрайги вышел. Через три минуты вернулся с курьером.

— Королю, лично в руки, срочно. — курьер щелкнул каблуками и умчался.

— Командира первой роты, командира развед-взвода — ко мне. Первой роте построение с комплектом через час.

Джеррисон заканчивал совещание с командирами, когда замызганный курьер примчался назад и передал Джессу записку с размашистой надписью прямо поверх текста:

'Делай.

Ричард.'

— Ну, господа, Король ожидает от нас скорейших результатов. С Богом.

Развед-взвод, прихватив умывшегося и слегка передохнувшего Фрайгерсона, умчался вперед. Первая рота, с самим Джеррисоном в голове скорым маршем, взяв с собой только оружие и личное снаряжение, потопала за ним.

— Вот, Ваши Милости, задержали пленного в этой банде — наверное, дезертиры. — сказал толстеющий сенешаль замка, с гордостью докладывая барону и баронессе Мельин о своих успехах. О том, что дезертиры как-то моментально построились и фактически отбились он не стал упоминать.

— Давайте спросим его. Прежде, чем казнить. — баронесса сделала жест и сержант дружины вынул кляп.

— Я, — шевельнул разбитыми губами пленник. — сержант второй роты пятого пехотного полка Его Величества Короля Ричарда Первого. Меня зовут Маллери. Я не дезертир. Сопровождая глашатая Его Величества, мы следовали в соседнее с вашим баронство.

Наступила мертвая тишина.

— Ты лжешь! — рыкнул сенешаль.

— Я не лгу.

Пленника отвели в темницу и стали решать, что делать.

— Пойду виниться. Может быть, Его Величество простит...

— Вы так и остались бедным шевалье, Ваша Милость. — презрительно прошипела баронесса. — Его Величество даже не заметит эдакой мелочи, как недоразумение...

В этом месте барон Мельин грохнул кулаком по столу, чего никогда себе не позволял и рявкнул, как, наверное, крестьянин 'жёнке'.

— Заткнись, дура! Нападение на глашатая, и вообще на подразделение при исполнении — смерть! Если повезет — только напавшим, но нам НЕ повезет!

— Не смей! — взвизгнула баронесса. — Этой банщице своей указывать будешь! Салев, замок готов к осаде? Осень на дворе, постоят и уйдут... Салев?!

Сенешаль, служивший еще ее отцу, всегда такой бравый, такой грозный сейчас выглядел уставшим и ослабевшим стариком.

— Это кадровый полк. Его ведет Куница Иртон. Он пять лет назад Бейтари кровью залил... Мы не выдержим.

— Ему не надо даже нас штурмовать — презрительно сказал барон. — Он просто встанет под стенами и сообщит всем, что мы более не бароны и он освобождает крестьян от клятв и обязательств... У соседей хватает земель. Мы никого не вернем — пустошью владеть будешь?!

— Но герцог...

— Какой?! НЕТУ больше Норделлов, все! — он повернулся к сенешалю. — Салев. ты не слишком-то был почтителен, а я — не очень-то тебе доверял. Но ты — мой человек. Если ты уйдешь с этим патрулем, я не буду тебя преследовать.

— Ваши Милости! — вбежал дозорный — Горит! Квочка горит!

Пара дымовых столбов поднималась там, где стояла несчастная деревня.

— Не успели, значит. — тяжело поднялся барон. — Беги, Салев.

— Что, господин Саверней, видите?

Развед-взвод обошел Мельин-кастл с восточной стороны. Без флажков, на невысоких лошадках, без пик и кирас — издали взвод смотрелся как небольшой отряд купеческой стражи. Сейчас лейтенант-командир разослал тройки своих людей на основные дороги, ведущие к замку — а сам, пользуясь плохо вырубленным перелеском, подъехал с Фрайгерсоном к замку.