Когда раскинет сети тьма...

Бургомистр целеустремленно шел вглубь Старого Города. Улицы ремесленников сменились ночлежками Грязного квартала, но Ордолан не собирался останавливаться. Эти улицы были знакомы Гримару — они вели к скотобойне и расположенной неподалеку Темной Башне. От одного предчувствия того, что он снова увидит ее, тем более, ночью, Адану становилось не по себе. Единственное, что радовало, это то, что бургомистр до их пор не почувствовал преследования.

Этой ночью все должно закончиться.

Адан и сам не понял, как опростоволосился. Только что он отчетливо видел спину Ордолана, но стоило моргнуть, и преследуемая цель исчезла, как будто растворилась в темноте. Нехорошее предчувствие накрыло Гримара липким потом — даже пальцы задрожали. Он медленно потянулся к сабле, но не успел: ему на плечи обрушилось что-то тяжелое, повалило на землю, придавило всем своим весом и вцепилось ему в горло.

К счастью, лампа не разбилась при падении и стояла рядом, не прикрытая полой плаща. И в ее свете Адан увидел Ордолана, все еще пребывавшего в образе человека. Впрочем, это был крупный и довольно сильный мужчина, раз ему без труда удалось спеленать совсем не хлипкого Гримара. На одну лишь неожиданность все не спишешь. Бургомистр был в ярости, он рычал, как зверь и все крепче сжимал пальцы на горле Адана. Но вдруг в его глазах промелькнуло просветление, он перестал душить противника и удивленно спросил:

— Это вы?!

— Я,— бесхитростно прохрипел Гримар.

— Какого рожна вы меня все время преследуете? Кто вас послал? Чего вы хотите?

Вопросов много, хотя и сводились они к одному и тому же.

Одну секунду Адан думал, как ему поступить. Его пальцы уже нащупали артефакт, и он вот-вот готов был освободиться от медвежьей хватки бургомистра. Но он принял иное решение:

— Отпустите меня, и я все объясню.

Если это не сработает, уж тогда...

Но Ордолан почему-то внял голосу разума и не только отпустил горло Адана, но и слез с него, предоставив свободу. Правда, после этого он обнажил кинжал, больше похожий на короткий меч, но держал его свободно, не угрожая, а как бы намекая, что готов защищаться.

— Я требую объяснений.

Проявление доброй воли и отказ от насилия несколько сбили с толку его милость. Ордолан мог его прикончить, по крайней мере, попытаться довести до конца задуманное. Он мог обратиться в зверя и, если получится, разорвать на части человека, сунувшего свой нос в его тайну. Вместо этого он требует объяснений.

— Ну?

До громобоя Гримар, может быть, и не успеет добраться, но саблю выхватит гораздо быстрее, чем успеет отреагировать его противник. А еще его ладонь сжимала старую реликвию, и он в любой момент готов был применить бурлившую в ней и рвавшуюся наружу Силу. Поэтому Адан решил играть в открытую. Откровенность порой может творить настоящие чудеса.

— Я знаю, кто вы,— с вызовом произнес он.

— Ничего удивительного, мы познакомились с вами во время раута, который я, между прочим, устроил в вашу честь.

— Я имею в виду, что я знаю, чем вы занимаетесь поздними вечерами, тайком пробираясь в Старый Город.

Было заметно, что Ордолан смутился. Похоже, совсем не это он надеялся услышать от Гримара.

— Да? Интересно, кто же вам об ЭТОМ рассказал? Вы — человек новый в нашем городе, вряд ли могли сами до этого додуматься. А-а... погодите, это был Оскер Гарнат? Ну, конечно же, кто еще! Неспроста он совал свой нос повсюду, особенно туда, куда его не стоило совать. Не иначе выследил меня во время одной из своих ночных прогулок, а потом рассказал обо всем своему старому приятелю. Так ведь?

— Оскер Гарнат тут абсолютно не причем. Я сам увидел вас пару ночей назад, случайно.

— И? Что вы намерены теперь делать? Вы собираетесь меня шантажировать ЭТИМ?

— Вообще-то я собирался вас убить.

— Что?!— Ордолан сделал шаг назад и слегка приподнял кинжал.— С какой стати? Вы настолько расово предубеждены? Чем вам таким насолили эльфы?

— Эльфы? При чем здесь эльфы?— опешил Гримар.

— Постойте...— Ордолан даже закрыл глаза, чтобы успокоиться.— Уверен, что возникло какое-то недоразумение. Давайте сначала разберемся, в чем именно вы меня подозреваете. Вам слово.

— Я не подозреваю, я точно знаю, что вы оборотень и по ночам убиваете падших женщин.

Бургомистр выпучил глаза и воскликнул:

— Вы в своем уме, любезнейший?!! Оборотень?! Я?!!

— Понимаю, как это звучит, но факты — вещь упрямая...

— Какие факты?!

Ордолан ревел, как кавалерийская труба, ничуть не смущаясь того, что его слышит, пожалуй, весь Старый Город.

— Пару вечеров назад я собственными глазами видел...

Адан уже начал что-то подозревать. Уж слишком искренне было удивление бургомистра, такое не сыграешь. Начав говорить, он сам осекся. Он видел... Что? Он видел Ордолана, крадущегося в ночи. Он видел Зверя, вскочившего из переулка, в который свернул бургомистр. Он...

— Эта рана на щеке... Ее оставил мой кинжал.

От этого стоявшему перед ним человеку было не отвертеться.

Ордолан же рассмеялся. И снова настолько искренне, настолько открыто.

— Эту царапину... оставили когти... кошки, которую я опрометчиво хотел поцеловать в нос!— задыхаясь от смеха, произнес он.— Откройте свои глаза, Гримар, и вы сами это увидите!

Он подался вперед. Адан осторожно поднес к его лицу лампу и... Да, теперь с близкого расстояния и при должном освещении он и сам видел, что царапин, на самом деле, было три, просто две из них не так отчетливы. И да, такие могли оставить когти кошки.

— Я...— смущению Адана не было предела. Неужели он ошибся? И при этом обвинил порядочного человека в том, к чему тот непричастен?

Никогда прежде он не чувствовал себя столь неловко.

— Вы дали маху, Гримар,— проворчал Ордолан.— Теперь-то вы это понимаете?

— Кажется, да,— вынужден был признать Адан.

— Что касается убийств... я в курсе всего, что происходит в МОЕМ городе. Мне о них докладывает начальник полиции, я слышу о том, что говорят горожане на улицах. Это, несомненно, ужасно, но я не имею к этому никакого отношения. Напротив, я прилагаю все усилия для того, чтобы эти убийства закончились, а преступник получил по заслугам... А вы, похоже, пошли по стопам своего друга и тоже начали совать свой нос туда, где его могут обрубить. Зачем это вам? От скуки?

— Просто так вышло,— едва слышно произнес Адан.

— Займитесь чем-нибудь полезным! А еще лучше — продавайте ваш новый дом и возвращайтесь в столицу. Уверен, там вы найдете гораздо больше развлечений, чем в нашем захолустье.

— Я не уеду отсюда пока не узнаю, кто убил Оскера Гарната,— категорично заявил Адан.

Бургомистр недовольно заворчал, потом сказал:

— Господина Гарната не очень-то жаловали в нашем городе. У него был скверный характер. И очень длинный нос. А еще он задолжал многим и не спешил возвращать долги. Так что убить его мог кто угодно. Боюсь, мы никогда не узнаем правды. Так что вы только зря потратите свое время в погоне за несбыточным... Аудиенция закончена! Я постараюсь забыть об этом недоразумении, а вам лучше прислушаться к моему совету и покинуть наш гостеприимный городок — и чем раньше, тем лучше. А сейчас отправляетесь-ка домой, господин Гримар, и спокойной вам ночи!

Убрав кинжал в ножны, бургомистр развернулся и зашагал в темноту.

— Могу я узнать, что вы делаете в Грязном квартале в столь поздний час?— никак не унимался Адан. Возможно, бургомистр не оборотень, но ведь девушек он мог убивать и в человеческом обличье?

Ордолан резко остановился, посмотрел на Гримара и вернулся назад.

— А вот это вас совершенно не касается, любопытный господин!— прорычал он, нависнув над Аданом.

Его милость трудно было испугать испепеляющими взглядами, особенно тогда, когда он хотел услышать ответ на свой вопрос.

— Вы знаете, что достаточно одного моего слова, чтобы вас вышвырнули из этого города? Оставьте меня в покое! Проваливайте!

Гримар не пошевелился.

— Вот же навязался на мою голову...— проворчал Ордолан.— Если ваш язык такой же длинный, как ваш нос, по городу поползут ненужные слухи... Не убивать же вас? Хорошо же! Только пообещаете, дайте слово чести, что об этом не узнает ни одна душа.

— Клянусь!

Тайны бургомистра совсем не интересовали Адана, ему просто хотелось удостовериться в том, что Ордолан не имеет никакого отношения к убийствам, а уж потом перевернуть прочитанную страницу.

— Идите за мной.

Разговор получился шумный. Но никто не выглянул в окно, чтобы узнать, что происходит, никто не вышел, чтобы разнять спорщиков. Наоборот, в окрестностях стало еще тише.

Бургомистр набросил капюшон на голову, и снова вряд ли кто смог бы признать в нем уважаемого в Сольте градоначальника. Он шел впереди, уверенно шагая по грязным улицам квартала. Свет ему был не нужен, как будто он видел в темноте не хуже кошки, поцарапавшей ему лицо. Сам Гримар уже понятия не имел, где они находятся. И тут не могла помочь никакая карта.

Наконец они пришли. Ордолан подошел к двери ничем не примечательного дома и тихо постучал. Ждать пришлось долго — похоже, обитатели скромного жилища уже спали. Бургомистру пришлось неоднократно повторить стук, прежде чем открылось окошко на двери, а потом уже и она сама.

На пороге появилась молодая женщина, кутающаяся в платок, наброшенный на плечи. Улыбнувшись Ордолану, она подалась к нему со словами:

— Я думала, что ты уже сегодня не придешь.

И лишь после этого она увидела стоявшего в тени Гримара и отшатнулась назад.

— Не бойся. Это... друг,— схватил ее за руку бургомистр, но не столько, чтобы задержать, сколько успокоить.

Женщина взглянула на Адана исподлобья, после чего распахнула дверь шире и пригласила гостей:

— Проходите!

Из всего этого Гримар сделал один единственный сам собой напрашивающийся вывод: темными сольтскими ночами бургомистр посещал женщину. Вроде бы в этом не было ничего предосудительного, учитывая тот факт, что Сольгерд Ордолан не был женат, а значит, ни о какой измене не могло быть и речи. Можно было предположить, что он просто стеснялся самого факта посещения представительницы низшего сословия, если бы не одно "но".

Женщина была эльфийкой.

А вот это уже все расставляло по своим местам. Дело в том, что связи определенного характера между представителями разных рас в Бадрионской империи, хоть и не карались законом, но и не одобрялись в народе. Вроде бы столько лет прошло с момента последней битвы между эльфами и людьми, но разногласия так и не удалось ни забыть, ни сгладить. Причем подобное отношение было обоюдным: эльфы даже более ревностно относились к старой вражде, и незавидна была участь представителя этой расы, уличенного в связях с людьми. А уж если этот человек был к тому же представителем власти...

Теперь Гримар понимал, почему Ордолан таился в ночи и очень не хотел, чтобы кто-то посторонний узнал о том, куда и зачем он ходит. Если о его связи узнают в столице, то он, вне всяких сомнений, потеряет свое место. Да и в Сольте ему после этого не будет спокойной жизни: от него отвернутся все представители высшего света, его осудит большая часть простого народа.

— Теперь ты меня понимаешь?— угрюмо спросил его бургомистр, пока хозяйка дома накрывала на стол нехитрый поздний ужин.

Имел он в виду то, о чем только что размышлял Гримар? Или то, почему он сделал столь странный, на первый взгляд, выбор? Последнее можно было легко объяснить: эльфийка была не просто очаровательна, она представляла собой эталон женской красоты. При этом она была гораздо моложе Ордолана, хотя об этом трудно было говорить с уверенностью, так как представительницы этой расы даже в свои пятьдесят выглядели, словно юные девы. А если принять в расчет покладистый характер и домовитость, то лучшей пары трудно было сыскать. Если бы не расовые предрассудки.

— Ее зовут Шана, и у нее очень нелегкая судьба,— продолжил Сольгерд.— Не нужно причинять ей боль — девочка этого не заслужила.

— Мне очень жаль, что я нарушил вашу идиллию. Клянусь, об этом никто не узнает. По крайней мере, от меня.

— Я тебе верю. В противном случае я тебя убью вот этими руками.

В этот момент в комнату вошла Шана. От последних слов Ордолана она вздрогнула, опасно звякнули кружки, которые она едва не выронила. Секунду спустя раздался младенческий крик. Женщина быстро поставила кружки на стол и выскочила из столовой. Гримар видел, как нахмурился бургомистр, устремив взволнованный взгляд в направлении доносившегося крика.

— Это ваш ребенок,— догадался Адан.

— Это мое сокровище, моя единственная радость в этой жизни. Моя надежда.

— Вы ведь понимаете, что его не признают вашим наследником.

— Это не важно,— отмахнулся Ордолан.— Главное, мой род не прервется и будет жить в этом малыше — кем бы он ни стал.

— Позиция, достойная уважения.

Кто-то потерся о ногу Гримара. Адан опустил глаза и увидел ухоженную и сытую кошку пегого окраса.

— А-а, так вот кто расцарапал лицо господину бургомистру!

Адан наклонился и погладил ласковое животное.

— Я на радостях полез целоваться, а она меня когтями,— посетовал Ордолан.

Вернулась Шана. На руках она держала все еще куксящегося малыша с острыми ушками и голубыми глазами. Ушки ему достались от мамы, а глаза, определенно, от папы. Сольгерд взял ребенка на руки, и, удивительное дело, он тут же замолчал. Шана смотрела на этих двоих с нежностью и обожанием, и в этот момент Гримар подумал о том, что он делает что-то не то в своей жизни. Вот оно — простое человеческое счастье! Это, а не погоня за чем-то неуловимым, несбыточным.

Потом они молча пили чай в прикуску с ароматным вареньем и какими-то незамысловатыми, но очень вкусными крендельками. Шана унесла ребенка и больше не появлялась. Ордолан продолжал хмурится, похоже не очень-то доверяя обещаниям Адана. Отчасти он был прав: кто-нибудь другой не преминул бы воспользоваться этой ситуацией. Шантаж был не самым достойным, но очень действенным оружием в умелых руках. Правда, Гримар был не из тех людей, которые используют в своих интересах человеческие слабости... без крайней на то необходимости. А от Ордолана на данный момент ему нужно было лишь одно, и он рискнул затронуть эту тему, стараясь не показаться навязчивым:

— Совсем недавно я увидел ваш герб, и он меня очень заинтересовал.

— Что же такого любопытного вы в нем нашли?— отстраненно спросил бургомистр.

— Расколотое сердце.— Адан пристально посмотрел на Ордолана и заметил, как тот напрягся.— Что оно означает?

— Скорее не расколотое, а разбитое,— пробормотал градоначальник.

— Есть разница?

— По сути нет, но по смыслу. Расколотое сердце — это часть истории моего рода. Похоже это наш общий рок. Наше проклятье. Хотя...

— Что вы имеете в виду?— напомнил о себе Гримар, заметив, что Сольгерд снова ушел в себя.

— Расколотое сердце появилось на гербе после того, как один из моих предков получил от ворот по ворот от одной знатной эльфийки. От безответной любви к ней он сошел с ума. А сердце стало как бы напоминанием его потомкам о том, что опасности могут подстерегать не только на войне, но и в любовных делах.