Затем, по-прежнему молча, старик проделал те же манипуляции с одной из моих "ман".
— Видишь? — голос его тоже дрожал, как и руки — Любую из твоих ман можно перевернуть и увидеть Светлое Око, чего быть не должно!
Тут я осознал, что разговорами уже не помочь, так как нервы у старикана на пределе, он жутко боялся оказаться причастным к моим делишкам. И здесь я его прекрасно понимал: закончить свои дни на костре — не слишком приятная перспектива. Я чувствовал, что он уже готов сорваться и со всех ног бежать за стражей. Зло их всех задери, не хочу, но придется принимать иные меры...
Минутку, мы же тут не одни. Не оборачиваясь, я прощупал бородача за спиной. Кроме желания поскорее закончить с едой, больше никаких эмоций. "Призрак" продолжал делать свое дело. Хоть здесь без прокола.
Вытянув невидимую руку, я коснулся лба адалая и медленно, раздельно проговорил:
— Тебе придется все забыть. Меня здесь не было. Ты нес добавку вон тому парню, что у меня за спиной.
Аппетит у меня пропал. Не надо было сюда заезжать. Я встал и ссыпал монеты в карман, забирая улики с собой. Затем большими жадными глотками опустошил бокал с водой, утолив нестерпимую жажду, и вышел из трактира наружу.
У чарса, в отличие от меня, дела обстояли прекрасно. Свою порцию лебса он уже прикончил и нагло подчищал корыто серого низкорослого соседа, которого уже успел запугать до смерти. Ограбленный дракх, отбежав в сторону на несколько метров, наверняка рад был сбежать вовсе, да натянутые поводья не пускали. Протестовать против действий захватчика он и не думал. Второго серого зверя уже не было, на нем уехал худощавый корд, а этот, ясное дело, принадлежал бородачу, сидящему в трактире.
— Нехорошо, Злыдень, маленьких обижать, — пожурил я.
Чарс поднял массивную голову, презрительно фыркнул в мою сторону и снова опустил морду в чужое корыто. Обтянутые чешуйчатой кожей и роговыми пластинами скулы задвигались быстрее. Вот засранец. Торопится сожрать все, что там есть, пока я его не оттащил. Меч, кстати, был на месте. Интересное дело — воровство не принято, а случаи подделки монет все же бывают, ведь без прецедента не бывает столь суровых наказаний... или это достояние истории, а сейчас таких вещей не случается?
— Не хватало мне проблем с хозяином твоего нового приятеля, парень. Хватит его объедать, беднягу, — пробормотал я, отвязывая Злыдня и забираясь в седло.
Тот еще продолжал жевать, роняя с влажных от слюны губ и клыков редкие коричневые зерна, когда мы снова выбрались на дорогу. Настроение, конечно, оставляло желать лучшего, но с голоду помереть мне не суждено. Пара гранул, попав в желудок, провела стремительную атаку, и вышибленный их натиском голод шлепнулся позади на дорогу дохлой лягушкой, обессиленно высунув длинный скользкий язык. Вернуться для реванша он сможет теперь только под вечер, и тогда уж лучше озаботиться настоящим ужином...
* * *
На выезде из города, там, где кончались последние жилища и народу на улицах почти не было, меня уже ждали. Всадников было трое. Двое молодых, крепких, подтянутых и один постарше, со слегка обрюзгшим лицом и едва заметной сединой в грязно-желтых волосах. Все — корды. Они сидели на дракхах и смотрели в мою сторону.
Городская стража Аваната малочисленна, всего пара десятков людей, так как за соблюдением основных законов тщательно следили сами нубесы (ни одного из которых я сегодня еще не видел), но эти типы принадлежали именно к ней.
Я немного забеспокоился, но опасности не ощутил. Почти. Проклятие, неужели старик-трактирщик все-таки умудрился донести? Непохоже. Что-то иное. Но ждали именно меня. В этом сомнений не было.
Молодые стражники щеголяли кожаными доспехами, выкрашенными в стальной цвет и усиленными металлическими накладками, их руки сжимали косо выставленные в небо длинные копья с широкими блестящими наконечниками в форме ромба и черными древками, тыльная сторона которых упиралась в специальные подставки у седел. Сами они излучали лишь легкое любопытство, смешанное с такой же поверхностной досадой, словно их заставляли выполнять любимое, но успевшее надоесть занятие. Старший, рослый и широкоплечий, но с возрастом оплывший, в стальном нагруднике, выгодно выделявшем его среди подчиненных, сверлил меня неприязненным взглядом, демонстративно опустив левую руку на высокую рукоять свисавшего с пояса длинного меча. На его правом плече красовалась нашивка — перекрестье двух желтых стилизованных стрелок на фоне синего круга — эмблема сотника Нубесара, как сразу же подсказала моя справочная.
Я понял, что от разговора не уйти, и подъехал ближе сам.
— Не ты ли будешь Элиот Никсард? — грубый, с прорывающейся хрипотой голос сотника резанул слух, сразу наводя на мысль о том, что его горло больше привыкло к командам, чем к нормальному человеческому общению. Аура у него была нехорошей, как бы затемненной, а некоторые цветовые оттенки говорили о склонности к садизму и превышению власти, которую ему пока удавалось прикрывать служебным рвением. Неприятный тип. К тому же очень не любит чужаков вроде меня. Обычные расовые предрассудки.
— Света за воротник, сотник, — ровно проговорил я, напомнив об элементарной вежливости.
— Света, — нехотя буркнул он. — Так как?
— Да.
— У меня для тебя послание на словах. Вот оно: "Известные тебе люди просят тебя поторопиться. Они ожидают тебя в Абесине, в трактире "Наяда".
— Благодарю за труд, светочтимый. — Он сумел меня удивить, этот сотник, но виду я не показал. — Это все?
— Еще нет. — Его губы сложились в жесткой усмешке. — Я полагал, что ты просветишь меня на сей счет. Послание было передано магической почтой в Башню Управы еще утром, было указано время, когда ты можешь появиться, так что мы тебя уже заждались. Так что это все значит?
Я видел — ему ничего не известно, кроме слов послания. Видел, как сотнику очень, до нервной дрожи в руках хочется задержать меня и допросить, применив всю силу, какая находится в его распоряжении, но он не мог, не имел права, и бессильная злость сжигала его изнутри. Давящий на его сознание запрет на вмешательство явно был передан с той же почтой.
— Какое отношение это послание имеет к тебе, светочтимый?
— Что? — Его глаза от изумления и ярости полезли из орбит. — Что ты сказал, хальд?
Молодые стражники подобрались, как по приказу. Одинаковые жесткие усмешки, одинаковая готовность к действию по малейшему жесту. Далеко пойдете, парни. Скоро будете такими же, как ваш начальник, — тупыми и недалекими кретинами с манией величия. Влияние вышестоящих заразно, как чума. Он наверняка и подбирал вас по себе, чтобы без помех творить любые темные делишки. Ладно, не мое дело.
— Если это все, то я поеду. В послании было сказано, что я должен поторапливаться.
— Погоди, погоди, хальд, — многообещающе проговорил сотник, нервно тиская рукоятку своей железяки, — погоди. Сейчас ты мне расскажешь, что к чему, и потом убирайся ко всем чертям, прямо хоть в их любимые болота, и сиди там аж до самого прихода Тьмы...
— Нет.
Крупное тело сотника вздрогнуло, он осекся. Глаза осоловели, рот приоткрылся в тупом недоумении, демонстрируя нездоровую желтизну еще крепких зубов. Пока он тряс головой, пытаясь прийти в себя от ментальной пощечины, я поторопился уехать от недружелюбных собеседников. Молодые стражники, заподозрив неладное, глянули на своего начальника, недоуменно переглянулись, качнули древками копий, но препятствовать мне не решились.
Ваше счастье.
Но еще долго, пока не скрылся из их глаз, я чувствовал направленные на меня неприязненные взгляды — словно по обнаженной коже спины и затылка скользили кусочки таюшего льда.
Через пару часов все-таки пошел дождь — мелкий и холодный.
Злыдень вроде как и не обратил на это внимания, продолжая ходко топать вперед. Он был сыт и доволен жизнью — редкое состояние для этого зверя. По его морде бежали струйки воды, кожистые щетки век сжались чуть сильнее, чем обычно, защищая от влаги антрацитово-черные линзы глаз, клиновидные уши встряхивались время от времени, избавляясь от попавших внутрь холодных капель. Мне тоже погода особенно не мешала. Капюшон защищал голову от сырости, чуток ускоренный метаболизм — от холода. Да и термоэлементы одежды не подкачали, продолжая непрерывно выдавать джоули. Пожалуй, скоро только на них и придется рассчитывать. Усталость. Все та же неестественная усталость. Если довести свой организм до температуры тела ящерицы, только-только пробудившейся к жизни ясным солнечным утром после холодной ночи, то я усну, впаду в ступор, в котором не буду чувствовать ничего. Увы, этот странный незнакомый мир отбивал тягу к подобным экспериментам. Необходимо было все время быть начеку. Необходимо... Умом я это понимал, но непосредственной необходимости не видел и не ощущал.
Аванат давно остался позади. Стиснутая лесами из камнелюбов Большая Торная дорога лениво стелилась под черные жилистые ноги чарса, отзываясь лишь глухим стуком на удары жутких иззубренных копыт. Дорога была пустынна, встречные или те, кого я обгонял, попадались не чаще, чем раз в полчаса. Иногда — всадник, реже — какой-нибудь воз или телега. Пеший способ передвижения в этих лесах не приветствовался — сожрут.
Временами мне казалось, что я один в этом мире.
Из текста послания, переданного кретином в форме сотника, я понял, что получил "зеленый свет". Каким-то образом эта история с трактирщиком утряслась в мою пользу. Теперь можно не сдерживать Злыдня, дать ему волю. Можно спешить. Ответ на вопрос, каким способом они могли меня обогнать, напрашивался один — портал. Эмлот мне уже сообщил, что такими способами перемещения маги здесь оперируют, но редко, требуются очень большие затраты энергии, порой невосполнимые. Жизненно необходим специальный энергетический источник, причем природный, так как маг, рискнувший создать портал за свой счет, может запросто отбросить копыта. Но такие источники в Жарле имелись — в Доме Пресветлого Искусства, магической школе.
Вот, кстати, и ответ, почему погони я так и не ощутил. И Гилсвери, и его "неистребимые" давно уже дожидались меня в Абесине, перемахнув через целый макор. Оставалось только сожалеть о том, что я поторопился улизнуть из Жарла. Сейчас бы уже сидел в этой "Наяде" в тепле и уюте.
Неприятный эпизод с сотником, так и не назвавшим себя, я постарался выбросить из головы, он не стоил и выеденного яйца. Как и ночной эпизод с Гронтом. Честно говоря, я довольно хорошо понимал этих людей и их развлечения, вытекающие из общепринятого уклада жизни в данном конкретном месте, поэтому не держал на этого мечника зла. Здесь, например, нет такого привычного для моего мира понятия, как Визосетъ, с помощью которой народ и развлекается, и общается друг с другом. Здесь друг с другом общаются непосредственно. И как представителям общества, не перегруженного информацией, им интересно буквально все. Любая новость. И любой чужак, ведь новый гость всегда является источником новостей. Или сам по себе является источником развлечения. Неудивительно, что Гронт мной так заинтересовался как очередным мальчиком для битья...
Но вот с Онни я тоже как-то нехорошо расстался. Случайный человек, может, больше и не увижу, но все же...
Не люблю я этого дерьма вроде различия культур. Ты ей говоришь "спокойной ночи", а она хватается за меч. Потому что мрак, темнота в этой культуре ассоциируются со всем наихудшим, что только можно вообразить. Понятное дело, за несколько дней невозможно досконально узнать и понять даже соседнюю страну, а здесь целый чужой мир, где нужны серьезные исследователи, а не случайный дилетант вроде меня, и прорва времени, чтобы свести все хоть в какую-то узнаваемую систему. Помощь эмлота, конечно, неоценима. Но усвоить все знания, которые он сейчас содержит, просто невозможно. В основном от него требуются конкретные ответы на конкретные вопросы, по ситуации, с чем он блестяще справляется, но не всегда эти ответы успевают вовремя. А я как был чужаком, так чужаком и останусь. Любые попытки вмешаться в местные события с самыми благими намерениями, скорее всего, только ухудшат положение. В лучшем случае можно просто увязнуть в них по уши, не зная, как поступить дальше. Лучшее, что я могу сделать для себя и для них, — как можно быстрее убраться отсюда, потому что, даже не вмешиваясь ни во что, уже успел наломать дров.
Дождь усилился.
Крупные холодные капли с тупой сосредоточенностью самоубийц били по капюшону, по плечам, по голове и шее чарса, разлетаясь мелкими брызгами. Я бросил недовольный взгляд на небо. Небо... О-о, небо здесь — особенный случай. Не небо — серая каменная плита над головой, висевшая без всяких опор. Казалось, она готова рухнуть в любой момент. К такой "крыше" человек может спокойно относиться только в том случае, если он под ней родился, а ко мне это не относилось, к счастью или к несчастью, — это как посмотреть. Стоило только представить, каково это — жить здесь изо дня в день, и от ощущения бесконечной давящей тяжести в душе вспыхивала паника. В мире Хабуса клаустрофобию можно подхватить под открытым небом.
Я перевел угрюмый взгляд на окружавший дорогу лес. Шершавые стволы камнелюбов, серые с фиолетовым отливом, своими разлапистыми кронами подавляли всю остальную поросль. Но довольно часто можно было увидеть упрямо продиравшиеся к свету "растопыры", представлявшие собой деревья-пики, их прямые без веток стволы словно обтягивал чехол из густой листвы. Еще встречались лениво разлегшиеся, покатые пирамиды мягуна — что-то вроде огромных кустов с листьями, напоминаюшими листья папоротника. Эти растения старались занять нижний ярус леса, не востребованный камнелюбами.
Один раз на глаза попался смертельник. Особенное растение, выглядит как огромный распустившийся цветок из пяти лепестков высотой в два человеческих роста, синий или красный, с торчащим в центре стволом мохнатого пестика с крупной почкой-семенем наверху. Известно, что смертельник показывает чудные видения тому, кто задержится возле него на некоторое время, и даже может предсказать будущее. Но заснувший возле него без посторонней помощи больше никогда не проснется — чему я и оказался свидетелем. Задерживаться не стал, хватило и того, что успел увидеть — возле корневища растения разлагалось несколько трупов мелких животных. Самый свежий принадлежал лысуну — голова костлявой тонколапой твари была повернута к дороге, на морде, омерзительно напоминающей лицо человеческого младенца, застыла улыбка неизмеримого блаженства. Прямо мороз по коже. Мечта самоубийц. Злыдень и тот заворчал с неодобрением, когда это маленькое кладбище попало в его поле зрения. По сведениям эмлота лысуны обладали зачатками разума — после этой предсмертной улыбки я уже в этом не сомневался. Неплохо кустик приспособился удобрять свои корешки.
Кстати, на высоченном камнелюбе, произраставшем недалеко от смертельника, я приметил на нижних ветвях стайку странных птиц — небольшого размера, желтоклювых, серых и пушистых. Они неодобрительно косились в мою сторону круглыми черными глазами, пока я проезжал мимо. Я уже давно заметил, что в этом мире птицы — редкое явление, эти вообще были первыми из увиденных лично. Оказалось, что они еще и особенные — при двух крыльях имели аж четыре лапки. И эта особенность была не единственной. Когда я выяснил по эмлоту, что они собой представляют, то слегка обалдел. Птицы назывались хронками, вели в основном образ жизни падалыциков (трупы у смертельника, помните?) и обладали способностью смещения во времени на краткие интервалы. На секунду-другую, не больше, — вперед или назад. Казалось бы, что может дать пара секунд? Но если подумать — вполне достаточно, чтобы увернуться от какой-либо опасности. Недаром на этих "птах" никто никогда не охотился, ценного ничего нет, а возни... да и падалыцики все-таки.
