Балтийский фактор

Под горку бежать было намного легче. Но через несколько километров я выдохся — давно мне не приходилось бегать на большие дистанции. Да и лёгкие после давнишнего поражения газом восстановились не полностью. Мы перешли на быстрый шаг. Уже окончательно рассвело, и нужно было срочно убираться с открытого места. Пластуны подхватили меня под руки и побежали. Перебирать ногами у меня ещё получалось самостоятельно. Мы успели.

Под Вырой сорока километрами восточнее уже давно вовсю грохотало, а тут пока было тихо. Под мостом вниз по течению прошли авиаматки. У причала мирно стоял "Ретивый", пуская негустые клубы дыма только одной из своих четырёх труб. Я поднялся на мостик, переговорил с лейтенантом Рыбалтовским. Николай Юльевич провёл меня в радиорубку, в которой колдовал над радиостанцией Рудольф Абель — совсем молодой парнишка, которому на тот момент ещё не исполнилось восемнадцати. Но на ключе он работал уверено — связал меня сначала с "Прытким", который уже находился возле Александровского моста, потом со штабом Лазаревича в Инзе. Операция разворачивалась в соответствии с моим планом. Фронт был прорван на обоих участках. Бригады Лазаревича ушли в отрыв, за ними следовали эшелоны Первой армии Тухачевского.

Мне тоже следовало поторопиться. Через мост на правый берег мы с пластунами перебегали уже под звуки выстрелов — кто-то из чехословацких командиров смог разобраться в сложившейся ситуации и погнал к мосту своих подчинённых. На верную смерть отправил. Орудия миноносца и курсирующих по Волге бронекатеров быстро объяснили всем, кто в доме хозяин. Атака захлебнулась ещё на дальних подступах к мосту сразу же после того, как с нашей стороны в дело вступили пулемёты.

На правом берегу некоторое время вяло постреливали. Потом, уже после того, как мы с пластунами заняли места в окопах, заботливо обустроенных для нас Народной армией Комуча, чехословаки решились-таки на атаку.

Прода от 14.04.2025 года

Их было не слишком много. Что-то около трехсот человек. С пулемётами, но без единого артиллерийского орудия. Против роты красноармейцев и взвода спецназа. При пулемётах и ружьях-пулемётах. В окопах. При артиллерийской поддержке миноносца и трёх бронекатеров. В общем, у атакующих вообще не было шансов. А потом где-то неподалеку рявкнуло орудие более серьёзного калибра, слаженно ударили пулемёты, и спустя несколько минут к мосту выкатился бронепоезд.

Чехословаки побежали, но скрыться за домами удалось немногим из них. Большая часть полегла под тугими пулемётными очередями.

Окутанный паром бронепоезд остановился буквально в десятке метров от въезда на мост. Мы с пластунами выбрались из окопа и направились к первому броневагону, из люка которого выпрыгнул нам навстречу бывший штабс-капитан Седякин. Мы подошли к паровозу, где я вкратце объяснил Седякину и машинисту дальнейшую задачу. После этого мы залезли в первый броневагон (тесновато там), и бронепоезд тронулся.

Перекатившись через мост, бронепоезд разогнал белочехов пулемётными очередями (пускать в дело орудия не потребовалось) и, освобождая место перед мостом для остальных поездов полка, полез в горку, на которой располагалась левобережная часть Симбирска.

Проехав стрелку, мы остановились, двое выпрыгнувших из паровоза кочегаров перевели её на другой путь, дождались, когда бронепоезд минует её, двигаясь задом, и запрыгнули обратно на паровоз.

Докатившись до "Зауральца", ведущего бой с представителями его бывшего экипажа, бронепоезд разогнал нападавших пулемётным огнём и остановился буквально в десятке метров от бронемотовагона.

Красногвардейцы, выскочившие наружу по команде Седякина, выдвинули аутригеры броневагонов и начали крутить рукоятки, чтобы опустить винтовые опоры до уложенных на насыпь металлических пластин, равномерно распределяющих нагрузку по поверхности. Эти действия производились для того, чтобы шестидюймовки бронепоезда получили возможность вести огонь в поперечном направлении. В противном случае отдача слишком сильно раскачивала броневагон, что могло привести к его опрокидыванию.

Внизу у моста в это время строились ротные колонны, началась выгрузка техники из технического поезда — один за другим скатывались на землю броневики. А сверху за всей этой деловитой суетой присматривал бронепоезд.

События развивались в полном соответствии с планом, всё вроде бы обстояло нормально. Город взят, его зачистка — это исключительно вопрос времени. Но какой-то червячок сомнения ещё оставался, сигнализируя о том, что не всё пока ещё закончено.

Предчувствие раньше меня никогда не обманывало. Не подвело и сегодня. На сцене театра военных действий появилось новое действующее лицо — из-за кирпичного здания вокзала станции Верхняя Часовня выползла стальная гусеница бронепоезда "Орлик". Сухопутный броненосец был совершенен. Он сочетал в себе неудержимую грозную мощь и особую, понятную только военным красоту, проявлявшуюся в геометрической безукоризненности полусферических башен, между которых располагались длинные, уложенные набок полуцилиндры пулемётных казематов, длинных, почти целиком скрывающих колёса юбках бронеплощадок.

Миноносец "Ретивый", стоящий внизу у причала, проигрывал сухопутному броненосцу по всем статьям: две прикрытых щитами флотские трёхдюймовки, против четырёх трёхдюймовых горных пушек образца 1909 года в башенных установках, меньшее в шесть раз количество пулемётов, отсутствие хоть какого-то бронирования. Пулемётные броневики вообще не годились в противники этому тяжело забронированному монстру. А приданные полку батареи всё ещё находились на платформах технического поезда.

Командир "Орлика", подпоручик Владимир Александрович Холявин, оценил ситуацию с первого взгляда и уверенно повёл бронепоезд вниз, стремительно сокращая дистанцию. И всё у него могло бы получиться, но подпоручик не учёл в своих расчётах, а, скорее всего, просто не заметил на таком расстоянии курсирующих по Волге бронекатеров. И главное, не приметил слона — стоящий на запасном пути бронепоезд.

Первым открыл огонь "Орлик". Орудия передней бронеплощадки ударили по миноносцу. Снаряды легли с небольшим перелётом, взметнув фонтаны воды в опасной близости от бака. Задняя бронеплощадка обстреляла технический поезд, покорёжив одну из платформ.

Наводчик кормовой пушки "Ретивого" оказался точнее. Но снаряд отрикошетил, скользнув по полусферическому корпусу передней бронебашни.

Артиллеристы бронекатеров вообще промахнулись. Их снаряды разорвались с порядочным недолётом.

Точку в скоротечном бою поставил единственный выстрел шестидюймового орудия нашего бронепоезда. Опытный наводчик взял упреждение, рассчитывая поразить первую бронеплатформу, но чуточку промедлил, выскакивая из башни в пулемётный отсек. В результате выстрел произошёл на пару секунд позже. И снаряд, ударивший прямо в кабину бронепаровоза, смял её вместе с бронёй, как бумажную, равномерно размазав по стенкам то, что осталось от машиниста и его помощника.

Лишённый управления бронепоезд разогнался под горку, не смог вписаться в крутой поворот у её подножия и сошёл с рельсов. Опрокинувшись набок, он, двигаясь по инерции, пропахал глубокую траншею и до половины сполз в Волгу, едва не зацепив причал, к которому был пришвартован "Ретивый".

— Всё, — объявил я Седякину, опуская бинокль. — Больше сюрпризов сегодня не будет, так что тяжёлая артиллерия нам не понадобится. Можно сниматься с аутригеров и ехать к вокзалу. А я пойду знакомиться поближе со своей новой разъездной лошадкой. Полагаю, что с зачисткой левобережной части города ваш полк справится без моего участия.

— Товарищ комкор, а как вы узнали, что тут появится этот бронепоезд? — спросил Седякин, когда мы вылезли наружу.

— Я знал о нём, но не имел ни малейшего представления о том, где он находится. Вчера, проводя авиаразведку, я его не обнаружил ни тут, ни в Самаре. И предположил, что он уехал в Уфу. А оттуда в нашу сторону имеется только два железнодорожных пути: в Симбирск и Самару. Значит, вероятность того, что он приедет сюда, составляет пятьдесят процентов.

— Это понятно, а время?

— Со временем нам просто повезло. Появись он на пару часов раньше, и мы, скорее всего, не смогли бы отстоять мост.

— А если бы он приехал позже?

— Тогда твой бронепоезд ждал бы его на восточном выезде из города. Да, чуть не забыл. Дай сапёрам команду, чтобы хорошенько осмотрели мост. Белочехи могли его заблаговременно заминировать.

— Почему же тогда не взорвали.

— Мы не дали им такой возможности.

— Понятно. Вам ещё какая-нибудь помощь нужна?

— Пошли кого-нибудь поискать красную краску.

— Много надо?

— Нет, думаю, что одного литра будет достаточно. Звёзды нарисовать на новом приобретении, чтобы кто-нибудь из своих не приложил с перепугу чем-нибудь крупнокалиберным.

Седякин отправил людей на поиски краски. А я решил воспользоваться радиостанцией, установленной на его бронепоезде. Он стоял на холме, поэтому, подняв антенну на воздушном змее, мы смогли связаться со штабным поездом Лазаревича, который находился в Сызрани. Мост и город уже были в наших руках, в данный момент дивизия брала под контроль Самару. Я передал Лазаревичу, чтобы он завтра ждал меня там.

Потом радист соединил меня с Булацелем. Я сообщил Георгию Викторовичу о взятии Симбирска, а он мне о том, что четыре эшелона Юкки Рахья в сопровождении бронедрезины и двух бронепоездов выехали в Москву около часа назад. Остальные поезда тоже готовы к убытию в Арзамас.

Краску принесли уже через полчаса. А ещё спустя час на левый берег Волги перешёл один из полков Железной Симбирской дивизии Гая. Во главе с её знаменитым комдивом. После того, как совместными действиями двух наших полков (симбирцы хорошо ориентировались в застройке, а мои броневики и артиллерийские орудия успешно взламывали оборону объектов, на которых засели белочехи) левобережная часть города была полностью зачищена, мы с Гаем пообедали в уцелевшем трактире. И смогли познакомиться поближе.

Оказалось, что на самом деле его звали не Гай, а Гайк. А "Гай" в переводе с армянского означает "армянин". Это был его псевдоним, позже ставший и партийной кличкой. Он и был армянином, родившимся в Персии. Во время Великой войны дослужился до штабс-капитана и получил два Георгиевских креста. Членом армянской социал-демократической партии он стал в 1904 году, в 1917 вступил в РСДРП(б). В своей дивизии Гай пользовался безусловным авторитетом. Мне он тоже понравился и как командир, и по своим человеческим качествам. Такие всегда приходят на выручку и никогда не стреляют в спину.

После сытного обеда меня неудержимо потянуло в сон. Последний раз я умудрился проспать несколько часов двое суток назад, ещё перед взятием Казани. И теперь организм чётко и недвусмысленно заявил, что с него хватит. Я не стал сопротивляться этому категорическому императиву и, предупредив своих пластунов, что будить меня следует только в крайнем и безотлагательном случае, завалился на откидную койку в центральном каземате "Зауральца".

Ночью ничего экстраординарного не произошло, поэтому впервые за последние дни мне удалось выспаться. Утром выслушал доклады. Потери бригады составили: сорок шесть человек убитыми и шестьдесят два ранеными. В основном при удержании мостов и в уличных боях. В плен сдалось более четырехсот чехословаков и белогвардейцев. Убитых врагов пока не пересчитывали, но их было в разы больше. Почти весь экипаж бронепоезда сильно побился в результате крушения. Многие, включая и подпоручика Холявина — насмерть.

Моё предположение в отношении моста оправдалось. Два пролёта оказались заминированными. Саперы сняли с опор больше тонны взрывчатки.

Механиков "Зауральца" мои пластуны распропагандировали, убедив перейти из Народной армии Комуча в Красную Советов. А конкретно — остаться на своих местах и продолжить обслуживание механизмов бронемотовагона. Двух артиллеристов мне выделил Седякин. Учитывая, что мои пластуны имели, кроме всего прочего, ещё и навыки работы с пулемётами, вопрос с перегонкой бронемотовагона был решён. Потом, вернувшись в Арзамас, я укомплектую экипаж полностью.

С Гаем мы договорились о том, что я на время забираю из Симбирска свою бригаду в Самару, а он с Железной дивизией остаётся в городе, чтобы восстановить в нём Советскую власть и подготовиться к совместному походу на Уфу. До зимы Восточный фронт следовало отодвинуть к Уральским горам. Корабли я отправил в Самару вниз по Волге, а сам покатил туда на "Зауральце" по железной дороге. Бронемотовагон развивал скорость до сорока пяти километров в час, поэтому я планировал оказаться в Самаре уже к вечеру, как минимум на пару часов опередив поезда ехавшей вслед за мной бригады.

.

Бывший Генерального штаба подполковник, комдив-два Первого механизированного корпуса особого назначения, Владимир Саламанович Лазаревич

Истребителя прилетели уже на закате. Я обеспечил их заправку и поставил лётчикам задачу на завтрашнее утро. Потом отдал распоряжение о том, чтобы завтра обеспечили заправку бомбардировщиков, и уехал в Кузнецк. На штабном поезде, сопровождаемом бронедрезиной.

По прямой от Инзы до Кузнецка всего восемьдесят три километра. А по железной дороге почти вчетверо дальше. Сначала сто одиннадцать километра на запад до Рузаевки. Оттуда на юг в Пензу ещё девяносто пять километров. Потом сто двадцать один километр на восток до Кузнецка. Поэтому на место назначения — железнодорожную станцию Прасковино, я прибыл перед самым рассветом. Отсюда до станции Канадей, где находилась передовая линия обороны Пензенской дивизии, было всего одиннадцать километров. Или, если считать по-другому, девять поездов Второй бригады моей дивизии. И два эшелона с красногвардейцами Инзенской Революционной дивизии. Меня такая постановка вопроса категорически не устраивала, поэтому я пересел на коня и в сопровождении одного из бойцов поскакал вперёд. Добравшись до головного бронепоезда, я спрыгнул на насыпь и, бросив бойцу поводья, велел возвращаться обратно.

Начали атаку бомбардировщики. Их было одиннадцать. Они, выстроившись цепочкой, пролетали вдоль линии окопов над самыми вершинами деревьев. Первый, летевший немного выше, периодически снижался, открывая огонь из пулемёта. После этого набирал высоту и снова пикировал на цель, щедро поливая её свинцовой струёй. Остальные десять сбрасывали на окопы бомбы. По одной. Вручную. Густая цепочка разрывов следовала за самолётами с небольшим отставанием.

Бронепоезд тронулся с места и начал разгоняться.

Где-то южнее самолёты развернулись и пошли на второй заход. Снова непрерывный, сводящий с ума гул стремительно пролетающих самолётов и взрывы, взрывы, взрывы. Такой войны мне ещё ни разу не доводилось наблюдать.

Спустя минуту после пролёта последнего из самолётов на станцию, предварительно дважды выстрелив из шестидюймовых орудий, выкатился бронепоезд. Ударили и почти сразу же смолкли пулемёты — больше стрелять было не в кого. Дымящиеся развалины вокзала, разбросанные тут и там обломки каких-то строений, перепаханные бомбами окопы, лежащее вверх колёсами полевое орудие, воронки, воронки. И трупы. Очень много трупов.