Жнец

Твари исчезли.

Или затаились в лесу.

Насколько они умны? Если тупы, как саранча — ушли искать жратву.

А если нет...

Они начали охоту.

Кабина шершня — выгоревший труп. Электроника мертва, провода торчат, как обугленные жилы.

Даже трупов пилотов нет. Неудивительно — пожиратели не оставляют объедков.

Что делать? Оставаться в этой металлической могиле бессмысленно.

Выходить — стать мишенью.

Но выбора нет, придётся идти.

Сначала нужно забрать резонатор возле Кейна.

Навиро видел издалека куски плоти, но когда подошёл ближе — его стошнило. Вывернуло, но рвать было нечем.

Кейна разорвали на куски.

Голова валялась в трёх метрах от места экзекуции. Глаза, застывшие в немом ужасе, смотрели в небо.

Кишки, кровавые лоскуты, обрывки формы — всё в радиусе пяти метров.

Два пожирателя. За двадцать секунд.

Резонатор лежал дальше. Чистый. Экран вспыхнул зелёным: семьдесят процентов заряда.

Навиро закинул оружие на плечо, ощущая его холодный вес.

Путь один — по открытой местности, подальше от леса.

А ночью?

Ночью будет хуже.

Бирсиры отбросили десант от базы — это факт. Но кто-то должен сканировать тылы.

Кто-то должен искать выживших.

Кто-то... или что-то.

Главное — не терять веру.

Навиро сделал первый шаг.

Игра в выживание начинается.

Навиро шёл, сжимая зубы до хруста. Каждый шаг — будто пинок по собственной ярости. Трава под подошвами мялась, вырывалась с корнем. Он ненавидел себя. Ненавидел полковника, который своей тупорылой атакой положил несколько рот и десятки машин.

Пока ещё был жив Кейн, он не понимал. Не осознавал всей душой, что все погибли. А теперь он один, остался один со всего взвода. Все люди, которыми он командовал, с которыми общался, шутил и ел в столовой — мертвы. Буквально за несколько часов все, кто с ним сидел в шершне либо сварились заживо в БК, либо умерли по-другому.

Кейн умер страшно, но быстро. А кто-то умирал медленно и мучительно.

Счастлив тот, кто умер и даже этого не успел понять.

Бирсиры.

Чёртовы бирсиры. Технологии у них как у богов, а у горанцев ржавые доспехи и слепая ярость. Хорошо ещё, что те не знают, где Горана. Что её координаты — тайна за семью печатями. Что даже звёздные карты только для посвящённых.

Только командиры кораблей и пилоты знают. И у каждого — капсула с ядом, заряд в виске, что угодно, лишь бы не попасть в плен. Потому что если бирсиры схватят кого-то...

Они ничего не узнают. Разве что как горанцы едят, спят и стреляют.

И почему сейчас в голову лезут эти мысли?

Как будто кто-то копается в его черепе. Будто дышит в затылок.

Навиро резко обернулся. И увидел его.

Колесун.

Громадная, бесшумная туша, несущаяся на него со скоростью левиката.

Средняя лапа уже в движении — страшные когти расставлены, готовые сомкнуться.

Навиро не успел.

Не успел вскрикнуть. Не успел рвануться в сторону.

Стальные пальцы впились в шею.

Боль.

Острая, раздирающая. Когти не просто сжимали, они вдавливались, продавливали кадык внутрь, будто хотели разорвать горло изнутри.

Рывок.

Тело полетело вперёд с такой силой, что шейные позвонки хрустнули. Синхронизатор сорвало с плеча, ноги заболтались в воздухе, не успевая за бешеной скоростью. Руки цеплялись за землю, но только оставляли борозды в пыли.

Колесун нёсся.

Пять лап молотили по грунту, а шестой он тащил Навиро, как тряпичную куклу.

Ад.

Земля и трава мелькали перед глазами. Шея горела, будто её рвали раскалёнными щипцами. Ноги болтались, как у повешенного, поднимая позади шлейф пыли.

Правая рука инстинктивно пыталась упереться в грунт, пытаясь ослабить давление. Но это не помогало.

Сознание уплывало. Темнота сжимала виски.

Нужно... что-то... делать!

Левую руку под себя. Кастет гашетки.

Пальцы скользили по металлу, не слушались. Боль резала, но он заставил их сжаться.

Рука дернулась, трясясь, поднялась. Направление как раз на брюхо колесуна.

Выстрел.

Если Навиро промахнется — ему конец. Если попадёт — может, и ему снова конец.

Но он нажал. Со злостью. Со всей ненавистью.

В голове вспыхнуло что-то злое и эпичное, но крик так и не вырвался.

Только хрип. Только пыль. Кувырок.

Удар.

Тьма. Тело рухнуло лицом в грунт.

Тишина. Сознание плыло, как дым. Глаза залеплены пылью, смоченной слезами боли.

Давление. Лапы. Две. Тяжёлые. Уже мёртвые.

Колесун не двигался.

Но его туша всё же придавила Навиро. Но он тяжело дышал.

Значит, жив. Значит, ещё не конец.

Навиро с трудом разлепил веки, содрал с себя тяжеленые лапы и, спотыкаясь, встал на колено. В горле пересохло, в висках стучало.

И остолбенел.

К нему, рассекая высокую траву, с трех сторон шли солдаты. Их броня чужеродная, чумная: черные ламинарные пластины, плотно сходящиеся между собой, как хитиновый панцирь. На груди массивные цельные щиты, тускло поблескивающие в багровом свете заката. Таких бойцов он уже видел в тоннеле. Тогда они мало что успели сделать под огнём десанта.

Теперь их шестеро. Идут не спеша, стволы опущены — они уверенны, расслаблены. Шлемы с узкими щелями забрал скрывали лица, но по тяжелой походке, по массивным плечам было ясно — это люди.

Почему они служат бирсирам? Ответа он не узнает. Уже никогда.

Они не боялись. Шли, как к покорной добыче. Будто он уже труп. Будто он сдался.

Но Навиро не сдавался. Не та кровь. Да и что ждало его в плену? Пытки? Изощренные эксперименты? Нет, лучше пусть его имя запишут в списки павших — там, среди своих, на небесах. Или в какой там еще бездне ждали погибшие.

Солдат впереди что-то крикнул, не останавливаясь. Голос глухой, металлический — будто из-под брони говорил не человек, а машина. Они не понимали, с кем имеют дело. Думали, преобразователь — просто устройство.

Это их ошибка.

— Определи язык! — мысленно дал команду искину Навиро, уже впиваясь пальцами в гашетку. Ответ пришел мгновенно: неизвестен.

Медленно, слишком медленно, он поднимался с колена, будто смирившись. Руки постепенно поднимаются вверх, но только чтобы преобразователь незаметно нацелился в ближайшего.

Выстрел.

Оранжевая нить, тонкая, как паутина, на миг сверкнула в воздухе. Ни звука. Ни вспышки. Только солдат вдруг дернулся, замер и рухнул ничком. Его броня рассыпалась, как песчаный замок, осыпаясь на траву черными крупицами.

Зарядка — пять секунд.

Остальные замерли. Они не поняли сразу, что произошло. Потом резкий взрыв движения: щелчки предохранителей, перекрывающие друг друга команды.

Второй выстрел.

Еще один корпус, еще одна броня — превратилась в пыль еще до того, как тело ударилось о землю.

И тогда они открыли огонь.

Но пули не пронзили тело — его парализовали. Оно одеревенело, но сознание еще цеплялось за реальность. Перед тем как рухнуть, он увидел прыжок, и чей-то бронированный сапог, врезавшийся ему в печень. Даже сквозь паралич его выкрутило в судороге боли.

Кто-то сорвал с головы мозентер вместе с клочьями кожи. Преобразователь вырвали из предплечья с хрустом.

Его подхватили. Поволокли. Сознание уплывало, но он еще видел мелькающие стебли травы, больно хлеставшие по открытым глазам. Последнее, что он ощутил — это странный запах гари от чужих доспехов.

И чернота.

Сартай замер в густой тени деревьев, не смея пошевелиться. Его пальцы впились в кору сосны, будто пытаясь вцепиться в саму реальность. Перед ним, в прогалине, лежал ромболёт — огромный, искореженный, с черными подпалинами на корпусе. Он за ним наблюдал уже давно.

Сначала он дымился. Густой, маслянистый дым клубился над лесом, как дьявольское знамение. Потом тянулся тонкой струйкой, а теперь и вовсе затих. Но запах гари висел в воздухе, едкий и тяжелый.

Возле корабля копошились шестеро. Люди, но не земляне. Их доспехи гладкие, словно отлитые из черного льда, без стыков, без слабых мест. Ни стрела, ни меч, даже отравленный, не взяли бы такую броню.

А потом появился шестилапый.

Такой же, каких Сартай уже убивал у реки. Длинное, гибкое тело, покрытое чешуйчатой шкурой, шесть лап с когтями, острыми как бритвы. Он подбежал к людям, что-то щелкал, шипел — и они, будто поняв его, скрылись в лесу.

А потом... появился он.

Человек. Один. С оружием на плече. Но он был ещё очень далеко.

Люди в черных доспехах что-то говорили, жестикулировали. Шестилапый вдруг рванул с места и исчез в лесу. А потом он появился, будто ниоткуда позади человека и схватил за шею средней лапой, как тряпичную куклу. Потащил к ромболёту.

Сартай стиснул зубы. Все они враги. Земляне не носят таких доспехов и такой одежды. Земляне не летают на ромболётах.

Но потом... всё перевернулось.

Человек оказался врагом.

Он убил шестилапого — мгновенно, беззвучно. Потом еще двух людей. Их броня рассыпалась, как песок.

Но силы кончились. Его скрутили, оттащили в ромболёт.

Теперь Сартай подкрадывался ближе, прячась за деревьями. Один воин остался снаружи — часовой.

Его доспехи были идеальны. Черные, полированные, без единой щели. Санта-клаус в руках. Сартай знал это оружие прекрасно. Эта жуткая штука превращает живую плоть в лёд.

Сартай впервые пожалел, что не взял такой же от замка.

Он оставил всё Анте.

Мысль о ней обожгла. Она миротворец. Как и он. Но она пожертвовала всем ради него. И он... не мог не ответить.

Теперь это мешало. Он воспринимал её как женщину.

Часовой ходил туда-сюда, монотонно, как маятник. От носа ромболёта к корме и обратно. Это можно использовать.

Но если Сартай ошибётся...

Лёд.

Мгновенная смерть, если повезет. Если нет, то заморозка начнётся с ног или туловища. Он будет чувствовать, как холод поднимается, как тело каменеет, как легкие сжимаются в ледяных тисках адской боли...

Сартай глубоко вдохнул. Он должен был рискнуть.

Можно будет что-нибудь выяснить, прояснить. Сейчас любая информация против пришельцев будет полезна миротворцам.

Сумерки сгущались, и Сартай растворялся в них, как призрак. Его тело сливалось с тенями, кожа, натёртая соком листьев, была матовой, не отражала ни единого блика. Он был невидимкой. Убийцей из темноты.

Но как?

Часового не взять голыми руками. Доспехи — черные, ламинарные, без щелей. Удар ногой? Бесполезно. Броня выдержит. Вырвать оружие? Сумасшедшая идея — поднимется шум, и из ромболёта вывалятся остальные.

Остался один путь.

Голова. Мозги...

Сартай отполз, вернулся к схрону. Вытряхнул заплечник на землю — пустой мешок, плюс тяжелый камень. Такая себе сверх тяжёлая праща.

Он нашел идеальный валун — овальный, с грубыми краями, мертвый вес в руках. Закинул в мешок, сжал лямки. Теперь только тихий шаг к корме ромболёта.

Часовой дефилировал туда-сюда. Метроном его смерти.

Сартай замер. Ждал.

Шаги. Ближе. Ближе.

Сейчас.

Рывок!

Заплечник взвился в воздух, камень внутри прорвал тишину гулом.

Удар!

Глухой стук, будто молот в пустую бочку. Голова часового откинулась с такой силой, будто резко отдёрнули затвор. Тело взлетело в воздух и рухнуло на спину. Мозги встряхнуло и сознание ушло в небытие.

Работать...

Сартай вырвал санта-клаус из ослабевших пальцев, наступил на грудь врага и пошёл вперёд.

Через несколько шагов он развернулся и выстрелил.

Тихий щелчок и шипение.

Броня побелела, потрескивая. Холодный туман пополз по земле.

Ледяной саван для врага готов.

На входе показался ещё один, но уже без доспехов. Он был настолько ошарашен и оцепенел, что еле набрал в грудь воздуха.

Сартай выстрелил в лицо с двух метров.

Его самого обдало адским холодом.

Срывавшийся крик замёрз в глотке врага, голова и грудь шипели и белели всё больше, пока тело валилось набок, будто столб. От поверженного веяло холодом и каким-то резким неприятным запахом.

Теперь срочно в ромболёт, пока там ещё не поняли, что происходит.

Внутри пахло гарью и металлом. Стены искорежены, приборы мигали алыми глазами. В полумраке две фигуры. Один копошился у пульта, второй уже разворачивался, услышав шаги.

Первый выстрел.

Сант клаус плюнул ледяной смертью. Воин у пульта застыл, кожа, как и часть пульта покрылись изморозью, лицо обледенело с гримасой страха.

Второй среагировал, уже стрелял.

Яркие вспышки — заряды пробили переборку рядом с головой Сартая. Он кувыркнулся, укрывшись за панель приборов. Еще очередь высекла искры рикошетов над ним.

Ответный выстрел навскидку.

Мимо, лишь белое пятно на стене

Враг рванул в сторону, укрылся за опрокинутым креслом.

Кресло санта клаусу не помеха.

Сартай прыгнул в сторону, выстрелив на лету.

Ледяной шторм заморозил и кресло, и неудачливого стрелка. Через секунду он упал из-за кресла белый, с поднятой вверх рукой. Мертвый скульптурный памятник. Осталось только поднять и поставить.

Тишина.

Только тяжелое дыхание и треск замерзающего металла.

И тут... шевеление.

У стены, прикованный к трубе, сидел Навиро. Руки стянуты, лицо в крови, глаза горят. Он что-то кричал, но слова были чужими, непонятными.

Сартай поднял оружие. Направил на Навиро. Палец плавно сдвигал спусковую скобу.

— Не стреляй! — отчаянно заорал Навиро. — Я свой!

Сартай его не понимал, но отчаяние, с которым кричал этот человек, смутило. Враг так не кричит. Он кричит со страхом или злобой. А этот — с отчаянием и надеждой.

Но он связан с пришельцами. Он в одежде, чуждой землянам.

— Ты враг! — сказал зло Сартай. — Не знаю, что вы там не поделили, но ты такой же пришелец, как и они.

— Дай мне мозентер! Дай мне мозентер! — Навиро движениями головы показывал на небольшой столик, на котором и лежал так нужный ему прибор. Его перед этим с любопытством изучали убитые.

Сартай три раза просмотрел куда указывает Навиро. Закинул ремень санта клауса на шею. Затем подошёл и осторожно дотронулся до мозентера.

— Одень либо себе, либо мне на голову! — Навиро говорил отчаянно, потому что понимал — он имеет дело с дикарём по его меркам. — На голову! На голову! — он отчаянно закатывал вверх глаза.

Сартай стоял и размышлял. Рассматривал эту странную вещь. На оружие не похоже. Он всё не понимал, почему этот пленник показывает взглядом на потолок.

— Мне на голову! На голову, придурок, мне надень! — отчаянно молил Навиро. Он понимал, что может сейчас умереть глупейшей смертью. Самой глупой, которую он мог себе представить. — Или руки мне развяжи! Только не дури, мужик!

Сартай разглядывал мозентер и с непониманием смотрел на Навиро.

— Руки мне освободи! Руууки! — Навиро задёргал руками, затряс ними, насколько мог. — Руууки!

Сартай осторожно подошёл и надел мозентер Навиро на голову. Тот мгновенно ощутил связь с искином. Мысленно дал ему задание определить язык и загрузить пока минимальный набор слов для общения.

Ответ пришёл в мозг через пару секунд. Язык земной, наречие одно из славянских народов, но акцент изменён временем. По ходу общения искин подстроится. И сразу пошла загрузка слов и смыслов.