Если и такой прием не помогал, то в бой пускалась 'тяжелая артиллерия'. В данном случае Борис использовал ссылки на руководящие документы несуществующей 'Европейской комиссии волн Герца'. Напечатанные на местной машинке выдержки из ГОСТ 2.106 'Текстовые документы' тутошние 'таланты' посчитали истиной высшего порядка.
* * *
После первых совместных тостов публика разбилась по интересам. Мастеровые уединились в соседней комнате — там им водка казалась слаще. Никто не возражал.
Попов в компании с 'госприемщиком' и Эссеном решали проблемы явно не ниже мирового уровня.
Молодежь, с подачи лейтенанта Щастного, терзала привезенную Зверевым гитару, а поручик Петровский приятным баритоном исполнял незнакомый романс. Второй штурманец ему аккомпанировал.
Федотов уединился. Наблюдать за торжеством было легко и приятно.
К нему подошли Попов с Эссеном. Подсели.
— Борис Степанович, господин Эссен интересуется перспективами вашего трансивера, но кому, как не Вам дать разъяснения?
В выделенном интонацией 'Вам' прозвучало: 'Вам надо поговорить, не забывайте, голубчик, о деле'. В ином мире можно было услышать куда как жестче: 'Ну что расселся? Балдеть будешь в бане с телками, здесь пахать надо!' В более жестком варианте в конце тирады прозвучало бы сакраментальное 'Козел!'
Чтобы не мешать, профессор воспользовался возгласом Щастного: 'Господа, давайте попросим владельца этого замечательного инструмента что-нибудь исполнить'.
Под размышления о единстве времен и том, что он и вправду козел, Федотов прошелся по перспективам. Связь на тысячи миль собеседнику не показалось прожектерством, хотя сомнения прозвучали. В ответ были даны краткие пояснения касательно особенностей диапазонов. Вдобавок Борис достаточно внятно пояснил, что от макета аппарата до серийного образца дистанция отнюдь не месячная. Только эти испытания продлятся еще неделю. Под впечатлением сегодняшнего успеха собеседник проникся. А как было не проникнуться, коль скорого и быстрого успеха не обещали и денег не просили. Иной адмирал-генерал-президентикус жизнь проживет, а с таким не столкнется.
— Господин Федотов, извините меня за прямоту, зачем Вы так настойчиво искали со мной встречи? Я ведь не самый влиятельный на этом свете человек.
Взгляд внимательный. По всему выходило: 'Ну-с, любезный, пора и о главном, а то вы все вокруг да около. Это вам не к лицу'.
Ответный взгляд: 'Мы тоже не пальцем деланы и в гляделки играть умеем'.
— Все прозаично, Николай Оттович. Мне нужны консультации по боевому применению радиосвязи, а вы имеете опыт практического управления броненосцем в боевых условиях. Это дорогого стоит.
Снова взгляд — лесть воспринята как должное, но удовлетворение не получено.
Борис примолк, краем уха слушая, разглагольствования Зверева об особенностях 'чилийского городского романса' и влиянии на него музыкальной культуры северной Америки.
— Честно сказать, мне здесь просто не с кем пообщаться о геополитике. Появился в мире такой термин, а что вы не распоряжаетесь средствами ... это и к лучшему.
На этот раз удовлетворение получено. 'Ок! О серьезном поговорим позже. Слава богу, об откатах речи не будет'.
Зверев заиграл что-то испанское, кажется, из репертуара 'Armik'. Щастный подыгрывал, заменив ударную установку. Спелись демоны. Спелись и явно подготовились. Сквозь 'испанию' периодически пробивались джазовые ритмы. По всему выходило — в Зверева вселился бес просветительства, а чем еще можно объяснить извращенное желание познакомить местных с тенденциями в музыкальном искусстве почти столетнего будущего.
Запах дорогого табака каперанга.
Во взгляде Попова вопрос: 'Ну как там?'.
Такой же ответ Федотова: 'Все нормально. Таможня дала добро'.
Тост за успех и вкус 'наполеона'. Легкий хмель.
Вдохновенно звучит чилийская народная песня из кинофильма 'Двенадцать стульев' — 'Где среди пампасов бегают бизоны'. Публике явно приглянулся героический пират, ухайдакавший неверную красотку вместе с хахалем. Одним выстрелом. Молодежь в восторге, старшее поколение снисходительно улыбается.
Отдохновение. Никуда не надо торопиться. 'Госприемщик' похоже перебирает с напитками. Каперанг морщится — ему неловко.
Неспешная беседа течет под очередную 'чилийскую' песню о далекой Амазонке, где автор никогда не бывал.
— Николай Оттович, я не питаю иллюзий относительно поставок на флот моих трансиверов. Придется организовать в Германии фирму, тогда и продажи пойдут. Такова, увы, наша российская реальность.
Федотову хотелось добавить: 'Чудаки на букву М'.
По-видимому, каперанг все понял, но виду не подал. Вместо этого последовало нейтральное:
— А занятное исполнение у вашего молодого друга. Я не знаток романсов, кстати, а чьи это стихи?
'Быть вам Николай Оттович адмиралом, точно быть. Хотели же яду подпустить, мол, что же вы в Германию-то заторопились. Очень хотели, но переключились на нашего музыканта. Выдержка, однако, имеет место быть. Достойно'.
— Дмитрий Павлович, не столько друг, сколько компаньон.
Удивленный взгляд на Зверева, потом пытливый на Федотова. В глазах вопрос из тех, что умные люди вслух не произносят. Оба, не сговариваясь, решили послушать Зверева.
Дима попытался передать гитару поручикам — те дружно отказались, требуя продолжения.
— Борис Степанович, можно?
Просительные интонации Зверева вызвали недоуменные взгляды. Деваться было некуда:
— Ну-у-у... заунывно истаяло в тишине.
Пальцы музыканта наиграли первые ноты. Борис понял — 'Угадай мелодию' Зверев предназначил персонально ему, чтобы, значит, не психовал попусту. Людям надо верить.
— Уважаемые господа, в Чили у меня был друг. Больше всего он мечтал, чтобы его песни когда-нибудь прозвучали на родине. Посвящается русским морякам.
Первый аккорд грянул торжественно:
Было время, я шел тридцать восемь узлов
И свинцовый вал резал форштевень,
Как героев встречали моих моряков
Петроград, Лиепая и Ревель.
А сейчас каждый кабельтов в скрипе зубов,
И хрипит во мне каждая миля.
А было время, я шел тридцать восемь узлов
И все сверкало от мачты до киля.
И мне верили все: и враги, и друзья,
От зеленых салаг до главкома.
И все знали одно: победить их нельзя,
Лееров их не видеть излома.
И эскадры, завидев мой вымпел вдали,
Самым главным гремели калибром.
И я несся вперед, уходя от земли,
До скулы оба якоря выбрав.
Паузы акцентировали внимание на главном — на трагедии. Будь исполнитель чуть моложе, в голосе бы звучала незрелость. После сорока потерялось бы что-то главное. Сейчас голос завораживал, не отпуская, держал в напряжении. Зверев это почувствовал, оттого эффект только усилился. Ему удалось сделать мелодию мягче, нежели в авторском исполнении.
Было все это так. Мы не ждали наград.
И под килем лежало семь футов.
Ждали дома невесты, и ждал нас Кронштадт,
Как фатою, туманом окутан.
Было все это так, только время не ждет,
Вот сейчас бы и дать самый полный!
Я в машины кричу: "Самый полный вперед!",
Да не тянут винты, вязнут в волнах.
У многих блеснула непрошенная слеза. Федотов закрыл глаза, скрывая нахлынувшие чувства. Неожиданно защемило в груди. В отличие от местных он знал будущее.
Не могу, стану в док, отдохну до поры,
Не пристало Балтфлоту быть слабым.
Лучше флаг в небо взмыть и, кингстоны открыв,
Затопить свой усталый корабль.
Но разве выскажешь все это в несколько слов,
Когда снятся в кильватере чайки,
На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов,
И все сверкает от пушки до гайки!
Проигрыш известил слушателей об окончании. Мгновенная тишина. Никого вокруг не видя, Федотов верблюдом мотал головой. В этот момент ему было плевать, что о нем подумают. Дома он не был поклонником Розенбаума, но услышать ТАКОЕ перед 'Цусимой' ... Захотелось спрятаться в полутьме заполненного до отказа зала.
Положение спасли мальчишки. Разразившийся гвалт: 'Что это? Ох, господи, откуда? Почему мы не слышали. Как тридцать восемь узлов....', и пространные объяснения Зверева, что, мол, это авторский произвол, но из песни слова не выкинешь, позволил старичкам прийти в себя. Вновь стать несгибаемыми, бесчувственными.
Федотову, наконец, удалось про себя произнести: 'Что б ты ср...л колючей проволокой. Так же убить можно'.
Димон все понял, но не раскаялся.
— Господа, пора и честь знать, — голос капернга известил об окончании первого дня испытаний.
* * *
— По последней?
— Давай.
В гостиничные окна вливался призрачный свет белых ночей. Спать не хотелось.
— Дим, как тебе Эссен?
— Твердый мужик, только слух слабоват.
— ???
— Таких со сцены всегда видно. Не ошибешься.
Помолчали.
— А вообще?
— Дык, люди, как люди. Штурманцы еще пацаны, вроде не отморозки. Капитана мы поленом в пролетку загрузили. Поначалу показывал высокий штиль, а потом мордой в салат... .
Димон вздохнул, будто лишившаяся девственности портовая шлюха.
— Есть всякое на свете, что кажется новым, а все было в веках. Куприна читал?
— Это сказал Куприн?
— Это математик Экклезиаста цитировал.
На лице Зверева отразилось несуществующее раскаяние.
— А причем тогда Куприн?
— Он писал о здешних офицерах. Вместо утонченности, все больше думают, где бы до получки перехватить, и дуреют. Еще наивняк, конечно, редкостный.
— Дык .. . Одно мне не понятно, что дома-то все с придыханием: 'Ах, русское офицерство, ах поручик Голицын'.
— Это, брат Зверев, проявление не выявленного пока закона природы. Ты вот об Иосифе Виссарионовиче как?
— Трезво. Виссарионович спас Россию!
Склонив голову набок, Зверев, словно петух, одним глазом разглядывал Федотова.
— А авторскую песню откуда знаешь?
— Батя был любитель, для него пел.
— Ну, тогда еще раз по последней.
* * *
На последующих испытаниях Эссен не присутствовал. По утрам приходили штурманцы и, выяснив программу дня, вскорости отбывали в неизвестном направлении. На вопрос, чем занимается фон Эссен, только пожимали плечами. Все это не мешало 'молодым комиссарам' с чистой совестью подписываться под протоколами испытаний, из чего переселенцы сделали вывод — 'главный' бдит, но издалека.
По правде сказать отсутствие высокой комиссии нисколько не мешало, т.к, испытания по существу свелись к доработке макетов. Проверяли работу станций в телеграфном режиме, пытались термостабилизировать частоту и сузить полосу пропускания приемника. Толком не получалось — сказывалось отсутствие специфической элементной базы. У местных эти работы вызывали недоумение. Первым не выдержал Коринфский:
— Борис Степанович, я совсем не против ваших исследований, но вы же получили блестящий результат?
В вопросе слышалось знакомое — надо ковать железо пока горячо.
— Хе-хе, Евгений Львович, а если нам удастся сузить полосу пропускания в десять раз, то шумы упадут в корень из десяти, считай в три раза, а это о-го-го как здорово!
Поймав недоуменный взгляд, Федотов был вынужден прочитать краткую лекцию о связи между излучаемой мощностью, дальностью связи и шумами.
— Лишняя неделя, сами понимаете, принципиального значения не имеет, но цель того стоит, — закончил Федотов.
Неделей дело не обошлось, но через пять дней был получен более-менее приемлемый результат. На том решили остановиться.
Борис заканчивал отчет, когда в лабораторию заскочил запыхавшийся Коля Поповкин:
— Борис Степанович — их высокоблагородие господин Эссен пожаловали.
Все подтвердилось — за ходом испытаний контроль не снимался. После обмена приветствиями и получения информации из первых рук Эссен для проформы немного покопался в документах.
— Господин Федотов, я не могу считать ваши испытания достаточными, в них нет практической части с выходом в море.
Капитан первого ранга Императорского флота стоял, заложив руки за спину. Поза и выражение лица являли собой непреклонность, достойную Державы.
В категоричности фразы угадывалось надменная нарочитость. Если бы не высокое офицерское звание и приличный возраст каперанга, Борис бы сказал, что его разыгрывают. От непонимания происходящего он начал внутренне закипать: 'Ни хрена себе, он не может, а нам нужны твои ценные указания? Встал, как хрен моржовый на мостике. О средствах ты, интересно, подумал? Аренда корабля, оборудованного электропитанием, нам обойдется дороже, чем все сегодняшние работы'.
— Господин Эссен, — голос Федотова был подчеркнуто сух, — мы не Ротшильды, чтобы нести такие затраты.
— Борис Степанович, Императорский флот заинтересовался вашими аппаратами, но требуются морские испытания. Выход клипера 'Крейсер' назначен на среду. Приказ приступить к монтажу станции господин Коринфский только что получил.
Эссен пожевал губами, будто пробуя на вкус салфетку.
— А с вас, батенька, снижение цены на станции.
Федотов был готов поклясться, что в последней фразе прозвучало ехидство. В мире переселенцев госзаказчик частенько пользовался подобным приемом, втюхивая 'гнилой товар' при отсутствии статьи в бюджете. Здесь Федотов ожидал чего угодно, но только не такого предложения. У Зверева, впервые в жизни столкнувшегося с таким изощренным 'облагодетельствованием', едва не отпала челюсть.
'Ни фига себе! Ну Эссен, ну Россия матушка. Сильна же ты традициями. Не ожидал', — пронеслось в сознании Федотова.
Переселенцы понимали, что проблемами испытания Эссен был озабочен по стольку — поскольку и много времени на 'пробивание' испытательного рейса не тратил. Не сговариваясь, оба пришли к выводу: каперанг гораздо влиятельнее, нежели им показалось изначально. К сожалению, на этом этапе испытания в море не давали ничего принципиально важного, но коль родина потребовала, оставалось расслабиться и получить удовольствие.
— Ну, что я могу вам сказать, уважаемый Николай Оттович, — голос Федотова выражал все, что он думал на самом деле. — Наш аппарат пока не морского исполнения, но за пяток дней с ним ничего не сделается. Справимся. Но, условие — в море мы идем со Зверевым.
Глава 19. Море и события на востоке державы.
6 мая. Балтийское море.
Клипер был красив. Низкий силуэт и три скошенные назад мачты, создавали ощущение изящной легкости. Даже короткая труба паровой машины не смотрелась уродливой. Под стать оказалось и имя: 'Крейсер'.
Зверев влюбился в корабль, едва завидев его с разъездного катера.
— Это же настоящий парусник! — полушепотом горячился Димон, — Какие мачты, а пушки! Борис Степанович, это же настоящий раритет!
Корабль оказался из первых стальных клиперов, имеющих парусное вооружение и паровую машину. Спущенный на воду в восемьсот семьдесят шестом году, он долго трудился на востоке империи. Машина в сочетании с хорошей мореходностью обеспечивала ход до одиннадцати узлов. Клипер побывал в Атлантике и на Тихом океане, ходил в Америку и совершил кругосветное путешествие. Но время неумолимо. Совсем недавно два орудия по 152 мм и четыре по 107 мм, были грозной силой, а сейчас 'старичка' переводили в разряд учебных судов.
