Дома меня ждали радостные "обнимашки" с вернувшейся мамой, и её неожиданно-грустное заявление: "Деда жалко! Такой потерянный вчера стоял на перроне. Так не по себе его одного в Ленинграде оставлять. Тем более, только собрались съезжаться..."

У мамы влажно поблескивают глаза, и я неотвратимо начинаю осознавать весь уровень своего скотства.

Как мне не хватало родных людей в "той" жизни! И когда ПРОВИДЕНИЕ мне их снова подарило — я занят чем угодно, но только не ими. Даже переезд из Ленинграда в Москву полностью лег на плечи мамы. А деда вообще бросил, mydиlа! Хорошо, если два раз в неделю с ним по телефону общаюсь...

Резко становится плохо, стыдно и гадко.

— Мам! Не переживай. Я слетаю на днях в Ленинград, и серьезно с ним поговорю. Деда надо перетаскивать в Москву обязательно.

— "Слетает" он! Ишь ты, раздухарился, каким взрослым стал... Вместе полетим! Нельзя деда там оставлять — зачахнет один! — сразу воспряла и оживилась мама.

— Вместе, так вместе — мне же лучше! Но я опасаюсь, что при тебе он начнет хорохориться, что типа: "сам всегда справлялся — мне няньки не нужны" — а я просто хочу узнать, сможет он осуществить перевод через свой Главк на достойную должность, или мне просить о помощи Щелокова и Чурбанова. По телефону это обсуждать невозможно, только поэтому и придется лететь.

Мама задумалась, и согласно покивала головой:

— Да, по телефону, конечно, не надо... Тем более, они оба с дедом уже знакомы — очень хорошо общались тогда... Особенно на твоем дне рождения! К тому же, и с новой работы мне пока отпрашиваться никак нельзя...

Всем своим видом изображаю согласие. Маме как раз завтра и предстоит первый выход на эту "новую работу". Она у нас теперь заместитель начальника сектора электронно-вычислительных машин Главного научно-исследовательского центра управления и информации МВД СССР! Ну, а что?! Во-первых, соответствует изначальной маминой специальности — "инженер электронно-вычислительных машин". Во-вторых, начальник сектора должен скоро пойти на повышение, так что открываются карьерные перспективы. В-третьих, я и не ожидал большего, хотя... все в руках Щелокова. А с учетом того, что Светлана Владимировна — жена главного милиционера страны — уже раза четыре звонила маме на домашний с разговорами "о том, о сём", то... Короче, будущее покажет! К тому же, если что-то сложится не так, то всегда можно будет просто перевести маму на работу в Студию. В ту самую, в которую мы сейчас с Лехой поедем. Вот только обед дохомячим... Я уже звонил Клаймичу — все собрались и готовы к работе над моими новыми "нетленками"!

* * *

11.12.78, понедельник, Москва-Ленинград (9 месяцев моего пребывания в СССР)

Как всегда, жизнь внесла в планы свои коррективы. Покончив с обедом, я быстро сменил школьную форму на джинсы и свитер, положил в сумку тетрадь с новыми текстами, и теперь, сидя на безопасном удалении, беззлобно троллил "прожорливого мамонта"!

Леха, жмурясь и не обращая на меня никакого внимания, упоенно "добивал" остатки оладьев с яблоками, запивая эту вкуснотищу крепким чаем.

— Мам, а ты знаешь, что Леша не любит сладкий чай... — доверительно делюсь я "секретом" с улыбающейся мамой, — поэтому хоть и кладет сахар в стакан, но... не размешивает!

Мама смеется. Не переставая жевать, Леха снисходительно хмыкает.

Трель телефонного звонка бесцеремонно нарушает нашу идиллию. Беру трубку:

— Алло...

— А вот скажи мне, голубчик!.. Ты чего это не в школе, а дома себе прохлаждаешься?!

— О! Юрий Михайлович, здравствуйте!.. — хоть это и весьма неожиданно, но я моментально узнаю голос Чурбанова.

Мама делает круглые глаза, а "Большой брат" от неожиданности даже перестал жевать.

— Очень рад Вас слышать! У нас срочная запись на Студии к "Утренней почте", и к Италии репетируем... Кстати, на оценках это никак не сказывается!

— Здравствуй, здравствуй.... прогульщик! — голос брежневского зятя звучит добродушно, несмотря на прозвучавший "наезд", — Знаю, что "на оценках не сказывается", — передразнил он меня, — пообщался сейчас с твоим директором... А то бы у нас с тобой иначе разговор вёлся! Давай, собирайся, сейчас машина за тобой придет, приезжай на Огарева. Тут с тобой пообщаться хотят...

...Такое ощущение, что "полет" по полупустым улицам зимней Москве под синие всполохи "мигалки" занял меньше времени, чем моя ходьба по министерским коридорам! Сейчас — зимой, большая часть автолюбителей ставит своих железных "коней" на гаражный прикол, поэтому полупустые улицы советской столицы позволили практически всю дорогу не снижать скорость ниже 100 километров. И это по центру города! На зимней-то дороге! На заднем приводе! Эх, было времечко... (Как и презервативы... помню-помню!)

Впрочем, к делу. А "дело", хоть и неожиданно случившееся, но вполне предсказуемое. В кабинете Щелокова, кроме самого хозяина и его зама, сегодня присутствует товарищ Павлов. Тот, который Сергей Павлович — председатель Государственного комитета по физической культуре и спорту СССР.

Лицо, собственно, знакомое — виделись после финала "Кожаных перчаток". Правда, не пообщались — но руку он мне тогда тряс сразу после Щёлокова и Чурбанова.

Тогда же, по горячим следам, я посмотрел инфу в "Википедии". Как основной, запомнился тот факт, что Павлов работал первым секретарем ЦК ВЛКСМ в те же годы, когда Чурбанов возглавлял там один из отделов.

А отношения у них, я смотрю, сохранились весьма дружеские! Вон, сидят довольные, расслабленные — "чаи гоняют". Щелоков тоже в хорошем настроении — улыбается...

После первых приветствий, знакомства меня с Павловым и налитого чая, министр берет ход разговора в свои руки:

— ...Хоть мы с Юрием Михайловичем и против твоей боксерской блажи, но договор есть договор... — Щелоков многозначительно смотрит мне в глаза, явно намекая на мою половину обязательств, — Да и в ведомстве Сергея Павловича тебя заметили... Причем не только за подделку возраста!..

Трое высокопоставленных бюрократов дружно надо мной посмеялись. Я скосил глаза в сторону и "смущенно" поскреб пальцем полированный стол.

— В мае состоится чемпионат Европы, — отсмеявшись, продолжил министр, — так вот... С прицелом на него, на тебя хотят посмотреть в деле... Естественно, после поездки в Италию.

Щелоков доброжелательно кивает Павлову, и руководитель советского спорта подхватывает тему:

— Я слышал, Витя, у тебя есть твердое желание стать олимпийским чемпионом?!

— Не... — я отрицательно мотаю головой.

— Нет? — удивленно переспрашивает Павлов и оборачивается к обоим генералам.

Впрочем, те меня знали уже получше!

— Ну, что ты там еще надумал? — с усмешкой интересуется Чурбанов.

Щелоков тоже усмехнулся, и взялся за стакан с чаем.

— Желания особого нет, — вежливо ответил я, — есть патриотизм. Чтобы на домашней Олимпиаде совсем не остаться без боксерского золота.

Относительно моих "завиральных" идей Павлова, видимо, уже просветили, поэтому он задавил улыбку и продолжил:

— Вот! А для того, чтобы принять участие в Олимпиаде, надо показать победные результаты на соревнованиях рангом ниже. Наши специалисты видели твои бои и в Москве, и в Липецке... и считают, что у тебя большой талант! Который обязательно нужно развивать. И если даже не к этой Олимпиаде, то к следующей — точно...

Павлов мне нравился. Приятный мужик, спокойный взгляд... А вот то, что он говорил — не нравилось совершенно.

Поднимаю глаза на Щелокова, и вопросительно смотрю.

— Что?.. — не понимает министр.

Перевожу взгляд на насторожившегося Чурбанова:

— Мне можно говорить как есть...

Снова перевожу взгляд на министра.

— или как надо?

Щелоков и Чурбанов синхронно хмыкают.

Павлов с улыбкой и очевидным интересом ожидает продолжения.

— Ну, говори как есть... — прищуривается министр, — "как надо" — я тебе скажу! В заключение...

Понимающе киваю головой, и снова разворачиваюсь к Павлову. Краем глаза вижу, как Чурбанов, ранее сидевший откинувшись на спинку стула, подается вперед и кладет руки на стол.

— Понимаете ли, уважаемый Сергей Павлович... К сожалению, я еще учусь в школе. К тому же, много времени отнимают репетиции в ансамбле. Так что ездить на соревнования, я просто физически не смогу. Да мне и ни к чему...

"Мажу" взглядом по всем троим — с явным интересом ждут продолжения.

— Давайте как сделаем... По итогам отборочных соревнований, в нашей сборной определится главный фаворит в моей весовой категории...

Специально делаю паузу, но Павлов не перебивает.

— А я проведу тренировочный бой с этим фаворитом. И выиграю "за явным преимуществом". Если этого кому-то покажется мало, то такой же бой я могу провести со сборником из категории тяжелее...

За столом повисает молчание.

Павлов с ответом не торопится. Возможно, в обычной ситуации он просто рассмеялся бы, и послал. Или просто "послал"! Но не сейчас и не в этом кабинете...

— Скажи... — председатель Госкомитета по спорту повторяет движение Чурбанова и облокачивается на стол, положив крупные кисти рук одну на другую, — ты вообще имеешь представление, насколько отличается уровень юношеского чемпионата хотя бы от всесоюзного?

"Не-еее... Так дело не пойдет. Усугубим...".

— А для меня это неважно. Я выполнил норматив мастера спорта — следовательно, в моем бою с другим мастером спорта не будет ничего незаконного или недопустимого. Один тренировочный бой. Я не буду работать на публику, и постараюсь "положить" соперника в первом раунде...

Павлов вяло пожимает плечами и смотрит на Щелокова.

— Думаешь, шансов нет? — интересуется министр.

— Думаю, нет... — качает головой Павлов, — талант у Виктора бесспорный, я и сам видел, а Иванченко — помощник Киселева — вообще считает, что из парня может вырасти новый Мухаммед Али. Но выставить его сейчас против сборника — означает загубить собственными руками.

"Эй, эй-ей! Моя золотая медаль! Ты куда, syka, уплываешь в туман?!".

Стараясь придать голосу снисходительную иронию, спрашиваю хозяина кабинета:

— Николай Анисимович, а в тот вечер, когда я в милицию попал... Сергей Павлович как бы мои шансы оценил?

Павлов смотрит удивленно. Щелоков — задумчиво. Но молчат оба.

Перевожу взгляд на Чурбанова и тихо напоминаю:

— Головой ручаюсь...

Тот лишь досадливо морщится.

— В конце концов, я свою часть договора выполню неукоснительно — "до первого поражения".

Вот тут уже перегнул. Щелоков недовольно бросает:

— Ладно, ступай на свои репетиции. Мы подумаем.

То, что мы едем в Италию, ни для кого в коллективе секретом уже не является — поэтому в Студии я застаю беготню, суету, ажиотаж и "нервяк"...

Если к этому добавить моё собственное состояние растерянности и с трудом сдерживаемого раздражения, то перспективы вырисовываются взрывоопасные.

А тут еще и совершенно "палящийся" взгляд Веры. Кажется, что две совместно проведенные ночи убили в ней всяческую осторожность.

И откровенно взбешенный взгляд Львовой, видимо, "уходящий корнями" в благостную ухмылочку Розы Афанасьевны.

И безмятежно-радостная улыбка Лады... " — Господи! Есть же люди, у которых нет проблем! Р-ррррр..."

И озабоченный вид Клаймича, и нетерпеливо желающий чем-то поделиться Завадский, и оживленные возгласы и приветствия музыкантов!

Короче, дурдом... С нетерпением ждавший своего главврача.

"А действительно... Они же все меня ждут как арбитра или конечную инстанцию... Вот только хитромудрый арбитр сам, похоже, сегодня облажался в своих хотелках".

Столь неожиданно и непонятно закончившийся разговор в кабинете у Щелокова изрядно меня расстроил и "выбил из колеи".

Татьяну Львову — нашего "кутюрье", и ехидно улыбавшуюся Ладину бабушку — Клаймич в кабинет сопровождал лично. Накал общения между этими двумя достойными дамами, казалось, уже достиг градуса извержения вулкана.

Мысленно вздыхаю: ни милейшая Роза Афанасьевна, ни вечно обиженная на весь мир Львова — сейчас, кроме раздражения, других чувств не вызывали. Даже виноватый вид Клаймича, не умеющего обуздывать баб, и то вызывал у меня острое недовольство.

— У нас мало времени. Поэтому коротко и по существу. — мой совершенно непривычный ледяной и нелюбезный тон, вкупе с "резко" угрюмым видом, сбивает с толку даже многоопытного Григория Давыдовича.

Наконец все трое справляются с первым ступором, и одновременно открывают рты.

— Алексе-ей!!! — мой вопль опять ввергает присутствующих в оцепенение. Бас "Большого брата" я хорошо слышал, когда в кабинет открывалась дверь, и поэтому риск, что не буду услышан, отсутствовал.

Дверь тут же распахивается, и появляется встревоженный "мамонт". А за его плечом — настороженный взгляд ярко-синих глаз Альдоны.

— Леша, свяжись срочно со Шпильманом... узнай, с какой максимальной скоростью он сможет сшить на меня новый костюм. Вопрос денег не стоит... Альдона! (Ну, раз уж сама "нарисовалась"!) Узнай, пожалуйста, то же самое в том ателье, где вам платья шили... на Кропоткина...

Белобрысая голова коротко кивает и сразу исчезает. Леха тоже, немного потоптавшись, с грацией слона прикрывает за собой дверь.

— И еще раз прошу... Коротко и по существу. Татьяна Леонидовна, что у нас с платьями и брючными костюмами девушек?

Сбитая со своего первоначального запала, хмурая Львова начала подробный доклад по туалетам наших барышень. Из ее слов я так и не понял, что могло вызвать их конфликт с Энгельгардт.

— Татьяна Леонидовна — я правильно понимаю, что все вещи готовы, и проблем нет?

— Неправильно... — недовольно буркнула Львова, — Полностью они будут готовы через три дня.

Перевожу взгляд на Ладину бабку. Та, с милой лицемерной улыбочкой, уже готова выступить со своей "партией".

— Роза Афанасьевна, аудитория у Ваших ног... — брюзжу я, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Клаймича, и устало приопускаю веки, подперев голову рукой...

...А чёртова старуха во всем права... Действительно — наверное, мало сшить сногсшибательные наряды — их еще "нужно уметь носить". Надо "уметь себя подать" именно в них, а не "вообще". Окружающие должны воспринимать туалет "неотъемлемой частью" созданного образа, а не "вычурной отрыжкой модельера"!

На "вычурной отрыжке" я даже приоткрыл глаза.

Таким образом, суть конфликта стала понятна... Энгельгардт хотела "обкатать" платья на "Песне года", которая состоится послезавтра — а Львова настаивала на соблюдении "пошивочного плана" для "сдачи" костюмов комиссии Минкульта, и соблюдении "эксклюзива" для Италии.

Гася вот-вот готовую вспыхнуть перебранку, припечатываю ладонью по столу:

— Спасибо. Я выслушал вас обеих, и принял решение...

Притихли. Похоже, я сумел внушить присутствующим, что паренек сорвался с катушек, и сегодня с ним лучше не связываться.

— Татьяна Леонидовна, я очень доволен вашей работой и получившимся результатом... Григорий Давыдович, рассмотрите вопрос о премировании за ударный труд.