Мато-сан открыла дверь фургона, взяла бумажный стаканчик и начала смывать усталость импровизированным кофе, который был на каких-то пятьдесят иен дороже нашего. Картина маслом — только нам с открытой дверью чертовски холодно.
— Продолжение?.. Неужели история сестры семпая на том не кончилась?
Впрочем, Цурануи даже холод был нипочем. Ее любовь к кровавым историям была настолько жаркой?..
— Нет. У сестренки Сёдзая была одна веская причина возненавидеть своего брата. Ну что, рассказать?
— Еще бы! — Цурануи с энтузиазмом взмахнула кулачком.
Мато-сан с глубоким отвращением потягивала кофе и, чуть заметно улыбаясь, продолжила мой рассказ.
?
Это было самое крупное упущение в жизни Томы.
Она отвела взгляд от еще дышащего врага. Тот, кто ее знает, спутал бы это с новомодным способом казни.
Вот только она не могла прикончить ту, кого требовалось взять в плен.
Вполне естественно отвести взгляд от поверженного в честной дуэли противника.
К тому же полицейская была на пике усталости.
Хоть на лице Мато-сан не было ни единой эмоции, в тот момент она была на пределе. Еще чуть-чуть — и свалилась бы на пол.
Женщина прикрыла глаза и глубоко вздохнула. За такую малость никто не стал бы ее осуждать.
Скорее стоило осудить того подлого противника, который решился воспользоваться этой слабостью.
— Стареешь, тетка...
Оборачиваться было поздно.
Как кукла на ниточках, девушка с пылающим взглядом нависла над Томой...
— Э, что?
...и расчетливо подкравшийся к сестре Исидзуэ Арика — бам-м! — влепил ей битой по голове.
?
— Че?! Так это ты ее добил?! — вдруг заорал Кирису, разбрызгивая кофе прямо мне на голову.
— Ну, по ситуации как-то само вышло...
Если бы оно убило Мато-сан, следующим был бы я — ты об этом не подумал?
В итоге Мато-сан была спасена, это потеряло сознание и отправилось прямиком в госпиталь.
И как только она вновь открыла глаза, ее первыми словами были: "...Что хотите делайте, а приведите сюда моего глупого брата". Говорила она сквозь зубы. Прискорбно, что сие событие низвело меня с "братика" до отстраненного "брата".
— Ну да, на такое вполне можно обидеться. Потому что я думаю, что семпай на всю катушку показал свою самую дурную сторону.
— Какую еще дурную?
— Если ты что-нибудь решил, то идешь до конца. То ли это твоя непоколебимость, то ли стальная решимость.
— Логично, — покивала сеньорка Помидорка.
Дружный девичий кружок, любо-дорого посмотреть, хе-хе. Впрочем, такое бывает крайне редко.
— Ну а я что сделаю? Там ставка была не на жизнь, а на смерть... стоп, пардон, Кирису, дай-ка я выйду.
На мобильный пришло новое сообщение.
Я выбрался наружу, в безлюдный пепельный город.
Снег начал валить хлопьями.
Ни одного человека на улице — даже шум от офисного квартала окончательно стих. Наконец-то все вокруг стало похожим на настоящий конец света.
— Ладно, приду. Часа через два. Какой автобус? Не дури, кто в такой снег по сугробам поедет? Ничего, пешком дойду. Ну все, до скорого.
Я оборвал связь. Теперь у меня были планы до полуночи.
— Семпа-ай? Кто там звони-ил?
Потом вернулся в фургончик и собрал брошенные на переднем сидении вещи.
— Так, мелкое дело. Сами с машиной управитесь? Я пошел на следующую работу.
— Работу? Ты сейчас к Кайэ-сан? Ну-у, семпай, давай завтра-а... Ты же так рвался хоть сегодня влезть под котацу, повысить температуру тела и улизнуть от всех в глубокий со-он!
— Точно. Поэтому пойду и получу свой новогодний подарок.
— Боже! Семпай, ты же совершенный альфонс!
Да фигня — я и так большую часть дня проторчал в засаде. А в том подвале меня ждет очень удобная софа, на которой так мирно спится. К тому же сегодня последний день года, и я до сих пор не получил ни одного подарка.
— Пока. Спасибо за помощь, Цурануи.
— У-у, опять мной бесстыдно пользуются. Я обиделась, поэтому вот тебе последний контрудар. Так как ты вообще к сестре относишься?
Черт, эту сетевую инвалидку нельзя недооценивать.
— Да как-макак... Слышь, Арика. Сестра там или кто — она убила твою родню. Она должна быть тебе как чужая, да?
Что бы Кирису ни говорил, а кровное родство останется таковым, скольких бы она ни убила, и порвать эту связь не выйдет, пока один из нас не ляжет в гроб.
А раз так — наверное, это стремится меня убить потому, что хочет стать чужой...
— Да нет... Так скажу — я молюсь, чтобы она не вышла на свободу из этой адской больнички, — я повернулся к ним спиной. — Ладно, увидимся.
— О, погодь. У меня тоже вопрос. Как, бишь, твою сестру-то зовут? — Кирису высунулся из салона.
Да что такое...
Я не хотел говорить и изворачивался как мог, но под конец меня все же поймали.
Если забыть о маньяках, то Кирису, похоже, всерьез этим увлекся. Но блин — если всерьез, то тем более лучше ведь не знать...
— Ну, скажи!
— Каната. Исидзуэ Каната.
Да, вот так просто. Легко запомнить.
Кирису о чем-то подумал, после чего стукнул кулаком по ладони.
— Ага-а, неплохо. Твои предки шутники! Сёдзай — "тут", Каната — "там". Дружная семейка!
— Не-а. Каната от "огонь" и "топорик" — "пожарный топор".
Неуютная пауза.
Ровно десять секунд мы всматривались в серьезные лица друг друга.
— Как тебе?
— В общем, человека так звать нельзя.
Еще бы.
Но если подумать — оно тоже звучит довольно мило. Когда привыкнешь.
?памяти охотничьей луны — конец
2.5/Наши дни (2004-й год, зима)
Я даже сейчас продолжаю бег. Но если честно, не вижу и тени той скорости, с какой бежала недавно.
Я так устала за эти два года, что даже охота, которая мне нравилась, стала происходить лишь раз в месяц, да и то по инерции. В последнее время она нисколько меня не радует.
В офисном здании, куда я проникла, было удобно. Электричество, сладости, чай, компьютеры. К тому же сейчас праздники — никто не придет, и это хорошо. Все довольны.
И вот я сонно готовлю кофе. С тех пор много чего случилось, но кофе так и остался для меня отвратным пойлом.
"Явились..."
Но свободе настает конец.
Я слышу снизу звуки шагов.
Один идет впереди, двое позади.
Первой вошла женщина, за ней мужчины.
Женщина — уф, кажется, взрослая... Значит, ни к чему бояться.
"Этот фургон с самого утра мозолил мне глаза... Надо, надо было с ним разобраться..."
Я знала, что в фургоне, который остановился на шоссе, были подозрительные люди. Но там находилась женщина, и я не желала к ним приближаться. С той ночи и до сих пор я не могу смотреть в глаза женщинам, похожим на девочек.
"Они уже на третьем этаже... Ах-ха-ха, а мне так нравилось это место".
Я уже не такая быстрая, но трое — это ничего, это не проблема. Надо просто разобраться с ними и, пока не село солнце, найти новое место для ночле... А?
"
"А?.."
Когда я обернулась, исход дуэли был уже предрешен.
Нет. В тот самый момент, когда появилась эта женщина, моей охоте настал конец.
Она подавляла.
Словно шквал, она взмыла по ступеням, подобно молнии ворвалась в помещение, она была похожа на бурю.
Но у меня есть животная гордость.
У меня есть сформированный охотой нрав.
Я металась туда-сюда, кое-как отбивалась, решив сражаться, пока еще стою на ногах — но битва не продлилась и двух минут.
Будь ты хоть самым сильным животным — оказавшись в человеческом обществе, ты будешь жертвой, а не охотником.
— Это ты Яманаси Томори?
Она прекрасно олицетворяла Человека.
Сбалансированная, тиражная.
Без какого-то особого оружия — ей это даже не было нужно.
Идеальные солдаты не могут быть особенными в своем массовом исполнении. Для них, для легиона, такой уникальный солдат будет "недоброкачественным".
Для них будет хорошо то, что делается по заданному плану, в массовом производстве с гарантированным качеством.
Именно такое оружие и было в руках женщины.
Беретта-M92. Стандартный представитель современного полуавтоматического огнестрельного оружия.
Масса, отдача, вместимость обоймы, соотношение цены и качества — все ясно и усреднено.
С минимумом сравнительных недостатков, годный даже для женской руки, формально принятый на армейское вооружение пистолет.
Отнюдь не такая — я, кто была больше, чем человек. Я оказалась очень слабым существом, попавшим под каток созданного людьми массового производства.
— Вот и все. Дело, начавшееся два года назад на холме Сикура, сегодня будет закрыто. Похоже на карму — единственный пропавший без вести житель оказался одержимым.
Она знала все.
Все, что случилось ночью два года назад. Все, что я делала, с чем столкнулась, от чего бежала.
— Я же не всемогущая. Я могу оперировать только фактами, записанными в протоколе. Той ночью... С первого убийства до осады дома Исидзуэ прошел час, но основное буйство кончилось за полчаса. Прочие дома заняли 30 минут, и 30 минут ты потратила только на то, чтобы не спеша перебить семью Исидзуэ? Тут что-то не сходится. Преступник выигрывал в скорости. Так почему же тот дом отнял столько времени?
Прекрати. Я не хочу вспоминать... об этом доме... о той дьявольской девочке, что была там...
— А на самом деле все просто — преступления захлебнулись на особняке Исидзуэ. До той минуты бесшумный взломщик-убийца действовал тихо — и тут вдруг крики жертв... Как-то это слишком отличается от предыдущего почерка и вообще не складывается в общую картину. А что это значит? Это значит, что орала в доме Исидзуэ не жертва.
...да. Это я тогда орала.
Когда я начала охоту, когда я выслеживала всех вокруг без разбора, когда, наконец, вернулась домой к избранным жертвам, к отцу и матери, — о черт, зачем в тот миг я подумала: "Заодно пройдусь по соседям"?! Во всей этой суматохе лишь дом Исидзуэ-сан был окутан тишиной. У меня волосы встали дыбом, но я решила, что мне просто показалось.
Я вошла. И там, в гостиной, мне встретилась одна девочка.
Исидзуэ Каната.
Я стояла перед ней вся в крови, а она совершенно не удивилась, просто посмотрела на меня укоряющим взглядом, словно на грязного пса, и сказала: "Не мешайте мне. Кажется, вам пора домой".
И ее улыбка — словно распустившийся цветок.
Своей животной самонадеянностью я ощутила в ней такого же зверя, поэтому и не могла отступиться. Мы казались равными, потому я решила — она не должна смотреть на меня свысока — и кинулась вперед.
От страха, что сковал меня тогда, я дрожу до сих пор.
Формально она была таким же животным, но масштаб был совсем иным.
Законы перспективы перевернулись с ног на голову. Я считала нас обоих львами, но чем ближе подходила к ней, тем больше теряла чувство реальности происходящего, потому что это отличалось от меня в десятки, а то и в сотни раз.
С тех пор я боюсь и не могу прямо смотреть на все, что выглядит как девочка.
Стоит мне только представить охоту на девочку, я уже не могу довести жатву до конца.
— Так вот чего ты такая. Ну, не знаю, как вы, одержимые, друг друга чувствуете, но ты могла бы не терять дар речи-то. Подумаешь, испугалась.
О чем ты?.. Я весьма словоохотлива и уже какое-то время только и делаю, что говорю.
— Ладно, бормочи дальше, я вроде понимаю. Сама не осознаешь? Ну и пусть. Так что, явишься с повинной? Я сегодня здесь как офицер полиции и не собираюсь становиться тебе врачом.
Явка с повинной?.. Это все людские правила. Когда это зверь считал собственные клыки за грех?
Я всего лишь бегала по городу, следуя своим инстинктам. Я всего лишь затыкала рты свидетелям. Ведь каждому понятно, что упусти одного — зверя по кличке Яманаси Томори обязательно поймают и забьют, так что считай это обычной самообороной.
— Людские правила? Странная фраза. Интересно, уж не считаешь ли ты себя зверем или кем-то в этом роде?
Еще бы. В противном случае я так и не поняла бы, почему мне нравится просто бежать.
— Дуреха. Все ясно как день — Яманаси Томори, у тебя по протоколу значится "привычка оборачиваться". И я долго не могла понять почему. А могла бы чуть порыться и все выяснить. Ты всегда чего-то боялась. Ты не бега хочешь. Ты просто не хочешь останавливаться.
Не хочу останавливаться.
Да, я не хотела останавливаться. Потому что...
— Когда тебе было пять, ты потеряла дедушку.
Потому что я поступила плохо.
Меня всегда преследовал тот летний день.
— У психически больных бывает мания преследования. Без каких-либо на то причин они убеждены, что их кто-то преследует. В твоем же случае причина есть, хоть и слабоватая для А-больного. Нервные токи напряженного мозга хотят стряхнуть с себя фокус "преследователя" и создают демона. Не хочется признавать, но одержимый заболевает, чтобы спасти организм.
— Так что ты, — продолжила женщина, — развилась, так и не осознав, чего хочешь.
Чего я хочу.
Бежать, стать зверем, так легче, отец и остальные были обузой, а я — убийцей. И в ту ночь, когда меня впервые увидели, меня затрясло, но я...
— Да, ты не боялась, что тебя заметят. Ты хотела, чтобы тебя заметили. Чтобы наконец стало легче.
Я оборачиваюсь.
Где меня предали? Значит, отринуть все человеческое было ошибкой?
— На самом деле ты человечна. Демоны делают одержимыми только людей, говорю это как офицер. Считаешь себя зверем? Не смеши. Почему тогда ты не стала тем чудовищем, не напала на своего единственного брата? Не думая ни о прошлом, ни о будущем, а только глядя перед собой? Знаешь, есть два типа маньяков, которые убивают ради удовольствия.
Те, кто не могут адаптироваться к обществу, и не могут даже понять, что они совершают преступления; анархичные. И напротив, те, кто относят свои действия к разряду преступных и утаивает свои грехи, адаптируясь к обществу; систематичные. Можно даже не уточнять, к какому типу ты относишься...
Я думала о самозащите.
Чтобы скрыть убийство родителей, я поднимала руку на непричастных людей. Чтобы скрыть, что я маньяк-убийца, я убивала еще больше. Я пыталась переложить свой грех на незнакомых людей. В то самое время я и стала низменным недочеловеком...
— Поняла, наконец, Яманаси Томори? Ты всего лишь невезучая убийца, которая умудрилась вломиться в дом, оказавшийся вратами ада.
Я мотаю головой из стороны в сторону.
Я не могу поднять ни рук, ни ног. Не потому, что подстрелена, а потому, что теряю силу жить в самом корне своего существа.
А впрочем... эти руки и ноги уже на пороге усталости... верно?
— Ого, ты подняла голову. Не хочешь с повинной, значит?
Естественно. Я — животное, а раз так, я буду обнажать клыки до самого конца.
— Ну и шут с тобой. Ну? Что там было?
На меня смотрят дула пистолетов.
И напоследок она спрашивает что-то непонятное.
— Да я про дом Исидзуэ. Сначала ты всех убила, а потом встретила ее, или вы сошлись до убийства? Это может сильно повлиять на обстоятельства. Смешно даже предполагать такое, но вдруг она на самом деле ни единого человека...
