Я тихонько фыркнул. Гримблад, слушавший всю историю со скептическим выражением лица, заинтересованно взглянул на меня:
— Буури, он эту историю всем в который раз рассказывает, в зубах навязла уже. А ты, кажется, что-то добавить можешь?
Я улыбнулся.
— В лесу, говоришь, отряд пропал, и ни тел, ни костей? Так это... А кто вам сказал, что орки их перебили? Если орки были на волках, так от коней должны были скелеты остаться. Не едят волки кости, только мясо — тем более в походе боевом...
Гримблад кивнул:
— Меня тоже этот момент удивлял всегда. А кто, кроме орков?.. От орков тех, кстати, тоже — ни слуху ни духу больше не было.
Я удивился:
— Вы разве, по соседству с Фангорном живя, с лесными тварями незнакомы? Я б на древесную живность поставил. Они как раз так любят — был человек, и нет человека. Сначала орками закусили, а потом им и люди на стол попали — ну, они и не побрезговали...
Гримблад возразил:
— Онты, что ли? Не, не может быть. Вон, древние песни про онодримское разлучение красивые какие.
— Какие онты? гворны. Эти ходячие коряги-людоеды в Минхириате у людей-лесовиков в печенках сидят, почему у вас тут, с лесом рядом, должно быть лучше...
Гримблад хмыкнул:
— Ну, без онтов-то они да, могут дел натворить, твари неразумные. Но в лесу-то онты их пасут! Должны, то есть...
Тут хмыкнул я:
— Да кто их пасет, никого не видно. Минхириатцев спроси... И чем, кстати, онты-то от гворнов отличаются?
— Ну, вроде как разумные они, и говорят по-другому... по-людскому говорить онты могут, хоть и не любят. А так на вид, конечно, очень они друг на друга похожи — не отличишь иной раз....
Я снова хмыкнул:
— Ну, не знаю, какие такие онты. Не видел я ни одного, ни слышал лично, вот встречу, может, и поменяю мнение. И нет, не уговаривайте — ради такой встречи я в Фангорн сам не полезу, ни-ни-ни!!
Народ загоготал. Я продолжил:
— А вот гворнов я видел, да. И не только видел — даже разделывал... Когда за ребенком человеческим эти твари древесные охоту устроили. Так вот что я вам про гворнов-то скажу — нет у них... как это называется по вашему-то... органов размножения. И эээ.... гворниц я у них не видел... может, конечно, не отличил?
Народ загоготал больше. Кажись, вино на столе было лишнее... Гримблад снова усмехнулся:
— Ну а ты сам про онтов да онтиц... как думаешь?
— Ну... Не знаю я. Раз ты, воевода, говоришь, что похожи они на гворнов... В худшем случае, думается мне, все это — ну, про разлуку с онтицами — всего лишь легенда красивая, эльфами выдуманная. Любят они, эльфы, песни красивые слагать, сам знаешь. Эхх, и красивая же легенда — вот честное слово... А на деле может оказаться, что замурыжили эльфы своими песнями... эээ... ганглии куче гворнов, и те стали считать себя "онтами", потерявшими "онтиц". А сами при том — оживший сорняк, питающийся человечиной! Не, воевода, правда — я не знаю!!! вот как узнать бы, на самом деле...
Гримблад заговорщицки наклонился и, понизив голос, предложил мне, но так, чтобы все слышали:
— А ты все же сходи... да хоть в Фангорн, хоть в Изенгарда развалины! познакомишься с онтами, так может и гворницу встретишь, красавицу неземной прелести, познаешь крепкие объятья...
— Уел, уел...
Над шуточкой Гримблада гоготали всем столом.
Разговоры распались на несколько отдельных обсуждений, и вскоре стихли; воины разошлись по домам. После пирушки за столом остались сидеть Гримблад, Эота и мы. Кажется, ощущение незавершенности вечера посетило не меня одного. Первым нарушил тишину Гримблад, вздохнув:
— Тоже мне... нашли, какую байку вспомнить. Нет, чтобы что-нибудь настоящее... И люди, и истории — они разные бывают.
Я пожал плечами, зато с ехидцей встрял Патлатый:
— Неужели мы сегодня не услышим ни одной... достойной истории?
И с хитринкой так смотрит на всех, гаденыш. Гримблад с Эотой переглянулись, и Эота посмотрела на нас с прищуром:
— Ну, если ты этого хочешь, волосатый... меняемся? историю на историю. Историю одного из нас... на историю любого из вас.
Патлатый принялся насвистывать какой-то мотивчик, а Седой опустил глазки. Но через полминуты молчания поднял глаза Чага:
— Моя история... недостойна. Но если ты согласна на обмен — я готов ее рассказать... после тебя.
Эота тяжело вздохнула, и села ближе к огню.
— Что ж, слушай... лекарь.
Голос ее стал монотонным и бесстрастным, будто она читала скучную книгу, не меняя выражения лица; рассказ перемежался короткими паузами.
— С юности грезила я ратными подвигами, скакала на коне да махала железом не хуже иных мужей. Но вот пришло мое время, встретила я свою судьбу... рослый и светловолосый был он, будущий муж мой — и ради его улыбки забросила я в пыльный чулан свой меч, и сменила кольчугу на подвенечное платье...
— Я сама подавала ему меч перед дальней дорогой. Я пела от радости, когда стал муж мой десятником в дружине, и танцевала под луной, когда под его рукой встала сотня воинов... Но куда громче я выла, когда привезли мне его тело. Погиб муж мой еще до последней войны. Бой, он всегда свою цену берет, и с победителей тоже... Тогда и поседела от горя моя голова. Но осталось у меня пятеро сыночков да милая дочка... Двоих из сынов своих судьбу я знаю, лежат они в курганах, в земле сырой, и уж больше не выйдут на битву. А остальных судьба еще не решена...
— Похоронив мужа своего, взяла я в руки меч, и обрели мои руки былую гибкость. Кинула я клич, и пошли за мной, за женщиной, многие воины. Дружина наша вихрем пронеслась по степям Рованиона, неся оркам смерть во имя мести. И летела я впереди всех, на коне, ведь с каждым днем все больше сжигала меня тоска, и сама искала я смерти. Тогда и прозвали меня Железной Леди...
— Лихое везенье наше не могло длиться вечно. Однажда разбили наш отряд. Пришла в себя я в орочьем стойбище. Выхаживала меня древняя полусумасшедшая старуха... чудная на вид старуха. Орки ее побаивались и называли Нгхатбурз, проклятая... Поила она меня какой-то дрянью, отчего раны мои закрылись, а лихорадка ушла. За все время, что жила я в стойбище, не произнесла старуха ни одного слова — только мычала. Но, собрав меня в путь, и нарядив в орочью одежду, она сказала мне единственную фразу, на незнакомом языке. Эти слова запали мне в самое сердце. И после них, как во сне, прошла я пешком через все вражьи степи, и пришла в себя уже на земле Рохана. Потом долго искала я, что же это был за язык, и что за слова, и нашла. Да не там нашла, где искала...
Эота помолчала, прежде чем продолжить.
— От безумной старухи в орочьем стойбище я впервые услышала квендерин, древнеэльфийский. Она сказала мне "Ступай домой, дитя. Твой путь еще не завершен..."
* * *
Мы долго сидели, глядя на огонь и слушая потрескивание углей, прежде чем Чага собрался с духом, и начал говорить:
— Я никогда не знал ни своего отца, ни своей матери. Дед мой, Гниль, личный ядодел Владыки, заменил мне всех родных, и научил всему, что знал. Мир вокруг был прост и ясен: я верил в Вождя, а Вождь вел наш народ, и я шел вместе со всеми. Тьма не обделила меня талантами, и мастерство мое быстро росло. Я мешал яды для ятаганов, варил зелья быстрого бега, и вскоре стал помощником деду своему во многих его делах. А потом я удостоился великой чести... Я ведь один из счастливейших среди орков... был. Поскольку была у меня жена, красавица Фрюкиль, Весенний Лепесток.... Да не как, бывало, в военное время, на кого Вождь Колонны сегодня укажет, а — по-настоящему... по-человечески. Со временем родились у нас пятеро сыночков и милая дочка. Моя работа, мое призвание захватило меня целиком: я замешивал для поселений Бражку плодовитости и выпаривал Отраву взросления, осваивая темные пещеры своего искусства. Я верил в своего Вождя и любил его так, как только может любить орк... А дед мой под песни Владыки варил чудные зелья, менявшие орочью породу.
Чага зябко поежился, и тоже подсел к огню. Эота подвинулась, давая ему место. Чага продолжил:
— Дед мой умер, пробуя на себе новое варево. И я был счастлив и горд, что он удостоился такой смерти. А потом приказал мне Вождь дать жене моей новое зелье, которое должно было увеличить силу наших будущих детей, и я своими руками поднес ей баклажку.
Чага бросил в огонь полено, и сплюнул на пол.
— Зелье дало ей лишь костную гниль по всему телу. Я хотел отсечь свои руки, но они нужны были мне, чтобы лечить Фрюкиль — пока была надежда. Дни и месяцы, каждую ночь сидел я в нашем углу у ее тюфяка, делил с ней свою пайку, и бегал по болотам ища горькие травы. Как же она мучилась... но все же выжила. Вспоминая вождя, тогда и познал я, что значит любовь есть ненависть...
— Детей у Фрюкиль больше быть не могло. Но Лепесток мой, жена моя помогала мне в деле моем, и потому Вождь оставил ее при моей зельеварне, и мы снова были вместе. Детей наших забрали на службу, как и положено по законам войны. Лишь один из них смог освоить искусство смешения трав, но не стала оттого его жизнь длинней... О четверых сыновьях уже принесли мне черную весть, а судьбу остальных я не знаю. Перед войной лишь, слышал я, дочку мою видели в Мордоре, в Пепельных убежищах.
Чага отвернулся к огню, и дальше продолжил говорить глухо, сквозь зубы.
— В тот день, будь он проклят, я отправился собирать травы. А когда вернулся, увидел, как эльфы взяли штурмом и разрушили крепость, где жила жена моя. Потом, пробравшись на развалины, нашел я ее голову... Тогда и подсел я на белые ирисы.
* * *
В тот вечер больше не было произнесено ни слова.
* * *
Глава 31
С утра Гримблад отдал приказ всем, кто мог сидеть на коне, собраться на площади. Я отозвал его на разговор.
— Воевода, куда ты планируешь отправить лекарей сперва?
Гримблад был задумчив.
— Один из отрядов — в Гондор, спасать союзников. Другой отряд надо слать в Хагфард, там толпа народу — а потом кругом по мелким поселениям... Но в Хагфард надо много людей, иначе, когда дружинники там очнутся, я не дам за вашу голову и ломаного гвоздя. И по одному отряду — в Горнбург и в Эдорас. Но, поскольку лекари твои, я готов выслушать твое мнение...
Я скептически покачал головой.
— Вытаскивайте своих, в Гондоре есть кому заняться чумой. Сегодня к ночи туда прибудет отряд из Ривенделла. Элронд, как-никак, известный целитель, да еще и правнук майа Мелиан. Если ему дорога его дочь — он тоже может колдануть... а заодно спасет королевство своего зятя. Потом, когда жизнь твоих собратьев будет вне опасности, можешь в Гондор и послать кого... Следующее. В Горнбурге все хорошо, дети радостно играют на улицах, чумы там пока нет, лечить некого. А тебя там даже близко к воротам не пустят — расстреляют. Смысл туда ехать? они тебе не поверят. Так что найди этим отрядам другое полезное дело... И последнее. Оно тебе надо — лезть со своими воинами в конфликт между орками и людьми маршала? Тебя же потом предателем и назначат. Пошли туда вестника, вперед нас, который огласит наши условия, и если те согласятся — я посчитаю твою сторону сделки выполненной.
Гримблад мотнул головой.
— Твоих лекарей либо сразу возьмут на копье, либо потом будут "судить" — и по приговору разорвут конями. Кого ты пошлешь, чтобы защитить их?
Я усмехнулся.
— Я поеду туда сам. Поверь мне... этого достаточно, чтобы убедить их не буянить.
Гримблад возразил:
— Маршал Вестмарка искусен в словах и хорошо вышколил своих людей, они навряд ли будут даже говорить с тобой — все провернут втихаря.
— В эту игру могут играть двое...
Гримблад покачал головой, но скрепя сердце согласился:
— Твои люди, твое решение. Кто из твоих бойцов пойдет в какие отряды?
— Чага... то есть Грыхнук... ну, зельевар, пусть едет в Эдорас — его таланты могут срочно понадобиться. В Хагфард, к людям маршала, я поеду с Седым. Остальные — на твое усмотрение, но спланируй маршрут так, чтобы они соединялись вскоре — лекарства понадобится варить еще. Учти, на Изенских бродах еще стоят ваши беженцы, а дунландцам мы лекарства не так много оставили. Если меня не будет, Грыхнук за главного, с ним у тебя не будет проблем...
Гримблад сначала степенно кивнул, а потом спохватился:
— Как тебя не будет?
Я рассмеялся.
— Так мира ж нет. Мало ли что... вдруг, например, убьют меня. Что ж теперь, из-за этого оркам с людьми воевать, что ли? нееет, пусть это будет договор между людьми и орками, а я — так, мимо шел...
Отряды вышли вскоре после общего сбора. В Хагфард вестник ускакал вперед, а мы с Седым выехали позже. Завидев вдалеке поселок, мы остановились, и дождались возвращения вестника, отрапортовавшего:
— Они слышали, и согласны. Там больны все, кто сильнее, кто слабее...
— Ты выполнил обещанное. Дальше мы сами справимся. Объедешь мелкие поселения вокруг, предупредишь людей, как договаривались?
Проводив взглядом удаляющегося вестника, я переспросил Седого:
— Как ты там говорил — ненависть есть любовь?
— И зло есть добро, Вождь...
— Помни свои слова, Седой... Помни.
И мы тронули коней к поселку.
Людей в Хагфарде собралось много, и постарше, и помоложе. За главного здесь был староста поселка — более-менее адекватный дядька в возрасте. Все вроде пока шло мирно — Седой выдавал варево, люди приходили в себя. Ночью, достав Камень, я проследил, как отряд из Ривенделла въезжает в Минас-тирит. С утра, после вчерашних слов вестника, проехавшего вокруг, к нам в поселок стали прибывать еще люди, и пришлось задержаться здесь на день. И вскоре первые из тех, кого мы лечили вчера, в достаточной мере пришли в себя.
К вечеру меня посетило неясное беспокойство. Ветер тащил с востока тяжелые клубящиеся черные тучи; сумерки плавно переходили в хмурую беззвездную ночь. Я стоял на улице и ждал, принюхиваясь; нечто приближалось, но опознать угрозу пока не удавалось. Из дома напротив вышли четверо воинов постарше и трое помоложе; один из них нес факел. Лидер из "троих помоложе", Эолрин, подошел, встал передо мной и глянул на меня с вызовом. Двое его помощников встали у него с боков. Боковым зрением я заметил, как один из "четверки постарше" побежал куда-то вглубь поселка, а оставшиеся заняли позицию наблюдателей сбоку. На улице между домами вокруг нас собралось еще с десяток зрителей. Кажется, парням нужен спектакль... Поняв, что его "уничижающие взгляды" меня совершенно не смущают, Эолрин пошел в наступление.
— Я знаю тебя!...
Жаль, что у меня отсутствует мимика. Сейчас бы поднять одну бровь... впрочем — я наклонил голову в другую сторону. И-ии?....
— Ты тот, кто стоял за дунландцев на Бродах! Ты убил наших коней!
Поднялся ропот. Рохиррим, "люди коней", для них кони — это святое. А Эолрин продолжал свое выступление, обращаясь уже к народу, который внимательно слушал его:
— Мне рассказал Эока, который гнался за конеубийцами. Этот вот.... один в один описал. Стоял на переправе, и защищал дунландца. А еще он убил коней их эореда, так что обратно некоторым пришлось даже ехать вдвоем! И этот конеубийца еще жив, и свободно разгуливает по нашей улице, и...
