Интервенция

Так вот. Лежащие там солдатики сделали сенсационное открытие: оказывается, медицинский спирт можно пить! После этого данная жидкость стала испаряться с чудовищной скоростью. Спирт пытались прятать. Но если учесть, что контингент в корпусе был тот еще, прятать от них жидкость было пустым делом. Все равно находили. К тому же, ведь именно самые "те еще" и оказались в первую очередь на госпитальных койках, едва выяснилось, что быть солдатом миротворческого корпуса в этом городе чревато серьезными неприятностями... В общем, никакие запоры не помогали спирт продолжал исчезать. Но это оказалось только началом.

За первым открытием последовали и другие. Такие, к примеру, что спирт содержится и во многих лекарствах. А потом какие-то парни из Гарлема дотумкали и до вовсе гениальной штуки: если спирт развести наполовину водой и шандарахнуть эту смесь шприцом по вене, то с пяти кубиков ходишь целый день пьяный в дымину.

— Ну вы, ребята, даете! — Прокомментировала Васька. — У нас даже самые последние алкаши до этого не доходят. Хотя способ, конечно, давно и всем известен. Это называется — в деле синячества догнали и перегнали Россию!

К тому же госпиталь просто не был рассчитан на такое количество раненых. Он давным-давно уже не являлся нормальным военным медицинским учреждением, в котором все рассчитано. Теперь госпиталь напоминал оборудованные на скорую руку лазареты времен Первой мировой войны. Лекарств пока еще хватало, но вот с медицинским персоналом было очень плохо. Пытались набирать из местных, и в медсестры, первоначально, вроде бы, ломанулись многочисленные девицы. Но они ну совершенно ни черта не умели, зато разводили совершенно непотребный разврат.

В общем, госпитальное начальство было радо избавиться от всех, от кого только могло. Дело утряслось довольно быстро. Хватило одного звонка. Тони приписали шофером к Джекобу. Так что выходило, что вокруг журналиста сформировалась уже чуть ли не целая бригада.

...К русским традициям приобщались не только косари в госпитале. Новое назначение Джекоб с Тони и Риккардо, а также примкнувшая к ним Васька отметили пьянкой. В России, видимо, иначе жить невозможно.

— Слушай, журналист, а тебе не кажется, что тут, в городе, происходит откровенная чертовщина? — Спросил Тони после того, как они осушили очередную порцию виски.

— Вообще-то, скажу тебе по секрету, очень даже кажется. Да и одна моя знакомая девицы в пресс-центра утверждает, что тут все дело в черной магии. А она во этой хреновине вроде бы разбирается.

— Вот и мне тоже. И ведь что забавно — вдобавок ко всему сны какие-то снятся странные. А я по жизни снов-то почти никогда и не видел. Ну, разве еще в школе бабы снились. Да и то прошло, когда стал по шлюхам бегать. А теперь вот такое кино по ночам крутится. Ну, знаешь, вроде компьютерной игры "на уровне глаз"...

Сон у Тони был и в самом деле необычный. Стояла тьма, и с неба садил беспросветный проливной дождь. В лесу водой пропиталось все — под ногами хлюпала трава, и лило с деревьев. Утешало, что может быть, в эту погоду немцы будут менее внимательны. Но не тут-то было! По сведениям, доставленным вечером в партизанский отряд, по ветке должен был идти какой-то шибко важный эшелон. Но эшелон оказался настолько важный, что дальше некуда.

Вообще-то, ветка была глухая, по ней фрицы ничего такого особенного не гоняли. Но, возможно, состав из непривычного вида трехосных платформ с "тиграми" двинули по этой именно по причине ее захолустности. Тут було меньше шансов нарваться не партизан, от которых просто продыха не было на главных магистралях.

Но суть-то не в этом. Как оказалось, командиры недооценили трудность задачи. И все пошло через то самое место. Сперва очень долго возились с охраной моста, которая очень упорно сопротивлялась. Так все и дальше пошло. Взрыв не получился — что-то в этих адских машинках, заложенных под фермами моста, не заладилось. Самоделки — что с них взять... Эшелон застрял на мосту. Пути впереди успели грохнуть — и, казалось, что-то еще можно успеть сделать.

Но сзади, черт его поймет откуда, подоспел немецкий бронепоезд. Впрочем, понятно откуда — такой груз, да без охраны! В общем, в самый ненужный момент нарисовалась эта бронированная скотина, в которой из грузных железных башен ее шести боевых площадок торчали орудия, и, что самоей гнусное, на переднем вагоне оказались зенитная счетверенные двадцатимиллиметровки. И как начали садить... Плотный огонь мигом отогнал отряд от полотна.

Бойцы залегли кто где, а Тони видел себя, схоронившись вдвоем за каким-то бугром. Рядом с ним спасал от огня Славка — худой парень в замызганном ватнике. Метрах в двадцати впереди лежал труп командира, еще двоих, а также взрывная машинка.

Уткнувшись носом в грязь, Тони размышлял только об одном — каким образом попытаться добраться до спасительной опушки. А вот Славка, как выяснилось, думал совсем о других вещах. Сам он был совсем молодым парнем из Ленинграда. Хлипким и совершенно не приспособленным к войне, а уж тем более — к лесной войне. Ну, не давалась ему военное дело! Единственно в чем разбирался Славка отлично разбирался — так это во всякой электрической технике. Собственно, только поэтому его и взяли на операцию.

Так вот, Славка двинулся — но он двинулся вперед.

— Куда? — Прохрипел Тони.

— Машинка... Может, дело в ней. Тогда попробую исправить.

Он пополз вперед — через простреливаемое пространство. Через то самое, которое пахали четыре зенитные двадцатимиллеметровки. Огонь которых сметает все. Но, как выяснилось, все-таки не все. Славка сумел доползти до ямы, в которой находилась машинка.

А потом... Потом грохнуло. Мост грузно осел — и с него повалился эшелон. Огонь был в половину неба. В реку, которая уже пылала от рухнувших туда цистерн с горючим, валились платформы с танками.

А вот Слава так там и остался. Никто не знал, что с ним произошло — бронепоезд все еще торчал возле моста. Пришлось быстро убираться, пока эти поганые пушки не оставили от отряда одно воспоминание.

— Ого! Ну, просто кино про войну! — Восхитилась Васька.

— Подожди. Ты что, понимаешь по-английски? — Удивился Джекоб.

— Что я совсем дура, что ли? Послушала вас, послушала, вот и стала кое-что соображать... Делов-то. Говорить пока что не выходит, а вот понимать получается.

Журналист не стал сейчас размышлять над лингвистическими талантами своей подружки. Он-то толком не смог выучить ни один иностранный язык, хоть и упорно пытался изучать немецкий. Тем более, что стало не до отвлеченных размышлений. Тони выдал вдобавок ко всему рассказанному еще нечто более интересное.

— Но это все фигня. Я ведь тебе еще самое главное не сказал. В госпитале делать нечего, так вот я долго ломал башку — откуда мне это может сниться? Какой-то лес, какие-то русские. И главное, я там, во сне, отлично понимаю русский. И вообще, все так явственно... Так вот, думал я думал, а потом сообразил. Я в каком-то фильме похожее видел. Там кто-то из ученых и название говорил. Получается, что у меня эта, ну, как ее... Типа, когда ты помнишь то, что видели твои предки.

— Генетическая память, что ли? Это из области научной фантастики.

— А тут не фантастика вокруг? Только совсем ненаучная. Почему бы и нет?

— Вообще-то ты прав. В этом городе все может случиться. Но погоди... Если ты говоришь о генетической памяти... То получается, кто-то из твоих бывал в России? И не просто бывал, но и воевал в партизанском отряде?

— В том-то и дело! Только я об этом как-то напрочь забыл. А тут вдруг, как стал голову ломать над этими снами, так и всплыло... В детстве слыхал от матери. Дед ее — он был, как говорят, был жутким типом. Угрюмым, злобным на весь мир. Сидел на своей ферме, ни с кем не общался, всех на фиг посылал, только и делал, что садил виски до одурения. А вот что про него соседи говорили. Во время Второй мировой он был бортстрелком на "летающей крепости", летал бомбить немцев. Немцы его сбили, попал он в плен. Ну, там, лагерь, все дела. А он был беспокойным мужиком. В лагере ему не понравилось, так он сбежал. Газет им, понятное дело, в лагере не давали. Точнее, давали, пока немцы побеждали. А потом, как все наоборот пошло, снабжать их газетами прекратили. Так вот, прадед, когда сбежал — он тупо рванул на восток. Что на войне происходит он не знал, географии Европы он тоже не знал. Знал то только одно — где-то там, на востоке воюют русские. Как он пробрался — черт его поймет — но, видать, до каких-то русских добрался. До диверсантов каких-то, которые в немецком тылу воевали.

— До партизан, дурила, — встряла Васька.

— Может, и так. Мать говорила, у него и орден был русский. Такая темно-красная звезда. Он вроде бы из всех своих наград, а у него их было много, больше всего гордился именно ей. Вот такое дела. И еще я вот о чем подумал. О том, что в том сне было. Я о парне, который полез чинить машинку. Вот ты прикинь — а вот кто из наших, из сегодняшних, полез бы на верную смерть. Хотя когда-то наши предки могли бы... А вот теперь — нет.

Джекоб усмехнулся. Да уж. До сих пор среди циников-журналистов гуляла байка о старой-престарой истории, случившейся где-то в Латинской Америке еще в прошлом веке. Тогда американские войска тоже где-то устанавливали демократию. Все шло хорошо, но в глухих джунглях рота американских солдат наткнулась на аэродром, который строили кубинцы. У этих парней было несколько автоматов и зенитная пушка времен Второй мировой. Кубинцы по своей природной безбашенности сдаваться проклятым гринго не пожелали и открыли по приближавшимся американцам огонь из того, что имели. Доблестные американские солдаты, столкнувшись со столь массированным сопротивлением, быстро прекратили атаку, перешли к обороне и стали вызывать на подмогу авиацию. С той что-то не срослось. То ли погода подкачала, то ли она была более нужна в другом месте. В общем, боевые действия перешли в позиционную фазу. Великое противостояние длилось с неделю. Потом военные действия в других местах закончились — подоспело начальство — и кубинцев без лишнего шума отправили на родину. Как говорили, армейское руководство сочло действия солдат совершенно правильными. Подставлять башку под пули американскому солдату не положено.

Да, а в этой стране какие-то иные правила игры. Но... Во сне Джекоба революционные массы тоже совсем не лезли на пулеметы. Журналист, услышав рассказ солдата, как-то сразу уверился, что с ним произошло то же, что с Тони — взыграла таинственная "память предков". Он ничего не знал о том, чем занимались его предки России. Но в конце-то концов, как говорят, в русской революции участвовало много евреев. Да и в армию при царе их призывали так же, как и всех остальных. Почему бы какой-то его родственник не мог принимать участие в штурме Зимнего?

Но на Дворцовой повстанцы — как и их противники — вели себя как все люди, которые без особой нужды не хотят класть свои головы. Вывод напрашивался не очень веселый — и журналист с некоторой опаской покосился на окно за которым притаился город. Получалось — поведение русских логическому анализу не поддается. Сегодня они так — а завтра — по-другому... А значит, если сегодня они были мирные и пассивные — то кто знает, какими они станут завтра?

В этот поход Джекоб пригласил с собой Анни — она, вроде бы, специалистка по истории религии. Да и нужно было девушку отвлечь — ибо она в еще большей степени прониклась русским духом. То есть, вообще не просыхала. Васька же идти отказалась категорически.

Путь их лежал к одной из петербургских церквей, которая после высадки войск ООН возобновила свою деятельность. Правда, священник, как, сказала Анни, был какой-то несколько сомнительный. То ли его в России лишили сана, то ли запретили проповедовать, то еще что... В любом случае, оккупационным властям выбирать было особо не из кого. Тем более, что этот отец прибежал сам и поведал, что подвергался гонениям из-за того, что выступал против сползания Православной церкви в русский шовинизм. В общем, свой был человек. Впрочем, Джекоба не очень интересовали религиозные тонкости. Ему хотелось выслушать мнение священника насчет того, что происходит в городе.

Храм оказался довольно покорябанным, но все-таки не слишком. Народу внутри было немного — и он, этот народ, четко различался на две части. Имелись тут женщины среднего возраста и старше, которые истово молились — а рядом с ними околачивались типы весьма сомнительного вида. Эти явно пришли сюда не общаться с Богом, а получать гуманитарную помощь. Теперь, когда с гуманитарной помощью начали возникать проблемы, американское начальство стало выделять ее более адресно — через тех, кто активно сотрудничал с новой власть. А тут — такая нужная штука, как церковь была своей в доску.

Батюшка производил довольно приятное впечатление — но что-то в нем было от протестантских проповедников, которые Джекоба утомили еще в Штатах. Гостей он встретил очень почтительно. Однако, когда журналист изложил цель своего визита, лицо священника приобрело весьма кислое выражение.

— Вопрос этот сложен, дети мои. Много тут непонятного. Могу сказать одно — это все коммунистическая бесовщина...

— Позвольте, но ведь коммунизм в России рухнул тридцать лет назад...

— Запад так ничего и не понял. Коммунистами были разбужены страшные силы, угрожающие всему цивилизованному миру. Тогда, тридцать лет назад дело было не доведено до конца. Ленина не выкинули из Мавзолея. Коммунистическая зараза не была искоренена до конца. Народ не покаялся за все, что произошло во времена Советской власти. Вот и наша Церковь, вместо того, чтобы перестраиваться, возродившись после коммунистического безвременья, тут же стала сползать в оголтелый коммуно-фашизм...

Дальше батюшка понес что-то и вовсе малопонятное, все время выворачивая на то, что надо только попрочнее наладить здесь демократию — и ни в коем случае не допустить возрождения русских имперских амбиций. А уж обновленная церковь будет всегда за... Джекоб едва сдержался, чтобы по свойственному всем журналистам ехидству не спросить священника: а должен ли русский народ за то, что он победил немцев в Второй мировой войне? Впрочем, ничего путного из беседы все равно не вышло. На попытки свети разговор на конкретные вопросы, священник мямлил что-то все более невнятное.

— Фигня какая-то, подытожил Джекоб, когда они распрощались и покинули храм. При чем тут какой-то коммуно-фашизм? Вряд ли при Сталине в этом городе творилась такая же чертовщина. Очередная порция болтовни ни о чем. Этот священник — такой же представитель ихней демократической интеллигенции. Разве что в рясе. Но... Все же мне кажется, он чего-то недоговаривал. Что он понимает куда больше, чем нам сказал.

— Еще бы! Он смертельно боится — Хмыкнула Анни.

— Чего боится? Что придут эти самые русские фашисты и поставят его к стенке за сотрудничество с нами?

— Возможно. Но ты знаешь, я общалась с представителями разных конфессий и мистических школ. И мне сдается, причина его страха куда серьезней, чем боязнь, что власть снова переменится. Он лучше понимает, что тут происходит. И, грубо говоря, боится, что за сотрудничество с нами он будет гореть в аду!