— Моя страна захвачена, потому что вы, презрев все законы и обычаи, завоевали ее! Мои люди страдают, потому что вы принесли на наши земли смерть и боль! Но вы не заставите меня забыть, кто я! И предстоящий позор ляжет на ваши плечи! — И, глядя Чангу прямо в глаза, она отчеканила, звонким голосом, — я сказала нет вашему посланнику, и повторю тоже самое у алтарей! И ни о чем не стану просить убийцу и палача!
Министр кивнул, понимающе и негромко заметил:
— Вы устали с дороги, государыня, вам нужно отдохнуть. Мы поговорим после, — он вышел из комнаты, даже не взглянув на Саломэ.
У себя в кабинете приказал Эйрону:
— Эту так называемую служанку ко мне.
Лейтенант встрепенулся:
— А что с ней не так?
— Все, что только может быть. Сестра мятежника, вдова чернокнижника, мачеха бунтовщика, тетушка аредопоклонника, даже двух, и одного предателя. Но на данный момент меня беспокоит ее влияние на государыню, а не ее родословная.
Эйрон уставился в пол:
— Я что-то упустил?
— Вы упустили Риэсту Старнис.
— Но лорд Айвор, то есть, бывший лорд, отправил семью графа Виастро в Инванос.
— Выходит, что не всех. Эта дама решила остаться. И я хочу знать, почему. И не расстраивайтесь так, Эйрон. Вы ее никогда не видели, потому и не узнали.
— Но я неоднократно видел ее дочь, герцогиню. Я должен был заметить сходство.
— Сходство — не обязательно. А вот их разговор в Квэ-Эро вы упустили, — Чанг не стал разъяснять дальше, пусть лейтенант сам просчитает возможные последствия. Это он знает, что герцог Квэ-Эро напуган так, что ни жена, ни теща, ни Аред с рогами не заставят его пойти против королевской воли. Но Эйрону не помешает поупражнять бдительность. А если лейтенант сам сообразит, что с этой стороны им опасаться нечего, то станет наконец капитаном. Давно уже пора.
Вдова Старниса все еще красива, она избежала участи большинства блондинок — раннего увядания. Внимательный взгляд обнаружит тонкие морщинки вокруг глаз, но шея и руки по-прежнему безупречны, талия тонка, а седые пряди не заметны в волосах цвета платины. С минуту Чанг молча любовался, потом усмехнулся:
— Вы почти не изменились, госпожа Старнис. Вашему супругу в свое время сказочно повезло — он не только сохранил жизнь, но и обрел вас.
— О, да! Вэрду, — она не смогла произнести имя покойного мужа без отголоска боли, — повезло, что тогда не вы решали его судьбу. От вас живыми не уходят, не так ли, господин министр?
— Я ничем не мог ему помочь.
— Могли. Это всего лишь вопрос цены. Могли, но посчитали цену своей помощи несоразмерной. Я дочь герцога и жена графа, министр, и знаю правила этой торговли. Я даже знаю, что вам от меня нужно — убедить Ирию смириться. Чтобы она покорно стала товаром. А вы продадите ее королю и поведете баланс. В расходную часть — погибшие ландийцы, в доходную — зерно, земля и, приятным, но вовсе не обязательным дополнением — законное обоснование для грабежа. Вам вся выгода, ей все убытки и сомнительная ценность — жизнь, и то, ненадолго.
— Ну что ж, если вы предпочитаете говорить на этом языке, то у меня есть товар, который государыня, возможно, пожелает купить.
— Она же ясно дала вам понять, что не станет, даже ради этого!
— А если я сделаю ей подарок? Ничего не требуя взамен?
Риэста покачала головой:
— Вы все равно возьмете свое. Но когда появляется надежда, нужно быть бесчеловечно сильным, чтобы не ухватиться за нее. А она устала.
Министр кивнул:
— Я понимаю. Ну что ж... Я бы посоветовал вам вернуться к семье, в Инванос. Здесь для вас будет небезопасно, после того, как его величество вернется к делам.
— Я останусь с ней. До конца.
Чанг не стал спорить.
* * *
Донесения из Ландии не радовали, тот самый случай, когда взять — легко, а вот удержать... Две трети страны покрыты глухим северным лесом — сосны, ели, бурелом. Немногочисленные дороги проходят сквозь чащобу, разделяясь на дорожки и тропинки, и соединяют между собой хутора и деревни. Вывозить из страны зерно можно морем — военного флота у Ландии не было, как только корабль отплывал от причала, ему уже ничего не угрожало. Но груз до этого причала еще нужно было довезти. А значит — забрать зерно у крестьян, провезти через лес, сложить на склад, перегрузить на корабли. Вот тут-то и начинались проблемы.
Война должна быть не только победоносной, но и прибыльной. Захватив Ладону, Тейвор приказал отправить в империю пшеницу из житницы государыни, где хранился запас на случай недорода. Следом за этим он опустошил мелкие склады торговцев, еще не так давно продававших зерно в империю. Но хлебных запасов столицы надолго не хватит, имперский голод так просто не утолить.
Местные жители, опомнившись после стремительного прохода вражеской армии, сообразили, что их попросту грабят, и ушли в леса. Стояло жаркое лето, ягодная и грибная пора, да и оставшиеся в своих домах крестьяне не забывали родичей. Пока не наступят холода, их из лесу не выкурить, даже если прислать в Ландию еще несколько тысяч солдат. Да и зимой еще неизвестно, чья возьмет, перезимуют по заимкам и отдаленным хуторам, попробуй разберись, где там мятежник, а где честный труженик.
А постоянный гарнизон тоже надо кормить, что не так-то просто в опустошенной стране. Тейвор уж точно за это отвечать не станет, нужно искать наместника. Найдется только безнадежный дурак, в этом министр не сомневался. Здравомыслящий человек предпочтет менее хлопотный способ самоубийства.
Чанг вздохнул — а ведь это только самое начало, морской путь пока что надежен. Но останется ли он таковым, после того, как король с помпой казнит предателя, на беду оказавшегося сыном герцога Айона. Морскому лорду вряд ли понравится, что его сына, хоть и младшего, четвертуют на площади. А если его величество решит прибегнуть к недавно восстановленному кодексу о преступном родстве... Еще один мятеж, на этот раз в морских провинциях. Сможет ли герцог Квэ-Эро и дальше удерживать береговое братство в узде, если учесть, что он по крови чужак, а все остальные лорды между собой в родстве? Им и без того война с Ландией поперек горла встала.
Из задумчивости его вывел Эйрон:
— Его привели.
— Хорошо, давайте сюда, посмотрим.
Стража ввела арестанта и поставила перед столом министра. Чанг неторопливо окинул закованного пленника взглядом — Тейвор не пожалел железа, цепи разве что кругами не намотали, непонятно, как он вообще стоял под таким грузом. Внешний вид соответствовал — осунувшееся лицо, серые слипшиеся сосульки волос на лбу, черные круги под глазами. И взгляд, мертвый, холодный взгляд человека, потерявшего все. С покойником разговаривать бесполезно, ему нечего желать, и некого бояться.
Министр брезгливо сжал губы:
— Приведите его в порядок, Эйрон, накормите, а потом приведите снова. И ради Хейнара, снимите с него цепи. А то не человек, а передвижная кузница.
Лейтенант вернулся через два часа, сделав все возможное. Новая одежда, повязки на стертых наручниками запястьях, волосы оказались чистого золотого оттенка, как солнечные блики, рассыпанные в ясный день по озерной глади. А в синих глазах блеснула предательски зеленая искорка, и тут же погасла. Но Чанг успел заметить. Хорошо, прекрасно, с возрождением надежды возвращается способность испытывать страх. Сейчас станет ясно, стоит ли этот человек хлопот. Но как же похож... министр покачал головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Прошло тридцать лет.
Чанг вернулся к своим бумагам — пусть заговорит первым. Ждать пришлось недолго:
— Любуетесь на плоды своих трудов, господин министр? Неутешительно, неправда ли? Не так-то просто отбирать у людей последний кусок хлеба. Весь план пошел насмарку.
— У вас хорошее зрение, молодой человек, — Чанг взял лист с докладом, лежавший на краю стола и убрал в папку.
— Что вам от меня нужно?
Министр прикрыл глаза — они, должно быть, хорошо смотрятся рядом. Высокие, светловолосые, ясноглазые.
— Вы уже знаете, что вас казнят, не так ли? Но не думаю, что вы задумывались о последствиях своего предательства. А могли бы, ведь именно вы укрыли семью графа Виастро.
У Айвора побелели губы:
— Я собирался погибнуть в бою.
— Что не отменяет закона о преступном родстве. До седьмого колена. В вашем случае отсчитывать седьмое колено некуда, разве что назад, но если его величество решит включить родство по женской линии... Вы разозлили его достаточно сильно, чтобы такое желание появилось. А ведь он еще не знает всех ваших достижений.
Айвор рванулся вперед, но стражник успел схватить его за плечо и грубо швырнул на пол. Министр только покачал головой, встал из-за стола, подошел к лежащему на полу человеку и посмотрел сверху вниз:
— Вы серьезно думали, что сможете скрыть столь, кгм... значительное событие? Ах да, вы же собирались погибнуть в бою, так что это не имело значения. Какая разница, что потом будет с дамой, главное, что вы украли у судьбы заветную ночь. Или дама тоже должна была убить себя? Спрыгнуть со стены, выпить яду, или еще что-нибудь столь же романтичное?
— Вы не скажете королю. Слышите, Чанг? Если у вас осталась хоть капля совести, после того, что вы сотворили с Ландией, вы будете молчать! Вам ведь нужно, чтобы брак с принцем был законным? Ну так к свадьбе он таким и будет! Какая разница!
— Действительно, никакой. Поднимайтесь, герой. Надо же! Взывать к моей совести, — министр покачал головой.
— Не к чести же. Вот уж чего у вас точно не осталось, с таким государем. Чего вы добились, уничтожив Ландию? На год отсрочили крах. Продержитесь зиму на украденном зерне, а что потом? Неужели вы не понимаете, что ландийцы не станут для вас пахать и сеять? Они уйдут в леса, спрячут все что можно и сожгут все, что не получится спрятать. Они не будут вашими рабами!
Чанг молча ждал, пока Айвор поднимется с пола, потом ответил:
— Год — это мало, по сравнению с вечностью. Но для империи — это еще 365 дней относительного покоя. Это тысячи спасенных жизней.
— И эти жизни для вас важнее тех. Да кто вы такой, чтобы взвешивать людей, как скот?! Этих на убой, а тех еще год откормим, пусть жир нагуляют?
— Я, как и вы, всего лишь человек. А будущее знает только Эдаа. Неизвестно, что произойдет через год. Я не знаю даже, что случится завтра. Могу только предполагать.
— И все же, — Айвор заставил себя успокоиться, — что вам от меня нужно, господин министр?
Чанг усмехнулся, левая его щека при этом неприятно дернулась, и посмотрел куда-то поверх его головы, на стену:
— Мне нужна Ландия. И вы мне ее дадите. Покорную и послушную. Вы будете собирать зерно, платить дань, замирять мятежников, или вешать, мне все равно, на ваше усмотрение. Вы станете наместником Короны в Ландии, будете управлять страной от имени принца до его совершеннолетия.
— Я? Вы с ума сошли. Ради чего?
— Ради вашей государыни, Айвор. Вы клялись, что отдадите за нее жизнь. Это легко. Как насчет души? Семь лет рабства. Все, что я могу вам обещать. Но рабства вдвоем. Решайте.
Айвор замолчал, надолго, опустил голову, рассматривал повязки на своих руках, словно не понимая, откуда они взялись, потом повернулся, отследив взгляд министра — с портрета на него смотрела, улыбаясь, Энрисса Златовласая. Наконец, спросил, едва расслышав собственный голос:
— А что потом?
— То, к чему вы так стремились. Но быстро и безболезненно.
— А если она не захочет так?
Чанг даже не стал отвечать. Айвор подошел к окну, огромному, чуть ли не во всю стену. Смеркалось, в парке гнусаво перекрикивались лебеди, устраиваясь на ночлег.
— Я согласен.
Айвора увели, Чанг подошел к окну, прижался щекой к прохладному стеклу. Болел висок, пульсирующей, рваной болью. Наместница на портрете продолжала улыбаться. Он закрыл глаза, вспоминая. Бал, весенний вечер пьян жасмином и липовым цветом, в танцевальной зале распахнуты окна. Энрисса танцует. Высокий юноша в зеленом камзоле легко подбрасывает ее вверх, в хороводе альты, и ловит, обхватив ладонями тонкую талию. Наместница смеется, из прически выпала прядка, упала на раскрасневшийся лоб. Отблески свечей озаряют их головы золотым ореолом — его волосы чуть темнее, цвета спелой пшеницы, ее светлее, как налившийся соком молочный колос. Ей так редко удается потанцевать — по этикету мало кому позволено приглашать наместницу. И уж точно не ему, скромному чиновнику. Да и не умеет он танцевать, не было нужды учиться.
Семь лет. Чанг отошел от окна, медленно опустился в кресло. Он теперь все делал неторопливо, каждое неосторожное движение тут же отзывалось головной болью. Как странно — он все еще способен на зависть.
* * *
Свадебный кортеж медленно переползает по мощенным улицам столицы от храма к храму. Отделанную золотыми листами открытую карету забрасывают цветами и засыпают зерном. Но король не желает рисковать — и цветы и пшеничные зерна кидают дворцовые слуги, с утра выстроившиеся двойной шеренгой вдоль дороги. За ними сплошной стеной стража, и только потом уже жители Сурема, переминаются с ноги на ногу, подпрыгивают, стараясь разглядеть хоть что-то. Наиболее удачливые успевают увидеть высокую прическу государыни Ирии, увенчанную венком с позолоченными листьями, но даже самые зоркие не могут разглядеть жениха. Мальчика не видно за бортиком кареты, несмотря на подложенные подушки. Он еще слишком мал.
Карета останавливается перед храмом Келиана, царственным сооружением из черного грубого гранита. Мраморные уннары, слуги бога Смерти, раскинули крылья с двух сторон от входа. Жрецы открывают правую створку тяжелых ворот — обе в этом храме распахивают только перед мертвыми. Живые, даже сам король, довольствуются одной. Мальчик и женщина стоят перед алтарем. Их парчовые одежды расшиты золотом и серебром, украшены драгоценными камнями — два ярких пятна перед черным матовым камнем. "Пока смерть не разлучит вас". Женщина покорно протягивает руку, мальчик надевает ей на палец кольцо, попав со второго раза.
Они выходят из храма, толпа взрывается радостными криками. Обряд завершен. До заключения брака, правда, пройдут еще годы, но кого это волнует, если сегодня король щедрой рукой раздает серебряные монеты, а кому повезет, достанется и золотая, кормит и поит жителей славного города Сурема? Праздник, как в старые добрые времена, радуйтесь, горожане! Правда, на этот раз вино из фонтанов не бьет, да и фейерверка не будет, слишком опасная стала забава с тех пор как появился огненный порошок. Но зазывно играют уличные музыканты, завлекают народ фокусники и кукольники — за все платит король, три дня будут гулять столичные жители во славу принца и его государыни.
Забыли про войну и про оскорбительный отказ невесты, если уж короля это не беспокоит, то чего нам обижаться? Будем веселиться, пока можно. Кто знает, что случится завтра? И трактирщик тащит новые кружки, увенчанные белыми шапками пены. Эль, мясо, кто побогаче — тому вино и ветчина. А девок хватит на всех, нынче этого добра навалом, на любой кошелек и вкус, а то и за кусок хлеба согласится.
