| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Рельсы, рельсы. шпалы, шпалы...
5.
— Желтый мигающий!
Впереди станция, где-то на ее путях состав переведут на боковой. Значит, это будет стрелка, и по ограничению скорость сорок... Сергей окинул взглядом крестики на планшете: таких режимов вроде достаточно, командовать "Замер!" не стоит.
Стрелка скоростемера подрагивала где-то у середины подковы циферблата. Механик взялся за рукоятку электродинамического тормоза, чтобы умерить бег состава. Он уже привык по возможности беречь колодки и сдерживать напор вагонов силой двенадцати мощных, круглых, как у электровоза, тяговых двигателей. Сейчас должен взреветь дизель, чтобы дать возбуждение...
Механик толкает ладонью черный пластмассовый шарик на стальном хромированном стержне. Стержень внезапно вылетает из усеченного конуса ступицы, механик не успевает схватить шарик, и рукоятка падает на пол, где-то под кресло. Механик коротко ругается, инстинктивно лезет за непослушным куском металла, протягивает руку — шарик со стержнем, как живой, катится по коврикам от бокового толчка, убегает под пульт.
— Тормоза!
Механик спохватывается: в погоне за ожившей деталью он упустил время и состав накатывает на следующий сигнал со скоростью значительно больше положенной. Он хватается за кран машиниста. Оживает стрелка манометра — выходит воздух из тормозной магистрали, во всем составе приходят в движение поршни в круглых, занесенных ржавой пылью цилиндрах под рамами вагонов, через длинные тяги и суставы рычагов подтягиваются колодки к мерцающим бликам на бандажах колес.
Скорее, скорее... Колодки прижаты, инерция бросает вперед. Началось торможение. Но впереди уже надвигается маршрутный светофор с двумя желтыми огнями, за ним стрелка. Скорость еще высокая, они не успеют ее сбросить до сорока.
Значит, на стрелке они могут сойти с рельс и впилиться в состав, стоящий на боковом пути, справа от них. Стрелка недалеко, и все решится очень быстро. Все зависит от двух вещей: до какой величины упадет скорость и какой запас у машины по воздействию на путь в кривых. Запас, какой там запас?.. "Как хорошо, что в Институте заметили и выставили разбеги!" — мелькает у Сергея...
...Сколько месяцев прогоняли тележечники одну из первых машин по одному и тому же участку пути Озерской ветки, определяя те самые заветные разбеги — по два на крайних колесных парах и по четырнадцать на средней — магические числа, что открыли сто двадцать первому зеленый на большую часть дорог с тепловозной тягой. Для той же цели на опытных машинах было испробовано по десятку вариантов связи колесных пар с рамой тележек и тележек с кузовом; в день и в ночь уходили сплотки на знакомый изгиб стальной черты на коломенской земле, посылая на прощанье гудок у переезда — то нагретые солнцем, то мокрые от дождя, то облепленные снегом, чтобы, вернувшись, привести несколько точек для графика. Несколько цифр, разных физических величин, определявших размеры пространства, упругость, силы было рождено в результате этого египетского труда.
Теперь эти несколько физических величин должны были определить, останутся ли бригада, прибористы, он сам в следующие несколько десятков секунд целыми и невредимыми или же... Но об этом "или же" думать теперь было незачем: ничего бы не изменило.
— Двойной желтый!
— Вижу двойной желтый...
Два огня, два глаза неизвестного чудовища, один под другим. Все произойдет именно там, где остряк, длинный, заточенный клином кусок рельса, отведет левый гребень передней колесной пары, словно богатырской рукой толкая и разворачивая стопятидесятитонную махину секции А, борясь с ее инерцией и с трением колеса, набегающего в кривой чуть под углом. Если гребень сбоку надавит на рельс слишком сильно, рельс отожмет так, что машина провалится в колею. Или же прижатый гребень начнет карабкаться на рельс. В обоих случаях — крушение.
Скорость, с которой они пройдут стрелку, зависит от нажатия колодок и силы трения. Здесь не Среднеазиатская, колодки в норме, зато расстояние... Стрелка скоростемера опаздывает на свидание с заветными сорока. Шестьдесят, меньше шестидесяти...
— Вагон! Приготовились! Замер!
"Хоть запись останется. Никто ее больше не повторит."
Сергей не отпускает кнопки микрофона. Когда он почувствует, что тележка сходит с рельс, то даст команду броситься на пол.
"Все привязано? Да, когда последний раз заскакивал в вагон, все привязано."
Состав, сборный состав через один путь справа, как он сейчас некстати... Крытые вагоны, полувагоны, платформы проскакивают, отражая эхо их дизеля. Удар должен прийтись по кабине по касательной, со стороны машиниста. Стрелка приближается, ее изгиб отсюда напоминает большую, лежащую на боку сдвоенную латинскую букву S. Где-то у основания этой буквы в серо-коричневый столб сборного вкраплены желтые, с потеками котлы бензиновых цистерн, отсюда они похожи на батарейки "Марс". Словно в составе не нашлось другого места... Судьба? Теперь цена их проигрыша слишком велика.
Стрелка растет. Прижатый к рельсу остряк словно нож, летящий в грудь.
Остряк скрывается под тепловозом.
Машину бросает вправо. Сильнее обычного.
На скоростемере пятьдесят. На четверть больше нормы. Силы тоже где-то на четверть больше. Жребий брошен.
Прошла первая колесная пара... вторая... удары колес отсчитывают их шансы. Мир вращается вокруг кабины.
...Прошла третья колесная пара, последняя в этой тележке. Спустя мгновение их жизнь повиснет на первой колпаре задней тележки.
Стрелка между сорок пять и пятьдесят.
Сергею кажется, будто он физически чувствует каждый гребень. Кузов всегда реагирует с запозданием. Сначала колесная пара выбирает зазор, на крайних он небольшой... затем удар смягчает упругость буксового упора и поводков, поворачивается масса тележки, обремененная висящими на ней тяговыми двигателями по четыре тонны каждый. Тележка не сразу передает усилие на кузов, сперва она движется в зазоре шкворня, затем ее удар смягчают мощные пружины. Сколько человеческих рук и умов было задействовано в этом споре металла...
Задняя тележка прошла, на стрелке идет секция Б, ее плоский обрубленный конец у холодильной камеры переходит незримый рубеж. Передняя тележка — три удара... задняя...
Теперь главное, чтобы напор пяти с половиной тысяч тонн не выдавил вбок легкий зеленый пенал вагона-лаборатории. Секцию А теперь кидает влево, желтые пузыри цистерн разворачивает вбок и назад. Впереди — свободный путь, нити рельсов, с грязной мазутной полосой на щебенке меж ними, сходящиеся где-то дальше у выходных.
Еще несколько секунд. Стрелка скоростемера падает до сорока и ниже. Все. Прошли.
— Конец замера!.. Андрей, поставь там в журнале у этого замера галочку или подчеркни.
— Ставлю псису! А зачем?
— Чтобы обязательно его обработать.
Нити пути вновь сошлись в один за кошачьим глазом выходного; они шли по участку почти без уклонов и с пологими кривыми, механик не спеша добавлял позиции, давая составу ускорение; ему в такт, плавно, как самолет перед взлетом, брал все более высокие ноты турбокомпрессор, готовый достигнуть апофеоза на десятой и уступить ударным от выхлопа поршней. Казалось, они сейчас приподнимутся над полотном и устремятся в светлую чашу неба, накрывшую коричневато-зеленую поверхность тундры. Механик завел разговор на темы, далекие от только что произошедшего; казалось, он мысленно корил себя за то, что, поддавшись принятому в дикой природе инстинкту преследования, не сразу применил пневматику.
— А что, — спросил он у Сергея, — на осевых редукторах наклонные подвески думают ставить?
— Нет, только удлинять. А зачем наклонные-то?
— Да вот, недавно книгу из деповской библиотеки читал, "Развитие локомотивной тяги", там пишут, что оптимально ее под углом размещать, расчеты приводят.
— В курсе. Только там на самом деле ничего считать не надо.
— В смысле — не надо? Совсем не надо?
— Там все зависит от того, какие муфты на карданном валу между двигателем и редуктором. Есть муфты, у которых несущая способность сильно зависит от угла перекоса валов, которые они соединяют. Например, зубчатая. Для таких лучше расцентровку валов сделать минимальной, то-есть ставить подвеску вертикально.
— То-есть параллельно тому, как колесная пара в буксе движется?
— Да. А есть такие муфты, где наоборот, надо начальный угол перекоса давать. В автомобильных карданах, к примеру, подшипники игольчатые, и если эти иголки не будут проворачиваться, они на кольцах лунки выбьют.
— Знаю. Бринеллирование называется, — механик повернул лицо к Сергею и улыбнулся, — у меня ведь заочное высшее, только в инженеры я не пойду, тут и зарплата больше, и вообще...
"Вот почему он брал в библиотеке "Развитие локомотивной тяги". Сколько же у нас в Союзе интеллекта недоиспользованного..."
— Да, бринеллирование. Вот почему на ТГМ-ках, где карданы с подшипниками, горизонтальные тяги стоят. Получается, оптимальных решений всего два, для одних муфт вертикальная подвеска, для других — горизонтальная.
— Хорошо, а как же тогда на электровозах, на чешских? Там карданы с подшипниками, а тяга вертикальная.
— На первых ЧС-ках пластинчатые муфты стояли, у них допустимая нагрузка от угла перекоса сильно зависит. А потом нельзя там горизонтальные ставить, торсион будет о вал якоря стукаться.
— Вот так, Степаныч, — заметил помощник, уютно развалившись в кресле, — человек на несколько страниц формул придумал, и все насмарку.
— Ну, перед тем как выводить формулы, — заметил Сергей, — надо определить, что у нас в приводе будет слабое звено, и относительно него уже и оптимизировать все остальное. Раньше, например, слабое звено была тяговая передача. Теперь зубчатые колеса в отдельном корпусе, на роликоподшипниках, межосевое расстояние не гуляет, шестерня симметрично опор, условия смазки хорошие. Зато слабым звеном стал передаточный механизм.
— В общем, ясно. Вечный бой с неизвестностью.
— А любой расчет — в чем-то неизвестность, — сказал механик. — Есть вещи, которые вообще расчетом на заводе не предусмотрят. Вот командировали нас как-то на Среднеазиатскую, так я на "луганке", двумя секциями, взял состав, которые они тройной "вешкой" тянули. А почему? У них на реостате дизеля плохо регулируют, разброс мощности между секциями большой, вот и не добирают. А некоторые местные вообще так делают: видят, что машина сильно боксует, так помощник берет кувалду, идет в дизельное — и кувалдой по рейке топливного насоса, чтобы подачу уменьшить. Мощность меньше, ток на генераторе меньше, он и не боксует; а на то, что дизеля калечат, не смотрят. Да, а тебе вот в дизельное заглянуть не пора?
— Перестраховываешься, Степаныч, — откликнулся помощник, тем не менее поднимаясь со своего места, — недавно же смотрели. Да вот, — обратился он к Сергею, проходя к двери, — кузов тут здоровый, но и напихали в него оборудования — я молчу. Бригады все бока об углы поотбивали.
— Это ты еще "бычка" не видел! — усмехнулся механик. — На ТЭ2 высоковольтная вообще в кабину въезжает. А тут вона кабина, хоть танцуй...
6.
На одной из станций вдруг повалил снег.
Как будто не было июня, как будто пару недель они не изнывали от жары на платформе у пакгауза. Крупные хлопья плотной ватной завесой разом прикрыли четыре стороны горизонта, оставив глазу лишь ближнюю перспективу; они сыпались лавиной, большие, насыщенные влагой, как будто каша из-под колес грузовика в оттепель. Они тяжело плюхались на отвесную стену лобового стекла ползли по ней, оставляя потеки и налипая на серые параллелограммы дворников, они был повсюду, и любой предмет становился лишь фоном для этих неестественно крупных, как на новогодних рисованых открытках, белых комков.
Мир стал фотографией цвета сепии; сквозь разом побелевшую поверхность земли кое-где выступали бугорки и щебень, пятна шпал и кучи металлического лома, некогда бывшего присланной для освоения Севера техникой, брошенной возле путей по бесхозяйственности и забытой до лета. На почерневшем от воды железе полувагонов на соседних путях ветер рисовал сероватые пятна камуфляжа. Лохматые, темные, налитые ледяной слякотью облака, казалось, цепляли крышу низенькой станции. На обшитом досками путейском сарае висел лозунг, зовущий строить коммунистическое будущее; снег заретушировал буквы, нарисовал между ними свои перемычки, почему-то наводя Сергея на мысли о революционном Петрограде.
— Начальник, однако, зима снова пришла, — раздался в коробке громкоговорящей связи голос Непельцера. — Однако, приедем, надо сказать, чтобы зимнюю норму спирта на командировку выписали.
— Ага. И запасной лом.
— А лом зачем?
— Ну так зима, скоро лом греть придется.
— А, в этом смысле... Ну, лом мы и в депо достанем, сколько хочешь, ты, главное, насчет спирта не забудь. И чтобы питьевой был, а то от гидролизного, знаешь, головка у Андрея заржавеет... у магнитографа его... Отойди, пошутить нельзя! — Непельцер, видимо отмахивался от Александрова. Микрофон в вагоне отключился.
— А лом греть — это, что, у вас такая наколка, розыгрыш? — поинтересовался механик.
— Да нет. Это деталь быта...
...Мороз. Сухой снег, похожий на крахмал, даже не колючий. Снег лежит вдоль насыпи, похожий на белый, неестественно белый крахмал; вагоны своим движением легко подымают его в воздух, словно пыль; перетираясь в полете, он становится белой взвесью, растворяется в пространстве, как молоко в стакане кипятка и лезет, лезет во все щели. Несколько лет назад они ездили здесь зимой со старым "салон-вагоном", лабораторией 9727. Зеленый дом на колесах начинал свою трудовую биографию еще на Коломзаводе, когда Института не существовало, а исследования только начинались.
Линкруст на стенах, пружинные матрасы на полках (они почему-то пахнут формалином), деревянные филенчатые дверцы шкафов, покрытые потемневшим лаком... В санузле вестовая труба не обогревается теплой водой, и каждый раз при смыве из нее, как из сопла реактивного двигателя, с ревом вырывается столб белого холодного пара со снегом. Чтобы она не забилась льдом, из титана в чайник набирают кипятку и льют прямо в эмалированное жерло унитаза; но девяностоградусная вода не в силах до конца управиться с вихрями снеговой пыли, обдувающей трубу со скоростью урагана, и все, что смывается туда, замерзает в непроницаемую пробку.
Тогда в топке котла накаляют докрасна тяжелый лом и суют в трубу. Горящее дерьмо воняет особенно омерзительно. "Андрей, когда ты в вагоне противогазы заведешь!?"...
— Вагон! Приготовились!
Полоса снега осталась позади. Подъем, тринадцатая позиция, скорость пятьдесят. Воет турбокомпрессор, и кажется, что локомотив сейчас взмоет в этот голубой просвет в облаках перед прожектором.
— Вагон готов.
— Вагон усегда готов! — папановскими интонациями добавляет из динамика Розов. — Андрей, иди спать, смена пришла... А вы, Штирлиц, останьтесь!
— Да уж куда мы из кабины.... Замер!
— Замер идет...
Вагон готов, вагон всегда готов. Как в старой песне, "и в снег, и в ветер". Что их держит на этой работе, задал себе вопрос Сергей, их, прибористов... Ну он-то понятно, вроде цель есть, диссертация, но они-то ее не пишут — Розов, Непельцер, Александров, все, кто уносится в ночь то с одним, то с другим руководителем испытаний, в зеленой субмарине с гофрированными стенами. Они могли бы точно так же отрабатывать где-нибудь на Коломзаводе, ЗТС, Текстильмаше... есть, в конце концов, и получше варианты, но, тем не менее, прибористы остаются здесь, по месяцам не видя семей и, собственно, за практически ту же зарплату, что и везде.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
