Я умею прощать

— Не понимаю... — пролепетала. Смысл сказанного медленно, но верно достигал сознания. Матвей не отказывался от ребенка? Но как?

— Тут и понимать нечего, — оборвала мои бессвязные мысли заведующая. — Не пошел и все. Считай, что бумага затерялась в бюрократических анналах из-за моей халатности.

Из груди вырвался облегченный вздох.

— Вас Галина Андреевна попросила? — скорее констатировала очевидное, нежели спросила я. — Ясно.

Женщина неопределенно повела плечом.

— Завтра девочку привезут в выбранную вами клинику для дополнительного осмотра.

Завтра... так быстро. Руки под свитером покрылись мурашками при мысли о том, какой стремительный механизм я запустила тем утром, даже не осознавая, на что именно сама себя обрекаю. Впервые с момента пробуждения, иллюзии уступили место сомнениям и даже страху перед неизвестностью. Взгляд лихорадочно заметался по кабинету, то и дело натыкаясь за детские лица, с любопытством взиравшие на меня с многочисленных цветных и черно-белых фотографий, и замер на ехидной улыбке Путина. Портрет над столом заведующей будто насмехался над маленькой никчемной Кирой и ее фантазиями: "Ну, что, девочка, доигралась?"

Ногти впились во вспотевшие ладони. А чего я собственно ждала? Что процесс удочерения растянется лет на десять? Или еще лучше — до совершеннолетия девочки?

Где же эта пресловутая бюрократическая канитель? Есть, наверное, где-то. Только не для меня подобные радости жизни. А что для меня? Заботливо сплетенная паутина, в которую я по собственной инициативе ринулась сломя голову.

И теперь я, силясь сохранить образ властительницы мира, кривила губы в высокомерной улыбке, играла в благородство, говорила что-то о своем решении — только моем, а ни чьем-то еще, зная, что все, кроме меня знали о нем задолго до того, как я приехала в дом малютки...

Выйдя из дома малютки, я вдруг оказалась погребена под руинами собственных мыслительных процессов. И, ой, как мне это не нравилось!

На ватных ногах дошла до ржавых, когда-то, вероятно, голубых ворот. Отворила скрипучую калитку и растерянно оглянулась на оставшееся за спиной кирпичное здание. В одном из окон отчетливо виднелся силуэт заведующей. Или, может быть, показалось... Придумала картинку, и подсознательно выдала воображаемое за действительность. Почему нет? Я в то утро немало нафантазировала...

Взгляд снова скользнул по облупившейся краске на металлических перекладинах ворот. В голове некстати всплыли слова заведующей о том, что мои родственники дают немалые деньги этому учреждению. И куда же они уходят? Вокруг царила едва ли не демонстративная обветшалость, картинно вписывающаяся в угрюмый осенний пейзаж. Идеальная декорация для отечественного триллера.

Чуть замешкавшись в проходе, я машинально провела рукой по шершавой поверхности ржавого металла. Взгляд, словно фотокамера запечатлел картинку: тонкие холеные пальцы с аккуратным французским маникюром поверх рыжевато-коричневой перекладины с остатками выгоревшей голубой краской. Контраст неприятно полоснул по сердцу, заставив поморщиться от воспоминаний о недавнем разговоре.

Я вела себя совсем не так, как должна была. Говорила совсем не то, что сказала бы на моем месте любая другая женщина. Бравировала, ухмылялась, силясь скрыть за привычной маской высокомерия что-то действительно достойное уважения и вместе с тем жалости. А этого я допустить не могла. Будь что будет...

Горделиво расправив плечи, двинулась по проулку вдоль сетчатой ограды. Подавила желание еще раз обернуться на окно, в котором то ли привиделся, то ли действительно отпечатался женский силуэт, неприязненно провожающий "благородную" гостью. Села в машину, оказавшись в своем уютном и привычном мирке, отгороженном от окружающих темными тонированными стеклами. Я очень устала... В сиюминутном порыве прикрыла глаза, положив голову на руль. В памяти всплыли обрывки сказанных мною фраз:

"Я та, от кого зависит его судьба....

...Я не мать этого ребенка...

...Вы преувеличиваете размеры моего благородства."

И что теперь?

...На стекло медленно спланировал сорвавшийся с дерева кленовый лист, заслонив мне вид на пустынный проулок. Снова стал накрапывать мелкий дождь. Я подняла голову с руля и, решительно вставила ключ в замок зажигания. Тихо заурчал мотор, милостиво даря толику равновесия и даже умиротворения. Выдохнула... включила магнитолу, а вслед за ней дворники, услужливо смахнувшие с лобового стекла осеннее настроение, и растянув губы в натренированной годами улыбке, поехала в редакцию.

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА

По сути, судьба девочки решалась в перерывах между рабочими авралами. Я бы и рада была заняться всеми связанными с ней вопросами вплотную, но мировые тенденции вносили свои весьма существенные коррективы.

С каждым днем атмосфера в редакции накалялась. К концу октября общая нервозность буквально витала в воздухе. Конечно, паникой ее не назовешь, ведь что ни говори, а сотрудники нашего издания были более чем апатичны к результатам собственного труда, не страдая особыми честолюбивыми помыслами. Хорошо, плохо? Для нас с Крепской, конечно, словно камень на шее, а им — все равно. Главное, деньги платят — пусть небольшие, зато и без чрезмерных энергозатрат. С начала года ситуация сдвинулась с мертвой точки, но все равно без пинка работать почти никто не спешил. Я по пальцам одной руки могла пересчитать на самом деле деятельных, инициативных и тем более ответственных журналистов в "Резонансе". Артем один из них.

И вдруг обстановка кардинально изменилась. Не в одночасье, но весьма стремительно. Если в начале октября по редакции пронесся невнятный шепоток, то уже через месяц наши штатные корреспонденты суетливо сновали по коридорам, ежеминутно забегали в кабинет, то к Крепской, то ко мне, выдвигая все новые и новые шедевры мысли.

Я сначала даже не поняла, что произошло. Говорят, кризис. Мировой. Обвал американского фондового рынка, крах пяти ведущих инвестиционных банков США. План Полсона. Падение цен на нефть... Все это казалось таким далеким и совершенно нас не касающимся. Где мы, а где Америка? Да и при чем здесь нефть?

Да нет, я вовсе не настолько экономически безграмотна, чтобы не понимать элементарных постулатов, на которых зиждется экономика нашей страны. Нефть, газ, сырье одним словом — наше все. Но какое отношение лично ко мне, к моей семье, к нашему благосостоянию имеют настолько глобальные вещи?

Продажи журнала росли, а семейный мини-концерн Городищенских казался мне настолько нерушимым монолитом, что даже смешно вообразить, будто его затронет какой-то кризис. Моя мать, конечно, еще в феврале предвещала финансовые сложности, но в то время мне было чем заняться и без ее прогнозов.

На самом деле, если бы я в те месяцы была не так сильно занята нашими с Матвеем отношениями, Алисой и ее успехами, а затем и девочкой Надей и процессом ее удочерения, я бы само собой сумела сложить пазлы в единую картинку гораздо раньше.

В конце лета после возвращения из Монако Михаил Сергеевич выставил на продажу яхту. Ни я, ни тем более Матвей не удивились. Яхта действительно была ненужной, и невероятно дорогостоящей игрушкой. Меня и покупка-то ее, приуроченная к появлению на свет Алисы, шокировала. Зачем, спрашивается, весь этот фарс? А когда, краем уха услышала, сколько стоит обслуживание нашего плавсредства в год, и вовсе на мгновение утратила дар речи.

Итак, спустя два года после приобретения яхты, мой свекор твердо вознамерился сбыть ее с рук. Семья вздохнула с облегчением — одумался папа, наконец-то. Тем более, что всех нас очень устраивало объяснение столь разумного решения — нецелесообразность вложений. Всех за исключением Тима. Но что с него взять? "Золотой" мальчик, не мыслящий жизни без имиджевых аксессуаров. Именно так он воспринимал яхту отца.

Матвей старательно обходил в разговорах произошедшее. Это тоже должно было навести меня на определенные мысли. Не навело.

Зато о надвигавшейся "экономической катастрофе" нам с Крепской весьма доходчиво сообщил Коловертов.

По странному совпадению он объявился в редакции как раз в тот момент, когда я изображала из себя "вершителя судеб" перед заведующей дома малютки. Долго общался наедине с главбухом, а затем, когда я наконец-то удосужилась вернуться на работу, собрал экстренное совещание в "верхах", то есть с "двумя милыми барышнями", в лице меня и Крепской.

Я из-за своей утренней занятости, узнала о неожиданно нагрянувшем руководстве едва ли не последней. И как не странно от Артема, которого тоже с утра не было в редакции.

Мы столкнулись с ним у входа в здание.

— Ого, высокое начальство нагрянуло с проверкой, а шеф-редактора где-то носит, — усмехнулся он, с демонстративной галантностью открывая передо мной стеклянные двери.

— Коловертов? — удивленно переспросила, застыв на пороге. — Шутишь?

— Ты не в курсе?

— Нет. — Двинулась через фойе к лифту, громко цокая каблуками по мраморному полу. — Я в доме ребенка была с утра. Звук на телефоне отключила, — зачем-то начала объяснять. Артему-то какое дело, где я была и для чего? — Ладно. Не важно.

— Ну, конечно, Кир... Кстати, какие планы на вечер?

— В смысле? — сделала вид, что не поняла. Мне в последнее время довольно часто доводилось изображать перед ним не слабоумие, конечно, но как минимум, недогадливость.

С наступлением кризиса он стал невероятно навязчивым. Старательно делал вид, что воспылал ко мне неземной страстью. Верка скрежетала зубами, а я пыталась сократить общение с этой парочкой до минимума.

Артему было, что терять помимо работы, и я отлично это понимала. Над ним дамокловым мечом висел ипотечный кредит, именно поэтому он старался удержаться наплаву всеми возможными способами, в том числе и с помощью обаяния. Эффект был обратный. Мое терпение подходило к концу.

Звякнули дверцы лифта и мы с Артемом оказались наедине в тесной кабинке. Совершенно дурацкая ситуация. Мой навязчивый кавалер настойчиво придвинулся ко мне и коснулся пальцами щеки.

— Не понимаешь? — тихо прошептал, склонившись над ухом. Слишком интимно.

— Это ты не понимаешь, что переходишь все разумные границы, — четко выговаривая каждое слово, парировала я и с силой оттолкнула Артема от себя. — Постарайся сдерживать свою неземную страсть! А лучше смени объект притязаний. Заигрывать с начальством — признак дурного тона.

— Ого! А ты попробуй забыть, что ты начальство... Прежде всего ты женщина. Красивая и невероятно соблазнительная.

— Женщина я дома. С мужем и дочерью. Для тебя я — начальство. Советую уяснить это раз и навсегда.

— Фальшивишь, Кир. Ой, как... — снова вплотную прижимаясь ко мне, проворковал Артем. Я вжалась спиной в зеркальную стену кабинки. Уперлась руками ему в грудь.

— Отойди на два шага назад! — прошипела сквозь зубы. Даже не шелохнулся, лишь растянул губы в нарочито мягкой улыбке. Омерзительно.

Снова звякнули створки лифта, даря мне столь желанное высвобождение из плена, но вместе с ним и пристальное внимание собравшихся в фойе сотрудников. Потрясающее везение! Со всей силы оттолкнув Артема, я вырвалась наружу и, яростно чеканя шаг, устремилась вперед по коридору мимо секретарского стола, машинально отметив реакцию Верки на наше с Артемом совместное появление в редакции — колючий взгляд, досадливо поджатые губы. Весь ее вид буквально визжал о ненависти ко мне.

Ухмыльнулась. Вот она цена многолетней дружбы.

* * *

Крепская была на взводе.

— Где тебя носит? — выскочила она из-за стола, едва завидев меня в дверях своего кабинета. — Почему телефон не отвечает?

— Нужно было в дом ребенка заехать для статьи. Помнишь, я там уже была? Я рассказывала, — снова повторила официальную версию своих утренних передвижений. Уверенно и уже даже без запинки.

— А телефон?

— Насть, там же дети маленькие...

— Ладно... — махнула рукой Крепская и обреченно рухнула обратно в кресло. — Я не понимаю, что ему здесь надо.

— Коловертову?

— Больше часа с главбухом беседует. Бумагами обложились, из кабинета не выходят. Одна радость — вошел, пигалицу свою едва ли не отбросил от себя, когда та к нему метнулась.

— И как ты все это терпишь? — Риторический вопрос, озвученный совершенно не к месту.

— Сама не знаю. Дура потому что, наверное. Придумала себе большую любовь, вот и терплю всех его потаскух. Официально-то он со мной. Я пусть и без штампа, но постоянная спутница... гражданская жена.

— Ладно, Насть... Что он сказал?

— Ничего. Совершенно ничего. Ни вчера вечером, ни с утра он даже не заикнулся, что в редакцию собирается. А тут бац — явление Христа народу. Что у него на уме?

Распахнув полы плаща, я задумчиво подошла к окну, окинула взглядом парковку. Капли дождя исполосовали стекло косыми стрелами, придавая картинке угрюмую размытость, под стать моему настроению. Подумать было о чем. И не только о Коловертове и кризисе. Завтра, волей-неволей мне предстояло снова взглянуть на подкидыша. Девочка, должно быть, изменилась за последние десять месяцев. Смогу ли я побороть ту первоначальную брезгливость к этому ребенку? Должна, просто обязана. Во что бы то ни стало.

Как сообщить Матвею о своем решении? Будет ли он рад ему? Должен. Как иначе? Это ведь его дочь, и пусть он не желает ее признавать, все равно...

Я дала себе отсрочку в две недели. А дальше... Что делать дальше совершенно не понятно... Обратный отсчет пошел. Кто-то назвал бы это периодом ожидания, но в моем случае все иначе — я не ждала. Старалась не ждать, а наоборот — хотя бы на время отвлечься от мыслей о часе "Икс" и даже о предстоящем разговоре с Матвеем. Забыть, как хронический больной о неминуемом рецидиве болезни, убеждая себя, что все хорошо, что ничего непоправимого не произошло, и я по-прежнему могу радоваться новому дню и всему тому, что он собой несет.

На столе зазвонил телефон, прервав бессвязный поток мыслей в моей голове. Не двигаясь с места, я оглянулась на Крепскую. Всегда такая уверенная и уравновешенная, она судорожно схватила трубку и выпалила:

— Да! — Слушая собеседника, перевела многозначительный взгляд на меня. Кивнула на стену. — Да, мы сейчас подойдем... Хорошо. — Положила трубку. — Ну, что, Кир... Коловертов ждет нас в переговорной. Пошли. — Скривилась.

— Не дрейфь, прорвемся. — И в этом я не сомневалась ни секунды, хоть и понимала, что разговор предстоит не из приятных. Не ошиблась.

* * *

— Продажи, говорите, растут? — скептически усмехнулся Коловертов, восседая во главе переговорного стола. — Поверьте, ненадолго.

— Но... — попыталась воспротивиться я.

— Без "но"! — грубо оборвал он меня на полуслове. — Персонал придется сокращать! Это неминуемо. Мы не богадельня. Хватит выжимать сок из шкварок.

Постукивая карандашом по столу, я угрюмо покачала головой, не глядя ни на одного из собеседников. К этому все и шло.

— Мне нужны списки, — безапелляционно отчеканил Коловертов.

— Списки кандидатов на сокращение? — дрогнувшим голосом переспросила Крепская. Похоже, наши чувства были схожи. Первая волна увольнений была далеко позади. Остались люди, из которых мы почти научились выбивать то, что нужно для успешного развития журнала. И теперь, оказывается, все наши многомесячные труды — насмарку.