— Право, не знаю. Я бы взяла тарелку и пересела бы за другой столик.
— Ха-ха-ха! Какая ты еще дурочка! Да ничего подобного! Он похвалит старания повара и закажет себе еще свиной грудинки с горошком! А иначе ему просто не запишут в долг! Поняла? А теперь подай мне книгу. На чем мы с тобой остановились?
— На Гамлете, миледи.
Толстуха Молли с удивлением приняла тюбик ядовито-красной помады и пару эффектных белых чулок. Глаза ее разгорелись. Она с готовностью согласилась сменить на время место дислокации и подежурить в скверике у колледжа. Оделась она несколько вызывающе, да и прикладывать к глазу платочек не научилась. Прохожие оборачивались на нее с усмешкой и упреком. Нервы Молли были на взводе. Единственный, кто подошел к ней, был черномазый юнец с толстыми губами. "Извините, вы не встречали здесь невысокую девушку в черных очках?" Молли послала его в подобающее место. А схожий по описаниям ее подруги джентльмен, прошел мимо, как ни в чем не бывало, с улыбкой приподняв шляпу. Старая актриса была права, настоящий джентльмен ни за что не согласится сменить столик. Миссис Молл хорошо разбиралась в человеческой психологии. Она с гордостью говорила, что принадлежит к традиционной артистической школе. И не грех было ее маленькой подопечной воспользоваться ее сценическим и жизненным опытом.
— Скажи-ка мне, Кончитта, с кем ты разговаривала сегодня в парке?
— Ни с кем, сэр.
— Что с тобой, детка, отчего ты вся дрожишь?
— О, нет, что вы, сэр! Я не дрожу...
— Так, кто это был?
— Знакомый негритенок...
— Я не говорю о негритенке, я имею в виду долговязого дебила с рябой физиономией. Я в нем узнал водителя такси, который меня сюда однажды привез! Что с тобой, детка, очнись! Давай я перенесу тебя на кровать! Выпей воды...
— О, нет-нет! О, горе мне! Да, это мой брат! Простите меня, дорогой сэр... Я так виновата перед вами, я не посмела вам сказать, но он... он...
-Что — он? Говори же, и прекрати рыдать, это невыносимо!
-О, Дева Мария, пресвятая богородица, спаси и помилуй меня, несчастную...Он нас выследил! О, милый сэр, спасите меня, увезите меня подальше... Но, куда же вы? Вы уже уходите? А как же грудинка?
— С чего ты взяла, что я ухожу! И перестань же, наконец, звать меня сэром. Зови меня просто...
— Дональд, сэр!
— Вот именно! Дональд!
От джентльмена осталась на память только маленькое зеркальце с пудрой да еще одна пара шелковых чулок. И чулки служили бы долго, если бы не разошедшийся шов. Самого дарителя она уже собиралась позабыть с легким сердцем, но Томми не преминул напомнить ей ее обязанности. От сотрясения мозга спас только край занавески. Долли прикрыла висок прядью своих черных жестких волос, надела очки, повязала косынку и отправилась разыскивать неверного по лондонским ресторанам. Но, как видно, этот джентльмен уже не рисковал наведываться ни в "Гринхауз", ни в "Ле пон де ля тур".
"А не посетить ли тебе те благословенные уголки, где на зеленых лужайках настоящие джентльмены играют в гольф?" — подала ей мысль своим замогильным голосом старая дама, не вставая с постели. Мыслительные способности ее, как в этом Долли смогла убедиться, мало пострадали. Так оно и вышло. Она еще издали заметила его с клюшкой в руках. Теперь следовало не с ходу броситься к нему на шею, а тихо пройти по тропинке со своей скромной сумочкой. Ее ненаглядный тем временем сменил клюшку на бокал с аперитивом, вытер пот и направился в тенек под дерево. Там его ждал отдых в обществе двух породистых спутниц. В одной из них — высокой и сухопарой, Долли с удивлением признала младшую мисс Молл — дочку своей старой хозяйки. Обе дамы закусывали фруктами, а он развлекал их шутками и анекдотами.
Долли нерешительно выступила вперед, держа сумочку двумя руками у колен. Он заметил ее и скривил уголок рта. Все примолкли, с интересом разглядывая маленькую гостью.
— Сэр, у меня от вас есть подношенья. Я вам давно хотела их вернуть. Возьмите их.
— Да полно, вы ошиблись. Я в жизни ничего вам не дарил.
— Дарили, сэр, вы знаете прекрасно. С придачей слов, которых нежный смысл удваивал значение подарков. Назад возьмите ставший лишним дар. Порядочные девушки не ценят, когда им дарят, а потом изменят?.
"Браво, браво! — захлопала бы в ладоши миссис Молл, — Очень достоверно, уместно каждое слово, каждый жест, каждая пауза. А главное, четко и громко, чтобы все слышали!". Долли бы зарделась от этой похвалы. Про подарки она сказала чистую правду, но при чем тут слова с нежным смыслом? Кроме похвал грудинке она не слышала от него ни одного ласкового слова.
Вот и теперь он встал, грубо взял ее за локоть и попытался увести в сторону. Она уперлась на месте. "Но нет, детка, — начал он, перейдя от звучного стиха к шепотливой прозе, — я никуда не собирался исчезать. Поверь мне, у меня были весьма важные причины...
— У Альфреда были весьма важные причины, — проворковала одна из дам, — у Альфреда были месячные!
Обе дамы покатились со смеху. И тогда он еще крепче, до боли сжал ее локоть и потащил за собою на край поляны.
— Послушай, как тебя, Кончитта или Мерседес, не знаю. Я начинаю догадываться, кто ты, и что тебе нужно. На вот, возьми чек на двести фунтов и оставь меня в покое.
— О, сэр... Вы... Вы...
— Опять слезы? Я этого не потерплю! Возьми-ка мой платок!
— Вы обманули меня, обманули...
— Я? Я тебя обманул?
— Вас, оказывается, зовут Альфред!
И перед тем, как спрятать в сумочку чек, она попыталась разыграть сцену из "Жизели"?. Он представил ей полную свободу выбора — падать или не падать без чувств в траву, а сам ретировался. Чек действительно был на двести фунтов, но подпись владельца счета была очень неразборчива.
Заходящее солнце ненадолго осветило черную глубину комнаты. Долли очнулась от мимолетного забытья и вскочила на ноги. Который теперь мог быть час? Половина чего? Шестого, седьмого, восьмого? Она схватила с гвоздя ключ и устремилась в черноту лестницы за последним письмом от Лорри.
11
ЭКСПЕДИЦИЯ В БРИКСТОН
1
Редактор Эндрю Трипкин ходил на работу и с работы пешком, так ему порекомендовали врачи. Уже год его старенький "Вангард" стоял на приколе во дворе типографии. Регулярно редактор проверял уровень масла, воды и горючего, заглядывал под колеса, заставлял механика подкачивать шины и менять аккумуляторы. С нежностью он гладил холодный машинный капот, напоследок принюхивался к запахам в кабине и, довольный, захлопывал дверцу. Его супруга полагала, что "Вангард" давно продан, — для своих прогулок она заказывала такси.
Мистер Трипкин проживал за два квартала от редакции, и эти семиминутные прогулки давали ему возможность в благословенном одиночестве поразмышлять о своем возрасте и общественном положении, сопоставить все "за" и "против". К самым неутешительным выводам он приходил по утрам, когда его тучное тело еще не успевало разогреться и войти в ритм жизни. Незадолго до этого он покидал свою сумрачную старую квартиру, оставляя спящую миссис Трипкин, недоеденный бутерброд и недопитый стакан чаю со сливками. Холодный утренний воздух наполнял легкие, выкачивая остатки парфюмерных ароматов спальни. Под туманным и колючим лондонским небом мистер Трипкин щурился, морщил нос, хищно пошевеливал усами. Со всех сторон тянуло сыростью, плесенью, бензином, кошачьим ночлегом. Первые триста шагов он совершал энергично, оставляя за собой развевающиеся на ветру полы расстегнутого плаща и синий вымпел шарфа. Его энергии хватало на три четверти пути, пока не наступала заминка с поиском лекарства. Здание редакции уже маячило поодаль, а он все стоял, обмахивая шляпой раскрасневшееся лицо. Оставалась самая малость, каких то сто сорок шагов левой — и он у цели. Сначала сорок, а потом сто, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь... Последние шаги и подъем по лестнице давались ему с боем, как марафонскому бегуну финишные лавры. Но победы его лицо не выражало — он уже чувствовал отвращение к жизни, главным образом, по причине отсутствия новизны.
Сегодня, в этот особый день, он не собирался подниматься по лестнице. Сегодня редакция как-нибудь обойдется без него, его заместитель просмотрит материал и займется версткой. А сам он поедет в Брикстон.
Масла было достаточно, горючего вдоволь. Мистер Трипкин оттер ветошкой штырь и вернул его на место. Захлопнув капот, он пошарил у себя по карманам плаща — ключи, старенькое полицейское удостоверение и лекарство были на месте. На месте была и пачка фотографий, перевязанная резинкой. Шляпа упала на переднее сидение слева. С поворотом ключа машина начала издавать мучительные стоны, как будто ее принуждали пинками сдвинуться с места. Персонал типографии высунулся поглазеть наружу. Но вопреки скептическим ухмылкам и язвительным насмешкам, машина дрогнула, медленно проползла в ворота, отразив серое небо фиолетовой крышей. И остался после нее лишь прямоугольник на земле, словно участок кожи, не покрытый загаром.
Редактор вплотную прижался телом к рулю, беспрестанно оттирая тряпкой быстро запотевающее стекло. Хоть он и был немного близорук, но никогда не носил очков. Он не захватил с собой карты, понадеявшись на цепкую, выработанную годами зрительную память. Путь ему предстоял немалый, через весь город с частыми остановками, пробками и светофорами. Вовсе не исключено, что придется не раз и не два покинуть машину, чтобы приглядеться поближе к бестолковой нумерации домов.
Впервые за многие месяцы редакция осталась без начальства. Пусть все летит прахом! Пусть все встанет, лязг машин замолкнет, набор рассыплется, репортеры покинут место летучки и отправятся пить пиво. Пусть даже рухнет шаткая лестница! Главное, он позабыл, куда сворачивать — налево или направо? Направо — за тем автобусом! Нет, господин редактор, ничто не рухнет и не полетит прахом, завтрашний номер выйдет в срок и будет он не лучше и не хуже других. Весь безмозглый персонал лишь воспрянет духом и обнаглеет втрое! Все будет вертеться, как и прежде, как и месяц назад, как и все эти годы... Все будет, как и в те стародавние времена, когда он получил свои наградные золотые часы от генерального комиссара Метрополитен — полис. Наутро после его отставки огромный город продолжил свой многотрудный жизненный цикл и вопреки ожиданиям не задохнулся в тисках криминального разгула. В те годы Лондон зализывал свои послевоенные раны, все спешили обрести покой, постоянство. Он тоже спешил наверстать упущенное, попытался в пятьдесят лет переиграть жизнь заново, сделать карьеру на новом для себя поприще — криминальной журналистики. Он ведь был уже женат...
Нет, что и говори, тогда люди больше ходили пешком, и не было такого оживленного дорожного движения. Вот, к примеру, почему этому идиоту вздумалось начать поворот и не уступить ему, Эндрю Трипкину, дорогу? Так и есть, образовался затор! Хорошо, что он захватил лекарство, денек обещает быть душноват!
Много раз он пытался собраться с мыслями, набросать предварительный план действий. Зачем он пустился в путь, какую выгоду ему сулила встреча с этой девчонкой? Полноте! Так уж ли ему охота заполучить снимок полумифического кондора? Так ли уж заманчиво пускаться по следам Лорри, этого скалолаза с Бэкбон-стрит. Чтобы разгадать загадку его смерти? Но ведь загадки никакой нет, в том ведь и вся загадка. Ради чего погиб автор "Хогартовской серии"? Чтобы завтра на первой странице номера красовался этот черный крылатый пройдоха? Парнишка гибнет из-за дурацкого снимка, из-за дурацкого снимка он, редактор Трипкин на последнем издыхании тащится со скоростью десяти миль в час в сплошном потоке гудящего и изрыгающего ядовитое марево транспорта. Он, один, без животворного попечения миссис Шатл, без карты и без очков! К чему эта авантюра? Он едет навестить юную леди, чтобы вырвать у нее эту пленку. Вернулась ли вообще к ней эта пленка? Надо быть наивным, чтобы поверить обещаниям какого-то сержанта. Он по своему опыту знал: не так-то просто выскрести у полиции что-нибудь. Да и сам он на месте сержанта не стал бы спешить с возвратом. Даже если сержант сдержит обещание, согласится ли девчонка теперь расстаться с пленкой, отдать ему, редактору газеты? Пуститься с ней в торг, вытащить из кармана и показать ей пару снимков Запугать ее? Но кто она? Кто эта девчонка, — циничная расчетливая стерва или просто дурочка, прижатая тяжелой пятой рябого Томми? Однако, его чуть не расплющили у этого светофора!
Город давил со всех сторон. И сам он, Эндрю Трипкин себе казался теперь маленьким и беспомощным, прижатый спереди и сзади красными двухэтажными автобусами. Рука его задумчиво вертела рукоятку настройки приемника, металлический прутик уже прогулялся вперед и назад в маленькой стеклянной клетке. Что вы ищете, господин редактор, чего вы хотите от вашего приемника, чего вам еще не хватает? Не скрипичной ли сонатины?
Серая трасса кончилась гораздо раньше, чем он ожидал... А вот уже показались унылые брикстонские дебри. С видимым облегчением машина свернула с Брикстон-роуд налево. У окрестностей мясного рынка он принялся описывать круги в поисках нужной улицы. На миг показалась слева перспектива короткого и мрачного ущелья. Ошибиться невозможно, цель близка, не стоило даже тормозить и приглядываться. Въезд налево был запрещен, — одностороннее движение. Редактор решил поискать стоянку и пройтись немного пешком. Он остановился по левую руку от чахлого скверика и в двух шагах от распивочного заведения под названием "Огузок". "А не побаловать ли ему себя пивком?" Но невинное желание сразу же испарилось, лишь только он вылез из узких недр своего экипажа и учуял ароматы мясных рядов. А при выходе мистеру Трипкину пришлось брезгливо перешагнуть через лоскут оберточной бумаги, пропитанной насквозь кровью и усиженный осами. Под колеса машины бесцеремонно и вразвалочку забрел жирный голубь, чтобы насладиться тенью и прохладой. Брикстон принял редактора в свои душные объятия.
Из редакторских уст вылетело резкое слово "Нет!" Он запер ключом машину, надвинул шляпу на лоб и поднял воротник плаща. Нет, сегодня он обойдется без пива. Прямо перед ним на стоянке красовался черный таксомотор. Даже не стоило жмуриться и приглядываться, — он знал заранее, что крыша продавлена. Слишком уж бесцеремонно водитель примостил свой кеб прямо у двери, загородив вход питейного заведения — так англичане себя не ведут. И уже с расстояния в три шага номер машины приобрел четкие очертания: — R 414 HMR. Рука мистера Трипкина вылезла из кармана плаща, потянулась к массивной медной ручке кабачка, но снова вернулась в карман. Через стекло было видно, что зал пуст, только один посетитель сидел на высоком стуле у стойки, низко склонившись над кружкой. Казалось, что это сидит безголовая кожаная спина, расставив длинные ноги в серых штанах. Мистер Галуппи со времен достопамятной съемки так и не удосужился переменить одежду. Из-за двери доносились слабые звуки музыки, Дизи Гиллеспи ласкал ухо дивными звуками своей немного насморочной трубы. Редактор вовремя отпрянул от стекла. Встречаться с глазу на глаз с мистером Томми Галуппи не входило в его сегодняшние планы, как-нибудь в другой раз. Где он оставил эту улицу? Скорее туда, не мешкая! А с мистером Галуппи он еще встретится. "Мистер Галуппи не случайный гость в этих краях, чему тут удивляться! Что мы еще знаем о мистере Галуппи? Что он является завсегдатаем кабачка "Огузок". Кроме того, он — большой любитель негритянского джаза. Жаль, что не удалось узнать, какой сорт пива он предпочитает".
