Марсианин. Книга первая

Глава четвертая

Верблюды шли резво, но Игорь Валентинович уже довольно хорошо освоился в седле. Однако Ооста и Даруэт старались держаться рядом. Прогулка подняла настроение и прибавила впечатлений. Они где вскачь, где шагом объехали по границе его владения. Восхищаться особенно было нечем. И масштаб не тот — среднее имение русского барина было значительно крупней, — и достопримечательностей особых не наблюдалось. Это была плоская пустыня, устланная зелеными коврами 'кукурузника' и утыканная обломками скал. В двух— трех местах под ногами их скакунов мелькали немноговодные прозрачные ручейки. По их берегам росли чахлые кустики. У одного из таких ручейков, оборудованного поилкой, они спешились, и слуги напоили животных. По периметру владений на расстоянии видимости возвышались невысокие сторожевые башни. Дежурившие на них воины в знак приветствия несколько раз поднимали копья. Попалось по пути несколько немноголюдных поселков. Население их встречало нового господина и знатных его друзей без особого подобострастия, но с почтением. Он заметил, что среди поселенцев было большое число воинов. Их отличала более справная одежда и копья, иной раз представляющие из себя заостренные палки. На Усольцева глядели с интересом, страхом и удивлением.

Объезд "имения" закончили к обеду. Игорь Валентинович, хотя и приноровился к своему скакуну, однако растрясло его крепенько: спину ломило, ноги налились тяжестью, и новый помещик с трудом добрался до своих покоев. Однако он был горд собой. Семьдесят с небольшим — это возраст. А он молодец молодцом. Всем это доказал и в первую очередь себе. Чем не жених? Перед обедом принял душ. Если это так можно назвать. Его завели в купальню, в которой пол имел форму чаши. Один из слуг лил из кувшина на спину и голову теплую воду, а другой что-то густое и благоухающее из маленького кувшинчика и растирал чем-то вроде мочалки. Это что-то, соединяясь с водой, пенилось, словно шампунь. Обед прошел быстро. Чопорно, однако без сложных церемоний, и как только Усольцев встал, а он уже научился делать это повелительно и одновременно изысканно вежливо, его окружение поднялось следом и разошлось по делам.

Усольцев в сопровождении воина и слуги пошел к себе. Все-таки для господских покоев комнатка его была простовата. Сам он был равнодушен к излишествам, однако понимал, что для создания надлежащего эффекта необходимо заняться переоборудованием покоев. Потому решил, что когда удастся наладить сообщение с поселком, то непременно повесит здесь плоский телевизор. Эффект будет отменный. Кстати, и пару камер для наблюдения надо будет установить, и сейф из кабинета перетащить. Аборигены вроде бы не вороватые, но кто их знает? На оружие, например, вполне могут позариться. Тем более, что влияние цивилизации их в дальнейшем непременно испортит. Да и от своих надо будет самое ценное припрятывать. Игорь Валентинович представил себе здесь обитателей изгойского поселка и вздохнул. Сейф нужен непременно. А пока приходится все свое носить с собой.

У дверей стоял часовой-смертный, которого он поначалу принял за голема из-за неподвижно-каменной стойки. Здесь среди военных, видимо, считалось правилом хорошего тона походить на изделия Ооста. А вот в комнате вновь дежурил Шестой. И это Усольцеву не понравилось. Он вышел прочь и, побродив по коридорам, нашел Оосту. Ооста послал за Лиудау, и пока та не пришла и не сняла неловкость, они стояли подобно двум бессмертным и глупо улыбались друг другу. Усольцев уже знал, что этикет не позволяет отводить глаз: не выдержав взгляда другого гранда, если ваше соотношение в знатности явно не определено, аристократ рискует опуститься во внутренней субординации элиты на ступеньку ниже своего более лупоглазого товарища. Потому они таращились друг на друга минуты три и тупо улыбались. Таких рож, — подумал Усольцев, — даже среди големов не часто встретишь.

— Выручай уж, голубушка, — обратился он, получив возможность отвлечься от созерцания ночного гранда, к неспешно подошедшей Лиудау.

Лиудау взглянула вдруг совсем по-человечески: с любопытством и иронией. От этого взгляда Игорь Валентинович обомлел и забыл улыбаться. Однако, каков прогресс! Своими манерами она сейчас очень напомнила ему володину мать. Однако это не была ее копия — держалась Лиудау более расковано и смело. И чем Лида, и, самое впечатляющее, чем сама она еще вчера. Быстро, даже очень быстро, развивалась эта модель.

— Лидушка, — проговорил Игорь Валентинович с той интонацией, с которой он разговаривал с молодыми работницами на стеклоучастке, — помоги старичкам разобраться. А то ведь ни я по-ихнему, ни он по-нашему не умеем.

Лиудау понимающе кивнула. Что-то сказала Оосте и вновь повернулась к Усольцеву. В ее манерах было много привычного и земного. Но было и нечто не присущее земным марсианам. Гордая осанка, округленность движений, какое-то особое, неторопливое достоинство... Это были манеры человека, на которого никогда не повышали голос. Не потому что было не за что, а потому что на него повышать голос было НЕЛЬЗЯ. "Лидушку" она приняла спокойно. Однако Усольцев понял, что это предел фамильярности и дальше ему путь заказан.

— Лида, — сказал он, — я хочу попросить благородного гранда забрать от меня того воина, что стоит сейчас на посту у моей комнаты.

— Он тебе не нравится...— Лиудау не спросила. Она объяснила причину. — И мне тоже, — добавила она немного погодя. Затем перевела просьбу Усольцева Оосте. Тот выслушал и кивнул. Обратился к бессмертному, который, видимо, был в охране старшим.

-Лида, кто этот воин, которого ты называешь Шестым? — спросил он осторожно.

— Не знаю. Но он не настоящий. А еще хуже то, что он что-то о тебе думает. А бессмертный не должен думать так.

— Как, Лида?

— Он должен думать в ответ на вопрос. Ты меня спрашиваешь, и я ищу ответ. Он думает не так. Он думает сам.

— А что он думает, Лида? — Усольцева начал беспокоиться. Солдат, в идеале не должен думать. А уж думать нечто подозрительное... Такое свободомыслие у големов Игорю Валентиновичу не нравилось.

— Я не знаю, что он думает. Я знаю, что он держит в себе твое изображение. Это не может быть просто так. Он будет теперь все время находиться на внешнем посту.

Лиудау церемонно поклонилась — и хотя наклон головы был едва заметный, движения рук и плеч, подготавливающие этот наклон были весьма живописны и достаточно сложны. Хотя весьма быстротечны. Усольцев кивнул в ответ и вздохнул, представив, что что-то подобное, возможно, придется производить и ему. Вряд ли такой балет он сумеет изобразить.

Глава пятая

Его разбудили, чуть более шумным, чем позволяло приличие, присутствием. Дотронуться, видимо, не решились. Игорь Валентинович не выспался. С ним это бывало очень редко. Так уж организовал он свой быт. Зря спать он избегал — слишком много было дел, но и недосыпа не допускал. Возраст. Силы надо беречь. Потому, проснувшись, в постели никогда не валялся, но и не терпел, чтобы будили. А тут разбудили. Пусть и таким деликатным образом. Игорь Валентинович зажег фонарик, который предусмотрительно положил, перед тем как лечь, под подушку. В комнате уже скопился полумрак, хотя бойницы у потолка еще светились и из углов, где были сложены куски "стекла", шло ясное голубое сияние. Посветил в потолок, чтобы осмотреть присутствующих. Направленный в глаза луч мог испугать или оскорбить. Но из благородных в комнате был только Коут-я. Двух бессмертных в расчет вообще можно было не брать. Слуги... Их можно было бы и ослепить. Для создания пущего ореола таинственности вокруг личности нового господина. Но им и так хватит. Вон как выставились... Ближе всех стоял Коут-я. Он выглядел спокойным, похоже, уже стал приобщаться к цивилизации.

— Подержи, — буркнул Усольцев и, без церемоний сунув ему в руки фонарь, принялся надевать куртку.

Коут безропотно, хотя и с опаской, принял диковинку из рук Усольцева и добросовестно подсвечивал, пока тот одевался. Возможно, это было неправильно — заставить лорда прислуживать, но... Не давать же фонарь в руки слуге. Много чести. Да и как к тому отнесся бы Коут? Черт их поймет с их представлениями о благородстве. Вдруг оскорбился бы? Застегивая пуговицы, Игорь Валентинович всерьез задумался о том, означает ли согласие Коут-я подсвечивать ему, складывание вассальных отношений. Ну, или как они тут называются... И еще. Что сделать с фонарем? Забрать было бы грубо и слишком демонстративно — мол, сделал дело и отвали. Как среагирует на это дворянская спесь? А подарить — жалко. Ладно, пускай пока светит, там будет видно. И первым двинул из комнаты. Вне помещения было еще довольно светло, и Усольцев на глазах всех явил чудо — выключил фонарь. Однако оставил его у Коут-я — потому что этот волшебный предмет сразу же стал центром внимания, и отнять его — было бы нанести Коуту моральный урон. Бог с ним, пускай потаскает.

Толпа слуг и домочадцев, выведенных во двор для знакомства с новым господином, выглядела внушительно, однако женских лиц, кроме двух-трех старушечьих, в ней не было видно. Одета прислуга была пестро, но просто. Белые широкие штаны, разноцветные рубахи навыпуск. Обуви простолюдины, как усел заметить Усольцев, в замке не надевали. Да и зачем? Пол и мощенный двор были ровные и теплые. Завидя нового гранда, челядь дружно опустилась на колени, и Игорь Валентинович сделал над собой усилие, чтобы не велеть им подняться. Удержался, поскольку почувствовал, что сейчас судьбой подбиралась ему роль, которую он здесь будет играть. И из этой роли ему уже не выйти. Потом, когда представление о нем отвердеет и примет устойчивые формы, он будет волен вести себя всяко, но не сейчас.

Последними на площадь вышли довольно молодая еще женщина, окруженная гурьбой ребятишек. 'Это все мои дети', — мысленно признал себя отцом Игорь Валентинович. Впрочем, вполне спокойно, потому что заниматься этим детсадом он не собирался. Женщина обнимала бледную худенькую девочку лет пяти. С высокой башни, встроенной в стену, прозвучали мелодичные звуки и Уосльцев понял, что церемония началась. Сначала Даруэт что-то сказал домочадцам. Женщина низко опустила голову, а девочка еще крепче прижалась к матери. Мальчики стояли набычившись и смотрели испуганно-недружелюбно, а самый старший, на вид лет двенадцати — с дерзким любопытством. И Усольцеву от этого взгляда стало не по себе.

Перевода Усольцеву не требовалось. Лиудау еще в пути объяснила ему, что предстоит сделать при вступлении во владение замка. У него было три варианта действий. Самый варварский, однако, не самый глупый — тут же умертвить семью прежнего владельца. Был тому резон, поскольку у новобрачной чувства к убиенному мужу могли быть так сильны, что она способна была в припадке страсти ночью задушить навязавшегося ей супруга. Например, в объятиях. А уж дети... Мина замедленного действия. Второй путь — тут же всех сбыть за хорошую цену. Женщину возьмут сразу, даже с приплодом. Но какой дурак будет добровольно расставаться с тем, что подчеркивает его исключительность? И третий — жениться. Как благородному человеку мне ничего больше и не остается, с иронией, заключенной в двойном значении слова 'благородный' сказал тогда Игорь Валентинович Лиудау. Общий смысл фразы та уловила и одобрила его выбор.

— Она еще молода и принесет тебе много детей, и может быть даже девочек. — Привела та веский аргумент, который Игоря Валентиновича очень позабавил. При Лиудау можно было не скрывать своих эмоций. Она их игнорировала. Или не распознавала.

— Но ты должен беречь ее. Не наказывать строго, чтобы не испортить красоту лица и тела. И если в силу возраста не всегда сможешь допускать ее до себя, не стоит прятать жену от друзей. У многих грантов нет жен, и они в ответ на твою щедрость отплатят тебе искренней привязанностью.

— А вот этого, чтобы я больше никогда не слышал! — сказал он ей серьезно, вдоволь, впрочем, отсмеявшись. — Не хватало еще друзей семьи заводить. Не справлюсь — продам.

— Жену нельзя продать, — серьезно ответила Лиудау. — Жену можно только убить.

— Иную жену и убить мало! — отвечал Усольцев. И вдруг вспомнил о самом главном, что сопутствует браку, — а теща у меня будет? — И в ответ на недоуменное молчание Лиудау, добавил: "Мать у этой Зубер-лю есть"?

-Есть. Но она старая для тебя — она твоих лет. И не имеет право на фамильные владения. Тебе лучше жениться на самой Зубер-лю. И тогда ты, кроме имущества, получишь и знатность гранда Ю, а она, как жена гранда-ю обретет достоинство ЛЮ и станет называться Игор-лю. После чего ты получишь право на обладание всем имуществом, включая то, что входило в разряд приданного и право обладания которым вернулось к ней после смерти ее прежнего мужа Зубер-ю.

— Ты сама-то поняла, что сказала? — Проворчал Усольцев. На что Лиудау ответила замечательно:

— Мне не надо этого понимать, это должен понимать тот, для кого было сказано.

Одетый приличней прочих старик, видно, старший среди прислуги, подвел к Усольцеву вдову Зубер-ю и поставил ее перед ним. Сказал что-то. Женщина подняла на Усольцева темные, полные ужаса глаза. И этот взгляд, в котором слились беспомощность, страх и надежда, тронул его настолько, что Игорь Валентинович вдруг неожиданно для себя испытал, как всколыхнулась в нем давно уже не посещавшее его желание. Это его смутило. Неужели сексуальное возбуждение при виде находящейся всецело в твоей власти женщины, обязательная составная синдрома завоевателя? Хотя, может быть, были и другие причины. Впервые в жизни он почувствовал, что его боятся. Не опасаются — к этому он привык, а именно боятся. Странное ощущение вызвало это понимание. И удивляло его то, что он не испытывает от этого душевного дискомфорта. Наоборот — ощущение это приятно согрело душу. Он, конечно, даже себе не подал виду, что это ему понравилось. И смаковать его не стал, заглушил, переключившись на другое. Здесь я, — подумал Игорь Валентинович, — не добродушный и приятный в общении старичок, а Кощей бессмертный, извергающий на расстоянии смерть. Вон как замерли в ожидании приговора, буквально окаменели.

Домочадцы уже не прятали глаз, а смотрели на него с выражением нетерпеливого ожидания, некоторые шевелили губами. Молились? Шептали заклинания? Просили? Молчание затянулось... Напряжение возросло невероятно. Он еще немного потретировал публики и произнес раскатисто:

— Я дарую тебе жизнь, женщина!

И сам удивился, осознав, что игра его была игрой лишь для него. Потому что, скажи он иное, Зубер-лю была бы обречена, и все, кто только что переживал за госпожу, с нетерпением ожидали бы после этих слов представления, гадая, каким образом он оборвет ее существование. Банальное удушение палачом разочаровало бы всех, а вот умерщвление чудесным образом, подобным тому, как умертвил он ее супруга, стала бы для многих запоминающимся развлечением. Но он сказал так, и вздох облегчения пронесся меж слуг.

Потом был ужин. Чопорной церемонии, которой так опасался Игорь Валентинович, не случилось. Ужин прошел скучно. Общество глухонемого хозяина гостей к беседе не располагало. Вдова-невеста была молчалива и еще не отошла от стресса. Она молча сидела за столом и не притрагивалась к пище. Мальчики вели себя смирно и на Игоря Валентиновича не поднимали глаз. Матери больше не угрожала опасность, и они успокоились. Еда была какая-то уж слишком привычная. Что-то вроде каши с кусочками мяса, рыба, хлебцы и много фруктов. Это было странно. Пока они ехали к замку, Усольцев видел только пустыню и кукурузные плантации. Ну и кое-где небольшие оазисы, состоящие из фруктовых деревьев часто с созревшими плодами. Но такого их разнообразия, как на столе, ему наблюдать не приходилось. Да и рыба в пустыне тоже явление не совсем обычное.