Женская верность

-Вот, вот, сам понимаешь. А каково мне переживать всё это? Ты обо мне подумал? Правду говорят, седина в бороду, а бес в ребро. Ну, покуролесил и будет. Давай уж как прежде жить, тихо да мирно. Ты не думай, упрекать не буду...

-Да понял я, понял. Сердце о тихой да мирной жизни изболелось, только не обо мне!

-А я замуж по любви и по доброй воле выходила. И клялась тебе быть верной и клятву свою соблюла! Не то, что некоторые, при живом муже чужих уводят.

-Ты о чём?

-Ладно, ладно! Не защищал бы! Замужем, при детях, а туда же! Что скажешь, хорошо?

-Ничего я говорить не буду. Но и ты меру знай.

Уже лёжа в постели и пытаясь уснуть, почувствовал, как мелко вздрагивает под ним матрац, как сдавленно и неровно дыхание жены. Представились её заплаканные глаза, тёплые мягкие руки...

-Ну что ты, что? Вот он я, дома. Рядом с тобой. Хоть пощупай, — пытался пошутить...

Она повернулась к нему, обняла так, как много-много лет назад.

-Я же люблю тебя. Люблю. Сильней чем раньше. Раньше просто любила, а теперь ты мне родной за столько лет стал. — Дыхание её прерывалось. Вытирая слёзы о пододеяльник, она целовала его лицо, уши, шею...

Почти месяц он исправно возвращался домой, стараясь гнать всякие мысли о Тамаре. Но жалость к жене постепенно перерастала в раздражение. Раздражало всё. И то, как она делает вид, что ничего не произошло, и то, как улыбается, как журчит на кухне вода! Он старался лечь первым. Закрывал глаза и ощущал прикосновение Тамариных губ, иногда казалось, чувствует запах её волос. Он даже потихоньку разговаривал с ней, когда принимал вечером ванну и специально оставлял приоткрытым кран. Как-то мок в ванне и понял, какой же он гад! Ну, дело-то даже не в постели! Тамара ушла от мужа с двумя детьми на руках! И теперь живёт на съемной квартире. За квартиру надо платить, двух девчонок обувать, одевать. На помощь от мужа ей рассчитывать не приходится. А ведь у неё был налаженный быт. Она всё порушила из-за него! Из-за него! Она никогда не навязывалась. Вот и сейчас ни слуху ни духу. Он старше, он мужчина, должен был предвидеть и предусмотреть. А он? И теперь бросил в таком... в таком положении! Нет, он просто обязан помочь!

В этот раз из ванны он вылез в благодушном настроении.

К этому времени приказом из главка Тамару перевели на другое место работы "в связи с производственной необходимостью", предложив должность повыше и оклад побольше.

В один из тёплых, ласковых вечеров, нагрузив сумки дефицитными продуктами, он, молча, кивнул шофёру. Ехал и волновался, что вот постучит (звонка там не было), а дверь откроют чужие люди. Когда подъехали, вышел из машины и почти подошёл к подъезду, вдруг вспомнил: сумки! Оглянулся, водитель уже доставал их из багажника.

-Вы идите, я занесу.

-Погоди немного. Вдруг съехали?

-Нет. Вон детская мордочка в окошке. Видите?

Спать ему пришлось на полу. Утром отвёз Леночку в садик, Тамару на работу и кое-как сам успел к началу планёрки. В этот день у него всё получалось, всё само собой клеилось. В конце дня позвонила Тамара, сказала, что хлеба и молока в обед купила, а вот картошку ей не дотащить. Он сказал: "Угу". И ворчливо добавил: " В другой раз на бумажке пиши с вечера, чтоб я знал, что покупать".

На следующий день Тамара ещё издали приметила у ворот детского садика, куда водили Леночку, женщину. Немолодая, хорошо одетая и какая-то нервная, что ли... Тамара подходила к садику и всё больше волновалась.

-Это вы Родкина Тамара Васильевна?

-Да. Что вы хотели?

-Я от вас ничего не хочу. А вот что вы от моего мужа хотите?

-Вы кто?

-Что, не знает кот, чьё мясо съел?

-Пропустите. Нам не о чем разговаривать.

-Ну да, подстелилась под моего мужа, а со мной уж и разговаривать не о чем! Что молчишь? Бесстыжими глазами водишь? Оставь моего мужа в покое. Добром прошу!

-Не любит он вас.

-Ага, столько лет любил, а как ты прилипла, так разлюбил? Не отдам его тебе. Не надейся! Сыну напишу в армию, чем его отец тут занимается, пока он служит. Тьфу! — она плюнула в Тамарину сторону.

-Ты пожила? Дай мне пожить! Я тоже за свою любовь буду бороться. Поняла?! Больше меня не встречай, на пути не попадайся. Ты в одном права: я молодая и сильная. Будешь под ногами путаться, все космы выдеру! — внутри у Тамары всё тряслось. Отстранив женщину, она на негнущихся ногах вошла в садик.

Дальше всё закрутилось, как в кино. Партийные собрания, разбирательства. И когда казалось, что хуже уже быть не может, пришло письмо от сына. Николай перечитывал и перечитывал строчки: "... если отец уйдёт от нас, то я не знаю, что с собой сделаю. Автомат всегда со мной. Прости меня, мама. Не плачь. Не твоя в этом будет вина..." Сознание рисовало картины одна страшнее другой. В заплаканных глазах жены уже не было мольбы, была горечь обиды и, наверное, злость.

Ответ писали вместе, сидя за школьным столом сына, в его комнате. Он сидел на его стуле, жена принесла стул из кухни. Писали по очереди, стараясь не прикасаться друг к другу. Что, мол, поссорились два старых дурака. Прости, сынок. Вот, видишь, сидим рядом и по очереди тебе письмо пишем, чтобы ты чего плохого не подумал. Запечатав письмо, Николай Фёдорович забрал конверт, кивнул жене: "Ну, я пошёл. Звони. Держи в курсе. Да головой думай, что солдату в армию писать".

-Придёт, всё равно узнает.

-Он дома будет. Да и я с тобой расхожусь, а не со своим сыном. Его бросать не собираюсь. Да и ты зла на меня не держи. Ещё не старая. Наладишь свою жизнь. Ну и я чем могу — помогу.

-Ничего мне от тебя не надо. Только ты сам. Уйдёшь — обратной дороги не будет. Ну а сын, пусть всё узнает, когда вернётся.

-Прощай. — Он оглядел прихожку. Боль в душе свернулась в тугой комок. Резко открыл дверь и торопливо зашагал по лестнице.

На работе тоже было несладко. Из партии, правда, не выгнали, только выговор объявили. Зато в должности понизили. Перевели в захудалый филиал управления в маленьком и грязном городишке, чтобы другим неповадно было. Но все эти передряги странным образом не сказались на их отношениях с Тамарой. Забот с двумя детьми хватало. Но тепла и любви в их доме меньше не становилось. "Откуда это?" — удивлялся он. "Любовь — это дар Божий. А мы только люди. Не дано нам знать — откуда. Кому сочтёт нужным, тому и подарит", — отвечала она.

Как-то ночью она долго возилась у него под боком, то подушку поправляла, то одеяло сползало.

-Том, ну угомонись, что ли?

-Вот как скажу, так посмотрю, как ты угомонишься.

-Ну, скажи, скажи... — в полудрёме пробормотал он.

-Беременная я, — чуть слышно прошептала ему в ухо.

Он всхрапнул. Прошла секунда, другая...

-Том, мне тут такое приснилось...

-Какое?

-М...м...м... ты что-нибудь говорила?

-Говорила. Не приснилось тебе.

-Проверься.

-Ты что?!

-Ох, да боюсь я сглазить! Лет-то мне сколько?

-Ладно. Не прибедняйся.

-Всё равно. Завтра к врачу. И полный список продуктов на стол. Чтоб никаких сумок! Поняла? — немного помолчал и сам завозился под одеялом:

-Том? Слышишь, Том?!

-Угомонись. Ну, чего возишься? — и оба тихонько смеялись, сидя на кровати.

-Сын у меня есть. За тобой дочь. Вон, каких красавиц родила. Давай третью.

-Нет уж. Сын нужен. У меня две дочери. Им братик нужен.

-Никто мне не нужен. И не думайте. Водиться не буду! Вот! — в дверях вырисовывался Наташкин силуэт.

-Ты чего не спишь, подслушиваешь?

-Поспишь с вами. Пошла в туалет, слышу, хихикаете. Думала что смешное, а вы... И не мечтайте! — и она зашлёпала босыми ногами.

Время шло. Беременность стала очевидной. Девчонки, которые вначале не желали ни сестры, ни братика, постепенно нашли в сложившейся ситуации положительные моменты. Леночка, не любившая детский сад, сообразила, что раз мама будет дома, то ей не надо будет туда ходить. Наталья, будучи постарше, смирилась с неизбежным. Даже на работе у Николая Фёдоровича закончилась опала. И он с новой семьёй вернулся на прежнее место. Квартира ему по должности была положена, а семейство уже было немаленьким. Тамара родила третью дочь — Татьяну. Вопреки опасеньям Тамары Леночка и Наталья Танюшку любили и по-своему оберегали.

Как-то вечером Тамара купала Танюшку. Наталья на правах старшей стояла рядом, помогала. После купания Наталья присела на край кровати:

-Мам, пока ты постелю стелешь, можно Танюшку подержу?

Тамара хотела отказать, больно мал ребёнок, но, глянув Наталье в глаза, протянула крошечный свёрток: "Держи". Поправляла простынку в детской кроватке, а сама краем глаза следила за Натальей. Лицо её не то улыбалось, не то просто светилось теплом и добром. Поняв, что младшенькая спит, шепнула: "Давай, положу". Наталья подняла большие зелёно-голубые глаза: "Нет, пусть спит. Я ещё подержу".

Всё вроде слава Богу. Дом — полная чаша. Муж, лучше не пожелаешь. В семье мир. На удивление хорошо ладили девчонки с Николаем Фёдоровичем. Тамара старалась воспитывать их в строгости, а Николай утверждал, что строгости они в жизни ещё наглядятся. И кто как не родители могут их побаловать.

-Вот ты от шоколадки или от билета в цирк будешь счастлива? А-а-а... — он наклонил голову и чуть улыбаясь, продолжил: — В детстве человек умеет радоваться каждому дню, каждой, на наш взгляд, малости в этом дне. Кто знает, что ждёт их впереди? Пусть, коли есть возможность, будут счастливы сейчас. Да и не балую я их. Вон, Наталья всю посуду перемыла, а Леночка, глянь, все свои игрушки по местам разложила.

Казалось, мечта сбылась. И красивые платья, и туфли, и махровый халат в ванной с белым кафелем по стенам. И муж — серьёзный, умный. Идёшь рядом, и понимаешь: встречные женщины от зависти мрут. Если и был у неё вначале корыстный расчёт, то теперь любовь и гордость переполняли её душу.

Этот вечер вначале ничем не отличался от предыдущего. Тамара приготовила ужин, торопилась, чтоб успеть до прихода Николая. Но время шло, а его всё не было. Телефон в кабинете не отвечал. Она ходила от окна к окну и молилась про себя: "Господи, пусть быстрее вернётся". Дети уже спали. Ужин в который раз остыл. Наконец коротко дзинькнул дверной звонок. Тамара бросилась открывать, запнулась за собственные тапочки:

-Ой, слава Богу! Я уж извелась.

Он устало и как-то вяло прошёл в прихожку, и стал, не глядя на неё, разуваться.

-Коля? — она присела рядом.

-На следующей неделе сын из армии возвращается. Он ничего не знает. Надо как-то помягче. Не могу я с плеча рубануть.

-Ты... там был? — спросила шёпотом.

-Да. Не ел весь день и есть не хочу. Давай хоть чаю попьём. А то что-то нехорошо мне.

Тамара наливала чай, а руки слушались плохо. С той женщиной он почти четверть века прожил. Вон, сын из армии возвращается.

-Ты пойми, он хоть и взрослый, но всё равно не могу я его в первый же день так оглоушить.

-Что же теперь будет?

-Пока придётся несколько дней пожить там. Это когда он приедет. А потом выберу момент, расскажу, ну... другого выхода не вижу. Том, ты что?

Она смотрела на него и слёзы одна за другой катились по щекам.

-Куда ж я денусь от вас? Не мальчишка, бегать туда-сюда. Мне, думаешь, легко обманывать родного сына? С души воротит. Да и перед тобой каяться... а вся вина моя в том, что люблю тебя, хоть и не по возрасту мне это.

Ах, ночь была! Какая ночь была! До рассвета не хватило времени.

-Том, ты мне котомку-то как на войну не собирай. Там же кое-что из старой одежды осталось. Пока обойдусь.

Тамара стояла в спальне, вполуха слушая Николая. Взгляд остановился на ящичке, где хранились носовые платки. Она достала не новый, но чистый, старательно отутюженный платок, капнула на него своими духами (этот запах так ему нравится): "Коля, но хоть носовой платок свежий возьми". Подошла к нему, чёрные волосы рассыпаны по плечам, тонкая ночная сорочка сползла с плеча. Прижалась, вдыхая его запах, подняла на него блестящие чёрные глаза: "Платочек-то вот", — и положила его в карман костюма.

-Ладно. Машина ждёт. Вечером, значит, чтобы позвонила в кабинет. Ну, пока.

Оставшись одна, Тамара подошла к кухонному окну. Было видно, как он вышел из подъезда, подошёл к дверце "Волги", открыл...

"Если посмотрит на окна, то вернётся", — загадала про себя. Он придержал дверцу, наклонился, поставил на сиденье портфель. Сердце Тамары билось гулко, дыханье в груди перехватило: "Нужна-то я ему". — Оконное стекло холодило разгорячённый лоб. Всё так же придерживая дверцу, он распрямился, поднял голову и стал приглядываться к блеску оконных стёкол. Поднял руку, чуть махнул, сделал вид, что кашлянул, и сел в машину.

Тамара сидела возле батареи. Её трясло то ли от оконного холода, то ли душа не в силах была выдержать напряжение.

-Мам, мама? Дядя Коля мне ещё вчера вечером велел, чтобы я тебе если что, то сказала...

-Наташенька, что? Что "если что"?

-Ну, я думаю, вот сейчас и есть "если что". Он сказал, что возвращаться не будет.

Сердце у Тамары оборвалось.

-...потому что никуда не уходит. Ну, как ты не понимаешь? Должен же он сына встретить.

Слёзы текли так, что никаких сил остановить их у Тамары не было. Она собирала Леночку в садик, а в голове крутилось: "Одна, одинёшенька, одна, одинёшенька".

В детской раздался плач.

-Мам, вы бы с Леночкой поменьше шумели, а то Танюшку разбудили. Теперь пока ты Леночку в садик отводишь, мне тут с ней хоть караул кричи.

"Ничего себе "одинёшенька", — Тамара усмехнулась, глядя в зеркало. Подкрасила припухшие губы, на минуту заглянула в спальню: — Баюшки, баюшки.

-Мам, шли бы вы уж. Она скоро совсем проснётся.

День прошёл привычно в суете и заботе о детях. А вечером... А вечером звонить ему она не стала. Насильно мил не будешь. Кормила Танюшку и вглядывалась в её личико. И до чего ж она похожа на своих сестёр! Будто и не было у них разных отцов.

-Мам, мама, телефон. Не слышишь, что ли? — возле кровати стояла Леночка и теребила Тамару.

Громкость звонка и вправду была убавлена, чтобы не тревожить Танюшку поздними служебными звонками.

Взяла трубку:

-Алло?

-Тома, как вы? Тома, это ты?

-Я.

-Почему не позвонила? Мне тут выкручивайся!

-Вот, не успела...

-Тома, ты мне перестань. Я тоже не железный! Совесть имей! Чем Танюшку кормила? Да понимаю — молоком. Я про грудь. А то без меня наделаешь дел. Приучишь к соске. Дай Наталье трубку. Наталью, говорю, позови.

-Алё?

-Наташа, как там мама? Рядом стоит? Ладно. Я буду говорить, а ты молчи, если правильно. Если не правильно, говори "нет". Поняла? Чего молчишь? Тьфу!

-Наташа, ты почему молчишь?

-Я не молчу. Мы разговариваем.

Дима снял солдатский китель и с удовольствием оглядел родные стены. Будто никуда и не уезжал. И не было ни тяжелого казарменного быта, ни солдатской работы, ни ноющей тоски по дому. Ну, ладно. Всё позади. Он опять дома! С кухни тянет таким запахом, что ноги сами туда несут. В родительской спальне приоткрыта дверь, он заглянул... Вешалка с рабочим отцовым костюмом висела на дверке гардероба, а не внутри, как обычно. Странно. Батя такой аккуратист. От костюма пахло любимым одеколоном отца. Вроде всё как всегда. Но что-то не давало покоя, что? Батя не командует на кухне? Ну, да... обычно он чистит рыбу, лук, картошку. Открывает банки и выдаёт матери "ценные указания", а сегодня: как-то неуверенно потоптался на кухне и... вышел на балкон.