Александр. Продолжение похода 3

Увидев приготовление врага, начальник гарнизона Магон, предпринял смелую вылазку в надежде, что внезапный удар сможет разгромить или нанести значительный вред врагу. По его приказу ворота города раскрылись и три тысячи солдат устремились на македонцев разбивающих лагерь.

Несомненно, вылазка удалась бы, если Эвмен не спрятал от вражеских глаз часть войска за прилегающими к лагерю холмами. И как только пунийцы поравнялись с ними, гоплиты смело ударили им во фланг.

Основной частью отряда вышедшего из стен города составляли иберийцы. И как только они подверглись нападению со стороны противника, их боевой пыл быстро пропал, уступив место сомнению и испугу. От громких криков атаковавших их солдат им показалась, что им противостоит почти вся армия царского стратега, тогда как на них напало чуть меньше половины.

Сбившись в кучу, иберийцы стали отбиваться от гоплитов, при этом больше крича, чем атакуя. Это позволило солдатам второй половине армии Эвмена бросить разбивку лагеря и построившись в боевой порядок атаковать врага.

Когда же ошибка раскрылась, атакующие иберийцы оказались между двух огней и, не выдержав, рукопашного боя обратились в бегство. Ободренный успехом, Эвмен приказал преследовать врага, рассчитывая на плечах беглецов захватить город. С вершины холма, стратег увидел, что в городе началась паника, многие часовые покинули свои посты на стенах. Это еще больше воодушевило кардийца, и он сам устремился с холма поближе к идущим на приступ воинам.

Однако когда македонцы с лестницами в руках подошли к городу, Магон сумел навести относительный порядок на стенах. На штурмующих солдат обрушились в большом количестве стрелы, дротики и камни. Это создало большую суматоху, теперь солдаты Александра сбились, и началась обычная суматоха, не приносящая большой пользы от всеобщего крика и бегания.

Видя это, Эвмен сам встал в ряды атакующих македонцев и, схватив штурмовую лестницу, устремился к стене. Увидев стратега, солдаты ринулись за ним, уже не обращая ни какого внимания на раны и боль. Но Карфаген не желал в этот день покоряться воинам царя Александра. Когда македонцы стали устанавливать лестницы, выяснилось, что многие из них не достают до гребня стены, а которые достают, очень неустойчивы.

Поэтому, добравшись до края стены люди, не могли сразу перебраться на стену, останавливались, а сзади лезли другие, и лестница просто подламывалась под тяжестью тел.

Видя подобную картину, Эвмен приказал отступить, чтобы вернуться с лестницами, нужной длины. В это время пока шел яростный штурм со стороны перешейка, Нефтех решил попытать военное счастье в другом месте. Наблюдая за городом, он заметил, что со стороны лагуны, на стенах совершенно нет стражи. Все воины хлынули туда, где как им казалось, грозила главная неприятность, посчитав, что с этой стороны город надежно охраняет сама природа.

Подойдя к кромке воды, египтянин заметил, что наступил отлив, и ветер дует с берега, отгоняя всю воду в море. Поэтому, захватив с собой пятьсот человек, стратег сам пошел на штурм города. Благодаря природе, солдаты шли по лагуне совершенно свободно. Вода едва доходила им до колен, а кое-где достигала и пояса.

Без особых затруднений, Нефтех достиг стен и поднялся на них со своими воинами. Свободно вступив в город, солдаты бросились к воротам, возле которых вновь закипел бой. Новый штурм так сильно приковал к себе внимание карфагенян, что они не услышали топота ног македонцев и обнаружили их, лишь, когда им в спину полетели копья с дротиками и ударили мечи.

Пунийцы и испанцы остолбенели от ужаса, а македонцы быстро заняли стену и принялись открывать ворота. Ворвавшиеся гоплиты в одно мгновение обратили защитников в бегство и, держа равнение в рядах, устремились к главной площади города. Натиск был столь стремителен и неудержим, что пунийцы обратились в бегство, пытаясь укрыться в крепости и на холме, расположенном в южной части города.

Быстро сориентировавшись, стратеги разделились, и Эвмен повел солдат на штурм крепости, где укрылся Магон, а Нефтех двинулся к холму. Его гоплиты захватили холм с первого удара, разметав строй вооруженных горожан, и принялись жестоко их избивать. Что касается Магона засевшего в крепости, то он оказался трусливым прагматиком. Едва комендант увидел, что крепость окружена, он решил сдаться при условии гарантии своей жизни.

Как только город был взят, начался подсчет трофеев. Всего в плен к македонцам попал около десяти тысяч человек, включая гражданское население города. В гавани сдались девять кораблей, два других были потоплены моряками Неарха при попытке прорыва из города, моряками Неарха. При осмотре арсенала македонцы нашли большое количество баллист и катапульт различных размеров, копий, мечей и панцирей.

На складах в гавани было обнаружено большое количество пшеницы и ячменя, большое количество парусины, железа и канатов. Отдельно находились склады с серебряной рудой и уже готовым серебром, переплавленным в слитки и монеты. Серебра в Новом Карфагене было в три раза больше чем золота, хранившимся в местной казне.

Эвмен оставил в городе гарнизон, оправив основные силы в лагерь, дабы дать отдых солдатам, совершившим сегодня большое деяние. По приказу стратега к Александру было отправлено письмо с подробным описанием штурма и наиболее значимыми трофеями. Среди захваченных в городе пленных македонцы обнаружили знатных испанских заложников. Они находились в крепости, которую сдал Магон вместе с несколькими карфагенскими сенаторами не успевшими перебраться в Гадес.

Желая расположить к себе местные племена, Эвмен распорядился отпустить заложников, демонстрируя иберам свою доброту и мягкость. Этот решение сразу дало положительный результат, все испанцы округи разом стали хвалить македонцев и поносить пунийцев. Дальнейшие последствия этого шага сказались, когда через несколько дней, когда к городу подошло войско Гискона. Оно отсутствовала на момент прибытия Эвмена и, получив тревожные вести, устремилась на выручку Нового Карфагена.

В распоряжении карфагенянина было около семи тысяч человек, в основном иберийцы и кельты. Самих пунийцев было от силы человек пятьсот, в основном офицеры и младшие командиры.

Об их приближении сообщили скифы, которых Нефтех отправил на разведку местных окрестностей. Гискон не знал численность противника и предполагал, что это только морской десант, проводящий поиск и разведку врага. Каково же было его удивление, когда перед своими глазами он увидел македонскую фалангу и гоплитов вперемежку с пельтеками.

Пуниец на глаз определил примерное соотношение сил, которое ему показалось равным. Потомок царицы Дидоны посчитал для себя унизительным отказываться от сражения и приказал солдатам строиться. Бедняга не учел одного существенного факта, многие из его новобранцев уже общались со своими родственниками на привале по пути сюда, и сделали определенные выводы.

Испанцы и кельты всей массой навалились на фалангу и были встречены строем копий и щитов. Испанцы подобно собакам бросались на потревоженного медведя, и каждый раз откатывались назад, не имея возможности побить эту стену. Жала македонских копий регулярно вырывали из их рядов свои очередные жертвы и безнаказанно уходили обратно.

Напрасно пытались они обойти фалангу с боков, там стояли гипасписты которые сразу доказали испанцам, что владеют мечом лучше них. Пельтеки полностью переиграли своих легковооруженных противников, а в довершении всего с тыла ударила скифская кавалерия, припрятанная Нефтехом за склоном близлежащего холма.

Подобного коварства армия Гискона не выдержала, раздались многочисленные крики, призывающие к бегству и, несмотря на протесты и угрозы офицеров солдаты побежали. Многие из них знали от сородичей, что Эвмен приказал не трогать сдавшихся в плен испанцев. И поэтому, у них не было особого желания, умирать за пунийцев.

Гискон пытался остановить воинов иберийцев, но быстро бросил это дело и, вскочив на коня, ускакал прочь. Заметив богатые доспехи пунийца, в погоню за ним бросились скифы, и вскоре его голова была доставлена детьми степей Эвмену в кожаном мешке.

Стратег был очень доволен исходом битвы и своими малыми потерями в сто человек, в основном пельтеки и кавалеристы. Отпустив пленных испанцев по домам и еще раз, подтвердив свою репутацию их друга, кардиец приступил к допросу пленных. Они все в один голос уверяли, что в окрестностях города больше нет карфагенских войск, все оно у Гадеса. Присутствовавший на допросах Нефтех, умело нагонял страх на пленных своим грозным видом и кровавой дыбой, которую специально соорудили для воздействия на психику допрашиваемых.

Получив столь ценные сведенья о противнике, Эвмен в срочном порядке отправил еще одну быстроходную галеру к царю со всей полученной информацией. Ждать пришлось около пяти дней, когда к всеобщему удивлению, на горизонте показался весь царский флот о главе с Александром. Царь едва в Риме был заключен союз с самнитами, оставил за себя Птоломея и отбыл в Остию. Здесь его нашло известие о взятии Нового Карфагена. Подстегнутый этим известием, он приказал грузить войска и в спешке отбыл в Иберию. Вторая весть застала его уже в пути и только разожгла стремление самому закончить большой поход.

Едва Александр прибыл в Новый Карфаген, он собрал военный совет для согласования нанесения последнего удара по врагу. Эвмен с Неархом стояли на скорейшей блокаде проливов, что бы навсегда закрыть карфагенянам проход в Средиземное море. Для этого стратег предложил отправить весь флот к Геракловым столбам, одновременно перебросить войско под Гадес, для удара с суши.

Поводом для этого послужило уверение пленных, что со стороны моря крепость прекрасно защищена, и взять ее атакой с моря очень трудно. Проще атаковать с суши, тем более у Эвмена появились знакомые среди племенной верхушки иберов. Они утверждали, что легко смогут уговорить племена тургунов обитавших вокруг Гадеса напасть на пунов. узнав об этом, Александр недолго колебался и согласился с предложением вождей.

Вступающая в свои права осень, уменьшила африканскую жару, приносимую с континента. Македонцы рвались к последней точке своего славного похода. Ничто не предвещало им тревог и опасностей. Враг отступал, последний крупный город взят и оставалось вышвырнуть пунов в воды таинственного океана.

Первых врагов, моряки встретили, обходя мыс Тахо по направлению к проливу. Это было четыре триеры, которые спешили в Новый Карфаген с военным подкреплением. Уже зная новую тактику Неарха, пуны сами атаковали македонцев, сцепили свои борта и начали рукопашную схватку.

Македонцы не ожидали подобного развития событий и уступили врагу инициативу. В трех случаях бои шли на македонских кораблях с переменным успехом. Чаша весов неудержимо склонялась в сторону пунийцев, но питомцев Неарха выручило численное превосходство их авангарда. Не желая оставаться сторонними наблюдателями, моряки смело шли на сближение с кораблями пунийцев и сами атаковали их с противоположного борта.

Попав под двойной удар, пунийцы не могли устоять и вскоре, три их корабля были захвачены. Последняя триера пунов смогла захватить македонский корабль, но не успела расцепить свои борта. Этим воспользовались командиры двух кораблей спешивших на выручку. Видя, что уже ничем невозможно помочь своей триере, они открыли огонь из огненных баллист и катапульт и подожгли оба судна. Вспыхнув в один момент, оба корабля так и пошли на морское дно сцепленные друг с другом железными крючьями.

Второе сражение между противниками произошло уже в самом проливе разделяющий море и океан. Македонцы прибыли к столбам Геракла раньше пунов и успели занять выгодное положение. Расположившись по обе стороны пролива, триеры Неарха стали атаковать идущие на прорыв через пролив корабли карфагенян.

Общее их число составляло двенадцать судов, два из которых были пентеры. Едва корабли вошли в зону стрельбы, моряки обрушили на них горящие снаряды. Из-за узости свободного пространства пытающиеся прорваться корабли противника, были вынуждены идти вытянутым строем, что оказалось губительным для них. Почти каждый залп македонских баллист наносили пунийцам ощутимый вред. Не успели головные корабли подойти к самому узкому месту пролива, как паруса их загорелись и несмотря на все усилия экипажа сбить пламя, огонь охватил все судно.

Увидев какую судьбу им уготовил Неарх, оставшиеся корабли покинули строй и предприняли попытку атаковать триеры македонцев. С упорством обреченных на смерть людей они устремились к противнику пытаясь таранить их своими носами.

Чем ближе они приближались к кораблям Неарха тем увеличивалось число пожаров на их кораблях, но несмотря на это, пуны продолжали идти к своей цели. Некоторые из них сгорели, так и не достигнув её, другим повезло больше и из последних сил, они таранили борта вражеских кораблей, сведя последние счеты в этой жизни.

В этом бою многое зависело от числа огненосных баллист и умения экипажей обращаться с ними. Там, где дело было поставлено хорошо, вражеские корабли уничтожались, в других случаях победу праздновали пунийцы. Два корабля — триера и бирема смогли прорваться через строй врагов и устремились на юг объятые прожорливым пламенем.

Никто из македонцев не двинулся им в след, хорошо зная, что пуны обречены на ужасную смерть. Из всех кораблей пунийцев участвовавших в этом сражении, только двое сдалось на милость победителей. Остальные предпочли сгореть, но не посрамить славу Карфагена.

На суше дела развивались по другому плану. Высаженные на берег воины во главе с самим Александром, быстро продвигались по направлению к Гадесу, используя местных проводников. Испанцы охотно показывали царю дорогу к порту пунов, на который они столько раз делали набеги и каждый раз откатывались, неся немалый урон. Слушая рассказы иберов, Александр с Эвменом готовились к яростному сопротивлению пунийцев, но случившееся полностью перевернуло его планы.

Было уже глубоко за полдень, когда идущие впереди конные разъезды заметили темную струйку дыма, поднимающуюся в голубое небо. Вначале этому не придали особого в значения и даже не доложили Эвмену, но по мере приближения к Гадесу стало ясно впереди, что-то горит. И горит довольно хорошо.

Когда Эвмену доложили о дыме, командующий авангардом стратег сильно озаботился и отправил вперед сотню конных вместе с Нефтехом. У египтянина этот дым тоже не вызывал особых радостей и поэтому он настороженно оглядывался по сторонам тщетно пытаясь найти подсказку к непонятному явлению.

Чем ближе отряд приближался к Гадесу, тем сильнее становился запах гари и дыма, и становилось невыносимо жарко. Выехав на широкую равнину, египтянин отчетливо различил вдали городские стены, над которыми во всю свою мощь полыхало гигантское зарево. Гадес горел. Горел весь и сразу, что однозначно указывало на хорошо организованный поджег.

По знаку Нефтеха, разведчики выстроились полукругом и устремились к крепости. Вскоре на их головы стал падать пепел и горящие искры, нещадно обжигавшие руки и головы кавалеристов. Не доезжая до городских ворот, составленных из мощных плит, разведчики остановились из-за сильного жара, не позволявшего им пройти дальше.