Проклятый дар

Я села ровно и удивленно глянула на девчонку, которая распустила черные космы и теперь с удовольствием массировала кожу головы. Она заметила мое удивление и пренебрежительно фыркнула еще раз.

— Хотя, если на старости лет вас нагонит склероз, то рекомендательные письма, написанные вашим почерком, могут помешать вам выгнать незнакомую бабульку на улицу поганой метлой. Вы же не против, да?

Я могла бы переспросить, что именно она имеет в виду, но заметила тщательно маскируемые признаки неуверенности. Поэтому ответила с улыбкой, но, тем не менее, серьезно глядя ученице в глаза:

— Нет, Соши, я не против проработать с тобой всю жизнь, и даже напишу тебе рекомендательные письма на случай собственного склероза.

Соши ответила мне серьезным взглядом. Мы торжественно пожали друг другу руки, а потом рассмеялись.

— Только и ты в таком случае напиши аналогичные.

— Я же моложе!

— Зато мозгов меньше: быстрее заржавеют.

Наш милый обмен любезностями прервали одним из самых приятных способов, существующих в этой безграничной вселенной. В комнату с кружкой горячего пряного вина зашел высокий симпатичный мужчина.

— Дамы, прошу к столу.

— Какой запах, — тут же растеклась по стулу Соши, прикрыв от блаженства глаза. — А что, госпожа Мормори не против, что мы будем есть так поздно?

Я чопорно поджала губы и как можно строже произнесла:

— Очень даже против, потому что госпожа Мормори сама собирается съесть какого-нибудь ближайшего буйвола, а на вас еды может и не хватить.

— Ну, вообще-то я приготовил только горячие бутерброды, но ради вас, Риса, могу и ближайшего буйвола изловить.

Я раздумывала над заманчивой возможностью пару мгновений.

— В принципе я не против, но ждать уж очень долго. Ближайший корабль на Шао-рорун отходит в четыре двадцать утра, если я ничего не путаю.

— Зачем нам рейс? Нам достаточно зоопарка. Где тут ближайший зоопарк?

— У нас только столичный проездом раз в три года.

— А последний раз когда гастролировали?

— Как раз в начале лета.

— Значит, два года и десять месяцев? Нам подходит. Ждать будем?

— Обязательно.

Пока мы разговаривали, Соши успела вплотную заинтересоваться кружкой Гийльрея, про которую чародей запамятовал, за что заработала легкий щелчок по носу.

— Ну вот, вино остыло. Так, дамы. И что мы сидим? Решили тут заночевать?

Потирающая пострадавшую конечность Соши тряхнула черной гривой, вьющейся и непокорной, словно плющ, и буркнула:

— Ждем, пока нас прекрасный принц на руках донесет.

Гийльрей весело сверкнул глазами, подмигнул мне, а потом, сказав "да не вопрос", отдал вино Соши.

И неожиданно схватил меня на руки.

— Мамочки! — взвизгнула я от неожиданности, и вцепилась в плечи волшебника, что кошка в дерево.

— Ты!.. Ты что... Что вы вытворяете?

Гийльрей весело расхохотался, Соши тоже от него не сильно отстала, хотя и пыталась сквозь смех выдавить, что она вообще-то имела в виду себя, но и так тоже не против, если понесут и ее тоже.

— Вот еще, — гордо заявила я на это и задрала подбородок.

Вторая моя ученица так умаялась за день, что из уютной постельки ее не выманило даже наше громогласное веселье, которое, впрочем, быстро закончилось: вы вымотались за день и разбрелись по своим апартаментам. Только я с каким-то маниакальным стремлением к порядку принялась наводить чистоту. Длинный день все никак не желал заканчиваться, а я, вопреки своим ожиданиям, ни чувствовала сна ни в одном глазу.

Едва убрала со стола, разложила тетрадки, отчетные книги и календари с планами по местам, а еще и отчего-то проверила очередную партию опытных образцов (вот приспичило же колобродить!), оказалось, что стоит уже глубокая тихая ночь. Тихая в буквальном смысле — ни один шорох не нарушал сонливое существование старого, но надежного и уютного дома.

Ноги привычно принесли меня к комнатам Тиссы и Соши, которые находились аккурат по соседству, разделяемые служебной лестницей на второй — мой — этаж. По-хорошему их двоих вообще стоило расселить как можно дальше друг от друга, но в свое время я решила, что Ритисса Вирей слишком уж зашуганная, и общество нахрапистой старшей подруги пойдет ей на пользу. А сама она может хоть чуть-чуть усмирит непоседливую вертихвостку, если Соши примет ее под свое крылышко и начнет заботиться, как о младшем товарище-цыпленке.

Пока эти ожидания вполне оправдывались, но учебе и прочим полезным занятиям вроде саморазвития или прополки грядок сия терапия мешала порядочно. Вон, оказывается, едва в полицию не угодили, опять им посторонний воришка помешал, а я ни сном ни духом.

Хорошо хоть рядом оказался Арамир Годзо, а то бы дурехи точно влипли в историю похуже.

Я подкралась к двери младшей ученицы (ну, подумаешь, просто ступала аккуратно и старалась не шуметь! И как раз отчетливо различила голоса. Девчонки и не думали шептаться, а щель между косяком и дверью так и манила, будто ее специально оставили для подслушивающего.

Впрочем, подслушивать мне никогда не мешали и запертые на все замки двери. В данном вопросе моя мораль изгибалась причудливой дугой. Скажем, совать свой нос в дела Гийльрея и Лилейн я никогда бы не стала. Та же участь ждала и любого другого близкого человека, если он взрослый, самостоятельный и проблемы его не вышли за рамки того, с чем человек способен справиться в одиночку. А вот в ситуации с несовершеннолетней наследницей семьи Вирей я никакой проблемы не видела. В конце концов, я за нее отвечаю. И я должна знать, что с ней происходит, даже если методы выбираю не очень этичные.

— Ой, да брось ты!

Голос Соши доносился до того отчетливо, что я так и представила, как старшая ученица всплеснула руками и продолжила:

— Ну и концерт ты устроила сегодня.

Ритисса печально вздохнула и грустно так ответила:

— Не понимаю о чем ты.

— Хех. Ну как же. То-то ты ревнивым взглядом эту мымру чуть не сожгла.

Наследница Вирей помолчала.

— Просто мне не нравятся вульгарные женщины.

— Ну, хотя бы не утверждаешь, что она вполне себе хорошенькая и милая — уже добрый знак!

— Не имею привычки отрицать очевидное.

— Аха! Но свою неземную подростковую любовь ты отрицаешь.

— Соши!

А вот я сама одобрительно усмехнулась, хотя Ритисса, наверное, собиралась стукнуть подругу по голове — так возмущенно и жалостливо она ее одернула.

Некоторое время из комнаты доносились звуки бесива, ударов чем-то мягким и натужный хрип мебели. Видать битва подушками находилась в самом разгаре.

— Я может тоже не привычку имею отрицать! — отплевываясь от перьев или волос, выпалила Соши. — Тьфу, демона лысого да Кардиналу под рясу, уже заговариваться с тобой начала. Слушай. Любви все возрасты покорны, отлично, тем более, что первые сорок лет детства мужчины особенно тяжелы, но ты притормозила бы пока с чувствами. А то это, знаешь, на что-то нездоровое смахивает. То тебя выдать замуж за старого пердуна хотят, то ты тут же сама глаза-сердечки и розовые слоники устраиваешь другому почти такому же. Это же эта, как ее?

— Геронтофилия.

Голос у Тиссы, что скисший кефир, политый свежевыжатым соком лимона и с двумя помидорками черри на зубочистках.

— Хм, а ты подчитала материал по теме, да?

— Соши, о, Свет! Да я же и не тороплюсь никуда. По мне, что, что-то заметно?

— Кто вас, тихонь, знает. Вот так вот молчите-молчите, а потом — раз! — и пятеро детей.

Тисса прыснула, а потом открыто засмеялась, как никогда не позволяла себе проявлять чувства на людях и в моем присутствии.

— Ты говоришь совсем как госпожа Мормори. Замечала? Те же прямолинейные шокирующие заявления. В лоб.

— Я стараюсь! Кстати, да. Наставнице это точно не понравится, так что ты держи себя в руках, хотя бы до моих лет дотерпи, а там глядишь и отпустит тебя.

— Весьма надеюсь.

— Хе-хе-хе, а забавно все-таки. Кто бы мог подумать, хе-хе-хе.

— Не хихикай, пожалуйста! Ну, хотя бы не так пакостливо.

— Гы-гы-гы, я просто представила его удивление, если б он узнал, бу-га-га-га!

Я отклеилась от стены и, нахмурившись, дернула себя за кончик наборной косы. Ладно, Риса, ну что ты, в ее возрасте это вполне естественно. Уж если в поле видимости нет ни одного юноши, почему бы не влюбиться в наставника.

Да, права Соши, мне эта новость определенно не понравилась.

Хотя, во всем есть свои плюсы. Например, то, что подобная привязанность спасет Ритиссу от пары-тройки совершенно недостойных интрижек. Уж лучше пусть она пострадает по взрослому, но достойному мужчине, который точно не воспринимает ее как способ поразвлечься и не испытывает денежного интереса к ее положению.

Стоит ли говорить, что в эту ночь здоровому сну не способствовала даже усталость. Я вернулась на вымытую совсем недавно кухню, нагрела воды, достала травяную настойку. Потом передумала, решила сварить горячего шоколада с коньяком — душа требовала утешения в виде вкусняшки.

А, собственно, чего заморачиваться? И голый коньяк зайдет. Как миленький.

Обжигающая жидкость прокатилась по горлу и горячей волной растеклась по внутренностям. Никогда не понимала смысла пить алкоголь для веселья, потому что вот лично на меня даже с одного бокала легкого вина (не говоря уже про более крепкие напитки) нападала сначала скука, потом апатия, а потом просто люто клонило в сон. Что, как вы понимаете, безудержным песням и пляскам на столе ну никак не способствовало.

В общем-то, я на удивление скучный собутыльник. Ни растормошить меня, ни на глупый спор развести, ни, в конечном итоге, подбить выскочить на мороз и станцевать стриптиз на обледенелой лавчонке под гогот таких же пьяных в дребадан подружек. И к купанию в отрицательные температуры я отношусь отрицательно, да еще и другим "веселиться" не позволяю.

Вот такая я ущербная, что любой алкоголь действует на меня исключительно как снотворное.

Не стал исключением и этот случай.

Зябко кутаясь в шаль, я добралась до постели, нырнула под шелковые простыни. Решила, что надо бы стянуть плед с кресла, а то что-то меня знобит, но рухнула в уютную темноту раньше, чем успела что-либо предпринять.

И вот там, в пряной и уютной темноте, меня ждали.

Два лепестка живого огня, ровными каплями зависшие над витыми свечами, не столько освещали, сколько оставляли простор для воображения. Неловкое движение, из-за которого столик на кривых ножках качнулся, и по изысканной обстановке будуара заплясали коварные тени, таинственным образом превращая пасторальный триптих, стопку вышитых подушек на восточной кушетке и растительный орнамент книжного столика в зловещее ведьминское логово.

А вот и хозяйка-ведьма.

Нет зачем так грубо? Прекрасная чародейка. Искусница.

Дама повела покатыми плечами и улыбнулась. Глаза, совершенно невозможные, нежные, темно-карие и глубокие, заискрились. То ли игривый свет свечей отразился в них, то ли отголоски внутреннего огня. Зовущий взгляд из-под полуприкрытых изогнутых ресниц, спавшая с плеча бретелька полупрозрачных кружев...

По путающимся и каким-то смазанным мыслям я поняла, что сплю.

То-то и оно, стала бы иначе я за руки держаться и в декольте заглядывать какой-то дамочке в интимной обстановке, да еще и наедине!

И ладно бы еще какой-нибудь мускулистый мужчинка мне в любви признавался и ложе лепестками осыпал, так нет же. Стало даже чуть-чуть обидно, но я вовремя вспомнила — во сне свои правила, кто их разберет.

Оставалось только расслабиться и наблюдать.

Происходило все как-то странно. Вот только мы — я и самая соблазнительная женщина в мире — сидели за столом, а тут уже стоим, полуобнявшись, и танцуем под переливчатый вокализ какого-то ретро-певца. Раз, и мы опять за столом, женщина смеется грудным смехом и что-то рассказывает, а я слежу за ней с замирающим сердцем. И точно уверена, что мы знакомы далеко не первый день, да и месяц, пожалуй, тоже не единственный. И было бы здорово вот так провести всю жизнь. Может, не все так страшно, как казалось? Конечно, она не знает обо мне ничего из того, что могло бы ее отвратить, что исказило бы прекрасные черты гримасой ненависти и страха, да и вряд ли узнает когда-нибудь. Но все же, какая это могла бы быть прекрасная мечта.

И тут же поверх накладывается вторая картинка — какой-то прием, золотистый свет торжественных светляков под потолком, множество людей в форме магкорпуса. И она. Ее представляет мне Дантоль, она приседает передо мной в старомодном реверансе. А я привычно протягиваю руку для мужского рукопожатия этому прекрасному видению, забывшись и засмотревшись, и замираю в оторопи и подступающей панике — всегда нужно действовать в соответствии с ожиданиями людей, а это, что это еще такое? Нельзя было расслабляться, ни в коем случае!

А ей все ни по чем. Она смеется и с удовольствием пожимает мою руку в ответ. И весь следующий вечер я слежу за ней, не глядя, слышу ее и улыбаюсь.

Опять все плывет, и мы уже оказываемся в спальне.

И дело, хочу я вам сказать, продвигается весьма шустро.

Эй-эй, Риса, полегче, — в некотором даже шоке заявляю я сама себе.

Эротические сны — это одно дело, но вот такое развитие событий меня крайне не устраивало. Или что это? Подсознание сообщало, что я слишком мужик, да? Много руковожу, принимаю решения, когда надо хлопать глазами и перекладывать свои проблемы на других?

Мда, нехорошо.

Тем временем, однако, страсти все разгораются. Одна моя рука зажимает тонкие женские запястья над головой, у изящно изогнутых прутьев кровати с пикообрзными колоннами, а вторая... хм, о как.

— Пожалуйста... — то ли стонет, то ли всхлипывает дамочка.

Аппетитная грудь вздымается, голова мечется из стороны в сторону, волосы рассыпались по подушкам.

— Пожалуйста, не заставляй меня...

Тут я замираю, закостенев.

На бледном лице красавицы горит румянец, губа закушена, глаза затуманены. В них дрожат слезы, которые раньше не были заметны. Длинные загнутые ресницы слиплись.

"Все так только потому, что этого хочешь ты, а обо мне ты подумал? Мерзавец, какой же ты урод, противно, просто противно, мерзко".

Я отстраняюсь так, что попадаю в зеркало трюмо напротив кровати, в котором отражается взъерошенное, бледное лицо. Не мое. Я даже не сразу узнаю, чье именно, такой шок, беспомощность и осознание на нем написаны.

Опускаю взгляд на распластанную подо мной женщину.

Но это уже не она. Та, предыдущая, успела куда-то деться, а на ее месте оказался кое-кто другой.

Все та же поза, синяки на руках, черно-багровые, с кровоподтеками. Вот только волосы, спутавшиеся клоком, уже не золотисто-блондинистые и красиво вьющиеся, а темно-русые, неразличимо темные в таком освещении. Плечи все в бледных веснушках, выпирают тонкие косточки ключицы, беззащитно откинутая шея, смуглая кожа, родинка слева над губой. В серых глазах страх и отвращение. И смотрят они на меня, не отрываясь, даже когда по щеке скатывается первая злая слезинка.

Мое собственное лицо, выражающее непередаваемую гамму смирения с неотвратимым, гордости, мольбы и отчаяния. И такое пафосное и страдающее, словно судьба мира предрешена. И над ней можно только горько порыдать в платочек.