— А если вам погодить? Я бы по округе сыновей послал. — Рихер говорил, но уже сам понимал, что питает пустые надежды. Не за кем было посылать.
— Никого ты не соберешь, — подтвердил Роберт. — Я двоих отпѓравляю к своему другу. Это далеко. Десять дней пути, или две седмицы, как получится. Погоди бояться, — остановил он вскинувшегося Рихера. — Бенедикт Критьенский тоже был другом покойному Филиппу. И гости незваные у него побывали; позорили окрестности, самого ранили. Понимаешь, что получается? Ваш край они прибрали к рукам. К сильным соседям не сунутся, вот и решили дотянутся до Критьена. Без помощи Бенедикта мы не обойдемся. Дорога туда длинная. Соль не совсем здоров. С ним мальчишка — тоже не защитник, да еще из чужих краев. Если отправишь с ними кого-нибудь из своих, я тебе такого никогда не забуду.
Рихер не торопился соглашаться. Лицо нахмурилось, в глазах проснулось недоверие.
— Мне бальи в Дье, — наконец проронил он, — тоже про южных соседей толковал.
— Он и меня описал как разбойника. Или забыл?
— Не забыл. Только ведь барон Критьенский прийти-то придет, а как уходить не захочет? Ты пойми, Филипп на меня надеялся, а получится, что я соседей на его земли приведу
Формально Рихер был прав. Да что там говорить, такая опасность существовала и в реальности. Раньше Роберт легко мог разрешить поѓдобную коллизию, дав слово графа Парижского. А сейчас?
— У тебя есть другие варианты? Допустим, не пошлю я людей за подмогой. Что если всех нас в Барне положат? Ты думаешь, у вас тут мир и благодать настанут? Ага — под рукой нелюдей!
Еще проще, думал Роберт, глядя в спину Рихеру, поехать в Барн хозяину усадьбы и сдать нас всех. И может стаѓться, мчит уже по зарастающему тракту к замку усердный слуга? Мысль не достойная славного рыцаря? Зато вполне соответствующая неким реалиям, в которые рыцарь поставлен.
То ли дело в потешном бою, на турнире... Герольды трубят, женщины визжат, собаки лают. Или ты его — тык, и он только ручками махнет. Или он — тебя. Наконечник копья мягкий, должно сильно не повезти, чтобы получить рану или вовсе погибнуть. Сам ты уже ручками в-в-в-верх, ножками туда же. Неприятно конечно, кто спорит, зато сердобольная дама оботрет твое не вспотевшее лицо своим шарфом. Господь Всемогущий! Как же все это было давно! Сейчас с трудом верилось, насколько тот Роберт серьезно ко всему этому относился.
Не доходя до порога дома, Рихер обернулся:
— Небось, думаешь, в Барн уже человек с докладом скачет?
— Была такая мысль.
— То-то чую, у меня ветер по лопаткам гуляет.
— Не дождешься.
— И то — ладно, — облегченно выдохнул Рихер.
Роберт вспомнил свой первый разговор с Тафларом: 'Если бы ты согласился сразу', сказал ему тогда араб, 'Я б не поверил'.
Вечером на закате, когда красным залило половину небокрая, Рихер отозвал в сторону Роберта:
— С вами Мартин пойдет. Он хоть и молодой, все дорожки тут знает. В Дье не заходите, ни к чему такой крюк делать. Тут до Пустоши тихая тропка есть. Я так понял, товарищ твой болящий леса не знает?
— Он много путешествовал, но с настоящим местным охотником конечно не сравнится.
— Вот и ладно, — как давеча приговорил Рихер, — Мартин дорогу покажет. Только молодой он, горячий, с благородными господами никогда не знался. Вдруг рыцарь твой осерчает на что... ты уж попроси не губить парня.
— Во-первых, Соль человек умный и добрый, во-вторых, у него обет: первым не нападать, и не... убивать.
— Это в наше-то лихое время, такие обеты давать?! Как же его угораздило? По мне бы, пошел к епископу, пусть епитимью наложит, но от слова освободит.
— Ему даже Папа отпущение дать не может.
— Вот это — да! Во, попал рыцарь! Теперь до смерти маяться будет.
— Он привык. Мы, его друзья, тоже. Так что, твоему сыну с этой стороны ничего не угрожает.
В вязкой предрассветной измороси маленький отряд миновал ворота. Хорошо смазанные петли не скрипнули.
Вывели лошадей. Ворота закѓрылись, отсекая от человеческого тепла. Сырой холод начал заползать в рукава и за ворот. Металл знобил кожу.
Рихер вел в поводу коней. Отряд спустился в ложбинку, затем по насыпи втянулся на светлеющую ленту дороги. Повторяя неровности и складки земли, она сбегала в низины и поднималась на пологие, заросшие лесом холмы. Туман плескался в оврагах ведьминым варевом.
— Стал быть, расстаемся, — Рихер обернулся. — Вам, господин Соль, — вниз. До рассвета пойдете по дороге, дальше Мартин поведет. Ну, а вам мессир — туда.
Роберт в последний раз придирчиво осмотрел троицу уходящую в Критьен. Даже у худого, нескладного Дени, сегодня ничего не болтаѓлось и не отваливалось. Кольчуга и сапоги, снятые с убитого разѓбойника, сидели ладно. На поясе пажа Роберт разглядел узкий короткий клинок в ножнах и хмыкнул. Кто-то из товарищей снарядил мальчишку в дорогу своим оружием. Соль смотрел на свои руки лежащие на высоѓкой луке седла. Глаз не поднимал. За его спиной нервно переѓбирал лапами Дар.
Роберту, в который уже раз идея, использовать ловчего сокола вместо почтового голубя, показалась неимоверно глупой. Но менять что-либо было поздно. Вполне могло статься, что он никогда больше не увидит этих двоих и загадочной пестрой птицы, будто по Высшей воле посланной ему в тяжелую минуту. Захотелось прикосѓнуться к ней. Не стал. Заволнуется еще больше.
— Соль, мы все обсудили. Ваше дело дойти живыми. Предупреди Беѓнедикта, а там уже действуй по обстановке. — Дени!
Мальчишка замер, не донеся ногу до стремени.
— Сними пояс с ножнами.
За спиной послышалось бурчание Гарета. Слов не разобѓрать, но по тону ясно — старик не одобрил такой строгости. Трясущейся рукой, подросток протянул тяжелый, набранный из стальных блях пояс, командиру.
— Марк, прочти молитву, только короткую.
Бывший послушник, еще не понимая в чем дело, выдвинулся вперед и скороговоркой забормотал на алтыни. С последним аминь Роберт шагнул к Дени, обхватил худую талию руками и застегнул — опоясал — шиѓрокую перевязь.
— Теперь ты оруженосец. Надеюсь, ты будешь достоин такого звания.
Оторопевший было Дени, как когда-то рухнул на колени. В темноте влажно блеснули глаза.
— Мессир!
— Ладно, вставай.
Вместо ритуального удара по плечу Роберт звонко щелкнул по налобнику шлема. За спиной облегченно рассмеялись.
Маленькая кавалькада канула в низинном тумане. Тоѓпот лошадей мгновенно оборвался, будто съеденный ленивым белым звеѓрем, шевелившимся в распадке. Оставшиеся рассаживались на коней молча. Звякало железо. Тихо всхрапывали животные.
— Прощай, Рихер. Если до холодов от нас не будет вестей, сам расѓсудишь, как быть.
— Прощай, Робертин. Спаси тебя Христос.
И — вверх, вверх по кочковатой, извилистой, белесой дороге.
Просто, еще одна дорога. Сколько их пройдено? Что было в конце тех дорог? Иногда удача, иногда почти смерть, иногда вера или любовь, но всегда — новая дорога.
ALLIOS
— Алла-а-а. — голос муэдзина долетал даже сюда, за толстые стены Тафларова дома. Все правоверные, расѓстелив свои коврики, вставали лицом к востоку. Время молитвы — самое тихое во дворце. Женщины помалкивают, мужчины сосредоточено кладут поклоны. Даже ветерок как будто затихает, не так резво скачет по верхушкам магнолий.
Роберт устроился на сквознячке под аркой, увитой вечно цвеѓтущей лианой. Он уже давно облюбовал это тихое место. Только Тафлар мог нарушить здесь его уединение, остальные, толи сами, толи, что вероятнее, по распоряжению хозяина старались не беспокоить франка, когда он уходил сюда. 'К крокодилам' — ругался Джамал.
Гигантские рептилии плескались совсем рядом. От уединенной арки их отделял каменный парапет да решетка идущая поверху. До Роберта изредка доносился скрежет-рев. Странно-жуткая, чуждая жизнь крокодильего племени шла своим чередом.
Огромная голова — ноздѓри торчком — застыла на середине пруда, за ней — коричневый, иззубренный, будто вырубленный из подгнившего дерева, хребет. Глаза прикрыты. Дремлет? Скорее прикидывается. На почтительном отдалении по поверхности зеленой воды, скользят родственники поменьше. И уже совсем с краю, на мелководье, барахтается, покусывая друг друга, зеленая мелкота.
Один отскочил от компании недомерков, устроивших в ямке подобие кипящего котла. В запале юный левиафанчик не сообразил, в какую сторону прыгает. Гигантский болотный монсеньер стремительно метнулся к нарушителю границы, сундучно хлопнули челюсти, и тело зеленого недоѓмерка, подскочив над водой, плюхнулось в тину у самого берега, обдав, наблюдающих за экзекуцией товарищей, тучей брызг. Даже до Роберта доѓлетело. Тело молодого крокодила, дернувшись пару раз, начало уходить под воду. На поверхности остались только насторожено торѓчащие ноздри.
Как ни печально, а мы, люди недалеко отстали от сих омерзиѓтельных тварей, — подумал Роберт. Хотя, что значит отстали? По части подѓлости, жестокости и расправы над ближним своим мы, пожалуй, обогнали всех бегающих, летающих и ползающих. В родном франкском болоте такой монстр не ограничится тычком в бок — постарается сожрать.
Тихий шорох за спиной отвлек от созерцания прудовых страстей. Свиток из жесткого пергамента с длинным витым шнурком покатился по мраморной лавке, побрякивая и царапая камень. Нa кончике шнурка мотался кусок сломанной пеѓчати.
Сир Филипп, наконец-то, прислал своему подданному уведомление об условиях выкупа.
Показалось: на скамье возится кусачая тварь с иззубренным телом и длинной хищной мордой. Невелика, конечно, но укус смертелен.
Роберт усмехнулся. В тишине и покое лениѓвого существования, он, рыцарь, быстро научился размышлениям и образным сравнениям. Куда проще было раньше — без страха и упрека, без философии.
Он поднял свиток. По глазам в который раз хлестнули строчки, каллиграфически исполненные придворным писцом:
'Рыцарю Роберту из рода Робертинов! Посылаю тебе выкуп в двадцать марок золотом. Но выкуп тот будет внесен при условии, что ты откажешься от своего титула и дашь слово не посягать на преѓемника твоего, нынешнего графа Парижского, который, приняв разоренные тобой земли, навел порядок в ранее подвластном тебе лене. Он получил графство по закону! через год и один день после вести о твоей смерти, принесенной очевидцами, и подтвержденѓной нашим братом Большим Гуго. Если же ты откажешься поставить свое имя в знак согласия с Нашей волей в конце сего документа — выкуп не будет внесен, и ты навечно останешься в сарацинской земле в услужении у неверных; и на тебя падет проклятие твоих близких. Если же ты подпишешь документ, повелеваю по возвращении во Франкское королевство, прямым путем, никуда не сворачивая, прибыть в Наш замок в Париже, где Мы и определим тебе место.
Король франков Филипп I Капетинг'
Роберт так глубоко задумался, что не заметил, как от дворца в сторону заводи быстро прошел Тафлар, оторвался от своих мыслей только, когда грузные шаги раздались за спиной.
— Джамал предложил поискать тебя в компании крокодилов.
— И ты спешишь убедиться, что я только любуюсь ими, а не полез в пруд, чтобы свести знакомство поближе?
— С тебя, сумасшедшего станется.
— Убедился? Твари живы, я — тоже. Хотя мысль, свернуть шеи паре-тройке, приходила.
— Когда возникает опасность, они могут объединяться.
— Вce, как у людей.
— К чему это ты?
Вместо ответа Роберт указал на свиток.
— Послание от твоего султана? Я понимаю, ты расстроен, но, покидая дом, разве ты не думал, что на брошенную без присмотра собственность, тут же падет чей-нибудь вожделенный взгляд?
— Перед походом Папа гарантировал сохранность всего, что мы оставляем.
— Ваш верховный имам?
— Можно и так сказать.
— Он способен приказать королю?
— Приказать? Нет. Может пригрозить отлучением. Для нашего случая это не годится. Филипп и так отлучен от церкви. И поверь, от интердикта ему ни жарко, ни холодно. А потом, никакое отлучение не остановило бы моего сюзерена, когда речь зашла о целом графстве. Он всегда боялся нашего влияния. Еще его мать — хитрая и алчная королева Анна — приложила немало сил, чтобы нас ослабить. Филипп достойный ее приемник.
— А если ты, поставив подпись, не вернешься? Земля велика...
— Тафлар, когда-то ты как младенца спеленал меня моим собстѓвенным словом. Я не обманул тебя, иноверца. Неужели ты думаешь, я нарушу слово, данное королю?
— Даже если тебя вынудили?
— Даже так!
— Но это, как бы сказать... — Тафлар запнулся, подбирая слова, — Не гибко. С подлецом надо бороться его оружием — хитростью.
— Нe могу, хотя бы потому, что тогда сам уподоблюсь подлецу.
— Редко бывает, чтобы мирно паслись газели, и львы возлежали рядом, не посягая.
— Волки сыты и овцы целы? Да так не бывает.
— Ты решил или еще нет?
Что-то в голосе Тафлара зацепило. Неужели ученый араб волнуется? Да — нет. Показалось. Кто для него Роберт? Дикий франк, волею случая занесенный в его дом, правда, оказавший в трудную минуту услугу. Ну и что? Или абд Гасан надеется, что поставленный в безвыходное положение, граф парижский примет, наконец, то к чему его мягко и нена-вязчиво подталкивали все эти годы?
Роберт посмотрел в лицо Тафлара и вдруг остро почувствовал, что уже принял решение, которое отсечет его от человека чужого по языку и вере, но ставшего близким как старый испытанный друг. Впрочем — никаких колебаний, только сожаление, что в этой жизни нельзя объединить несоединимое.
— Решил... и, наверное, сразу. Но жую и пережевываю свое решение второй день.
— Не сожалея?
— Не стану кривить душой, мне жаль.
Не роскоши и комфорта дворца, не жаркого изобильного края, жаль, что навсегда останется в прошлом, мудрый, благородный и добрый человек. Жаль что стена, разделяющая их — прочнее гранита. Роберту ее не разрушить. Да и вряд ли когда-нибудь их народы пе-решагнут гигантское препятствие называемое верой.
Религия — не Бог. Религия — то, как люди Его понимают, как представляют, как видят. Или — себя в Нем? Только-то! По большому счету — предрассудок, возведенный в догму.
Прошлой осенью они поднимались вверх по Нилу на плосѓкой тридцативесельной фелухе. Тафлар абд Гасан отправился навестить свои владения в окрестностях Луксора. Монотонное медленное продвижение против течения, однообѓразный пейзаж по обоим берегам, мерный плеск весел — такую тоску можно было разогнать только беседой.
Разговор, как часто между ними бывало, порхал с одного предмета на другой. Поминая посещение пирамид, Тафлар попенял Роберту, как тот непочтительно отозвался о богах, канувших в бездну вреѓмен и не переживших каменных исполинов.
— Еще совсем недавно, лет сто назад, — тонко улыбаясь, поведал Тафлар, — у нас наблюдалась большая веротерпимость. Праѓвоверные мирно уживались с язычниками, иудеями и христианами. Каждый мог творить свою молитву. Заплати джизию и кланяйся хоть собственѓному верблюду.
— Джизия — налог на совесть?
— На свободу выбора, если хочешь. Продолжу. В последнее столетие все обосѓтрилось, в том числе и религиозный фанатизм. По мне — все равно, какой веры придерживается человек, если он не посягает на мою жизнь, свободу и собственность. Но сейчас многие думают иначе. Такие никогда не поймут и не одобрят твоего вольного отношения к Небесам. Причем, насколько я разбираюсь в человеческой породе, наши высокоученые имамы в своѓем неприятии объединятся со своими злейшими врагами — христиансѓкими клириками.
