"Монах.Шанти"

На родину?! Вот хохма! Я что, считаю родиной Балрон? А почему нет...там могилы моих любимых женщин. Что меня удержало бы на Земле? Я там никому не нужен, кроме своих врагов, желающих всадить мне пулю в лоб. А тут... тут у меня друзья враги, любовь — все, что нужно мужчине для счастливой жизни! Да, этот мир незаметно стал моим домом, и другого ничего я не хочу'.

— ...эй, ты чего там, уснул?! — ворвался в голову голос Урхарда — мы уже подъезжаем! Быстро бегают эти гологрудые! Рожи-то не строй, красавица! Грудь у тебя — что надо! Так что я тебя, получается, похвалил! Фу, грубая какая! Ты и когда человеком была, точно была такой же грубой. Расскажи, как ты стала Слугой Хозяина? Ну расскажи, что ли? Или ты не помнишь ничего?

— А ты-то помнишь? — усмехнулась кентаврица — ты ведь тоже Слуга, только еще не преобразившийся. Вот станешь слугой — и расскажешь. Сам себе.

— Злая ты! — фыркнул Урхард, физиономия которого, лишенная бороды, не могла скрыть удовлетворения самим собой и всей жизнью — я может и не стану Слугой. По крайней мере не таким, как ты, точно. А зимой ты не замерзнешь — голая?

— Зимой я спать буду — тоже фыркнула кентаврица — а может Хозяин нас оденет. Отнимет у тебя деньги и купит нам по теплой шубе.

— Шутку оценил — довольно кивнул Урхард — Андрус...хмм...Андрей — глянь, нас целая толпа встречает! Чего это они там выстроились? У околицы? Завал устроили из камней! Раньше такого не было! Вот что, милая, стой здесь. Дальше не езди. Не приведи боги воткнут тебе стрелу в сиську — а они у тебя классные! Но у моей жены лучше, точно.

— Не верю — довольно фыркнула кентаврица и остановилась, как вкопанная. Купец едва не перекувыркнулся через голову, выругался, и под ее насмешливым взглядом спрыгнул на землю. Снял переметные сумы, бросил на землю, расстегнул ремни седла и тоже бросил его на землю. Потом ласково погладил кентаврицу по спине, довольно кивнул:

— Красавица. Интересно, ты можешь рожать детей?

— Я за тебя замуж не пойду, толстый старикашка! — фыркнула кентаврица и сорвавшись с места исчезла за Деревом, задорно хохоча. Той, кого превратили в четырехногое орудие убийства, во время мутации было всего шестнадцать лет. Само собой, все, кому больше тридцати лет ей казались толстыми старикашками.

'И ей всегда будет шестнадцать лет' — подумалось Андрею, стаскивающему со своего кентавра сумы и седло. У него защемило сердце — вроде все понятно, Лес защищается, но отношение к людям, как к скоту...нет, он никогда не понимал фашизма. И не принимал его. Его деды воевали против фашизма, за то, чтобы людей не считали скотом. Никогда. Во все времена. Навечно.

— Ну что, я пока один схожу, поговорю с ними? — спросил Урхард, став серьезным, как никогда — как бы нам не навтыкали стрел в брюхо, тебе не кажется? Особенно тебе.

— Замучаются втыкать — жестко заметил Андрей — а если что-то сделали с Беатой и Аданой — пусть берегутся. Убью. Вместе идем.

— Убьешь — кивнул Урхард — если успеешь до меня. Вместе — так вместе. Пошли!

Мужчины вздохнули, и пружинистым шагом пошли вперед, к деревне. Что будет — они не знали. Но как помнил Андрей, где-то прочитал: 'Если не знаешь, что делать — делай шаг вперед'.

Глава 11

— Стой! Ни шагу вперед! Стрелять будем! — голос старосты дрогнул, но руки на мощном, двойного изгиба луке не дрожали. Он с юности славился умением попасть стрелой уску в глаз на расстоянии ста шагов. И Урхард это знал.

— Стой, Андрей! Этот придурок очень ловко пускает стрелы, ну его к демонам. Отсюда поговорим.

— Отсюда, так отсюда — равнодушно согласился Андрей, занятый своими мыслями. И честно сказать — в мыслях у него был полный сумбур. Больше всего ему хотелось просто развернуться и уйти отсюда — туда, где шумит море, туда, где можно сесть на корабль и отправиться в Балрон. Там друзья, там Шанти, там дети. Там вся жизнь. Что он для этих людей, живущих в живом лесу, зачем он тут? Это не его жизнь. Если бы не Беата...но мы в ответе за тех, кого приручили. И с этим ничего не поделаешь. Ни в каком мире.

— ...ты держал в своем доме тварь! Ты убил односельчан! Мы знаем, мы смотрели следы! Мы изгоняем тебя из нашего села! — голос старосты окреп, и стал таким гулким и пафосным, как звон колокола, плачущего нда усопшими. Урхарда приговорили — все, решено, обратно дороги нет.

— А как же моя жена? Моя дочь? — спокойно спросил Урхард — выдайте нам их.

— Твоя жена, и твоя дочь обращены в рабство, и будут проданы, или отданы в возмещение нанесенного тобой ущерба! Так постановил совет деревни!

— Я с этими людьми прожил двадцать лет... — с горечью бросил Урхард — Андрей, ты представляешь? Двадцать лет! Я гулял на их свадьбах, хоронил их умерших родственников, здоровался, смеялся их шуткам как они моим. Они праздновали рождение моей Беатки. И теперь — посмотри на них! Будто и не было этих двадцати лет!

— Если кто-то из вас хоть пальцем тронул мою жену, мою дочь — проревел Урхард, поудобнее перехватывая меч — я отрублю ему руки, ноги, но он будет жить еще долго-долго. Я позабочусь об этом. Ты слышал, староста? Ты ответишь за все!

Андрей стоял расслабленный, как будто его все это не касалось и смотрел по сторонам, любуясь синим небом, которое бороздили редкие облачка, высоченны

По требованию издательства часть текста удалена.