А отец кивнул, вздохнул судорожно и... рухнул на пол, как подкошенный. Прямо в осколки.
И вот тут начались настоящая суматоха и паника.
— Госссподи, Крист! Леш, чего стоишь?! Крист!
— Отец!
— Ян, прекращай! Всего лишь обморок, похоже... Кто у нас тут братишка милосердия? Давай-давай, шуруй на кухню за нашатырем... И полотенце захвати влажное! И тазик с водой, наверно! Да, кажется, так....
Ян, со сна плохо соображающий, так торопился и так нервничал, что расколотил бутылку кондитерского рома, спиртной дух пополз по квартире, вызывая с перепугу тошноту. Убирать за собой было некогда.
— Янось, ну где ты там?!
Нашатырь нашелся тогда уже, когда Ян и не надеялся его отыскать. Полотенце намочил, вспомнил, что вода в тазике должна быть горячей...
Отец лежал уже на диване, бледный, осунувшийся и какой-то сломленный, что ли. У никогда особой нежности к отцу не испытывавшего Яна защемило сердце. Гнес стояла, прижав ладонь к губам в полном, кажется, оцепенении, Лех сидел рядом с отцом и, взяв того за руку, отсчитывал пульс. Похоже, он единственный остался абсолютно спокоен. Ян братской выдержке позавидовал.
— Ну наконец-то! Ян, тебя только за смертью... Пульс вроде нормальный. Почти как у меня. Впрочем, не знаю, я не врач. Сердце бьется, и ладно. Давай сюда нашатырь.
Обломанная ампула эффект возымела моментальный: отец вздрогнул всем телом, широко распахнул глаза и подскочил, недоуменно озираясь. Хрипло поинтересовался:
— Обморок?
— Да, — к Гнес, очевидно, возвратился дар речи. — Что случилось? Ты ранен?
— Нет, порядок. Просто устал. Меня отправили отдохнуть пару дней. Потом возвращаюсь.
— Что-то серьезное? — по тому, как напряглась тётя, Ян понял, что она по-прежнему дико напугана.
Отец прилег обратно и прикрыл глаза.
— Серьезное. Но вас затронуть не должно. Идите спать, завтра расскажу.
— А ты как же?
— Очень устал. Посплю здесь. Иди спать, Гнес. Ян, Лех, идите...
— Но...
— Гнес. Я тебя прошу.
Гнес поджала губы, кивнула:
— Идите, мальчики. Вам завтра рано вставать.
О чем-то они там говорили, кажется, еще минуты три... А потом отец, наверно, просто вырубился на полуслове. Когда Ян уходил в школу, отец так и спал на диване в гостиной. И не мешали ему ни утренний свет, ни уличные шумы, ни топот суетящихся родственников. Выглядел он, слава Свету, уже не таким измученным, как ночью, и умирать, вроде не собирался... Но Ян пронервничал всю ночь, старательно вглядываясь в ночной фон дома — не поменялся ли он, не стало ли отцу хуже? Не выспался. И еще ждал тех новостей, которые обещал рассказать отец.
Поэтому после лицея в парке гулять не стал. Лех по своим таинственным делам тоже не смотался, а Гнес, кажется, в магазин сегодня вообще не ходила.
— ... Кризис... Политический, экономический, какой хотите... — отец проснулся к вечеру, похлебал сваренного Агнессой бульона, от еды посерьезней отказался. Ян отца понимал, по себе знал, как это бывает: перенапряжешься, а потом сутками валяешься без сил, кусок в горло не лезет. — Началось всё, как всегда, с Пакистана. Они там самые голодные и самые разнесчастные, поэтому выделите-ка им дополнительные полномочия. Сначала местные Координаторы попросили, потом подземковцы. Естественно, им отказали, это нарушение Хартии. Тогда внизу началась бойня. Господа принялись заново делить зоны влияния, выяснять отношения, мстить... Мы не вмешивались, пока они не впутали в это дело простецов. Пакистан, Вьетнам и Индия. Полторы тысячи человек.
— Как?! Это же уже... война... настоящая... — Гнес побледнела. Очень нервная, слишком впечатлительная. Эмоции так и хлещут через край — даже дома не опустишь барьера. Госсссподи, как устаешь!
— Зомбирование. Пси-часть. В основном бедняки, исчезновения или странного поведения которых всё равно никто не замечал. Они же там живут... отбросы... грязь. Дрянь. В таком дерьме живут, Свет побери... Вшивые страны, вшивые людишки... Нет, никто не замечал и не заметил бы, хоть их три тысячи загреби. Пока они по ошибке не зацапали сына одного политика... что ли...
— Но зачем?
— Выход на поверхность, так сказать. Одна из группировок... Черные кинжалы... план весьма недурственный... Потеснить криминалитет, мелкую легальную торговлю, занять освободившиеся ниши, обустроить жизнь среди простецов. Потом, видимо, внедриться в политические структуры, создать свое автономное княжество... Приблизительно так. Местные Координаторы не сумели взять ситуацию под контроль. А потом их просто... вырезали... убили... в одну ночь... — отцовский голос дрогнул. Ян, до того сидевший молча, вперив взгляд в пол, поднял глаза — в отцовской ауре бушевал шторм. Поверху — воспаленная краснота вперемешку с присохшим уже коричневым. Тоска, горечь, гнев, страх, боль... Но только миг — и всё, схлынуло. Снова — холод и покой. Как в морге. По ауре — кромочка изморози. Ох. Фантомный холодок мурашками побежал по плечам. Умеет же... на самом деле. Не прячется. Он такой... холодный. Как льдина... или ящер. — Мы узнали слишком поздно. Так что война. Сейчас уже — Лаос, Камбоджа, Вьетнам, Корея, мусульманские районы Индии.
— Ты оттуда сейчас? — спрашивала только Гнес. Лех сидел с видом равнодушным и холодным, не хуже отца. У них, конечно, взаимная неприязнь. Но, видит Свет — похожи. Даже мимикой. Яну вон говорят, что он вылитая мать. Лех — отец сколькими-то десятками лет моложе.
— Да.
— Трудно?
— Терпимо. Но нас очень мало. Моего Координатора убили. Его первого секретаря тоже. Остался один я. Очень нас мало...Я вот, собственно, зачем пришел... Меня в ближайшее время поставят Координатором одного из районов. С принятием окончательного сана. Ситуация чрезвычайная.
— Понятно, — похоже. Гнес знает что-то, чего не знает пока Ян. Что-то неприятное. Так сух и бесцветен ее голос. — Опекунство оформите целиком на меня?
— Ты против?
— Как-будто что-то изменится.
— Ну, собственно... Вот. Мальчики, Семинария вас по-прежнему ждет и примет с радостью. Обоих. Я договорился, чтобы вас не разделяли. Вы нужны Свету. Нужны Балансу... Очень нужны... Оба...
Глухо, мягко стукнуло в висках.... Ян вдруг явственно припомнил и понял — Клятва! Отец имеет ввиду Клятву. Дали Силы, а теперь призывают отдать долг... как-то так... "Клянусь всегда..." Яну было-то всего семь лет! Слова запомнились плохо, только общий настрой, восторг и еще что-то, от чего до сих пор сладко ойкало в груди.
/... Обряд принятия Силы — это почти как день рождения, только лучше. Так объяснила мама. В тот день Ян должен получить все свои Силы и красивый рисунок на плечо, совсем как у мамы, тети Гнес и Лешека. Лешка говорил, что это называет татуировка. В энциклопедии про разные народы и обычаи было про такие рисунки. Ян, разумеется, тоже хотел татуировку — она означает, что Ян почти взрослый, может плести заклинания и придумывать составы, и сам "прыгать". Его смущало только одно — для татуировок колют иголками. Ещё и Лешек ничего не рассказывает, смеется и обзывается зайцем.
Так что двадцать девятого июня две тысячи пятнадцатого года в восемь часов утра умытый, причесанный, в белой выглаженной рубашке Ян сидел в гостиной и тревожно поглядывал на часы — через пять минут должна появиться мама, ее ради такого случая отпустили с работы. Тетя Гнес, вся таинственная, чем-то гремит за закрытыми дверями на кухню. Разумеется, готовит именинный пирог, ведь вечером будут гости. Лех еще спит, соня.
А Ян очень боялся, что мама опоздает и не отведет на Обряд. Но мама пришла в последнюю минуту, чмокнула в щеку, поздравила с днем рождения и поправила воротничок. Заставила повторить Клятву Баланса и ответы на вопросы обряда.
И отвела... куда-то. Просторно, светло, прохладно и ... неприятно. Все какое-то ненастоящее — кремово-бежевые плитки пола, стены в белизне и позолоте, высокий потолок в цветочном рисунке. Такие пространства Яну были в новинку, он растерялся. Хоть и красиво. Но мама мягко подтолкнула, принуждая не останавливаться, идти вперед. Тогда Ян осмелился взглянуть туда, куда его толкают — несколько фигур в белом, снежном-снежном, на том конце зала, лиц странным образом не разглядеть — смотришь, видишь, а отведешь взгляд и тут же забываешь...
— Янош Валеры Горецки? — спросил кто-то женским голосом. Мама вторично легонько подтолкнула. Ян послушно сделал еще шаг и кивнул, старательно, четко проговорил:
— Да.
— Сегодня тебе исполнилось семь лет?
— Да.
— Семь лет — это возраст принятия Силы. Готов ли ты? — это уже другой голос, низкий.
— Да. — Вопросы Яну уже были знакомы, мама их проговаривала, и мальчик почувствовал себя немного уверенней.
— Достаточно ли ты взрослый для этого? Готов ли чтить Хартию, всегда служить Свету, что бы не случилось, никогда не направлять свои Силы во зло, верить в торжество Баланса? — это женский голос. На тетю Гнес похоже.
— Да.
— И не убоишься Тьмы, боли и ненависти? Не пожалеешь жизни на благо Баланса?
— Нет.
— Поклянись.
— Клянусь... — та же мягкая поддержка маминых рук помогает вспомнить вылетевшие было из головы слова Клятвы. — ...жизнью, честью и бессмертной душой любить Свет больше чего бы то ни было, отдать Ему всего себя без остатка. В счастье и радости, в горе и печали, в здоровье и благополучии, в болезни и страхе, наедине так же, как и прилюдно — не отступаться от Света, знать Баланс тверже, чем имя матери, вставать в Свете, жить по Свету и ложиться со Светом в сердце. Отдать себя, не убоявшись боли и лишений, общему Благу, презреть Тьму и искушения её — клянусь. — Дальше и до конца пошло легко, как стишок к Рождеству. Выразительно и старательно. В общем, Ян и не очень-то понимал, в чем клянется. Но вот слова ему нравились.
— Янош из рода Горецки, принес ли ты клятву добровольно, без принуждения и заблуждения? Понимаешь ли, что Свету в любой момент может потребоваться твоя жизнь?
— Да. — Так учила мама...
— Отдашь ли ты ее с радостью, безропотно и легко?
— Да. — Мама говорила, что в основном нужно отвечать "да" и всего один раз — "нет". Один раз уже был.
— И в последний раз: готов ли принять свою Силу?
И тут стало страшно. Потому что спросили... страшным таким голосом. Но мама говорила всего один раз ответить "нет", поэтому пришлось, хотя Ян уже и не знал, нужны ему эти Силы и татуировка, или лучше без них.
— Да, — а мамины руки ушли, оставили одного. Совсем плохо.
— ТАК ПРИМИ ЖЕ ЕЁ! — прогрохотало над головой.
И тут же началось нечто невообразимое — заволокло влажным, холодным туманом, ослепительно вспыхнуло, а в голове взорвался фейерверк цветов, запахов, вкусов и звуков. Розовые плитки пола накренились и уронили на твердое. Листва на потолке зашелестела рисованными листьями, запели птицами высокие щебечущие голоса, Ян никак не мог понять — больно ему или приятно, он терялся в сумятице впечатлений. Он тонул, захлебывался и терял связь с настоящим, он пытался сопротивляться, но никак не выходило и схватиться было не за что — мамины руки ведь ушли. Ян просил, чтобы прекратилось, потому что он совсем ничего не мог понять. Но не прекращалось. Тогда он заплакал.
Потом ощущений — через целую вечность — стало меньше, но все равно много: сладкое во рту, птичий щебет в голове, чередование черных и белых пятен перед глазами. И стало то страшно и нервно, то грустно и снисходительно, то недоуменно и растерянно, и то и вовсе раздражение напополам с испугом. И все это чужое, кого-то другого, этих других было много и они все лезли в голову со своими проблемами, усталостью, воодушевлением, восторгами, болью, злостью, состраданием... Ян опять потерялся напрочь. И закричал бы, но никак не выходило.
Через сколько-то времени прошло и это, осталось — сонно и покойно. Хорошо....
Ян понял, что лежит в постели, укрытый одеялом до самого подбородка, и зудит плечо. И разговаривают рядом. Мама, папа и еще кто-то незнакомый. Но открыть глаза и узнать, кто это, было лень. Да Яну и не хотелось — после той свистопляски вообще ничего не хотелось, чужие слова текли и журчали, против воли откладываясь в сознании.
— ... Видите ли, мы не знали, что ребенок пси-эм-маг. Такое вообще до принятия Силы очень сложно отследить, разве что по поведению — особая чуткость к чужим эмоциям, перепады настроения, частые головные боли?
— Чуткость и головные боли... — мама чем-то расстроена.
— Ну, видите, мы не знали. А с пси-эмами всегда сложности. Их реакцию на получение Силы предсказать невозможно. Некоторые спокойно переносят, некоторые — вот так. Зависит от мощности способностей. А он очень сильный — кажется, кроме всех присутствующих еще и верхние этажи "прочитал". А это человек двести. Естественно, выложился. Ничего, детская психика очень гибкая, ему только отдохнуть. Через пару дней навестите меня, я хотел бы проверить реакции.
— Хорошо. Значит, ничего страшного? Все в порядке? — мама не верит и боится чего-то. И еще устала и хочет домой. Совсем как Ян.
— Да, вполне.
— Спасибо вам, отец... — это папа. Он не устал и не волнуется, а сердится.
— Не стоит благодарностей. Интересный малыш. Обязательно приведите его ко мне, Кристиан. С его уровнем, думаю, будет при Координаторской служить, чем Свет не шутит...
Тот незнакомый ушел, а мама с папой остались.
— Черт возьми, Прис, что опять? — папа сказал почти спокойно, но внутри сильно разозлился, как тогда, когда Ян разбил папин шарик стеклянный.
— Ян пси-эм, вот и все. И тише, ты его разбудишь. Кажется, придется отменить праздник.... Жаль огорчать, конечно.
— Ну почему с ним вечно все не слава богу?! Я понять не могу! Из-за какого-то обряда принятия Силы переполошить весь малый Совет! — засвистел папа. Открывать глаза по-прежнему было лень. — То ли дело Лех... И... не было у нас пси-эмов в роду!
Да, и папа всегда сравнивал с Лехом, потому что Лех ему казался более послушным. На самом деле Лех просто притворяться умеет лучше, вот его и ругают реже... Несправедливо.
— Крист, тише! Ян, конечно, доставляет хлопот, но не больше, чем Лешка или какой другой малыш. И вообще, не кажется ли тебе, что ты к нему просто придираешься?
— У Леха...
— Лех старше, а Ян — умный, послушный и способный мальчик. Вон, даже Координатор сказал. А ты совсем не уделяешь ему внимания. — Мама всегда добрая и всегда терпеливая. Странно, что сейчас она тоже злится. Не так сильно, как папа, но злится.
— Я бы очень хотел, поверь, но...Ох, работа.
— И сыновья. У нас обоих и работа, и сыновья. Ты же видишь, одна я не справляюсь. — У мамы напополам злости и усталости. И еще обида.
— А я еще тогда говорил — на двух детей времени у меня не хватит. Свет, мы и с одним-то еле справлялись. А тут еще твои просроченные таблетки. Внимательней нужно было быть. — И вроде спокойный голос, но неприятно так. Папа... Ну почему он злится? Ну не делал Ян ничего плохого! И никакие папины вещи не трогал!
— Тише. Ян спит. И Ян — нечто большее, чем просроченная таблетка. Я счастлива, что он у меня есть, а вот ты ведешь себя по-свински! Самому не противно? — Ян не любил, когда кто-то ссорился. От этого болела голова. И вот сейчас как раз... — Подумаешь, от работы оторвали! Раз в год можно и оторваться! Заглянуть на день рождения к сыну! А ты... смотреть тошно!
