| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я тоже хочу послушать, Шур.
— Хочуха тоже баба и тоже паскудная. Никогда не иди у нее на поводу. Футбол для тебя любимая забава. Просто развлечение. Очередное искушение. Но ты же помнишь свою Цель? Этот час, ты можешь потратить с куда большей пользой. Идем в буфет?
— Идем, Шура. Сева, выслушай пожалуйста Пеле очень внимательно. Внимательнее, чем меня...
* * *
7 сентября 1953 года. Калифорния, Сакраменто, Сваллоус Нест Кантри Клаб
Майкл ОЛири проводил взглядом летящий мячик и усмехнулся, эту лунку он тоже будет проходить ударов за десять. В гольф Майкл играл второй раз в жизни. Впервые он это проделал позавчера, получив от президента Калифорнии приглашение на эту партию. За один урок, ОЛири научился вполне похоже имитировать 'свинг' и пользоваться двумя клюшками. Не удивительно, что к пятой лунке он подошел с результатом пар плюс тридцать один. Впрочем, выиграть у президента Эрла Уоррена именно в гольф он и не планировал. После того, как 'Дуглас Эйркрафт' получил от китайцев заказ на сто шестьдесят Д-7 транспортно-десантной модификации, который, ввиду срочности, пришлось частично размещать на промплощадках конкурентов, мистер Родригес поручил ему готовить поглощение одного из этих конкурентов. Именно поручил готовить одного из, а не ткнул как обычно пальцем.
— Вы опять угодили на 'раф', мистер ОЛири. При помощи 'вуда', вы будете выбираться из него минимум три удара. Рекомендую сделать новый 'драйв', тогда штраф всего плюс один.
— Не стоит. Это был один из моих лучших ударов за всю карьеру, господин президент. Скажите, не сильно ли я нарушу этикет, если сдамся на пятой лунке? Правила клуба допускают такое малодушие и отсутствие воли к победе?
— Вы мой гость, если кого и осудят, то меня. Вы заслуживаете как минимум симпатию за смелость. Не каждый на вашем месте не побоится показаться смешным..
— Это меня совсем не пугает, сэр. С вами я согласился бы даже сыграть в баскетбол, в переполненном 'Мэдисон Сквер Гардене'. В довоенном Нью Йорке, разумеется, не сейчас. Ну, вы поняли... У вас очевидно хватает партнеров, для этой английской игры, но пригласили вы именно меня. Так могу я сдаться, или продолжим играть?
— Игру предлагаю отложить. Продолжим с этой позиции, когда у вас возникнет желание доиграть. А пока, до ланча, давайте просто погуляем.
— Желание наверняка возникнет, поэтому я завтра же найду себе тренера. Ведите, сэр.
Эрл Уорнер, первый президент Республики Калифорния, жестом отпустил обоих 'кедди' и деликатно подхватил ирландца под локоть.
— Давайте пройдем весь маршрут будущей игры, мистер ОЛири, он сейчас как раз весь свободен, освободили специально для нас. Итак, вы Майкл ОЛири, американец с ирландскими корнями, родились восемнадцатого марта одна тысяча девятьсот одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, в Филадельфии, штат Пенсильвания. Первые публичные упоминания про вас появляются в мае, когда вы стали владельцем, находящегося на пороге банкротства, Филадельфия Траст Банка.
И вы оказались финансовым гением, настоящим волшебником, все время покупающим на дне и продающим на пике. Вы подали в отставку из кабинета Дугласа Макартура за неделю, до якобы случайно начавшейся бойни, а еще раньше успели распродать 'пенсильванские' активы. У вас очевидно имеется очень могущественный ангел-хранитель, и я на сто процентов уверен, что этот ангел русский.
— Ангел, есть ангел, господин президент. Я у него паспорт не спрашивал.
— И это правильно, мистер ОЛири. Я бы, скорее всего, тоже не рискнул. Словом, когда вы решили обосноваться в Калифорнии, я, не буду скрывать, облегченно вздохнул. Но неделю назад вы невольно заставили меня сильно нервничать. До меня дошли слухи, что вы ведете разведку насчет покупки 'Боинга'. Почему не 'Локхид Эйркрафт'?
* * *
11 сентября 1953 года. Монреаль. Бульвар Сен-Лоран, Кафе-ресторан 'Bistrot. La deuxième venue', напротив здания Главной военной комендатуры ГСОВК, бывшей мэрии Монреаля.
Эрнст Миллер Хемингуэй допил свой 'Краун Ройаль', глянул на часы и снова погрузился в чтение своей собственной статьи. В Монреале 'Правда' издавалась на трех языках, но к сожалению, англоязычную версию кто-то из посетителей уже приватизировал. Или просто истрепали до нечитабельного состояния, остались только русская и французская. Русский язык Хемингуэй уже начал изучать, и занимался этим по три часа в день, но изученной базы пока не хватало, даже для прочтения собственных статей. Но учил он русский очень усердно. Во-первых потому, что мистер Сталин согласился дать ему интервью, но только без переводчиков, а во-вторых, свою книгу о 'Че' Геваре он решил написать именно по-русски. Ни на одном другом языке весь колорит этого похода передать просто невозможно. Хотя бы потому, что ругались эти улыбчивые и никогда не унывающие парни исключительно по-русски, а переводам в другие языки это никак не поддавалось. Например фраза 'Da I ebat ickh konem' Означала вовсе не принуждение к половому акту с животным, и даже не описание хитрого хода в шахматной игре,, а довольно равнодушно безразличное 'Не до них пока'. Русский ни во что не переводится, это язык, не подлежащий переводам. То есть, можно конечно сказать от имени Че 'Не до них пока', но это будет явно не то.
Заметив опустевший бокал, около столика почти моментально материализовался официант.
— Еще 'Краун Ройаль', сэр? Бармен рекомендует вам попробовать 'Блек Вельвет'.
— Раз рекомендует, то нужно попробовать. Плесни мне этого 'вельвета', Франсуа, но только без содовой и льда.
Коммунизм для Эрнста Хемингуэя уже наступил, во всяком случае в тех барах, в которых его узнавали. А узнавали теперь почти во всех, во всяком случае, в Русской Канаде. Единственное, что у него теперь просили в уплату — это автографы. Вот и в этом ресторане, он расплатился короткой фразой с пожеланием успеха, написанной под совместной с хозяином заведения фотографии, которая сейчас украшает стену над баром. Хемингуэй глотнул и нового бокала и усмехнулся. Персональный коммунизм наступил для него именно тогда, когда он уже мог позволить ни в чем себе не отказывать. Когда у него завелись действительно серьезные деньги, они вдруг превратились, из чего-то важного и значимого, в абстрактную математическую величину.
— Неплохо, но особой разницы я пока не почувствовал. Я ожидаю мистера Смита, Франсуа. Он должен подойти с минуты на минуту, сопроводи его ко мне, пожалуйста.
С Че Геварой Хемингуэй расстался неделю назад в Каракасе, куда их обоих эвакуировали ранеными из Колумбии. Бригада Коминтерна, а теперь это уже была полноценная бригада двух полкового состава, сейчас принимала активное участие, в начавшейся еще в сорок восьмом году, колумбийской 'Ля Виоленсия'*. Участвовала энергично и победоносно, но им с Че Геварой не повезло влететь в засаду на уже, казалось бы, 'своей' территории. Всего то в четырех кварталах от штаба бригады в Медельине. Сам Хемингуэй, хоть и вырубился практически на первой секунде того боя, серьезных ранений, в отличие от Че, не получил, одна пуля чиркнув над правым виском отключила ему сознание, а вторая прошла мякоть плеча на вылет, не задев кость. Команданте же повезло значительно меньше, одна из пуль раздробила ему бедренную кость правой ноги, плохо раздробила. Местные хирурги сделали что могли, но смогли они лишь не потерять сразу ногу, кость составили криво и Че Геваре теперь предстояла повторная операция и долечивание в Москве.
*гражданская война в Колумбии 1948-58 гг.
А Хемингуэй получил из редакции задание перебираться в Монреаль и получать аккредитацию на начинающийся там 'Международный судебный процесс над военными преступниками', который в отличие от 'Нюрнбергского' решили сделать открытым для прессы и даже транслировать по телевидению.
После подписания третьего сентября договора, между СССР и Республикой Аляска, который помимо обмена территориями предусматривал беспошлинную торговлю и безвизовое перемещение граждан двух стран, Аляска стала самым привлекательным местом жительства для всех американцев. Даже обязательство прослужить три года в трудовой армии, для получения гражданства, не сдерживало потока иммигрантов. В число таких иммигрантов сначала попал даже мистер Телфорд Тейлор*, у которого Хемингуэй взял интервью позавчера, уже как у представителя Аляски в составе 'Международного суда'.
*один из обвинителей от САСШ в Нюрнберге. Впоследствии требовал суда за военные преступления США во Вьетнаме.
— Как дела, Гринго? Контузило тебя не слишком? Не забыл еще наших договоренностей?
Мистер Смит пришел на встречу не один, а в сопровождении, или наоборот, он сопровождал, русского вице-министра 'Джи Би', и уже хорошего знакомого Эрнста Хемингуэя — русского генерала Наума Эйтингона. Эйтингон бесцеремонно потрогал шрам над правым виском.
— Это же надо, какой везунчик. Правду видать говорят, что для счастья, в голове нужно иметь только крепкие кости.
Гости присели, за столик, русский вице-министр все также бесцеремонно взял бокал Хемингуэя, понюхал его, брезгливо поморщился и сделал заказ.
— Водки, три, — подмигнул донельзя заинтригованному американцу, дождался заказанной водки и первым поднял свою рюмку, — За нового Героя Советского Союза! За тебя, Гринго!
По итогам Карибской компании Коминтерна, за проявленные в ходе ее мужество и героизм, Эрнест Миллер Хемингуэй награжден званием Герой Советского Союза, с вручением Ордена Ленина и медали Золотая Звезда. Вручение состоится сегодня, в двадцать ноль-ноль по местному времени, так что больше не пей, начинай приобретать человеческий облик.
— Меня? Но за что? Какое еще мужество и героизм, если я того боя даже не помню?
— Решение принято по совокупности трех представлений — от Коминтерна, редакции 'Правды' и МГБ. А что не помнишь — не переживай, может вспомнишь еще. Сам факт, что ты в той машине находился, свидетельствует и о мужестве, и о героизме. А итогом всей Карибской компании и, в немалой степени, твоих репортажей, стала в том числе и Чилийская революция, и вообще усиление наших позиций во всей Латинской Америке.
Так что не скромничай, заслужил, получай по праву. Созданный тобой образ настоящего коммуниста, сильно изменил расклад сил. С нами теперь очень охотно идут на сотрудничество даже на самом высоком уровне. В том числе благодаря этому, МГБ удалось выследить и задержать нацистских преступников. За это вот тебе наш персональный подарок, можешь в завтрашний номер послать репортаж о доставке в 'Монреальский трибунал' Мартина Бормана и Генриха Мюллера. Их решено допросить в ходе этого процесса. Рапорта исполнителей и фотографии, для своего репортажа, получишь у товарища Смита. Ну, дай ка я тебя обниму, герой. Иди делай репортаж, и до вечера чтобы больше ни капли!
* * *
15 сентября 1953 года. Подмосковье. 'Баковка' Новая база сборных СССР по футболу и хоккею. Канцелярия главного тренера сборной.
Новая база сборной СССР по футболу и хоккею еще строилась. Задумана она была с большим размахом и крытые манежи, для зимних тренировок футболистов и летних, с искусственным льдом, для хоккеистов, все еще находились в строительных лесах, но и сделано уже было немало. Во всяком случае, канцелярия главного тренера обеих сборных, построенная как аэродромная диспетчерская вышка, башней над жилым корпусом, была полностью закончена.
Эта канцелярия была одновременно и личным кабинетом Всеволода Боброва, и классом для тактических занятий, и главным наблюдательным пунктом базы, имея с почти сорокаметровой высоты отличный обзор 'до самых до окраин'. Василий Сталин отложил бинокль, в который наблюдал тренировку футбольной юношеской команды.
— Так с детьми и играет? Что-то я Пеле не вижу.
— Пеле я к юниорам перевел, Зверь с ними после обеда играет.
* * *
'Явление отца и сына народу', в Баковке шестого сентября, не просто произвело фурор, но и породило множество проблем. 'Очевидцы явления отца и сына' принялись истово разносить 'Благую весть', что породило в Москве множество слухов, а базу в Баковке начали осаждать журналисты и зеваки. Учитывая важность предстоящего матча, Бобров был просто вынужден объявить казарменное положение для все трех возрастов футбольной сборной СССР.
Представление 'отца и сына' потрясло даже ко всему, казалось бы, готового Сталина-младшего. Помимо 'шотландского квадрата, где футболисты сборной СССР смогли лишь повторить результат 'оловянных солдатиков', да и то, два из четырех отборов сделал 'Волков-найденыш' — Стрельцов, обокрав Волкова-сына, а один раз сам Волков-отец очевидно специально уважил Всеволода Боброва.
Но на этот раз, на этом представление не закончилось. Отыгравшие в бешеном темпе полчаса, 'отец и сын', казалось, даже не сбили дыхание. Волков-отец только тихонько спросил — 'Рыбу-лещ для тебя готовили. Базиль. Всем будем показать?' и, получив утвердительный кивок Василия Сталина, попросил его завязать Пеле глаза, которому дал в руки два мяча и скомандовал 'Рыба-лещ играет лучше всех и помешать ей сегодня может только лотос. Играй!'
Пеле начал играть одним мячом, играть в то, чему каждый футболист уделял время на тренировках — чеканил мяч. Причем он именно играл, не старался, а именно наслаждался. Нога-плечо-колено-пятка-голова-нога... С завязанными то глазами... А когда, примерно через полминуты, 'рыба-лещ' заиграла второй мяч, челюсть отвисла уже у Сталина-младшего.
Пацан, казалось, и правда был рыбой в воде, некоторые его движения, очевидно, противоречили законам всем известным законам физики и просто реально завораживали. Примерно через минуту, Василий Сталин начал непроизвольно хлопать, на каждый 'зачеканенный' Пеле мяч, еще через полминуты дружно хлопали уже все, а еще через полминуты, когда все уже буквально ревели от восторга, Пеле наконец потерял один из мячей.
Тихо стоящий рядом Василием, Волков шепнул — 'Он не ленится. Зверюшек он теперь и ногами нарисует. Теперь ему мешает только лотос, а ты лотоса даже не видел еще, Базиль.' Вроде и не укоризненно шепнул, чисто констатировал очевидный факт, но Сталин-младший почему-то почувствовал укол совести. Особенно после того, как счастливый негритенок, сорвав повязку, нашел глазами 'отца' и восторженно произнес фразу, частично понятую только Василием Сталиным, — 'Лотос. Я его понял! Больше он меня не обманет!'
Однако сразу заиграть Волкова за сборную не удалось. На первой де тренировке, в двухсторонней игре семь на семь, Зверь сломал челюсть Сергею Коршунову. Вернее сказать, Коршунов сам сломал свою челюсть об Зверя, тот ухитрился так поставить корпус, что Серега об него просто убился...
* * *
Василий Сталин отложил заявку на выездной матч с Венгрией, которую держал все время, пока предавался воспоминаниям, подошел к панорамному окну с видом на строящиеся манежи. С минуту полюбовался молча.
— Не берешь, Зверя?
— Не беру. Он точно кого-нибудь из венгров убьет.
— Ну, убьет и убьет. Венгерки еще нарожают. А если мы опозоримся, то мне придется стреляться, Сева. Я таким людям гарантии дал...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
