Закат

— Пожалуйста, мне нужно...

Лучше так, чем обмочиться во время следующей пытки — что бы там не придумал магистр. Девушка поморщилась, ее напарник хмыкнул, оглянулся куда-то за плечо Заката. Видимо, магистр решил проявить милосердие, так как Заката подтащили к стене. Он оперся лбом о камни, с трудом справился с узлом на белье, вздохнул.

Стоило завязать обратно тесемки, как его крутанули, подхватили под руки. Подтащили к трем алебардам, установленым гигантской треногой. Лезвия были сцеплены друг с другом, древки чуть прикопаны в землю, чтобы точно не расползлись. Цепь кандалов перебросили через верх, закрепили, ноги пинками заставили расставить пошире, привязали накрепко. Закат глубоко дышал. Он догадывался, что сейчас будет.

Напротив, прямо посреди двора, установили резное кресло. Магистр сел, тщательно расправив складки мантии. Занятые своими делами рыцари оглядывались на них недоуменно. Видимо, Закат был первым, кого собирались высечь во дворе Светлой цитадели.

Сзади щелкнула плеть, пока вхолостую. Улыбнулся магистр, поймал взгляд пленника.

— Любослава — мастер кнута. Она была пастушкой у одного господина, служившего тебе.

— У меня уже много лет нет слуг, — возразил Закат. Магистру, конечно, было плевать, а вот...

Спину будто обожгло огнем, Закат вздрогнул, но сумел не вскрикнуть.

— Пока ты не побежден, многие служат тьме, — отрезал магистр. Продолжил притворно мягким голосом: — Этот господин издевался над своими работниками даже вопреки своей выгоде. Он специально нанял трех воров, чтобы они украли у Любославы овечку из стада, и он смог бы наконец наказать честную пастушку.

Свист, удар оказался таким сильным, что взрезал кожу, будто ножом. Закат на миг окаменел, вытянувшись струной, затем склонил голову, сжимая зубы. Боль от редких пока ударов успевала притихнуть, уйти в глубину.

Он догадывался, что это вряд ли продлится долго.

— Любослава искала пропажу до поздней ночи, и когда, отчаявшись, пригнала стадо назад, ее ждало наказание и за опоздание, и за пропажу. Господин пожелал высечь ее лично, сделав это так, что на следующее утро девушка все еще лежала в горячке от ран и унижения.

Закат жмурился, судорожно сжимая кулаки. Удары теперь полосовали спину частой ровной сеткой, вспыхивали огнем на перекрестьях. Рыцарь вкладывала в них всю злость на ту, прошлую несправедливость. Он терпел. Он уже понял, что мало кто пришел в орден просто так. Пойманный Темный властелин стал козлом отпущения для всех, кто пережил что-то страшное.

— Злобный хозяин, подлинная темная тварь, выкинул больную, дрожащую в лихорадке Любославу на улицу. Однако, по счастью, мимо проезжали светлые рыцари. Они выходили девушку, и теперь она — гордость нашего ордена.

— Однако господина... так и не наказали... за издевательство... над тобой?

Он обернулся, все равно не видя рыцаря, но обращаясь к ней. Говорить приходилось на выдохах между вспышками боли, торопливо и с обрывами.

Ответом стал грубый, неровный удар, сильнее всех прочих.

Закат прокусил губу, слизнул текущую на подбородок кровь. Посмотрел на молчащего магистра.

— Это ваша справедливость? Тот человек аккуратно платит подати и потому живет, пополняя ряды рыцарей своими жертвами?

Закат знал — кнутом можно снять кожу и сломать кости, но впервые испытывал подобное на себе. Удар. Еще один. Еще...

Его окатили ледяной водой, Закат вдохнул сквозь поток, закашлялся, приходя в себя.

Боль медленно затухала, за спиной всхлипывала Любослава. Упал на землю кнут, невысокая полноватая девушка убежала, закрывая лицо руками. Закат покачал головой — ей же не станет лучше, как бы она его не избила, только хуже. Потому что по чужой воле она превращается в своего господина, наказывающего слабых.

Недовольное лицо магистра снова поблекло, выцвело, как старый гобелен.

Растаяло.

* * *

Пленник стоит на коленях, прикованный к чугунной решетке так, что не пошевелиться. В жаровне только что погас огонь, раскаленные угли светятся болотными гнилушками. Снова вспыхивают, рассыпаются с шелестом, когда Темный властелин опускает в них клеймо. Смотрит, как по длинному пруту пробегают язычки пламени, подбираются к самым пальцам, сомкнутым на деревянной рукояти. Опадают бессильно.

Напротив сердца у Героя выжжена зубчатая корона.

Он проснулся от боли, случайно перевернувшись на спину во сне. Осторожно сел, морщась.

Похоже, его видения уже не были связаны с ониксом. Они приходили, когда ход его жизни нарушался, когда дни переставали походить один на другой, и не собирались отступать только из-за того, что у него забрали камень.

Хотя, может быть, пытки еще превратятся для него в обыденность.

Закат поежился от этой мысли, поднял взгляд к окошку под потолком. Тени казались синими, сквозь решетку проникали и плясали на стене яркие блики от освещающих двор факелов. Вспомнились костры бродяг — они, наверное, еще не спали. Может, как раз сейчас присоединяются к пестрой стоянке Яся и Лис, округляет глаза Искра, слушая про столицу и помогая отмывать недокрашенного коня. Заботливо присматривает за всеми Принц, язвит в своей обычной манере Пепел, вертятся вокруг обожающие его дети...

Закат поймал себя на том, что улыбается. Бывший дракон Темного властелина, оружие, сотворенное Левшой, был счастлив. Он жил своей жизнью, попадал и выпутывался из передряг, у него был друг, который мог защитить его даже от воспоминаний прошлого.

Хорошо бы так было со всеми. Может, если магистр наконец убьет свой "сосуд зла", то успокоится? Свет восторжествовал, можно праздновать?

Закат вздохнул, нахохлившись. Отвернулся от рыжих факельных бликов, лег на соломенный тюфяк ничком.

Он знал, что этого не случится. Магистр все равно продолжит искать тьму, если не в Темном властелине, то в обычных людях. Так что наоборот — чем дольше продержится пленник, тем меньше внимания рыцари уделят остальным. В том числе бродягам. В том числе дальним деревням.

Закат надеялся, что останется единственным узником этой темницы.

* * *

Он осторожно разминал все еще ноющие после подвешивания плечи, когда за ним пришли. Один из рыцарей взялся за цепь, Закат встал, не дожидаясь, когда его потащат за собой. Пошел следом за конвоем — снова по коридору, но теперь не во двор, а в камеру, где заклепывали его кандалы. В ней установили два кресла — резное, с бархатной алой подушечкой для магистра и грубо сколоченный стул с неожиданно массивными подлокотниками. Рядом лежало несколько кожаных ремней.

Пальцы, догадался Закат. С вариациями от вырванных ногтей до раздробленной кости. Однако сел, не сопротивляясь. В конце концов, он знал, куда и зачем шел.

Широкие ременные петли плотно обхватили руки и ноги, последнюю палач, красивый рыцарь, недавно виденный на тренировочной площадке, рывком затянул на шее, заставив закашляться.

— Познакомься с Солнцеяром, — елейным голосом представил его магистр.

Имя показалось знакомым, Закат присмотрелся внимательней и, наконец, вспомнил. Один из тех, кто приехал в Залесье, молчаливая тень Доброяра.

— Для победы все средства хороши? Похищение? Поджог? Угрозы?

Злость сдавливала горло сильнее ремня. Палач встретил его взгляд таким же — пламенным, уверенным в своей правоте.

— Да, — ответил твердо. — И пытки тоже.

Обернулся на магистра, дождался благосклонной улыбки. Помощники поднесли горячий котелок с еще бурлящей водой, палач щипцами выловил иглу. Прижал ладонь Заката к подлокотнику...

Пришлось стиснуть зубы до скрипа. Закат смотрел, как игла ушла под ноготь, как палач загоняет ее все глубже, и пальцы судорожно вздрагивали, пытаясь избежать муки.

— Солнцеяр знает, какую боль ты чувствуешь, — доверительно сказал магистр. — Он испытал ее на себе.

Рука палача сбилась, почти невидимо, но более чем ощутимо для Заката, под чей ноготь сейчас входила вторая игла. Он прикусил язык, пытаясь отвлечься от боли.

Вторая игла остановилась, коснувшись первой где-то в глубине и Закат откинул голову на спинку стула, стараясь успокоить дыхание, сбивающееся в бесполезные, почти не приносящие воздуха всхлипы.

Магистр молчал, палач бросил на него быстрый взгляд. Сглотнув, заговорил сам.

— Я был подмастерьем у портного. Нам доверяли сметывание деталей, иногда разговоры с покупателями. Я был один в магазине, когда его решили ограбить.

Третья игла входила медленней, что только добавляло боли. Закат судорожно сжимал свободную еще ладонь в кулак, пытаясь сконцентрироваться на чем угодно, кроме самой пытки. Хотя бы на словах рыцаря.

— Мне было пятнадцать лет. Грабителей было трое. Они зашли поздно вечером, как обычные покупатели, а затем свалили меня на пол одним ударом. Скрутили. Добыча их разочаровала, они устроили погром и...

Палач замолчал на середины фразы, глядя на руку Заката так, будто впервые ее видел. Медленно наклонился, выловил следующую иглу. Приставил в ногтю безымянного пальца. Из указательного и среднего уже торчало по две.

Палач медлил. Магистр встал, подошел к нему, взял за руки, помогая. Посмотрел в глаза Заката. Улыбнулся.

— Грабители издевались над Солнцеяром всю ночь. Но не они оставили ему эти шрамы.

Закат только сейчас заметил — лицо и ладони рыцаря покрывали мелкие пятнышки, будто белые веснушки. И зажмурился, прокусив себе язык, когда магистр помог вогнать иглу под ноготь, с притворной задумчивостью надавив на остальные.

— Юноша потерял сознание той ночью. А очнулся от пощечин своего хозяина. Тот поглощен был темными чувствами — жадностью и злостью. Не веря, что юный помощник не в сговоре с бандитами, раз остался жив, хозяин решил выпытать у него, где искать похищенные деньги.

Рыцарь уже почти ничего не делал, магистр, стоя позади него, направлял его руки. Закат тяжело дышал, сглатывая кровь, тело дугой выгибалось от боли. Когда игла вошла в мизинец, ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Пальцы горели огнем. Но он все еще мог слушать.

— Захваченный тьмой человек не только ввел иглы под ногти Солнцеяра, но и проткнул кожу меж пальцев, уши, губы, ноздри, веки. Мальчик истекал кровью, когда явились другие помощники. В ужасе от случившегося они позвали рыцарей. И Солнцеяр, благодарный за спасение, решил стать частью Светлого ордена.

— Чтобы самому загонять пленникам иглы под ногти? — спросил Закат почти равнодушно. Он будто был уже не здесь, разделившись поровну между комком боли и безучастным, беспомощным сочувствием к пережившему подобное рыцарю. Слезы против воли скапливались в глазах, размывали лица. Закат сморгнул, увидел, как улыбнулся магистр, направляя безвольные руки рыцаря, и вторая игла вошла в мизинец, заскребла по ногтю изнутри, ударила первую, сдвинула, перекрестилась с ней.

Отстраненность разбилась вдребезги, Закат запрокинул голову, не закричав только потому, что перехватило дыхание.

Теплая вода плеснула на босые ноги, упал котелок, закрутился, бренча, по каменному полу. Рыцарь стоял, вывернувшись из мягких объятий магистра.

— Нет. Нет, я... — Замолчал, переводя взгляд с пленника на магистра. — Позвольте мне удалиться.

— Что ж, если ты оказался слаб душой, — лицо магистра выражало искреннее разочарование, — иди.

Рыцарь вышел, обернувшись на пороге со странным, болезненным выражением. Закат улыбнулся ему. Все правильно. Если ты решил, что поступал не так, как надо — хотя бы просто перестань.

— Тогда я продолжу лично.

Закат закрыл глаза.

* * *

Герой хватает ртом воздух, ноги скользят по мокрому полу, связанные за спиной руки выворачиваются, когда он повисает на спускающейся с потолка веревке, чуть не нырнув в бочку безо всякой помощи.

— Не дождешься, Темный.

* * *

Он пришел в себя на каменном полу подземелья. Медленно заполз на тюфяк, свернулся клубком, прижимая к груди руки с посиневшими, полными запекшейся крови ногтями. Иглы из-под них никто не убрал. Закат насколько мог осторожно сжал зубами первую, вытянул. Задавил рвущийся из груди всхлип.

Темный властелин тоже жаждал выбить из Героя крик боли, и, в конце концов добившись своего, продолжил мучить еще изощренней, наслаждаясь этими стонами, как музыкой.

Закат не хотел доставлять магистру такой радости. Не хотел унижаться — во всяком случае, не в надежде прекратить пытку.

Поэтому он лежал на тонком, пахнущем прелой соломой тюфяке и пытался победить боль памятью. Старательно представлял Залесье: как пашут там сейчас землю или, может быть, уже сеют зерно; вспоминал Ро, хмурую разбойницу и заботливую лекарку в одном лице; воскрешал в памяти шумные стоянки бродяг, острозубый оскал Пепла, хитрые глаза Искры...

Не получалось. Тщательно нарисованные перед внутренним взором картины раз за разом заслонял собой Герой.

Он никогда не понимал, как Герой держался тогда, в самый первый и самый страшный раз, когда еще не знал, что победит, несмотря ни на что. Как он мог терпеть, когда со спины сходила кожа под кнутом, когда темнело в глазах от недостатка воздуха, когда суставы взрывались болью на дыбе?

Закат думал об этом теперь и чувствовал странную ноющую тоску, какая бывает, когда узнаешь о смерти незнакомого, но хорошего человека.

Герой мог бы быть прекрасным другом. Тот Герой, каким он был много жизней назад.