Закат

Глава 1

Темный властелин неловко отступил, запнувшись о ступень трона. Выронил клинок, тяжело осел на пол, сглатывая поднимающуюся по горлу кровь. Рыцари света гордо вскинули мечи, провозгласили нестройным хором:

— Враг повержен!

Большинство клинков блестело не замаранной сталью.

Рыцари деловито разбрелись по залу, отдергивая гобелены и проверяя, не осталось ли в троне драгоценных камней. Кто-то наклонился, чтобы подобрать амулет, веревочку которого перерубили во время боя. Темного властелина пнули в бок так, что он скатился со ступеней, растянулся на истертом полу.

— Еще не сдох? Живучий!

Он следил сквозь прорези шлема, как старый рыцарь заносит меч. Ждал удара, но того отвлекли.

— Открыли!

Они заторопились в сокровищницу, надеясь разжиться куда большей добычей, чем одна побрякушка. Темный властелин ухмыльнулся. Рыцарей света ждало жестокое разочарование.

— Господин? — из-за угла высунулся кончик конопатого носа. Убедившись, что опасности нет, верный шут подбежал торопливо, сорвал с головы цветастую шапочку, попытался зажать ей рану на груди.

— Оставь. Все равно умру.

— Зачем же вы, — бессильно всхлипнул шут, — их же двадцать было! А вы один. Ну зачем...

— Потому что я Темный властелин, — едва слышный голос сорвался во влажный кашель. — Тащи. Ненавижу умирать от таких ран.

Шут метнулся к стене, сорвал гобелен, настолько выцветший, что мародерствующее добро на него не покусилось. Расстелил на полу, перетащил Темного властелина на это подобие носилок. Неуверенно спросил:

— Может, все-таки подождать?

Тот покачал головой. Ждать не имело смысла, наоборот, лучше исчезнуть сейчас, пока рыцари заняты вскрыванием пустых сундуков. Проверять, что они станут делать после этого, умирающему не хотелось.

Долгий путь по потайным лестницам слился в одну непрерывную тряску, выматывающую и беспокоящую раны. Чтобы отвлечься, он пытался вспомнить ошибки, совершенные за прошедшие годы. Так и не нашел ни одной, если не считать выхода против двадцати рыцарей света. Но тут уж он был не властен — он должен был хотя бы попытаться защитить замок. Осознание, что его убили бы в любом случае, помогало терпеть боль.

— Добро всегда побеждает...

— Что вы сказали, господин?

Темный властелин только знаком велел не отвлекаться. Шут погрузил его на кухонную телегу, высыпав лежавшие в ней яблоки. Сквозь пыльное, пахнущее прошлым летом сено, которым его заботливо укрыли, Темный властелин видел нервных белых лошадей с алыми плюмажами, подбирающих раскатившееся по двору угощение.

Черный конь Дьявол, хрустя отвоеванным яблоком, позволил себя запрячь, и они направились к воротам.

Телегу трясло, так что когда спустя несколько часов шут с извинениями свернул на совсем уж отвратительный проселок, Темный властелин уже не слышал его. Зло вновь пало.

Но миру нужно зло. Нужно для того же, зачем нужна зима, ночь или тени. Зло не имеет права умирать надолго, и потому он воскрес следующим вечером, когда закат окрасил багрянцем старый каменный алтарь на холме в стороне от дорог.

Человек лежал на холодном камне, щурясь на розовые облака и наслаждаясь отсутствием боли. Небо успело потемнеть на востоке до глубокого фиолетового, прежде чем он наконец сел, позволяя неохотно бьющемуся сердцу разогнать кровь по жилам. Поднял аккуратно сложенную рядом одежду, скользнул ладонью по очередной латке на груди.

— Хватит ее зашивать, Пай.

— Так новую же купить не на что, — отозвался сидящий на земле шут. Поднял голову, улыбнулся застенчиво. В его руках блестела выправленная и начищенная корона. Когда только подобрать успел, слетела же во время боя... Попросил, протягивая ее: — Возьмите, господин.

Он взял. Повертел, поднял к заходящему солнцу, рассматривая черные зубцы.

— Темный властелин. Опять, — сказал — как сплюнул, скривившись от горечи во рту. Вспомнил пустую сокровищницу, бросил взгляд на рубаху — напротив сердца латка на латке. И с размаха зашвырнул корону в кусты. Пай, ахнув, бросился следом.

Когда вернулся, бережно прижимая к груди свою находку, его господин уже заканчивал одеваться. Спросил, не оборачиваясь:

— Ты не помнишь, как меня звали?

— Темный властелин, — недоуменно пожал плечами Пай. — Как же еще?

— А до того?

— Не знаю, господин. Наверное, никак.

— Никак? — он покачал головой, — Нет, вряд ли. Мне нужно имя, Пай.

Шут всплеснул руками, не понимая, чего от него хотят.

— Так коронуйтесь! Будете Темным...

— Хватит.

Под его холодным взглядом Пай съежился, словно пытаясь спрятаться. Даже зажмурился от страха, но корону обнимал так, будто она была котенком, которого требовали оставить в лесу. Его господин, поморщившись, отвел взгляд. Натянул сапоги, бесцеремонно опираясь на алтарь, накинул на плечи плащ. Брезгливо уронив в траву фибулу в виде зубчатой короны, огляделся. Велел:

— Будешь звать меня Закатом.

— Но...

— Или господином, если тебе так привычней. Но для других я — Закат. Не Темный властелин.

И зашагал по едва заметной тропинке вниз с холма, туда, где сквозь деревья виднелись телега и конь.

Решиться было легко, куда сложнее понять, как жить иначе. Всегда он возвращался в разграбленный замок, подсчитывал убытки. Таился, сколько позволяли припасы и традиции, затем объезжал ближайшие деревни и все шло, как предначертано, по одному пути. Сделав первый шаг, короновавшись, он уже не мог свернуть — традиции держали его крепче, чем держит колея телегу, катящуюся с холма.

Сейчас правила были нарушены. Он не стал Темным властелином, он был в стороне от своего обычного пути и не знал, кто он. Присвоенное имя болталось в пустоте, не вызывая никаких чувств, кроме, разве что, пустого злорадства оттого, что оно — другое.

— Надо бы остановиться на ночь, господин...

Пай шел позади, след в след, ведя в поводу коня, все еще запряженного в телегу. Он не терял надежды, что его господин одумается и все пойдет как должно.

— Хорошо, мы остановимся. — Сумерки действительно сгущались, и Закат замедлил шаг, оглядываясь. Мир всегда помогал ему первые годы после воскрешения, подсовывал тихие деревушки, покорных людей. Так бросают кость собаке, послушно следующей приказам. Когда-то мир расщедрился на верного шута — после того, как даже кости, оставшиеся от сожженного тела, истолкли в прах, и с алтаря он встал лишь спустя полную луну, слабый, как новорожденный. Но сейчас на глаза не попадалось ни хижины, ни костра дровосеков, ни даже захудалого стога.

Закат зло оскалился на мгновение, но тут же успокоился. Даже улыбнулся. То, что его не собирались награждать, означало, что глупая на первый взгляд выходка сработала.

Пай едва не налетел на своего внезапно остановившегося Заката.

— Будем ночевать здесь. Распрягай Дьявола.

Тот огляделся. Они стояли на краю крохотной полянки, чьим единственным достоинством была разлапистая ель, которая могла с горем пополам защитить от дождя, случись ему начаться. Привыкший к обычной удаче своего господина шут ожидал большего, но вопросов задавать не стал. Освобожденный от упряжи конь фыркнул, развернулся, сунув морду в телегу, напоминая людям о том, что на привале нужно не только спать.

— Ты умеешь охотиться? — если бы у них был лук или арбалет, Закат смог бы подстрелить дичь, но о силках знал только, что они существуют и ими в принципе можно поймать зайца на ужин. Увы, у шута отношения с охотой были не лучше:

— Нет, господин. Но я припас немного хлеба и яблок. А еще кремень, веревку, нож... — Первое яблоко, извлеченное из полотняной торбы, тут же отобрал конь, раскусил, сочно хрупая. Пай отмахнулся от наглеца, спасая остальные продукты, Закат только хмыкнул, погладил коня по бархатистой шее, забрал сумку.

— Давно готовился?

Шут испуганно помотал головой. Будь на его колпаке бубенцы — звенели бы на весь лес.

— Что вы, господин, я вовсе не...

— Молодец.

Пай понурился. Конечно, он готовился. Шутка ли — десять лет жили без бед, дольше не бывало! Что-то должно было случится, не рыцари, так какой-нибудь мальчишка, больной бабкой науськанный, напал бы со спины. Так всегда было, так должно было быть, и от того, что за эти годы господин не провел ни одного кровавого ритуала, не сжег ни одну деревню, ничего не менялось.

Пай украдкой посматривал на своего господина, уже распотрошившего котомку и грызущего второе яблоко. Тот почувствовал взгляд, поднял голову, кинул шуту пару яблок, которые тот поймал на лету.

— Не вздумай короновать меня во сне.

— Что вы, я бы никогда... — слишком поспешно возмутился слуга.

— Не лги мне, Пай.

Шут оскорбленно вздернул подбородок. Дожевав яблоко, Закат требовательно протянул руку.

— Отдай корону.

Пай опешил. На мгновение его лицо засияло улыбкой, затем сморщилось в гримасе обиды, когда он уловил ход мыслей своего господина. Все это было так явно и просто, что Закат рассмеялся.

— Отдай. Все равно не удержишься, сделаешь глупость.

Шут сидел на месте, не шевелясь, и пришлось самому разыскивать корону в телеге. В сумерках она казалась странным черным пятном, тьмой среди тьмы. Подхватив ненужный символ власти, Закат расстелил плащ на ковре иглицы у корней дерева и вытянулся на нем, подложив под голову изрядно отощавшую котомку.

— Господин, мне больно смотреть, как вы сдаетесь, — в голосе Пая слышалось отчаяние.

Закат удивленно обернулся к нему, переспросил:

— Сдаюсь? — и усмехнулся, изучая печальную физиономию слуги. — О нет, Пай, я вовсе не сдаюсь. Мне всего лишь надоело умирать.

— Разве это не значит сдаться? — не понял тот.

— Нет. — Закат зевнул, прикрыв рот ладонью. Уже совсем стемнело и тело явно напоминало, что смерть не заменяет сон. — Я объясню тебе завтра. А пока поверь своему господину. Я не сдаюсь. Но и Темным властелином быть больше не намерен.

* * *

— Твое последнее слово?

— Тебе не победить, Темный!

Смех. Низкий, вибрирующий, от которого верные слуги бледнеют и отворачиваются. Но не он. Израненный мужчина с петлей на шее смотрит прямо и честно, обещая своему врагу смерть — не озлобленно, не из мести, лишь потому, что считает это справедливым.

Даже когда из-под ног у него выбивают колоду и спустя несколько нескончаемо долгих мгновений безжизненное тело замирает на виселице, он остается Героем.

* * *

На следующий день они вышли к деревне — всего десяток дворов, сбегающие к реке огороды, мельница на невысоком холме. В утреннем свете хлеба на окрестных полях переливались золотом, вилась меж них отходящая от дороги узкая колея, спускалась в низину, к щербатому частоколу и распахнутым воротам.

Закат шагал по ней, не слишком торопясь. Тело ныло, привыкшее спать на чем-то более ровном и теплом, чем земля, но это казалось меньшей из проблем. Множество вопросов, проснувшихся на рассвете вместе с ним, толкались в голове. Как отнесутся крестьяне к странным путникам? Не проезжали ли здесь рыцари? Сколько можно выручить за телегу? Что лучше, продать коня или купить седло? И наравне с ними фоном, постоянно зудящей мухой — узнают ли в нем бывшего Темного властелина?

— Господин... А в полях никого.

Задумавшийся Закат поднял голову. И верно, среди высоких колосьев не было видно ни одного человека.

— Празднуют, — хмыкнул он. — Они бы и в разгар страды дела бросили ради такой радости.

Шут открыл было рот переспросить — он не помнил деревенских традиций, но прикусил язык. Конечно, у жителей окрестных деревень был повод для праздника — смерть Темного властелина.

Они пришли в деревню в самый разгар пиршества, и их тут же утащили за стол, наскоро сколоченный из неструганных досок и установленный прямо посреди улицы, напротив дома старосты. Праздновать здесь начали только этим утром, увидев белый флаг над черным замком — раньше опасались спугнуть удачу рыцарей. Закат лишь усмехнулся, услышав этот рассказ из уст старосты. Они могли бы закатить пир хоть на неделю раньше, Темного властелина это бы не спасло. Он слишком долго сидел на троне, и рок, вечно нависающий над ним, больше не мог ждать.

— Садитесь, ешьте! Большой праздник ведь, всех прохожих угощать положено.

"Положено" царапнуло ухо, громыхнуло колесом в глубокой колее. На мгновение он увидел то, что на самом деле было положено — черный кинжал, входящий в глазницу старосты, блестящую корону на голове проезжего гостя. Он мог бы начать отсюда.

Закат улыбнулся, пытаясь придать лицу не слишком зловещее выражение.

— Благодарю вас, староста. С радостью присоединюсь к празднику.

Шут за спиной только пискнул от ужаса.

Стол был богат настолько, насколько может быть богат деревенский стол перед жатвой — угощение, похоже, собирали всем селом. Даже забили по такому случаю барана, и теперь Закат хрустел запеченными ребрышками, впечатляя соседей крепкими зубами. Мясо — хорошее подкрепление сил для недавно воскресшего. В замке Темного властелина зачастую не водилось такой сытной еды.

Здоровый детина через две головы от Заката хохотал громче всех и на пальцах показывал, как и что рыцари света откручивали тирану. Пай, оказавшийся напротив балагура, краснел и бледнел попеременно, пыжился и бросал на своего господина взгляды то пылающие, то умоляющие. Закат не обращал на них внимания. Он отдавал должное деревенской кухне, а шутки... Что ж. Они даже были смешными. Но когда на особо смачном выражении Пай начал надувать щеки и привставать, герой деревенских баек сполз чуть ниже, поддел под столом ноги слуги, уронив того обратно на лавку. Шикнул:

— Сиди, защитник...

Но на странные дерганья Пая уже обратили внимание. Баечник спросил подозрительно:

— А ты чего? Лучше знаешь, что ль?

Закат со вздохом отложил ложку. Мелькнул и тут же пропал образ — обнаженный меч, катящаяся голова оскорбившего его, люди, в страхе падающие ниц...

Вот только у него даже меча не было. Забыли, бросили в тронном зале, где Темный властелин дал рыцарям последний бой.

Закат повернулся к балагуру:

— А как же. И я знаю. Мы в хлеву, что у замка стоит, ночевали. Все и видели.

Девицы и женщины из тех, что сидели за столом, а не носились с тарелками, ахнули.

— Ага, из-за стены! — набычился баечник, почувствовав соперника.

— Все ближе, чем из-за леса, — пожал плечами Закат.

— Ну и что? Что видел-то?

Он обстоятельно вытер пальцы о полы рубашки. Встал.

— Было, значит, так...

Пай уткнулся лицом в ладони.

* * *

Когда один из деревенский стариков вытащил гусли, Закат наконец смог вздохнуть спокойно и промочить горло, уставшее от долгого рассказа. Как он и ожидал, красочная смесь из нескольких смертей Темного властелина заставила селян завороженно смотреть ему в рот. Жаль только, рот этот нельзя было занимать едой. Впрочем, староста, впечатленный байкой не меньше остальных, пообещал собрать им еды в дорогу, так что Закат надеялся, что не зря потратил время и огорчил Пая. Бедняга не дослушал даже до половины, со стоном влил в себя очередную кружку крепкой домашней бражки и сполз под стол. Закату было немного неловко, но он решил, что Паю стоит привыкать к их общему новому положению, раз уж корона так и осталась лежать на телеге в тряпице.

Начались танцы. Закат собирался посмотреть на них со стороны, но гость, рассказывающий такие красочные байки, слишком заинтересовал селян. Радушные хозяева тянули его в круг так настойчиво, что пришлось смириться и пойти.

Он думал, что будет выглядеть неловко и глупо, но хотя со времени его интереса к танцам минуло несколько поколений, грация, приходящая к каждому, кто достаточно долго учится владеть мечом, неожиданно сделала его практически центром крестьянского гулянья. Девицы, девчонки, даже несколько почтенных матрон краснели, хихикали и норовили оттереть подружек от гостя — скорее просто из азарта, чем с далеко идущими планами.

— Хорошо танцуешь! Меня Дичкой зовут, а тебя Закатом, да? Красивое имя!

Самая смелая селянка, с копной черных кудряшек, заплетенных в две тугие косы, прочно заняла место напротив него. Закат не ответил — все его внимание занимали попытки повторять движения танца, не слишком отставая от соседей. Впрочем, судя по всему, девице загадочно молчащий гость нравился даже больше. Во всяком случае, отсутствие ответа не мешало ей болтать.

Праздник кончился далеко после захода солнца, когда со столов убрали посуду, допили остатки браги и разбрелись по домам. Пай устроился на сеновале, хотя ему предлагали постелили на втором этаже богатой старостиной избы, в бывшей детской. Закат от удобной кровати отказываться не стал. Старостиха носила имя Горляна, и оно очень ей шло — пока она прибирала давно нежилую комнату, Закат обзавелся морем ненужных знаний. Например, о том, что детей у семьи было трое, все девочки и все давно выросли. Женщина рассказывала, взбивая пуховую перину, что ее старшая дочь Неждана теперь мельничиха, да не просто жена мельника, а сама всеми делами управляет, средняя, Стояна, вышла за Кудряша из Зорек, деревни в двух днях пути к северу, а младшая, Светана, в город ушла, светлым рыцарем становиться. Жалко только, с тех пор никаких вестей не было, хотя Горляна специально читать выучилась, но все равно за дочку почти не беспокоится.

— Девка — огонь, первая хулиганка на деревне была! Такая нигде и ни за что не пропадет! В кого только пошла, ума не приложу, разве что в прапрадеда. Прабабка-то моя, говорят, еще позатого Темного застала, когда его Светлый сам ехал воевать. Ну и приветила она защитника, приголубила. А потом и бабушка моя родилась, ровнехонько девять лун прошло...

Закат слушал вполуха, с легким удивлением отмечая, что с трудом припоминает, что было столько смертей назад. Вроде всего чуть больше ста лет прошло, а уже сливается в одну размытую картину. Подумал с грустью — а ведь тогда Герой последний раз за ним приехал. Тогда они еще встречались лицом к лицу.

Впрочем, была ли разница? Исход все равно предопределен.

Размышления прервала старостиха:

— Ну вот, вроде и постелила. — Она довольно оглядела комнату. Закат только открыл рот, чтобы поблагодарить, как скрипнула дверь. В комнату попыталась просочиться та самая чернявая селянка, назвавшаяся Дичкой:

— Закат? Я подумала...

— Вон отсюда, бесстыдница! — Старостиха замахнулась на девку полотенцем, а когда та стрелой вылетела за порог, решительно обернулась к Закату. — Вы ее гоните в шею!

Он кивнул, не желая познакомиться с грозным старостиным полотенцем. Горляна развела руками, извиняясь.

— Совсем ополоумела девка, замуж ей приспичило, да за проезжего... Вы не думайте, она-то хорошая, просто как что в голову ударит...

— Я понял, — усмехнулся Закат. — Не беспокойтесь, после меня правнучек-рыцарей не будет.

Старостиха улыбнулась в ответ, мягко, матерински. Взъерошила Закату волосы, отчего у того странно кольнуло в груди. Вышла, обернувшись на пороге:

— Говорят, доброму человеку добрые сны снятся. Думаю, у тебя они именно такие.

Он не нашелся, что ответить.

* * *

Широкоплечий парень перегородил дорогу, схватил коня под уздцы, упершись ногами в землю. Он бы не удержал Дьявола, если бы наездник не позволил ему это сделать.

Остановились — крестьянин не поднимая глаз, Темный спокойно изучая восставшего подданного.

— И? Ты меня остановил. Что дальше будешь делать?

Парень глянул исподлобья, отпустил узду. Вытянул из деревянных растрескавшихся ножен старательно наточенный меч.

— Я вызываю тебя...

— Тсс, — властелин приложил палец к губам. — Не стоит договаривать.

Спрыгнул с коня, оказавшись все равно на голову выше крестьянина. Осмотрел его с ног до головы.

— Ты не Герой. Не рыцарь. Тебе даже не предсказывали, что ты меня сразишь, — по опущенным плечам понял, что угадал верно. — Тогда зачем тебе умирать?

Крестьянин шагнул назад. Глянул на темную свиту, неловко поднял меч.

— Тебе не понять. Драться будешь?

Темный вмиг оказался рядом, ударил в плечо кулаком в клепанной перчатке, крутанул парня, будто куклу, выворачивая кисть... Меч тихонько звякнул, упав на дорогу.

— Подрались. Дальше что? — скучающий голос прозвучал над самым ухом, пока парень пытался не скулить от боли в вывернутой руке и вообще понять, что случилось.

Его отпустили. Темный властелин подошел к коню, собираясь вернуться в седло...

— В Залесье голод. Поле сгорело, платить нечем.

Темный властелин обернулся. Улыбнулся вдруг.

— А, вот в чем дело. Ты залесенский. Решил избавиться от проблемы. Понятно...

Подошел ближе, тронул мыском черного сапога меч.

— Подними.

Крестьянин глянул недоверчиво, но послушался. Темный властелин обнажил свой клинок, усмехнулся, увидев отчаянное выражение на лице незадачливого героя.

— Нет, драться мы не будем. Будем учиться. Хотя бы меч держать не как палку.

Они провели в лесу несколько часов, пока Темный властелин учил ошарашенного крестьянина основам боя на мечах. А потом развернулся и уехал, бросив напоследок ученику мелкую монету за хорошо проведенное время.

До Залесья он в том году так и не добрался, оставил на произвол судьбы — выживут — хорошо, нет — так и не он будет тому виной.

Хорошо, что выжили.

Глава 2

Утром Закат встал ни свет ни заря, вместе со всеми. Похлебал разогретой в печи ухи с ломтем хлеба, следя за суетящимися по дому людьми. Простая жизнь, от посева до жатвы, от весны до осени... От рождения до смерти. Одной-единственной, которая придает жизни подлинную ценность.

Он посмотрел в окно. Дорога вилась дальше, мимо деревни, через лес, в город, наверное, на другой край мира. Хотел ли он идти по ней? Вечность?

Закат слизнул капли супа с ложки, бросил ее в тарелку. Вполголоса окликнул хозяина:

— Помочь чем?

Тот оглядел гостя повнимательней. Одно дело простой прохожий, другое — человек, собирающийся наняться батраком. Закат знал, что не производит впечатления хорошего работника — высокий, конечно, но от того кажущийся скорее худым, чем жилистым. Староста, однако, не стал отказывать сразу. Кашлянул, спросил:

— Что умеешь-то?

— Чего не умею — тому научусь, — пожал плечами Закат.

Староста помялся, затем рубанул с плеча:

— Платить нам нечем. Сам понимаешь, время такое, до урожая рукой подать.

Закат только пожал плечами снова. Жаль, ему здесь понравилось, хотя и глупо было надеяться устроиться в первой же деревне. Но староста, оказывается, не договорил.

— Так-то у нас работы много. Если согласен за стол и кров пахать от зари до темна — то оставайся.

— Вы ведь пашете.

— Добро! — высокие договаривающиеся стороны пожали руки. Закат улыбнулся задумчиво в ответ на доброжелательную мину хозяина, оценив — ладонь у крестьянина все та же, широкая, мозолистая... И мозоли на ней не только от лопаты.

Интересно, в каком сарае лежит его меч.

— Ты топором работать умеешь небось? — уточнил староста. Закат кивнул — дров для отопления даже одного зала в замке нужно было много, Пай с ними никак бы не справился. — Тогда возьми из сарая его, пару охапок соломы, и иди к частоколу. Видел небось, что там половины кольев не хватает — это мы стройку затеяли.

Уточнять, зачем на стройке солома, Закат не стал, решив, что разберется на месте. Нашел инструмент, для соломы взял с одобрения старосты тачку. Покатил по улице в указанном Горляной направлении. Задумавшись, чуть не сшиб Пая, который при виде него разве что не разрыдался.

— Господин! Что же вы... Черной работой...

— Будто я в замке камни не таскал, — хмыкнул Закат, поудобнее перехватывая оглобли. Последние жизни на рабочих денег не хватало, а рабов он не держал, так что латать осыпающиеся стены приходилось самому.

Пай, однако, был с ним не согласен, и увязался следом, пытаясь заодно отнять тачку. С учетом не самого крепкого сложения шута, совершенно бесполезное занятие.

— Так замок хотя бы ваш! Свое чинить — руки не пачкать. А здесь... Господин, вы же не... Не...

Закат засмеялся — ужас шута, такой искренний и непритворный, его веселил.

— Нанялся батраком. Именно так.

— Но вы же Темный... — осекся, поймав мгновенно потяжелевший взгляд, даже рот себе для верности руками зажал. Договорил шепотом, — Господин, вы благородны...

Закат вытер взмокший лоб плечом, заодно убирая лезущие в глаза пряди. На его лице было поразительно умиротворенное выражение.

— Знаешь, в чем главное достоинство благородного происхождения, Пай? — Дождался, пока шут помотает головой, прежде чем самому ответить. — Можешь делать то, что хочешь. Всегда об этом мечтал.

— И вы хотите чинить этим селянам забор? — Удивление в голосе Пая могло соперничать только с его же печалью.

— Хочу. Никогда раньше этого не делал, — он остановился. За разговором они добрались до конца улицы, упершись в кипящую стройку. — Эй, куда разгружать?

Из-за сложенных бревен вынырнул давешний баечник, хекнул удивленно, узнав. Крикнул, высунувшись за частокол:

— Лист! Тут солому притащили. И работник новый, который вчера пришел.

К ним вышел Лист, больше похожий на маленькую передвижную крепость — одинаково прямоугольный со всех сторон. Критически оглядел Заката и тачку, поручил коротко:

— Затолкай между кольями, которые уже поставили.

Кивка ждать не стал, ушел, подхватив по пути стоявший у бревен топор. Закат слышал, как кому-то, забывшему этот топор, тут же влетело, а затем снова размеренно застучало железо, полетели щепки с будущих кольев.

Пай не ушел, и Закат припряг его к работе. В четыре руки тачку разгрузили быстро, укладывая пучки хрустящих остьев. Баечник, назвавшийся Редькой, показал, как их утрамбовывать, протягивая между бревнами веревку, а затем — как забивать мхом щели. Тут вернулся Лист, обозвал всех троих лоботрясами, послал обратно к старосте за соломой. По пути баечник покаялся — штуку с мхом он придумал сам, и запихивать в щели его надо было после того, как установят все колья.

— Но тогда кто ж мне даст! А сейчас милое дело, все вокруг частокола крутятся, все время работа есть. Если я вместо отдыха с мхом вожусь — кому какое дело-то?

Редька соловьем разливался, описывая достоинства утепленного мхом частокола, Закат слушал — как того соловья, ничего не понятно, но звучит красиво. Пай задавал каверзные вопросы — а ну как дерево загниет? Баечник горячился, объясняя, как он сушил нити мха... За беседой дошли до старостиного забора, Пай придержал калитку, помогая закатить тачку во двор...

— Эй, селяне!

Закат медленно обернулся, понимая, что жить ему осталось не больше вздоха. За спиной улыбался молодой рыцарь в белом плаще, подкручивал щегольские усики. По людям он едва скользнул взглядом, попросил вежливо:

— Воды нальете герою?

Закат кивнул молча, глянул на Пая, который понятливо перехватил тачку. Закат подошел к колодцу, быстро крутанул ворот, доставая ведерко. Зачерпнул ковшиком, стоявшим тут же на деревянном срубе.

— Вот спасибо!

Рыцарь принял ковш обеими руками, выхлебал воду, отфыркиваясь. Закат отошел к открытому амбару, надергал пару охапок соломы, бросил в тачку. Покатил вверх по улице. Спина закаменела в ожидании еще одного окрика, удара. Донесся вопрос:

— А что, сложно было Темного победить? — конечно, Редька не мог не попытаться выяснить подробности из первых рук. Закат подобрался, догадываясь, что его история сильно разойдется с версией рыцарей...

Но баечника разочаровали.

— Чего там говорить, понятно, сложно. Но это наш долг!

Закат криво улыбнулся, приналег на тачку.

Двадцать на одного. Невероятно сложно!

Он, кажется, даже ранить никого не успел.

Всколыхнулось в глубине черное, вязкое — вызвать этого рыцаренка сейчас, одного. Высмеять. Убить.

Мальчишку, гордо подкручивающего куцые усики.

Мальчишку, недавно мародерствовавшего в его доме. Того самого, который попытался рубануть врага по шее, но чуть промазал и клинок увяз в наплечнике, запрыгала по полу подвеска на перерезанном шнурке...

— Куда несешься, с ума сошел?!

Закат остановился, переводя дыхание. Улыбнулся через силу.

— К вам же и несусь. Лист просил вторую тачку соломы.

Мужчина, остругивавший колья, засмеялся.

— Так убедительно просил? Запихивать-то ее пока некуда. Ладно, вываливай тут и помоги с кольями. Если ты топором так же быстро машешь, как тачки возишь — к вечеру все закончим!

* * *

К вечеру они, понятно, не закончили, но, судя по одобрительному кивку Листа, поработали неплохо, хотя баечник так и не вернулся на стройку. Напарник Заката, прозванный за острый язык и любовь к рыбалке Щукой, сказал, что с ним всегда так. Возвращались вместе, упарившийся за день Щука даже зазывал к себе выпить бражки — 'Пробовал вчера? Так то еще не самая лучшая!', но Закат отказался, пошел к старостиному дому.

И понял, что отказался зря. Три белые лошади, привязанные к хлипкой ограде, говорили об очень крупных неприятностях.

Закат осторожно открыл тяжелую дверь, постоял в сенях, слушая, как на кухне рыцари рассказывают об Ордене. Тихо прошел на второй этаж, вытянулся на лежанке. Живот печально урчал — днем сердобольная жена Щуки накормила и его, но после долгой работы требовался ужин. Снизу сладко пахло вареной свеклой, сквозь щели в полу пробивался свет, доносились голоса. Закат прислушался. Староста отвечал на участливый вопрос, не слишком ли тяжело живется у Черного замка, и не хочет ли Залесье откочевать поближе к Белой цитадели.

— Мы, в общем, привыкли. Вы ж его, не в обиду будет сказано, только на время убиваете. Годок тишина, а потом по новой приезжает дань собирать, как ни в чем не бывало.

— И вы слушаетесь?

Голос рыцаря прозвучал как-то странно. Не то поверить не мог, что люди могут жить под владычеством зла, не то размышлял, не зло ли сами эти люди.

— А чего нам делать. Мы ж не герои, чтоб Темного убивать, — Закат улыбнулся невольно, вспоминая давнишнюю лесную встречу. Да уж, не герои... — К тому же последние годы он всего десятину урожая брал, даже подушный налог отменил. Да и поля у нас тут, избы, куда нам отсюда.

— Понятно. Однако если бы нашелся способ избавиться от Темного властелина навсегда, вы вряд ли стали бы отказываться?

— Э... Ну то есть да, конечно!

Закат мысленно согласился — лучше не говорить рыцарям, что предпочитаешь Темного властелина с регулярным освобождением от дани Светлому герою с подушным налогом. Не поймут.

— Тогда, староста, вам и только вам я сообщу тайну...

Рыцарь понизил голос. Закат усмехнулся. Великая тайна, Темного властелина больше нет и не будет — просто потому что вышеупомянутый Темный властелин пытается заснуть этажом выше рыцарей. Будут теперь каждый год наезжать, тоже дань собирать. Может, еще и сторожку своего ордена поставят, с мечом на маковке. Окончательная победа добра над злом, надо же...

Скрипнула дверь, заглянула Горляна с тарелкой, прикрытой куском лепешки.

— Так и думала, что к себе ушел! Ты поесть-то не забыл, работничек? Ой, и на кровать в одеже! Как дети, право, и муж мой такой же...

Закат встал, улыбаясь. Взял миску с кубиками свеклы, помог старостихе перетряхнуть простыню. Она села рядом, умиленно глядя, как он ест. Вздохнула.

— Говорят, Темного больше нет. Не воскресает. Даже где тело, не знают.

Посмотрела на него внимательно. Закат продолжал невозмутимо жевать свеклу, разом потерявшую весь вкус. Поднял на женщину глаза:

— А я так понял, это большой секрет. Его внизу только что вашему мужу открыли.

Старостиха тихонько засмеялась.

— Это их главный думает, что секрет. А мальчишка, тот, с куцыми усиками, уже девкам все разболтал. Еще и подвеску подарил, а они мне принесли.

На пухлой ладони блеснул амулет, черный камень на дважды завязанной веревочке. Закат отвел глаза. Он до последнего не продавал оникс. С ним была связана смутная история, какое-то ожидание, суть которого Закат успел позабыть за прошедшие годы, но камень хранил. Теперь вот усатый мальчишка, умудрившийся в бою перерубить не только плечо врагу, но и веревочку амулета, подарил трофейный камень крестьянке. Крестьянка передала подарок Горляне — интересно, зачем? — а Горляна показывает ему. Опять же — зачем?

Не дождавшись ответа, старостиха положила подвеску на подоконник. Посидела, щурясь в окно, где в небе все ярче становилась половинка луны, похожая на свернутый вдвое блин.

— Выходит, будем мы теперь под светлыми жить. Или, может, кто из других соседей позарится.

Закат нахмурился, пытаясь припомнить — какие соседи? Кто тут еще правит? Подумал — да, наверное, кто-то должен быть. Мир большой, его владения маленькие, у рыцаря несколько смертей назад и вовсе никаких не было...

Горляна тем временем рассуждала:

— Северные вряд ли придут, у них со своей Королевой проблем выше головы. Югу, понятно, не до нас, у них своя история... С востока вестей давно нет, в последний раз говорили, что у них девица, которую волкам отдавали, в город вернулась у того волка на спине. Свет его знает, что там теперь, может, оттуда стаю волков надо ждать, а не людей. Вот и выходит, что только рыцарям к нам и идти.

Свекла кончилась, Закат сидел с пустой миской в руках, невидяще глядя в окно. Королева с севера... Она вспоминалась смутно: высокая, статная женщина в ледяной короне с изогнутыми зубцами, почти такой же, как у него самого. Он видел ее когда-то, давным-давно... Где? Как? Не вспомнить. Да и про волков знал, но за давностью лет забыл о них, как о ненужной детали, не имеющей отношения к его борьбе с Героем.

Бессмысленной борьбе.

Снизу донесся голос старосты:

— Конечно, конечно, сейчас. Горляна!

Старостиха встала, посмотрела на Заката долгим, пронизывающим взглядом. Спросила тихо:

— Как думаешь, бывает добро без зла?

И ушла, не дожидаясь ответа. Оникс на крашеном белом подоконнике казался упавшей звездой, и Закат не удержался, взял камень. Сжал в кулаке, поднял к губам. Посмотрел в небо, оскалился — как когда-то. Прикрыл глаза, откинулся на лавке, опершись о стену. Сказал тихо, будто убеждая кого-то невидимого:

— Я не хочу быть злом. Я могу им не быть. И я не буду.

* * *

Холодный тронный зал. Красивый золотоволосый юнец идет к трону — меч наголо, на лице праведная ярость.

Темный властелин смотрит ему в глаза, и с каждым шагом мальчишка, возомнивший себя героем, идет все медленней. Перед тронными ступенями он не выдерживает, падает на колени, меч вываливается из разжавшейся ладони.

Темный властелин с усмешкой оборачивается к пленнику, прикованному рядом с троном:

— Это твой хваленый оруженосец, который должен был закончить твое дело?

Они смотрят друг другу в глаза — черные в голубые, в упор. Свита замирает, не решаясь ни звуком нарушить повисшую в зале тишину... И только мальчишка, светлый оруженосец, вдруг тихонько всхлипывает. Мгновенно все взгляды обращаются к нему, Темный властелин сходит с трона. Поднимает валяющийся на полу меч. Заносит его над тонкой шеей склонившегося юнца.

— Он молод и неразумен. Твоя цель — я. Убей меня, если хочешь убить.

Тихий голос пленника не дрожит, но меч все равно опускается, падает вниз смертельным ответом — Темный властелин обещал убить любого, кто поднимет на него руку...

* * *

Закат открыл глаза. Пару мгновений непонимающе смотрел в окно, за которым медленно розовело небо. Прокричали первые петухи. В кулаке был зажат оникс — так крепко, что отпечатался на коже. Немилосердно ныла спина, затекшая от сна в неудобной позе. Внизу Горляна уже раздавала указания насчет завтрака для рыцарей, и Закат на всякий случай не стал заходить на кухню, пошел сразу во двор. Наскоро размялся — в комнате боялся что-нибудь снести, размахивая руками. Заметил из-за забора заинтересованный взгляд чернявой селянки, отвернулся.

— Эй, Закат! Идешь?

У калитки уже ждал Щука — травинка в зубах, топор на плече. Закат забрал из сарая инструмент старосты, выданный ему на время работы, улыбнулся, выйдя на улицу. Зашагали рядом. В дворе заржал конь, Закат хмыкнул, увидев, как Дьявола, оказавшегося батраком наравне со своим хозяином, пытаются запрячь в телегу. Свистнул тихонько — конь тут же повернул голову, поставив уши торчком. Заржал, возмущаясь и переступая с ноги на ногу, но лягаться перестал.

Щука смотрел на все это с веселым интересом.

— Злющий коняга! Зато верный, все одно что пес. А зовут как?

— Дьяволом, — ответил раньше чем подумал и опустил голову, гадая, слышал ли Щука о коне Темного властелина.

Видимо, нет, так как только рассмеялся:

— Подходящее имечко!

Забор старосты остался позади, прошли дом Щуки, где над огородом висели разномастные сети. Его жена, низенькая кругленькая женщина, помахала им вслед.

— Ты к нам как, надолго?

— Посмотрим, — Закат неопределенно пожал плечами. — До страды, наверное, останусь.

Щука кивнул, задумчиво грызя травинку. Сплюнул на землю.

— Посмотри... У нас, вишь ты, теперь новые господа будут. Светлые, чтоб мне утонуть, никогда не думал, что под стенами у тьмы снова на этих рыцарей налечу.

— И чем тебе не угодил свет?

Щука пожал плечами, так же, как до того Закат. Почесал нос.

— Да просто все. Тьма чего от тебя хочет? Ну, по крайней мере наш-то чего хотел?

Закат промолчал, так как представления не имел, как его запросы выглядели для крестьян. Щука ответил сам, назидательно подняв палец:

— Овса! Понимаешь? Просто несколько мешков овса. Что мы там кроме овса делаем — его не интересовало! А эти, из своей обители, разве что в постель к тебе не лезут. Говорить надо так, есть эдак, девок выбирать как свет велит, а не как душа лежит. Виру еще назначают за все подряд, тьфу!

— Вроде они только убивать и воровать запрещали, — неуверенно удивился Закат, не припоминавший особых ограничений в попавшем к нему несколько смертей назад своде светлых законов. Щука отмахнулся:

— Это понятно! Но они чем дальше, тем больше с ума сходят. Медведь, староста в смысле, говорил, они на него так смотрели, будто прикидывали, не порубить ли нас всех просто за компанию с Темным. Мол, чего это мы так близко к замку живем, а рыцарям в ножки не падаем.

— Но их победу вы отмечали.

— Отмечали. Традиция, вроде как. Но ты смотри, вот Репка, баечник наш, про Темного властелина шутки шутил? Шутил. И ничего! А про светлых попробуй пошути...

Закат покачал головой. Звучало все это, на его взгляд, дико.

Из-за частокола высунулся Лист, мрачный, как и вчера.

— Хорош лясы точить! Мы вам, лоботрясам, еще бревен привезли. Обтесывайте.

* * *

В середине дня пришла жена Листа, подав этим сигнал к обеду. Работники уселись под стеной ближайшего дома, чья хозяйка, пожилая ворчливая женщина, позволила им умыться из бочки с дождевой водой. Вскоре подтянулись остальные жены. Закату в этот раз принес обед Пай, оставшийся у Горляны на правах мальчика на побегушках. Постоял рядом с женщинами, с жалостью глядя на своего господина, сидящего на одном бревне с пятью крестьянами и жующего постную кашу. Щука довольно уплетал двойную порцию ухи, которой жена наказала поделиться с Закатом, если тому опять нечего будет есть. Вытер миску ломтем хлеба, спросил задорно:

— Что, Лист, закончим сегодня?

Лист ответил не сразу, выполняя завет не трепаться за едой. Доел не торопясь, сходил еще раз к бочке, сполоснул руки. Глянул на забор, в котором недоставало еще шести кольев.

— Если заседать тут не будем, закончим.

Поднял свой топор и пошел к оставшимся бревнам, подавая остальным пример. Встал Закат, отдал свою миску дожидавшемуся Паю. Тот вздохнул тихонько:

— Господин, может, помочь хоть?..

Закат улыбнулся, потрепал юношу по голове.

— Топором махать? Не нужно. Иди лучше обратно к Горляне, ей ты сейчас больше поможешь.

Пошел к забору, собираясь присоединиться к обтесыванию бревен...

— Эй, чернявый!

Он не обернулся, только едва заметно сбился с шага. Мало ли тут чернявых. Нормальный селянин не считает, что рыцарь обязательно обратился именно к нему.

Сзади процокали подкованные копыта, на плечо легло древко копья.

— Глухой, что ли? Не слышишь, с тобой говорят!

Закат остановился, глубоко дыша. Обернулся, улыбнуться не смог, только брови чуть приподнял в притворном удивлении.

Рыцарей было трое. Знакомый мальчишка, полноватый мужчина с арбалетом у седла и немолодой силач с наскоро выправленными вмятинами на шлеме. Три пары глаз осмотрели его — бегло, недоверчиво, цепко. Главным в тройке был старик, он и спросил отрывисто:

— Кто такой?

— Закат, — ответил спокойно, негромко. Но рыцарю ответ не понравился.

— Плевать мне на твое имя! — Шевельнулось копье на плече, будто пригрозило — отвечай по делу, а не то... — Что тут делаешь?

— Забор чиню, — не удержался, усмехнулся уголком губ. Рыцарь выступил из окружающего мира рельефней, ярче, затмевая остальную картину. Вспомнилось — а ведь пнул умирающего именно этот старик. Закат выше поднял голову, глянул прямо, холодно и жестко. Даже оставшись безоружным против троих, одного рыцаря он успеет прихватить с собой. Нужно всего лишь вырвать так глупо опущенное копье, ударить пяткой древка в горло...

— Эй, светлые, вы чего к человеку пристали? — Между рыцарями и Закатом угрем ввинтился Щука, улыбаясь во все зубы. — Наш он, троюродный брат мой из Зорек. Там у них с мужиками перебор, вот и подался к нам побатрачить годик!

Щука болтал что-то еще, а Закат медленно, через силу разжимал невесть когда стиснутые кулаки. Только сейчас заметил, что мгновение назад взор застилала кровавая пелена. Вздохнул. Послушал пустопорожнюю болтовню, в которую превращался любой разговор с Щукой. Отвернулся, возвращаясь к работе. Поймал неодобрительный взгляд Листа, кивнул едва заметно — понял, мол, нарываться больше не буду.

Но даже размеренно обстукивая колья, не мог перестать думать — а если бы он убил рыцаря, отличил бы потом крестьян от врагов?

* * *

О случае с рыцарями ему не напоминали — ни Лист, хлопнувший вечером по плечу и поздравивший с первой законченной работой, ни Пай, тенью ходивший следом полдня, ни Щука, таки затянувший к себе обмыть новый забор. За очередной кружкой Закат спросил его сам:

— Зачем ты соврал рыцарям?

Щука отмахнулся.

— А чего они лезли?

Закат опустил глаза, покрутил в руках опустевшую кружку. Щука, неправильно поняв жест, кинулся подливать, одновременно объясняя:

— Я ж говорил, этим светлым до всего дело есть. Не люблю я их. А ты мужик хороший, что я, смотреть буду, как они тебя мурыжат? Паршивый же из меня друг тогда!

Закат поперхнулся брагой от неожиданного откровения, закашлялся. Щука перегнулся через стол, участливо постучал по спине. На миг глянул в глаза неожиданно серьезно.

— А ты что думал? Люди в работе распознаются. Ты с нами второй день, а любой, кто рядом топором махал, про тебя рассказать может больше, чем пацан твой. Только не светлым же, ну!

Закат фыркнул, но промолчал. Не объяснять же было довольному своей проницательностью Щуке, что 'пацан' знает Заката несколько жизней, и то, кем он был раньше, разительно отличалось от нынешнего батрака. Отличалось настолько, что Закат сам пока не знал, кто он и какой он, и тем более — может ли к нему применяться понятие 'дружба', если он в принципе способен зарубить этих крестьян просто потому, что они под горячую руку подвернулись.

Но ведь не зарубил.

Закат мотнул головой, отхлебнул еще браги, позволяя веселой болтовне Щуки литься сквозь голову, незаметно вымывая тревожащие мысли.

Жизнь стала удивительно сложной.

А он ведь просто хотел перестать быть Темным властелином.

Домой он добрался заполночь, стянул засыпанную древесной стружкой одежду и рухнул на кровать пластом. Тело устало — и от непривычной работы, и от бражки, норовящей ударить в голову, но не могущей пробиться сквозь укрепленный после случая с рыцарями контроль. Закат неловко перевернулся, нащупал на шее оникс, днем спрятанный под рубахой. Сжал в ладони, снова, как и вчера, глядя невидящим взглядом в окно.

Он едва не убил сегодня. Но это не было похоже на знакомую колею Темного властелина, это было иное. Слишком уж сильная, слишком глубокая ярость захлестнула его в тот момент. Когда он в последний раз испытывал что-то подобное?..

* * *

— Вы его упустили?!

Рык сотрясает своды, незадачливые стражники вжимают головы в плечи. Темный властелин на ступенях трона — мгновение назад он вскочил с кресла в ярости от дурных вестей и теперь идет к провинившимся слугам.

— Вы... Его... Упустили?! И вы смеете являться ко мне с пустыми руками?!

Рука на оголовье меча, стоящий прямо перед ним глава стражи зажмуривается и в тот же миг падает на пол, булькая кровью в рассеченной глотке. Темная свита не смеет даже вздохнуть, пока их властелин смотрит на умирающего. Он вытирает клинок, резким движением возвращает его в ножны. Оборачивается, указывает на единственного не отшатнувшегося стражника.

— Теперь ты глава стражи. Найдешь героя. Иначе...

Новоиспеченный начальник понятливо кивает, тут же начиная раздавать указания подчиненным. Темный властелин возвращается на трон, безучастно глядя, как убирают труп и смывают с пола кровь.

Он думает о том, что убил в порыве ярости, и решает больше такого не допускать. Хотя сейчас эта вспышка была ему на руку. Новый глава стражи сделает все, чтобы выполнить поручение своего господина.

* * *

Закат проснулся от звука гонга, призывавшего всех собраться перед старостиным домом. Выдохнул, изгоняя призрачный запах крови, рассеянно потер ладонь с отпечатком камня. Такого далекого прошлого, какое явилось к нему во сне, он не помнил. И при этом отчетливо понимал — оно было. Просто прошло слишком много лет для человеческой памяти.

Но не для памяти камня? Поэтому он его берег? Насколько далекое прошлое хранит оникс?

И резко, ожогом — может ли он хранить воспоминания до той, самой первой, смерти?

Снова зазвучал гонг. Закат встал наконец с постели, оделся, стряхивая прилипшие вчера опилки. Спустился вниз, затесался среди старостиных домочадцев сбоку от крыльца, скрывая рост. Прищурился на стоящего посреди двора старика-рыцаря, начинающего речь.

— Братья и сестры мои! Возрадуйтесь, ибо закончилось время тьмы. С этого дня и до скончания времен вы все переходите под длань света.

Старик замолчал, обводя глазами крестьян. Подал пример толстый рыцарь, закричав 'Слава свету'. Его поддержали, но жиденько, неуверенно. Впрочем, оратору хватило.

— Мы поедем дальше, за Черный замок, передать эту новость остальным деревням, жившим под пятой Темного властелина. После страды мы пришлем все необходимое для строительства сторожки Ордена. До тех пор наместником света у вас остается рыцарь Светозар, надежда и опора нашего ордена!

Мальчишка с куцыми усиками воздел меч, пытаясь поймать восходящее солнце. Увы, утро выдалось туманное, и красивый блик на острие не получился. Толстяк снова закричал 'Слава свету', Щука, стоявший за его спиной, скривился, как-то перековеркав слова. Закат пробурчал славу вместе со стоящими рядом, дивясь прихотям судьбы. Жаль, оценить их никто, кроме него, не мог.

Славословие закончилось, уезжающие рыцари устроились в седлах заранее взнузданных коней. Светозар стоял рядом, держась за стремя старшего рыцаря: видимо, выслушивал последние наставления. Крестьяне потянулись по своим делам — кто в поле, кто в огород или на пастбище. Закат поймал на крыльце Медведя, напомнил, что забор починен.

— Да, отлично поработали. До сенокоса общих дел нет, сам решай, чем займешься. Или Горляну спроси, она, честно говоря, лучше меня знает, куда пристроить пару рук.

Горляна в самом деле знала, и вскоре Закат уже постигал искусство починки и плетения корзин у старухи-корзинщицы, матери Горляны и Листа. На старости лет она наконец-то собралась поделиться своим мастерством, но подмастерье выбирала придирчивей, чем невеста жениха.

— Ты тоньше расщепляй-то! Эх, молодежь, никакого терпения...

Закат незаметно улыбался, послушно расщепляя выданную ветку. Старая Лужа, как звали корзинщицу, характер имела соответствующий обоим своим детям.

— Вот так, молодец, быстро учишься. А теперь мы их выварим, чтоб помягче стали...

Они вместе опустили длинные полосы древесины в огромный чан с водой, такой тяжелый, что вместо того, чтобы поднимать его над костром, дрова укладывали вокруг него. Дело разжигания огня старуха никому не доверяла, сама постучала огнивом по камню, высекая искорки на горсть щепок, бережно раздула. Подняла дымящееся огневое гнездышко в коричневых сморщенных ладонях, посадила в будущий костер. Оглядела довольно.

— Вот так. Теперь ждем!

Сели ждать. Лужа, в удивительной для деревни крашеной цветастой юбке и сером захватанном переднике поверх, устроилась на верхней ступени крыльца, обмахнув рукавом облупившиеся доски. Закат сел на ступеньку ниже, даже не пытаясь втиснуться рядом с дородной старухой.

Через плечо протянулась рука, на подол рубахи просыпалось несколько крупных подсолнечных семечек.

— Будешь? С прошлого года немного осталось. В этом-то году я подсолнечника не сажала, кому он, кроме меня, нужен.

Закат не понял последних слов, но за семечки поблагодарил, взял. Расщелкнул первую, забросил в рот, прикрыл глаза, пробуя на вкус. Кажется, когда-то он любил семечки. Очень давно.

Лужа за его спиной вздохнула, тоже захрустела подсолнечником. Сказала вдруг:

— А Светозар-то этот как?

Закат неопределенно пожал плечами. Старуха недовольно пихнула его в спину:

— Эх, мальчишки! Это ж важно. Кого нам оставили? Младшенького, ребенка? Значит, нас не боятся. Или хорошего молодого бойца? Тогда-то совсем другой разговор будет!

Закат кивнул, соглашаясь. Задумался. Сказал медленно:

— Он либо глуп и не наблюдателен, либо очень хитер.

Совпадение ли, что после встречи у колодца вся троица рыцарей остановила Заката у забора? Оникс просто так подарили селянке или проследили, кому она его отдаст?

На макушку легла мягкая ладонь, чуть толкнула, отвлекая от мыслей.

— В каждой тени-то врага не надо видеть. Ну подумай — мальчишка, молоденький совсем. У светлых, которые шпионами никогда не промышляли. Он или хороший боец, или плохой, а думать, что он соглядатай — это уже глупость.

Закат покачал головой.

— Я не уверен, что глупость.

Лужа фыркнула, дернула его за отросшую прядь.

— Щуки наслушался, что ли? Он у нас известный нелюбитель света. Да и не диво — разбойником был, его шайку рыцари разогнали. Он один считай и выжил, прибился к нам. Защищает тебя теперь, да? Ты ж прям как он, пришел неведомо откуда — и рыцари следом.

Закат мотнул головой, высвобождая волосы. Обернулся, присмотрелся к старухе внимательней. Она рассмеялась заливисто, как девчонка, ухватилась за резные перильца, чтобы не свалиться. Отдышавшись, кивнула.

— Угадал! Я этого бандита прятала еще до того, как мы его в Зорьки пристроили. Он молодец, что тебе помог, а все-таки меньше его слушай. Ты ж не разбойник, чтобы каждой тени бояться.

Закат опустил голову. Не разбойник... Хуже. И искать его будут старательней. За спиной встала Лужа, отряхнула подол от подсолнечной шелухи.

— Ладно, хватит болтать. Видишь, парит уже, пора нашу будущую корзину из кипятка вылавливать.

* * *

Домой Закат вернулся нагруженный тремя собственноручно сплетенными корзинами — пока маленькими и довольно кривыми, но Лужа осталась довольна, даже велела приходить еще. Горляна встретила его на кухне, обрадовалась — наконец-то к ужину не опоздал. Пришел Медведь с поля, принес кадушку с рыбой Пай, отправленный в помощь Щуке. Тихонько проскользнули в комнату пара девчушек-приемышей. Закат уже знал, что детей год назад нашел в лесу Медведь, а что с ними случилось, никто выяснять не стал. Решили, что захотят — расскажут, а так нечего раны бередить. Девочки до сих пор больше молчали, даже имена им пришлось придумывать. На новые они, впрочем, отзывались охотно, и подходили они им очень — что худенькой пугливой Щепке, что кругленькой упрямой Шишке.

Когда все уже сидели за столом, и Закат, дождавшись своей очереди после хозяев, наконец-то заполучил горшок каши, стукнула входная дверь. Он догадался сразу, окаменел, понимая — уйти не успеет. Продолжил накладывать себе еду, только голову наклонил ниже. Горляна глянула беспокойно, заметив заминку, тут же вскочила, улыбаясь и шумно приветствуя гостя.

— Я теперь, получается, сосед, а не гость. Да и жить мне негде, пока сторожку Ордена не поставим.

Голос у рыцаренка был высокий, звонкий. Мальчишка, вдруг подумал Закат со странной горечью. Сказал бы 'не старше Пая', да только Паю давно не девятнадцать. А что судьбе угодно, чтобы шут выглядел вечным подростком, это уже другой вопрос.

Раньше свита была у него, а не у Героя. Герою полагался только оруженосец. Вот такой вот мальчишка.

Светозар сел за стол напротив Заката, в традициях светлых отказался встревать в очередь к горшку с кашей, принял его только после Пая и девочек, почти пустым. Рассказывал какие-то рыцарские байки, Горляна смеялась и в ответ рассказывала байки деревенские, так что девочки с Паем слушали, разинув рты. Медведь сосредоточенно поглощал кашу, Закат брал с него пример, но все равно против воли вслушивался в разговор. Особенно заинтересовал его вопрос, что будут делать рыцари теперь, когда враг окончательно побежден.

— Враг — это не только Темный властелин. Это любое зло, бесчестье, беззаконие, которое творится в мире. Вы добрые селяне, но не все живут так, как вы, по законам света.

Высокопарный тон рыцаренка раздражал. Закат мельком коснулся груди, где под рубашкой висел оникс, аккуратно прожевал последнюю ложку каши. Спросил, подняв голову:

— А что в себя включают законы света?

И понял, что правы были и Лужа, и Щука. Мальчик не был соглядатаем — он даже сейчас не узнавал сидящего перед ним врага. Но законы света за прошедшие годы действительно сильно изменились.

Не устраивать гульбищ без должного повода. Не варить пиво. Не выращивать колдовские травы. Не носить обереги. Не гадать на золе от костра конца года. Не есть рыбу в четвертый день первой недели каждой луны. Не жениться без благословения света. Не...

— Ох, посмотрите, стемнело совсем! Девочки, помогите убрать со стола. Пай, как проснешься, сбегай к Крошке, она обещала яиц дать. Закат, ты завтра опять к Луже?

Закат с усилием оторвал взгляд от лица рыцаренка.

Он не был похож на Героя. Волосы не золотые, а серо-русые, глаза не голубые, а ореховые...

Это злило сильнее всего. Они им не были. Никто из рыцарей не был Героем, они были только отдаленно похожи — издали, если не приглядываться. И эти законы были так же похожи на законы справедливого света. Издали. Если не приглядываться.

— Да. Похоже, я прошел испытание на место подмастерья корзинщицы.

Горляна рассмеялась натянутой шутке, только глаза смотрели слишком внимательно, и Закат поспешил уйти спать, прежде чем рыцарь заговорит снова.

Глава 3

Ночью пришел очередной сон, муторное воспоминание, сгинувшее с рассветом и оставившее привкус сажи на губах. Навязчиво вертелись образы — дым, заполняющий залы, огонь, выбитая дверь и кашляющие слуги. Закат не хотел вспоминать подробности, наоборот, пытался занять голову чем угодно другим. После вчерашней стычки решил — все, что было с ним раньше, больше его не касается. Темного властелина нет, он наконец-то умер на радость светлым рыцарям, а батраку из деревни Залесье нет дела до прошлых жизней исчезнувшего владыки.

Правда, оникс выкинуть не смог, только старался не касаться камня лишний раз и снимал перед сном. Думал даже завернуть в тряпицу и носить в сумке, но побоялся однажды выронить.

Жить после этого стало легче. Дни проходили один за другим, странные сны развеивались без остатка, стоило открыть глаза — как и положено снам. Можно было плести корзины со старой Лужей, колоть дрова с Листом, рыбачить с Щукой, обходить поле с Медведем. Изредка Закат выезжал Дьявола, скучавшего в роли крестьянской лошадки. С Паем говорил и того реже. Бывший шут вписался в новую жизнь так же незаметно, как когда-то в жизнь Темного властелина, но настолько явно чувствовал себя не в своей тарелке, что Закату было неловко смотреть ему в глаза.

Со Светозаром он вообще старался не встречаться. На всякий случай.

Так прошла луна, началась вторая. Жаркое солнце пекло землю, от частой работы на улице сперва обгорела, а затем взялась крепким коричневым загаром шея. Привыкли руки, сперва нывшие с непривычки, ведь махать топором и мечом — занятия совсем разные. Каждый день дарил что-то новое, простое и прекрасное, позволявшее верить — он обычный. Он как все. Крестьянин. Батрак. Троюродный брат Щуки, пришедший из Зорек. Уже даже Дичка, липнущая к приезжим, не обращает внимания, обхаживая Светозара.

Впервые Закату стало интересно — а какой он? Как выглядит? Задержавшись у колодца ранним утром, он крутил ворот с затаенной надеждой познакомиться со своим отражением заново.

Не вышло. Едва бросив взгляд на колышущееся в ведре небо с темным, трудно различимым пятном его головы, Закат понял — ничего не изменилось. Все то же лицо Темного властелина, острое и грубое, будто вырубленное из дубового чурбана. Разве что перестало быть черно-белым, наконец-то схватившись смешным, шелушащимся загаром, на носу и скулах — темнее. Ну и улыбаться он научился по-человечески, и не щуриться, когда его что-то раздражало. Он вообще старался не раздражаться. Не вызывать лишний раз алое дрожащее марево, приходящее незнамо откуда.

— А, ты еще здесь! Вот хорошо, я думала уже Пая за тобой посылать. Сходи на дальнюю опушку к Ежевичке, возьми у нее трав, хорошо? Она знает, каких.

Закат кивнул высунувшейся на крыльцо Горляне, зачерпнул из ведра, разбивая отражение на блестящие осколки.

Он старался не думать о том, что упрямая внешность может значить, что вся его игра в обычного человека остается только игрой.

* * *

Домик Ежевички, сухой приземистой старушки-травницы, стоял далеко за оградой села. Его хозяйка оказалась из 'бабок' — тех, кто живут у судьбы под боком, но никогда не попадаются ей на глаза. Такие растят маленьких, куцых временных героев, когда настоящий бродит незнамо где. Такие сидят, словно на сторожевых вышках, в своих домиках на сваях-ногах по дороге к Черному замку и плюют на макушку Герою заговоренными косточками. Маленькие женщины, мелькающие на полях истории и имеющие за это свой ломоть хлеба. Свою вечную жизнь — не алтарное воскрешение, а тихое, беспечальное существование без истинной старости и немощи, которое можно прервать лишь ударом меча.

Закат не знал, что в Залесье есть бабка. Если бы знал — прошел мимо.

— А, это ты... Явился наконец, голубчик! А мы тут лясы точим, да о своем, о девичьем...

Бабка нарочито шамкала, пропуская гостя в горницу, не поднимая на него глаз. В домике обнаружился пяток женщин, Закат видел их только на празднике в первый день. По спускающимся на плечи косам и Дичке, затесавшейся в сидящий на лавке рядок, понял — девицы на выданье. Сидят по родительским избам, на улицу нос не кажут, набивают себе цену. Сейчас невесты еще не выбранных женихов тупили взоры, фыркали тихонько и переглядывались. Закату было неловко, но он не мог понять, на что скорее похожа эта неловкость — на стыд дерева, выросшего посреди приличного поля, или на страх единственного пирога в окружении толпы едоков.

— Да ты садись, не стесняйся. Траву мою не тронь! Для гонской вытяжки только девичьи ручки годятся. Ох, девки-девки, повыскакиваете замуж после Костревища, оставите бабку без рабочих рук...

Девицы загомонили, наперебой убеждая Ежевичку, что не повыскакивают, а если и повыскакивают, так смена подрастает. Ляпнула Дичка:

— Вот Шишка с Щепкой...

И осеклась, словно на стену налетела. Вывернулась, помянув малолетнюю дочку Листа, но все равно будто рябь по комнате пробежала. Ежевичка глянула на зажатого в угол Заката, прокашлялась. Дождалась тишины и пояснила спокойно:

— Девочки с восточного леса. Волчаткам травы не по нюху, расчихаются и всех делов.

Пока Закат переваривал новость — 'Приемыши — волчьи дети, оборотни, все об этом знают, и всем все равно?!' — вклинилась Дичка:

— Сказочные всегда делают сказки! А нам лекарства нужны обычные, а не разрыв-траву из поклепника делать. Правда, бабушка Ежевика?

Бабка хмыкнула, кивая. Закат обратил внимание, что сама она тоже руки держала при себе, травы не касаясь.

Сказочные. Он впервые слышал такое прозвище, и решил уточнить, спросив на пробу:

— А Герой — он сказочный?

— Не-е. Светлые — они не сказочные. Они обычные, — на Дичку зашикали, но нахалка и бровью не повела, добавила: — А вот Темный, Темный точно сказочный!

Закат хмыкнул удивленно, расслышав восторженные нотки в голосе, и тут же едва не утонул в потоке воспоминаний.

Девчонка. Кудрявая черноволоска, глаза олененка. Темный властелин прогуливал Дьявола по двору, когда эта мелюзга подобралась к вечно распахнутым, вросшим в землю воротам. Споткнулась на пороге, упала плашмя и разревелась с непостижимой искренностью четырехлетки. Пришлось подойти, присесть рядом на корточки.

— Ты что тут делаешь?

Ребенок, отвлеченный вопросом, поднял голову. Подумал.

— Гуляю.

— А почему ты гуляешь в моем замке, а не в родной деревне?

— Папа пливел. Папа с мамой длова лубят, а мне сказали поиглать на тлопинке. Я и иглала... Потом папа потелялся, и я плишла его искать.

Буква 'р' малышке никак не удавалась. 'И с родителями, похоже, не повезло...' — сочувственно подумал хозяин полуразрушенного замка. Год выдался тяжелый, прошлой осенью дождь лил не переставая, многие не смогли собрать урожай, а что собрали, то наполовину сгнило. Потом зима затянулась...

Он очнулся, почувствовав, как в колено упираются маленькие ладошки, встретился с уверенным взглядом карих глаз.

— Ты волшебник, да? Ты найдешь моих папу и маму?

— ...А он говорит 'я Темный властелин'! — в воспоминания ввинтился звонкий, не больно-то изменившийся за прошедшие годы голос. Дичка сделала страшное лицо, но не выдержала, прыснула от смеха. — А я знаете что?

— Что? — Девичья ватага даже дышать перестала, хотя наверняка слышала эту историю не в первый раз.

— А я сказала, мол, не верю! И он показал мне замок, и всякие черные знамена, и черепа врагов, и даже своего шута!

— А ты?

— А я сказала 'Я знаю! Ты герой, который захватил замок Темного властелина и им притворяется!'

Закат фыркнул. В четыре года малышка, заявившаяся к нему домой, выражалась немного иначе, но суть оставалась такой же.

— И он отвез тебя в Залесье на черном коне. Ссадил на землю перед склонившимся в поклоне старостой и сказал 'Узнаю, что с ней что-то случилось — убью'.

Только по внезапной тишине Закат понял, что сказал это вслух. Отпустил оникс, за который невесть когда схватился, пожал плечами.

Дичка выдохнула:

— О... — и прежде чем Закат придумал оправдание своим знаниям, оправдала его сама: — Так ты про Темного властелина все-все знаешь? Расскажи еще!

Просьбу поддержали остальные девицы, Ежевичка поставила условие — слушать ушами, говорить ртом, а работать руками. Выдала Закату пару кореньев, не чувствительных к 'сказочным', сама присела тут же, подперла щеку морщинистой рукой. Закат глянул на нее исподлобья, примеряясь. Перебрал скудную память, словно камушки в горстях пересыпал. Выбрал историю, будто только что возникшую в голове, на пробу чиркнул остро заточенным лезвием по твердому корню. Перекатил начало были-сказки во рту. Решился.

— Это было очень давно, еще до того, как Герой перестал быть один и появились светлые рыцари...

* * *

Темный властелин сам посещает деревни, не заплатившие дань в срок. Обычно, когда он въезжает в ворота, посреди улицы уже стоят мешки с зерном и единственный человек — старый, больной, калека или просто вытянувший желтую горошину на поспешно устроенной жеребьевке. Его жизнь — вира, который они платят за промедление... Если, конечно, он не сумеет объяснить, почему не отдали дань сразу.

Обычно они слишком пугались, чтобы объяснить хоть что-нибудь. Но этот человек был особенным.

— Змеи в поле приползли, гнезда свили, из них птицы вылупились, в лес ускакали, а из леса вышли, глядь, целые медведи, да как начали песни петь!

Свита затыкает уши, отворачивается, отъезжает подальше, не то пытаясь сохранить рассудок, не то не желая запачкать платья, когда голова дерзкого краснобая слетит с плеч. Темный властелин слушает с интересом, а крестьянин и не думает умолкать.

— Мы те песни услыхали, думаем — ничего себе рыбы уродились! И давай их корзинам ловить, а они в небо взлетели, плавниками машут, кричат, славу Темному властелину разносят! Мы и думаем — таких нельзя ловить, таким, может, поклоняться надо! Стали строить храм, да прямо в поле, где они уродились, а храм глядь, под землю ушел! Мы тогда...

Темный властелин хохочет, подъезжая ближе к своей жертве, наклоняется к самому его лицу, заглядывает в пронзительно-голубые глаза. Баечник не сбивается ни на миг, даже когда нависающий над ним Темный властелин резким, обманно опасным движением выбрасывает вперед ладонь. Кинжала в ней нет, только монеты, что сыпятся на голову крестьянину, такие же золотые, как его волосы.

Тогда Темный властелин уехал, не забрав дань.

А через три дня впервые заговорили о Герое.

* * *

Когда он уходил от знахарки, солнце уже утопало в полях. Девицы разбежались по домам, пока Ежевичка не торопясь отбирала и смешивала для него травы. Закат стоял к ней спиной, вглядываясь в далекую деревню.

— Зачем тебе это понадобилось, бабка?

За спиной засмеялись не старческим, молодым смехом.

— А зачем тебе, Темный? Ты от своей судьбы сбежал, словно чашка весов под стол ускакала. Думаешь, весы от этого точней станут?

Последний луч скрылся за горизонтом, Закат наконец обернулся. В дверях стояла стройная девушка, старушечьи одежды висели на ней, едва доходя до колен.

Бабка, спрятавшаяся под боком у судьбы. Женщина, готовящая Героя на битву. Девушка, жертва Темного властелина, умершая когда-то на алтаре от его ножа.

Сколько их было, таких жертв? Третьего дня третьей луны, когда весна уже пришла, но и зима не спешила отступать, красная кровь впитывалась то в белый снег, то к черную землю. Он искал подходящих девушек или детей, черноволосых и кареглазых, выкупал их, воровал, убеждал и приводил силой.

Когда он решил, что слишком часто умирает из-за ненужного ритуала, судьба лишь раз послала ему жертву. День в день, третьего дня третьей луны.

— А ты хотела бы, чтобы в Залесье было две бабки?

Ежевичка улыбнулась, показав идеально ровные белые зубы. Покачала головой, протягивая мешочек с травами, а когда он взялся за него, накрыла его ладонь своей.

— Я не жалею о своей жизни. И не жалею, что Дичка осталась просто Дичкой. Но ты поступаешь неправильно.

Закат вырвал руку из ее хватки, отвернулся молча и резко, зашагал по тропинке к деревне. Вслед донеслось тихое, проходящее ознобом по хребту:

— Ты оставил после себя пустоту, но не думай, что ее никто не заполнит.

Он повел плечами, словно пытаясь стряхнуть с них голос бабки-девы, упрямо сжал губы.

Он все еще верил, что не пожалеет о своем выборе.

* * *

До Лужи он добрался лишь на следующий день, передал травы. Старуха тут же отправилась их заваривать, оставив Заката разбираться с корзинами — перед сбором урожая многие опомнились и принесли свое старье на починку.

Он латал дыру в одной из них, стараясь не думать, что сплести новую было бы проще, когда Лужа наконец вернулась из дома, грузно села на ступени крыльца. Понаблюдала молча за работой, вздохнула вдруг.

— Научился, ишь ты! Шустрый. Я-то уже боялась, что после меня и корзинщика в деревне не останется. Бочки-то мой сынок делает, да на бочке только с горы кататься хорошо и сусло варить, зерна в ней не сохранишь. А теперь знаю, можно уходить спокойно...

Закат, уже несколько раз слышавший разговоры про 'после меня', сначала привычно пропустил слова старухи мимо ушей. У него была проблема посерьезней — одна из полос старой корзины растрескалась окончательно, и теперь ее надо было вытащить, не развалив все остальное. Новое лыко наконец удалось вплести в частую сетку старого, даже концы спрятались незаметно, когда Закат, которого все это время подспудно грызли слова Лужи, вдруг понял их. Обернулся, уронив плод своих трудов на землю. Наткнулся на насмешливый взгляд, заставил себя спросить как можно спокойней:

— Ты скоро умрешь?

— Дошло наконец-то! — всплеснула руками старуха, улыбаясь. — Конечно, помру! Мне уже ого-го сколько годиков. Дети выросли, внучек замуж выдали. Считай, только на Ежевичкиных травках и держусь. Надоели, ты бы знал как...

— Но ты же можешь пить лекарства и дальше? И не умирать?

Лужа отмахнулась, точно от назойливой мухи.

— Ну могу. Год еще могу, может два. Пила я травки раз в пять дней, буду пять раз в день. Зачем мне это? Одна обуза, а обузой я быть не привыкла, и на старости лет привыкать не хочу. — Посмотрела на непонимающего Заката жалостливо, с кряхтением встала, подошла, растрепала волосы. — Эх ты, а еще взрослый мужик. Смерть — она всегда рядом ходит, руку протягивает, по головке гладит. По детству та ласка ни к чему, а в старости ценить начинаешь. Думаешь — вот передам все дела, корзинщика выращу, лягу и усну наконец. Отдохну за все прожитые годы. А там, кто знает, может буду, как светлые говорят, на вас с облачка смотреть, или, как волки верят, новорожденным ребенком стану. А то и деревом, э, на севере? Интересно, небось, жить деревом...

Закат слушал скрипучую речь и не понимал. Лужа не боялась совершенно искренне, она думала именно то, что говорила, но Закат не мог ей поверить. Он привык думать о смерти как о мгновении или нескольких часах боли и не понимал, как этого можно ждать. Будто ледяной водой окатило — он же теперь тоже умрет вот так, как Лужа! Раз и навсегда, спустя многие годы. Нет, он думал об этом и раньше, но отстраненно, почти мечтательно, как об обязательной детали простой жизни. А теперь, встретившись лицом к лицу с окончательностью бытия...

Старуха обняла его.

— Эх, мальчишка ты еще! Молоденький, даром что лицо взрослое. Тебе-то жить еще да жить, не слушай старую Лужу. Тебе смерть пока не друг, а враг лютый. Это правильно. А поживешь с мое...

Он вцепился в обнимающие его руки с горячностью ребенка, увидевшего ночной кошмар, уткнулся в спускающиеся на грудь пряди седых, пахнущих распаренным лыком волос. Лужа гладила его по голове, а Закат понимал со страшной отчетливостью — если бы он раньше подумал о смерти вот так, как сейчас, он никогда не решился бы перестать быть Темным властелином.

Мысли о смерти заняли его на несколько дней. Вертелось в голове так и эдак — старость, болезни, смерть как избавление от мирских проблем. Посмертие, которое никто не видел, но все по-своему в него верили. Закат знал точно — когда он умирал, ничего не было. Просто не было, нельзя было даже сказать, что это было похоже на сон без сновидений. Несколько часов или дней выпадали из жизни, отданные хладному пребыванию в виде трупа. Но сейчас ему отчаянно хотелось поверить, что он просто не помнит происходящее за той границей, где кончается боль от очередной смертельной раны. Ведь так могло быть? И могли быть правы светлые, или волки, или северяне — кто угодно, верящие, что за смертью начинается новая жизнь.

Закат подумал, что, должно быть, напоминает дерево-однолетку, еще не замерзавшее зимой и боящееся не проснуться по весне. После этого у него получилось заставить себя перестать бояться. По крайней мере, перестать думать о смерти. Все равно от этого не было никакого толка.

* * *

До сбора урожая оставалась всего пара дней, когда наплыв старых корзин кончился, и Лужа, встретив на пороге поутру, отправила Заката обратно к дому старосты. Там оказалось, что мужчины уже ушли на луга — недавно они косили траву и теперь нужно было ворошить сено. Горляна не стала посылать свалившегося на нее работника к остальным, вместо этого отправив чистить мелкие зеленые яблоки, собранные в лесу детьми.

В погребе было прохладно, одуряюще пахло нагревшимися на солнце плодами. Закат сидел на лавке под маленьким оконцем и чистил очередное яблоко, когда крышка скрипнула. По ступенькам в подпол спустился рыцарь. Огляделся, улыбнулся светло, здороваясь. Тут же перешел к сути дела:

— Дичка сказала, вы рассказывали ей о Темном властелине.

— Да, — отозвался Закат, не отрываясь от работы. — И что? Это тоже запрещено светом?

— Нет, — улыбнулся Светозар. Присел рядом, взял одно яблоко, перекатил в ладонях. Откусил. Закат сдержал улыбку, краем глаза наблюдая, как рыцарь силится не кривиться от вкуса дикого плода. Наконец, тот сумел разжать сведенные челюсти и договорить: — Просто мне стало интересно. Расскажете?

Закат уже в открытую смерил его взглядом. Пожал плечами, будто говоря 'Ты сам напросился'.

— С чего начать? Дела давно минувших дней тебе наверняка рассказывали в вашей обители, в событиях последних лет ты сам принимал участие...

— Расскажите, каким был свет сто лет назад.

— Сто? Это не так уж много. Это всего... — Закат прикинул на пальцах, затем в уме, — десять, одиннадцать... Пятнадцать смертей назад.

Светозар совершенно не по рыцарски присвистнул.

— То есть за сто лет мы побеждали пятнадцать раз? И каждый раз он возрождался?!

Закат кивнул, и рыцареныш вскочил, пробежался по комнате. Неосмотрительно укусил яблоко, которое все еще держал в руках. Через силу прожевал и выдавил:

— Но это же бессмысленно!

Закат улыбнулся. Он увидел вдруг в этом рыцаре себя самого и ответил так же, как недавно отвечал себе:

— Не более бессмысленно, чем весна, наступающая вслед за зимой.

— Лучше скажите — осень, преследующая лето! Такую осень, возрождение зла, следовало бы отменить!

Закат медленно кивнул, как будто соглашаясь, уронил в чан длинную закрученную очистку, посмотрел на желтое сочное яблоко в ладони.

— Допустим, у тебя получится отменить осень. Что ты отменишь вместе с ней? Яблоки? Тыквы? Дожди, поливающие сухую землю?

— Тогда я отменю только зиму!

— А с ней вешние воды, дающие жизнь новой траве. Это вечный цикл, такой же как жизнь и смерть, день и ночь... Время Героя и время Темного властелина. — Закат отвернулся, опустил глаза, которыми до того сверлил юного рыцаря. Пожал плечами. — Впрочем, этой весны не было больше ста лет. Я имею в виду Героя.

— Каждый рыцарь несет в себе частицу света магистра!

— Разве я говорил что-то о магистре?

Миг они смотрели друг другу в глаза — черные в светло-карие. Светозар отвел взгляд первым, неловко взмахнул руками:

— Ну он же Герой... Был Героем. Приезжал и лично убивал Темного властелина. Какая разница, что теперь это делаем мы, рыцари...

— Может быть то, что даже Темный властелин никогда не нападал вдвадцатером на одного?

Светозар вспыхнул, открыл рот, собираясь что-то сказать... Закрыл его. Отвернулся.

— Но мы же все равно свет?..

Это звучало поразительно жалобно. Закат усмехнулся.

— Вы так называетесь.

Светозар мотнул головой и вдруг выскочил вон, только огрызок яблока закрутился на дощатом полу. Подкатился к ноге Заката. Тот подобрал его, мгновение отрешенно рассматривал. Затем, словно очнувшись, выкинул в помойное ведро.

Никто не просил Светозара есть дикое яблоко. Их чистят, режут, заливают медом, варят несколько часов, прежде чем получится то повидло, которое едят рыцари.

Закат подбросил на ладони новое, еще не попавшее под нож яблоко.

Ему не требовалось кусать его, чтобы вспомнить вкус.

* * *

— Господин, деньги кончились... Продавать уже нечего, и дань сейчас не собрать, до урожая больше луны.

— Погреба пусты?

— Почти, господин. Остались прошлогодние яблоки, но...

Верный шут мнется, Закат — Темный властелин, тогда он еще был Темным властелином — решительно прерывает затянувшуюся паузу:

— Что 'но'?

— Они дикие, господин, — Пай признается в этом с таким тяжелым вздохом, словно это его личная вина. Закат смеется, ероша светлые волосы шута.

— Пай, при выборе питаться воздухом или дикими яблоками я выберу дикие яблоки. Пошли, покажешь, где ты это сокровище откопал. Надо переложить их свежим сеном, не дай тьма, сгниют.

Глава 4

Жатва началась внезапно для Заката и ожидаемо для остальных. Со своими корзинами, яблоками и мыслями о вечном он напрочь пропустил и сплевывание через плечо при виде сгущавшихся туч, и беготню с ведрами во время нескольких особенно жарких дней. Так что когда его до зари поднял лично Медведь и потащил в поле, Закат сначала шел, как разбуженный посреди зимы еж — сонный и колючий. На подходе к полю встретились с Щукой, щедро поплескавшим на них из ведра и едва не схлопотавшим за это затрещину от старосты.

Переговаривались шепотом, Закат отчаянно зевал, осовело оглядываясь. В поле вышли все мужчины деревни, начиная с круглолицего Колоса, недавно получившего от отца первые штаны, и заканчивая древним полуслепым Мхом. Тер глаза сонный Пай. Не было только Светозара, и Медведь, заметив, как оглядывается Закат, шепотом пояснил:

— Что свет не видит, то и запретить не может.

Закат непонимающе улыбнулся. Он чувствовал себя подростком, впервые допущенным к таинству взрослых, непонятному, но интересному и почему-то важному. Толпа, сгрудившаяся на дороге, выстроилась цепочкой, втянула Заката в свой ряд. Старый Мох, оказавшийся во главе шествия, направился в глубь поля, раздвигая крепкие колосья, забурчал, заухал что-то невнятное, тут же подхваченное остальными. Закат старался повторять непонятные звуки и вскоре почувствовал их ритм, то, как начинает в такт биться сердце, как сами по себе подстраиваются шаги под мерное гудение глоток. Это не было трансом, но объединяло, делало людей одним целым. Медведь топал перед ним, придерживая колосья, выписывал по полю кренделя вслед за всеми, так что казалось, что они — змея, медленно втягивающаяся в нору.

В центре поля обнаружилась загодя утоптанная площадка. Закат отшатнулся, едва не выпал из цепочки, но она удержала. Ритм, в который он только что бездумно влился, теперь звучал помимо его воли, и вместо того, чтобы сделать шаг назад, он шагнул из собственного тела. Оказался на мгновение высоко в небе, взглянул на поле сверху. Потрясенный, узнал знак, который нарисовали их шаги — корону с изогнутыми зубцами. Люди хороводом стояли в центре, на месте крупного рубина в оголовье. Закат, вернувшийся в самого себя, вцепился омертвевшей рукой в оникс. Он понимал — и не мог поверить.

Третий день третьей луны. Шестой день шестой. Девятый девятой. Двенадцатый двенадцатой. Он это придумал, придумал так давно, что успел забыть. Придумал тогда, когда еще мог управлять ветрами, когда над Черным замком распахивались черные крылья, когда подчиненный дракон изрыгал пламя на неугодных.

Третий день третьего. Шестой день шестой. Девятый...

Я дарую вам хороший урожай, если вы выполните мой указ.

Сколько же лет это продолжалось? Как долго он мог исполнять договор, как традиция укоренилась настолько прочно, что и сейчас, когда уже многие века Темный властелин не может и пылинки взглядом шелохнуть, они продолжают выполнять его приказ?

Он оглядывался, всматриваясь в ставшие близкими и привычными лица. Они работали вместе, жили вместе, им он отдавал сплетенные корзины. Он привык к этим людям, а сейчас... Низкий гул, закрытые глаза, корона, легшая печатью на поле. Даже Пай стоял, мерно покачиваясь, зачарованный старым обрядом, который кончался кровью. Но чьей?.. Колоса, самого молодого? Мха, самого старого? Или его самого, пришлого чужака?

Его взяли за руки. Мужчины соединяли намеченный знак, вышел в центр древний, весь в морщинах старик Мох, воздел руки к небу. В одной из них мелькнул маленький серп, из тех, какими женщины срезали лесные травы. Гул достиг предела, Закат чувствовал, как звучит вместе со всеми, словно задетая пальцами струна, не выбирающая, петь ей или нет. Резко опустил руки старик, мелькнуло острие серпа в рассветных лучах, обагрилось кровью.

Закат смотрел на капли, бегущие по пальцам Мха, падающие на землю, и пытался отдышаться. Серп передали по цепи, чиркая по мизинцам, смешивая кровь на лезвии. Медведь поддержал улыбающегося старика, помог перевязать неглубокую царапину на ладони. Закат даже не заметил, как повторил за другими обрядовый жест, стряхнул на землю каплю крови. Щука одобрительно хлопнул его по плечу, шепнул на ухо:

— Ну что, теперь ты мне и по крови брат.

Закат только улыбнулся с растерянным облегчением. Ему было стыдно. Всего на миг, но он поверил, что эти люди могут совершить зло.

С поля выходили такой же цепочкой, чтобы не топтать лишнего. Кто-то смеялся, весело переговаривались, шутливо толкая соседа в плечо, хныкал Колос, сильнее необходимого уколовшийся серпом. Его добродушно утешали.

В сарае у кромки поля стояли загодя сложенные косы. Вручили одну и Закату — с наспех вытесанным занозистым древком, но крепкую и остро наточенную. Ручка оказалась точно на уровне пояса, так что оставалось только удивляться, как Лист ухитрился угадать рост без мерок.

Люди выстроились в линию, теперь вдоль поля. Рядом оказался Колос, которому отец, рыжебородый кузнец Гвоздь, деловито рассказывал, как косить. Закат попробовал незаметно прислушаться, но к нему самому подошел Медведь. Показал, как обмотать руки полосами ткани, чтобы не стереть непривычные ладони, как держать косу, что надо не руками махать, а поворачиваться всем телом, и не глядеть под ноги.

Солнце поднялось высоко над лесом, когда из деревни пришла вторая толпа. Среди женщин и маленьких детей свечкой торчал растерянный Светозар. Подошла к мужу Горляна, передала из рук в руки хлеб, испеченный из последней прошлогодней муки, забрала косу. Сказала напевно:

— Принимай еду, отдавай косу. Утренним есть, дневным работать! Навались, девчонки!

Закат думал, что к нему подойдет Дичка, или еще кто-нибудь из девиц, ради начала жатвы нарядившихся в длинные белые рубахи с вышивкой, но раньше других подошел Светозар. Улыбнулся чуть натянуто, передавая тючок с завтраком.

— Принимай еду, отдавай косу, — глянул в небо, сжимая в руках отданную косу, слишком высокую для него. Решительно шагнул в поле, неловко взмахнул. Закат хотел помочь, но подбежала Дичка, уже отдавшая кому-то еду, стала рядышком с рыцарем, тихо начала рассказывать премудрости жатвы. Закат сел на землю меж первых уже связанных снопов, тюкнул яйцо о край кувшина с водой, очистил, роняя скорлупу на землю. Откусил сразу половину, понимая, как сильно проголодался. Жидкий желток потек на подбородок, пришлось поспешно подставлять хлеб. Рядом пристроился Пай, тоже уплетающий за обе щеки свою порцию. Вздохнул:

— Хорошо...

Закат кивнул.

Мужчины сидели на стерне, жуя и лениво переговариваясь. Женщины, наверняка с подачи Горляны или Дички, затянули песню, напоминавшую утренний обряд — монотонную, размеренную, под которую само собой подстраивается тело. Закат слушал, щурясь в светлые спины, по которым и не отличить уже было — где рыцарь, где Дичка, Горляна или ее приемные дочки.

— Хороший парень-то, — отвечая на толком не оформившиеся мысли, буркнул рядом Медведь. — Даром что светлый.

Фыркнул Щука, на него цыкнули — мол, придержи свои предрассудки при себе. Сходил домой Гвоздь, принес старую, наспех заточенную косу и черенок — будущую ручку. Посмотрел в поле, прикидывая, пристроил черенок к древку, точным ударом вогнал в одну из заранее наверченных дырок. Догнал Светозара. Закат хотел бы услышать их разговор, но соваться не стал. Рыцарю вручили косу по мерке, забрав неподходящий инструмент. Начали вставать остальные, отряхивая скорлупки и бережно собирая в ладонь крошки. Поменялись местами — с женами, матерями, дочерьми, просто соседками и будущими невестами. Закат с усилием распрямил хрустнувшую спину — все-таки неправильно косил, сутулился. Принял косу от Гвоздя, неспешно догнал Светозара, стал рядом. Поймал на себе изучающий взгляд, постарался не упасть в грязь лицом — хотя бы не вогнать косу в землю, что до сих пор то и дело случалось. Слева Щука улыбнулся мечтательно.

— Эх, хороший день! Все бы так.

Суеверно сплюнул через плечо Медведь, мерно взмахивая косой. За спиной ложилась пшеница, которую тут же споро увязывали в снопы, собирали в высокие 'толстухи' — по девять снопов в каждой.

К вечеру и Закат, и Светозар умахались так, что едва держали ложки за ужином. Посмеивался Медведь — 'к концу жатвы привыкнете', сокрушалась Горляна — 'что ж не сказали-то, глупые'. Светозар в ответ зыркал волчонком, Закат улыбался.

Ему было хорошо. От ломоты в натруженной спине, от голода, от тяжелой сытной каши. От ощущения единства с деревней — не страшного, как на заре, когда он стал участником собственного ритуала, а обыденного. Того, что позволяет этим людям держаться вопреки всему, будь то снег, зной, Темный властелин или светлые рыцари. Вспомнился рассказ Горляны о ее дочерях, ушедших кто в другое село, кто в город, в рыцари. Сейчас Закат не мог понять, как отсюда можно было уйти. Променять тихую размеренную жизнь на...

Кольнуло ладонь, выскользнула из разжавшихся пальцев ложка. Он увидел еще округляющиеся глаза Горляны, а затем...

В маленьком поле всего два человека. Мужчина грубо кричит, быстро приближаясь к черноволосому мальчишке, уставившемуся в низко нависшее небо. 'Только бы успеть, только бы успеть', взгляд сверлит обманчиво мягкое подбрюшье тучи, собирается в нем клубок убийственного света... Оплеуха валит мальчика на землю.

— Работай давай, дурень! Больше за мамашкиной юбкой не спрячешься.

Мужчина сплевывает на землю рядом со скорчившимся мальчишкой. Удаляется, горбится спина под туго натянутой рубахой. Мальчик смотрит в нее без всякого выражения, красная пелена заволакивает все. Первые капли будущего ливня стучат в нестриженую макушку. Вытягивается вперед худая рука с обломанными ногтями, скрючиваются пальцы, будто силясь удержать что-то невозможное.

Небо раскалывается пополам. Мальчик моргает, ослепленный — кажется, будто навеки отпечаталась перед глазами белая трещина, связавшая небо и высокого человека посреди поля.

Когда мальчик снова начинает видеть, дождь уже льет сплошным потоком. Он медленно встает, весь в грязи, и идет в лес.

Руки дрожали. Улыбка вышла кривой, он торопливо наклонился за упавшей ложкой. Там, невидимый, вцепился зубами в костяшку пальца, одновременно обшаривая пол. Перед глазами все еще стоял разряд молнии, убивший... Отца? Отчима? Просто какого-то человека, который не нравился маленькому...

Темному властелину.

Ему.

В ладонь наконец ткнулся черенок ложки, Закат вынырнул из-под стола. В глазах Горляны светилась неподдельная озабоченность.

— Нет, так дело не пойдет! Ну-ка спать, пока оба не свалились!

Послушно встал с лавки покачивающийся Светозар, в самом деле уставший настолько, что его уже ничто не удивляло. Закат поднялся следом, пошел наверх вместе со светлым рыцарем, увидел, как тот рухнул на свою кровать, не раздеваясь и не закрыв дверь. Свернул к себе. Сел на постель, сжав в кулаке холодный оникс.

В голове кружилось слишком много вопросов. Как давно это было. Кого он убил. Что было раньше. Как его тогда звали.

— И почему сейчас?..

Впервые за много дней Закат лег спать, не снимая камня. Но прошлое не пожелало возвращаться.

* * *

Он думал, что спросит оникс завтра, но наутро стало не до воспоминаний. Как и на следующий день, и позже — нужно было сжать пшеницу как можно скорее, до первого дождя. Никто не торопился, работали размеренно, зато вставали еще до зари, а домой добирались под луной. Обедали в поле, говорили мало, зато пели почти все время — когда настоящие песни, со словами, а когда просто монотонно гудели, задавая общий ритм. Снопы росли на глазах, первые из них уже отвезли на гумно молотить. Зерно наполняло амбары, близился дальний край поля. По вечерам Закат даже не всегда вспоминал про оникс, а когда вспоминал, не мог решиться ни снять его наконец, ни сжать в ладони, прося показать еще что-нибудь. Так и засыпал, не решившись. Просыпался по утрам с ноющей спиной и пустой головой, зная, что снова ему не приснилось ровным счетом ничего. Закралось даже сомнение — может, камень отдал свое центральное, самое важное воспоминание, и смотреть больше нечего, но Закат гнал от себя эту мысль. Это было бы слишком жестоко даже для его недоброй судьбы.

К концу жатвы он набил хорошие мозоли на ладонях и отлично держал косу. Даже перестал так сильно уставать, привыкнув к ритму жизни, и однажды вместе с Щукой и Светозаром принял участие в состязании по скоростной жатве. Закончилось оно однозначной победой более опытного Щуки, что показалось Закату забавным — в борьбе добра и зла победил бывший разбойник, нынешний крестьянин. Да и борьба была курам на смех — на косах. А может, наоборот, это было самое осмысленное из его сражений, оставившее после себя не гору тел и выжженную землю, а приличных размеров снопы.

— Эй, не спи! Последний сноп проспишь!

Его хлопнули по спине, проходящий мимо Щука весело улыбнулся. День клонился к вечеру, они сжали остатки пшеницы еще до обеда и уже отвезли ее в общинный амбар. На краю поля остались всего несколько колосков — на один взмах не косы даже, серпа. По традиции, право сжать его доставалось самому молодому юноше, в этом году — Колосу. Тот торчал посреди стерни, сжимая в ладонях ритуальный серп, обмотанный цветными нитками. Тот самый, которым в начале жатвы все они порезали себе руки, смешав кровь. В этот раз ритуал не прятали, в поле вышли все жители Залесья, даже грудную девочку мать принесла. Светозару, кажется, было неловко, он переминался с ноги на ногу, но притащившая его Дичка не давала уйти. Они хорошо смотрелись — юные, примерно одного роста, он светловолосый, она, наоборот, чернявая. Закат поймал себя на том, что любуется парой и отвернулся. В бок пихнула Лужа:

— Что, хороши? Детки небось будут — загляденье!

Закат недоверчиво хмыкнул — ему не верилось, что Светозар в самом деле женится на селянке, оставив орден, но старуха уверенно покивала:

— Будут, будут! Увидишь еще после Костревища, как он ее замуж позовет.

— А когда это Костревище?

— Сегодня же! — рассмеялась Лужа, — Экий ты ненаблюдательный! Вон, видишь холм? Мальчики дров натаскали столько, что огонь до небес будет! Как парень сноп сожнет, так и пойдем праздновать.

На холме и правда высилась куча дров, такая огромная, что ее можно было принять за небольшой сарай. Когда только успели принести, сам Закат все дни жатвы ничего кроме поля не видел.

Медведь затянул низким басом песню, одновременно похожую на ту, первую, и в то же время совсем иную — не начало, завершение. Бессловесное гудение наполнило одну глотку за другой, вплелись в него высокие, пронизанные сладкой тоской девичьи голоса. Взмахнул серпом Колос, вскинул над головой пучок пшеницы, и в ответ мелодия взвилась, оборвалась, зазвучала вновь — топотом ног, вскриками, воплями, хлопаньем ладоней.

— Беги! — крикнул Гвоздь, переживая за нерасторопного сына, но тот уже и сам помчался зайцем на холм, удирая от девичьей ватаги. Как успел разобраться Закат, первая догнавшая должна была его поцеловать, заполучив взамен пучок колосьев, который потом хранила бы, как оберег, до следующего урожая.

Хмыкнула стоявшая рядом Лужа, крикнула, сложив ладони рупором:

— А ну прекратить поддавки!

Обернулась на бегу Дичка, махнула сорванным с головы венком, покраснел будто маков цвет Светозар. Толпа медленно взбиралась на холм, по которому метался еще не загнанный в угол Колос, подгоняемый боевыми криками девушек. Улыбнулся Медведь, все еще задававший своим басом фон мелодии, привлек к себе жену, которая сначала игриво хлопнула его по рукам, а потом поцеловала, оборвав песню.

— Эх, молодежь... — вздохнула Лужа, глядя не то на убегающего Колоса, не то на Дичку, не то вовсе на целующихся Медведя с Горляной. Откатила себе бревнышко от груды дров, села. Закат устроился рядом, прямо на земле.

— А ты чего уселся? — удивилась старуха. — Ну-ка брысь! Здесь у нас места для немощных старух, а не для холостых мужчин! Вон Колосу лучше помоги, небось многие девчонки променяют его поцелуй на твой.

Закат не ответил, откинувшись на спину и закрыв глаза. Ему было хорошо и без девичьих поцелуев.

Прошелестели рядом чьи-то шаги, губ коснулись чужие губы. Закат подскочил, как ужаленный.

— Ну что ты словно нецелованный? — удивилась едва успевшая отстраниться Ежевичка. Весело хихикающая Лужа хлопнула по плечу помолодевшую к ночи травницу:

— Вот это правильно! Костревище же, сегодня одному оставаться нельзя, — потянулась, взъерошила волосы Закату, застывшему памятником самому себе. — Не сердись ты, ну. Сам посмотри, что творится-то.

В самом деле, по парам разбились все. Кто-то целовался, кто-то говорил, кто-то сосредоточенно разводил огромный костер — и все равно видно было, что это не шесть человек трудятся, а три пары. В стороне остались только дети, одной ватагой бегающие по холму, и они — вдовая старуха, травница и Закат. Даже Пай смущенно хихикал с какой-то милой рыжулей.

— Повезло, — улыбнулась Ежевичка. — Если б ты с мальчиком не пришел, Осинка одна бы осталась. А так точно все, один к одному. Не каждый год так выпадает.

— Повезло, — подтвердила Лужа. Закряхтела, потирая спину. — Сейчас еще через костер прыгать начнут. Урожаев двадцать назад я первой прыгуньей была, помнишь?

Травница присела рядом с постаревшей подругой, припомнила какого-то чурбана — Закат не понял, имя это было или оценка сообразительности. Женщины шушукались, вспоминая дела минувших дней, кто кого догнал в каком году, как глупый ревнивый Щука не дал Рыбке догнать Березника, промаялся целый год, а на следующий, вот точно за день до Костревища, позвал наконец ее замуж.

— Чтобы не пришлось опять сторожить на холме, ага!

Старушки покатились со смеху, улыбнулся Закат, снова улегшись на траву и глядя в небо. Разгорающийся костер подъедал звезды, оставляя только самые яркие, но и их хватало. Можно было легко проследить Большую корону, Меч и Чашу. Закат попробовал найти созвездие Героя, но то полностью заслонил костер.

Веселый визг заставил его поднять голову. Через костер перескочила первая девушка, следом тот, кто вместе с ней разводил огонь. Празднующие посыпались гурьбой, поджимая ноги, придерживая полы рубах. Горляна плескала водой на прыгающих в первый раз или неуверенных в своих силах. Жмурясь и крепко сжав зубы прыгнул Пай, чуть-чуть не долетел, наступив в угли, но промокшая одежда не успела загореться. Бывшая с ним рыжуля уговаривала попробовать еще раз. Прыгнул Светозар, следом, не подождав и мгновения, Дичка. Она бы свалилась в огонь, если бы он не поймал ее — впрочем, судя по довольной улыбке, девушка на это и рассчитывала. Когда пламя чуть пригасло, из желающих прыгать выстроилась целая очередь, тут же сомкнувшаяся в хоровод, закружившийся вокруг костра. Кольцо все ширилось, пока не захватило и Заката тоже. Он бежал вместе со всеми, подхватывая родившиеся в этом беге песни, перед глазами плясал огонь и чередой мелькали лица прыгающих и кружащихся на той стороне хоровода. В какой-то момент круг вытолкнул его в центр, и Закат сам не понял, как разогнался и прыгнул, взвившись над пытающимися достать его языками пламени. Он вновь раздвоился: одна его часть приземлилась за костром, влилась в хоровод, а другая словно бы взлетела на столбе дыма вверх, в звездное небо, устроилась меж созвездий — не то там, где складывался из мерцающих огней Темный властелин, не то...

— Мама!

Хоровод замер. Кричала торопливо взбирающаяся по крутому склону Шишка, испуганно оглядываясь на лес. Добежав, уткнулась в живот Горляны. Детская гурьба, без надзору растянувшаяся едва не до опушки, теперь испуганно жалась к родителям, а во тьме между деревьев начали появляться огни.

Разорвался круг, разъединились дружески сомкнутые ладони. Сжались бессильно кулаки, кто-то тыкал пальцем, силясь пересчитать надвигающиеся факелы.

'Обманка', — вдруг понял Закат. Добрался сквозь беспокойную толпу до Медведя, сказал негромко:

— Их не больше двух десятков. Часть факелов не двигается, а остальные по парам. Их несут в обеих руках.

— Нам и два десятка не одолеть, — нахмурился староста. Но все же отмер, велел зычно: — Все в деревню! Не бежать! Отходите спокойно и тихо. Кто не умеет драться, запритесь в домах, остальные соберитесь у забора.

Крепко сжала мужнину руку Горляна, привлекла к себе младших дочек:

— Слышали? Пошли домой.

— Но мам, мы умеем... — попыталась возразить обычно тихая Щепка.

— Надо будет, и я сумею, — оборвала ее женщина, подталкивая в спину. — Но пока не надо, так что идем. Скорей, дети!

Только что праздновавшие люди стекали с холма тихой темной толпой, отступали от пламени костра и надвигающихся факелов. Медведь стоял, щурясь в ночь. Заметив, что Закат не уходит, только фыркнул:

— Не много ли им будет чести, два переговорщика, — но прогонять не стал. Ждали, староста сложив руки на груди, Закат — отчаянно жалея, что нет меча, оголовье которого привычно искала ладонь. Пришлось заменять его выдернутой из костра веткой, не пылающей, но светящейся багровым жаром.

Наконец из темноты вынырнула невысокая фигура, откинула капюшон, открыв худое лицо, наполовину занавешенное волосами, кажущимися огненными в отблесках пламени. 'Девушка', чуть удивленно подумал Закат. Он не так часто встречал вооруженных женщин, хоть среди рыцарей, хоть среди собственной стражи. С разбойниками же ему раньше видеться не доводилось.

Она на миг задержала на нем взгляд, перевела на старосту. Дернула уголком губ. Факелы за ее спиной остановились, скрывая в тени тех, кто их нес.

— Мы пришли за зерном, — голос у разбойницы оказался высокий, хриплый, будто она когда-то застудила горло, и оно так никогда больше и не оттаяло.

— Вы не похожи на сборщиков подати, — возразил староста. Женщина хмыкнула.

— Верно. Но у нас есть мечи и стрелы, так что лучше отдайте все по-хорошему.

Староста помедлил, раздумывая, и Закат вдруг отчетливо понял — он сейчас ее вызовет. Как когда-то вызвал его самого. И умрет, потому что видно было сразу — эта женщина прирожденный боец. Ее не одолеть крестьянину, даже тому, кто когда-то целый день учился у Темного властелина.

Закат шагнул вперед, опустив пылающую ветку, умышленно став так, чтобы осветить снизу лицо, а огонь костра мог создать иллюзию короны.

— Эта земля — моя. Ты смеешь бросать мне вызов?

Ему пришлось приложить усилия, чтобы голос прозвучал пугающе. Он так старательно отучался от того, что раньше выходило само собой, и теперь возвращаться к тону Темного властелина было сложно. Помогало то, что за ним действительно была его деревня, и от одной мысли, что ее могут разграбить, перед глазами вставала багровая пелена.

Разбойница неуверенно всматривалась в его лицо, Закат чувствовал ее колебания. Поэтому шагнул вперед, напирая, рыкнул, нависнув над ней:

— Ты бросишь вызов Темному властелину?

Она не отступила, только выставила вперед факел, не позволяя подойти ближе. Тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Буркнула, глядя ему в лицо, но не в глаза:

— Завтра утром мы вернемся. Если ты тот, за кого себя выдаешь — попробуй нас остановить.

Она ушла, а Закат стоял, чувствуя, как по спине пробегают волны дрожи. Подошел староста, хлопнул по плечу:

— Хорошая попытка. Посмотрим утром, достанет ли им смелости вернуться.

Закат покачал головой. Он знал — с рассветом страх перед его словами развеется дымом, даже если атаманша и донесет их до остальной банды.

Этой ночью мало кто лег спать. Гвоздь с помощниками до утра точил найденные по сараям мечи и копья, вытачивал новые древки. Кто-то принес вилы, предлагая использовать их, Закат со Светозаром торопливо учили крестьян основным выпадам и стойкам. Спать их отправил Медведь незадолго до рассвета, решительно заявив, что не спавший перед дракой воин — худший воин, тем тот, кто учился еще немного.

Закат ожидал, что не сможет заснуть, но провалился в вязкую темноту, едва голова коснулась подушки.

* * *

Ворота сотрясаются от ударов, кряхтит, но еще держится старый засов. Темный властелин сидит на троне, обнаженный меч лежит на его коленях. Остатки гвардии, не пожелавшие бросить своего господина, выстроились перед дверьми полукругом, готовые принять на мечи тех, кто первыми ворвется внутрь. Прячется за троном Пай, наложив на тетиву первую стрелу.

Темный властелин прикрывает глаза, чувствуя, как дрожат сами стены старого замка, как возмущенно каркают вороны, поселившиеся на крыше, как заинтересованно склоняется над ним судьба, никогда прежде не видевшая осады Черного замка. Как она протягивает когтистый палец к дверям — поддержать или обрушить?..

Обрушить. Добро должно победить. Если оно вооружилось тараном, это всего лишь чуть проще сделать.

Темный властелин встает навстречу трескающемуся засову.

* * *

Он проснулся спокойный и жесткий, раньше, чем кто-либо пришел его будить. Встал в предрассветных сумерках, размял так и не расслабившиеся за время сна плечи. Выглянул в окно. Внизу уже собирались люди, не то не сумевшие заснуть, не то, как и он, проснувшиеся до срока.

На кухне сидел Медведь, помешивающий кашу в горшке. Увидев Заката, приложил палец к губам, пояснил шепотом:

— Пусть девочки еще немного поспят, Горляна полночи учила их камни метать. Они все хотят попробовать зверями стать и так нас защищать. Не понимают, что два волчонка — куда меньшая сила, чем добрая дюжина удачно брошенных камней.

— А еще волков убьют точно, а двух девочек могут не тронуть, — закончил Закат. Староста пожал плечами:

— И это тоже, — он черпнул ложкой, посмотрел на стекающую с нее кашу. Усмехнулся криво. — Вроде и поесть надо, и кусок в горло не лезет.

— Не надо. Если ранят в живот, на голодный желудок шансов выжить больше, — мрачно поделился Закат опытом. Староста молча отодвинул от себя еще больше потерявшую в аппетитности еду.

Из дома они вышли вдвоем. На улице уже собрались все, кто хоть более-менее умел держать в руках оружие, и теперь с тревогой поглядывали на розовеющее на востоке небо.

— Выходим к воротам! — зычный голос старосты всколыхнул толпу. Светозар рассказал им о строе, и сейчас они построились так, как ночью — более крепкие люди с мечами и щитами впереди, длиннорукие парни и несколько женщин с копьями и вилами сзади. Замыкали строй охотники с луками.

— Я попробую напугать их еще раз, — догнал старосту Закат. — А вы действуйте как договаривались. Станете за воротами, и, когда прорвутся, не наваливаетесь толпой, мешая впереди стоящим, а бьетесь рядами, заменяя раненых.

Медведь отрывисто кивнул. Они оба понимали, что если разбойники нападут, пойти не так может все что угодно. Из голов вылетит большинство вдолбленных за ночь правил, уповать придется только на случай и команды Светозара. Тот как раз подтянулся к ним:

— Как ты собираешься их пугать? Ты сильный боец, если тебя поставить в первый ряд...

Закат оборвал его едва слышно:

— Если дойдет до ряда, хоть первого, хоть третьего, Залесье обречено.

Светозар сначала побледнел, затем побагровел. Бросил взгляд на людей, на старосту, который должен был слышать эти слова. Тот только коротко кивнул, подтверждая: драка — это крайний случай, и надежды практически нет.

— Но зачем тогда ночью...

— Чтобы им было не так страшно, — спокойно признался Закат, обернувшись и глядя в глаза пораженному рыцарю. — Чтобы был хотя бы крохотный шанс выстоять. И за это отвечаешь ты. А я постараюсь сделать так, чтобы до сражения не дошло.

Когда он вышел из закрывающихся ворот, никто не спросил его, почему он не остается внутри. Только выскользнул следом Пай, пошел рядом, набычившись так, что Закат даже не стал пытаться его прогонять.

На другом конце поля уже стояли разбойники. Молчала атаманша, глядя на остановившегося напротив нее человека — серая рубаха, серые штаны. Он не мог позволить ей начать удивляться, чего она испугалась вчера.

— Вы осмелились прийти?

Голос раскатился над полем, напитал ощутимой всем телом угрозой. Зашевелились, переглядываясь, разбойники. Кто-то тронул атаманшу за рукав, но та резко вырвалась, наклонила голову, как готовое атаковать животное. И, не тратя времени на слова, пошла вперед.

Закат смотрел, как разбойники наступают. Еще опасливо, настороженно, готовые в любой момент сбежать. Он знал — это не продлится долго. Еще несколько мгновений, и волна обозленных собственным страхом людей захлестнет деревню.

Он решился.

— Пай, корону!

Ожидал, что тот помчится в избу, заранее сожалел, что не подумал раньше, а теперь им наверняка не хватит времени. Но верный шут просто шагнул к своему господину, вытаскивая из котомки сверток. Упала на землю ветхая тряпица.

— Вот корона моя.

Первая фраза коронации грохнула зарождающейся осыпью. Размылась картина перед глазами, весь мир заслонило призрачное багровое знамя с трепещущими на ветру зубцами.

— Я — тот, кто пришел покорить вас. Я — тот, кто пришел покарать вас.

Закат воздел корону к небу, мысленно прощаясь — с деревней, с этой жизнью. С самим собой.

— Отныне и вовек, я...

— Закат!

На плечо легла широкая ладонь, прерывая ритуал. Кто-то вытащил корону из враз ослабевших пальцев. Заглянула в лицо невесть как оказавшаяся рядом Горляна, не то испуганная, не то сердитая.

— Они сдались. Ты не обязан продолжать. Вот же глупый, а! Как будто мы бы сами...

— Не справились.

Это сказал не Закат. Это озвучила его мысли тощая девчонка со скрученными за спиной руками, стоящая между Листом и Медведем. Атаманша. При свете дня она выглядела иначе, и Закат смотрел, разбирая на отдельные черты лицо той, из-за которой едва снова не стал Темным властелином.

Нет, не девчонка. Маленькая, да, но не ребенок, даже не девица, скорее молодая женщина, хоть и с телом подростка. Бледная кожа была покрыта веснушками, нос в пятнах неровного загара, кое-как обрезанные волосы цвета зимней беличьей шкурки падали на лицо, пряча выдающие возраст глаза.

— Зачем ты привела свою банду?

— Я сказала. За едой, конечно.

Хмыкнул Щука, покачал головой Медведь. Закат не мог понять — они не увидели его корону? Или не поняли, что она значит? Или им в самом деле было настолько все равно, что рядом с ними стоит пусть не коронованный, но все же Темный властелин? Закат оглянулся, ища Светозара. Даже если остальные не узнали или решили забыть об увиденном, рыцарь так поступить не мог.

Он стоял в стороне от высыпавших из ворот людей. В ответ на внимательный взгляд только передернул плечами, отводя глаза. Сел на лавку, вкопанную у крайнего дома, достал из сапога нож и деревянный брусок, взялся что-то вырезать. Закат отвернулся. Хотя он не стал Темным властелином, ясно было — уходить придется. По крайней мере за деревню можно было не беспокоиться, Светозар не не из того теста сделан, чтобы указывать на них, как на укрывателей.

Даже жаль...

Мысль оборвалась на середине, Закат не мог толком понять, о чем же сожалеет — что этот рыцарь не такой как другие или что другие не такие как он. Или что Светозар — не Герой.

— Что с вами делать-то, герои-разбойнички? Свету сдавать жалко, перевешают всех, как пить дать...

Голос Медведя вернул его к насущным делам. Пока Закат размышлял, они вернулись в деревню, разбойников связали и поставили одной толпой в центре улицы, словно сжатую пшеницу. Их оказалось даже меньше, чем он ожидал — всего чуть больше дюжины человек, включая атаманшу. Тощие и оборванные, лишившиеся на удивление недурного оружия, они напоминали зверей — загнанных в угол, голодных. Таких убивают, но Закат еще надеялся на иной исход. В конце концов, когда-то он сумел договориться с диким конем со скверным характером, и сомневался, что хоть один разбойник сможет поспорить с Дьяволом в упрямстве.

— Медведь, мы можем их накормить?

Староста крякнул, но все же посчитал что-то на пальцах, решительно мотнул головой.

— Урожай хороший был, но такую ораву — никак. К концу зимы останется только всей деревней в разбойники податься.

— Я не имею в виду прокормить до следующего урожая, — уточнил Закат. — Я говорю про накормить сейчас.

— Да можно, конечно... Горляна! Собери этим... гостям дорогим что-нибудь поесть.

Старостиха удивляться не стала, наоборот, разве что не подмигнула Закату, довольная. Собрала женщин, и едва солнце доползло до середины неба, как в центре деревни был накрыт стол. Все равно ведь окончание сбора урожая собирались отмечать, у многих со вчерашнего дня кушанья были заготовлены.

Закат сам распутал веревки на атаманше, хозяйственно не став резать их ножом. Та смотрела недоверчиво, не двинувшись с места даже когда ей предложили сесть за стол. Остальная ватага, хоть и глотала слюни, тоже вперед не лезла.

— А дальше что, властелин? — голос у женщины будто еще сильнее охрип, но не срывался. — Накормите вы нас, и что? Согласен, чтобы мы не вашу, а другие деревни грабили?

— Не согласен, — отрицательно покачал головой Закат. — И всех вас ни одна деревня не прокормит. Но — эй, Щука, у тебя правда есть кузен в Зорьках?

Щука, уже догадавшись, к чему ведет Закат, кивнул довольно.

— А то! Вот как раз от него весточка приходила, пшеница уродилась на славу. Они там вдобавок затеяли овец разводить, пастухи так нужны, ну просто мочи нет!

Атаманша зыркнула на одного из своих людей, кивнула медленно.

— Понятно. И на каких же правах будут мои люди? Рабов? Сироток, что благодарны за каждую краюшку?

Набычились девочки-приемыши, выпущенные из дома поглазеть на разбойников. Горляна, походя погладив их по головам, возмутилась:

— Ты по себе-то не мерь! Мне сироты что дети родные. Свои выросли, вот маленькие появились, — улыбнулась вдруг мягко, так же, как в первый день улыбалась Закату. — Всегда мечтала о взрослой дочке. Которая не выскочит сразу замуж, в город не уедет, едва научившись на лошадь забираться. Чтобы поговорить было с кем, хозяйство на кого оставить...

Атаманша недоверчиво фыркнула, отвернулась. Оглядела своих людей, будто по глазам читала, чего они хотят. Вздохнула. Указала рукой:

— Барчек, Василек и Ость пастухи. Шило и Конь кузнецы. Зорька знахарь. Речка рыбак. Костря, Хвост и Черный охотники. Жито, Дубок, Тыква, Волк и Пчела — крестьяне. А со мной что хотите делайте.

— Есть мы хотим, и твои разбойнички тоже, — проворчал Медведь, сам усаживаясь во главе стола.

Закат, убедившись, что люди уже обсуждают, кого из разбойников к каким родичам отправить и к какому делу пристроить, тихо вернулся к ограде, к той самой скамейке, на которой все еще дожидался его Светозар. Сел рядом, глянул мельком, что вырезал рыцарь, и окаменел.

Тот вертел в руках фигурку человека с воздетыми к небу руками. Только фигурка эта имела два лица, и в руках она держала с одной стороны корону, а с другой шлем.

— Вот корона моя, да? — Светозар ничего не выражающим голосом повторил первые слова коронации. Вдруг размахнувшись, запустил фигуркой в кусты. Выплюнул, как кусок кислого яблока: — Я — тот, кто пришел, чтобы к свету вас привести. Отныне и вовек, я — рыцарь света. Преклоните колена!

Побелевший кулак вонзился в доски лавки, Светозар мгновение смотрел на разбитые в кровь костяшки, потом спрятал лицо в ладонях.

— Знаешь, я бы смирился с тем, что человек, с которым я прожил две луны, с которым косил пшеницу и чьи байки слушал с открытым ртом, оказался Темным властелином. Но это... Свет мой ясный, с этим-то как жить?! Мы все... Магистр!..

Закат некоторое время переваривал откровение. Посвящение в рыцари света, едва ли не слово в слово повторяющее клятву Темного властелина. От этого было страшно, жутко даже, как бывает темной ночью в лесу, когда вдруг понимаешь, что за деревом прячется не тень, а голодный волк.

Но этого не могло быть!

— Он никогда не слышал, как я коронуюсь. Значит, придумал ваше посвящение сам. Просто так совпало.

— Ты в это веришь?!

Закат отвернулся. Не то чтобы он не верил в возможность такого совпадения, но оно ему очень не нравилось. Светозар резко потер ладонями лицо, так что щеки заалели. Усмехнулся с горечью:

— Никто меня не предупреждал, что дикими яблоками можно отравиться. Что выпавшая честь попасть в отряд, который победит Темного властелина, может закончиться тем, что Темный властелин окажется отличным человеком и...

— Закат.

Мужчины обернулись на тоненький голос. Около лавки стояла Щепка, уставившись на рыцаря. Уверенно повторила:

— Он — Закат. Ты что, забыл?

Мгновение оба моргали, пытаясь понять эту детскую мудрость. Светозар улыбнулся первым, встал, взъерошил девочке волосы.

— Ты права, — встретился глазами с тем, кого любой рыцарь света мечтал убить. — Он Закат. Кузен Щуки. Хороший воин... Хороший друг, готовый отдать свою жизнь за деревню, — склонил голову на миг, нахмурился, прикусив губу. Но решился, снова поднял взгляд. — Когда Орден спросит, я буду помнить только это.

— Спасибо, — Закат действительно был благодарен, понимая, чем рискует рыцарь. Тот только передернул плечами, ушел вместе с Щепкой к столу, оставив собеседника в одиночестве.

Закат смотрел им вслед. Он все еще не мог поверить, что такому количеству людей плевать на то, кто он на самом деле.

Впрочем, что значит 'на самом деле'? Он ведь и сам уже считал, что он — Закат. Даже если вспомнить прошлую жизнь, даже несколько прошлых жизней...

Он давно перестал быть Темным властелином.

Глава 5

После еды почти не спавшие ночью люди валились с ног и постепенно разбрелись по домам. Разбойников устроили на сеновале, для верности приставив охрану, хотя, по большому счету, пара селян с этой оравой ничего сделать не смогла бы. Атаманшу хотели поселить в доме старосты, в последней комнате наверху, но та, насупившись, попросилась к своим.

— Иди, конечно, кто ж тебе запрещает, — вздохнула Горляна. Закат, поймав ее обеспокоенный взгляд, пошел следом, украдкой зевая в кулак. Опасности больше не было и вместе с ней отступила деловитая собранность, оставляя после себя усталость и легкое головокружение, как уходящая армия выжженную землю.

У дверей сеновала остановился, махнул изнывающему от недосыпа Репке:

— Иди домой, я тебя заменю.

Тот даже спорить не стал, убрел. Закат сел у стены. Стащив сапоги, вытянул ноги, откинулся спиной на прохладные доски. Прищурился, глядя в небо, слишком яркое, чтобы под таким можно было заснуть. На сеновале тихо переговаривались.

— Ты им доверяешь?

— Я никому не доверяю, Волк, — жестко отозвался высокий голос атаманши. — Но не ты ли три дня назад мечтал о собственном доме?

— Я-то мечтал...

Волк замялся, кто-то отрезал недовольно:

— Ты еще пожалуйся, что дом хотел не такой, а эдакий. Спасибо, что вообще нас не прибили. А я говорила ночью...

— Кто ж знал, что он правда Темный, а не просто больно хитрый крестьянин, — примирительно пробасил другой голос.

— Я должна была знать, — со странным убежденным отчаянием отозвалась атаманша. Ей почему-то не возразили, завозились, похоже, похлопали по плечу.

— Не переживай так, Ро, — тихо попросил кто-то совсем юный. — Все же уладилось. Я рад, что нам не пришлось никого убивать.

Закат тихо фыркнул в тон остальным разбойникам. Надо же. Он думал, что столкнулся с опытной бандой, а оказались такие же селяне, как живущие в Залесье. Некоторые почти мальчишки... Хотя оружие они держали явно не в первый раз. Интересно, что заставило их сменить косы на мечи?

Солнце нырнуло за конек крыши, Закат встал, чувствуя, что иначе заснет. Прошел туда-сюда, разминаясь, помахал руками, изобразил пару боевых стоек. На сеновале не то затихли, не то он перестал их слышать. Через несколько часов пришел посвежевший, видно, выспавшийся Медведь. Заглянул в темное, пахнущее сеном нутро сарая, фыркнул:

— Дрыхнут за милую душу. — Велел, глядя, как зевает Закат, — и ты иди спать. Хватит уже это сонное царство сторожить.

* * *

Он смотрит с холма на длинную процессию, растянувшуюся по дороге. Последние беженцы проигравшей земли, в центре колонны — карета, окна задернуты небесно-голубыми шторками. Многочисленная охрана настороженно оглядывается по сторонам. Серьезные противники. Но не для его отряда.

Темный властелин указывает на цель:

— Убить всех, кроме той, что в карете.

Черная волна скатывается с холма, сметает золотую нить. Карета стоит в центре боя, нетронутая жемчужина в море крови, награда победителю.

Но когда битва стихает и Темный властелин открывает дверцу, то рычит от ярости.

По голубому шелку расползается темное пятно, из его центра торчит золотая рукоять кинжала. Еще не побелевшие карминово-красные губы улыбаются.

Закат проснулся в холодном поту, с желанием бежать к сеновалу, чтобы убедиться, что с этими пленными все в порядке, и никто из них не решил, что смерть лучше позора. Провел дрожащей рукой по лицу, стирая остатки сна. Кто был в той карете? Зачем она ему понадобилась? Закат не мог вспомнить, только стоял перед глазами образ — прекрасная дева в голубом платье, заколовшаяся кинжалом. Может быть, она должна была стать его очередной жертвой? Но он убивал только темноволосых...

Сжал оникс, пытаясь вспомнить. Мелькнуло на краю сознания — рыжие волосы уложены в высокую прическу, всегда грустное лицо с тонким шрамом на щеке. Он помнил ее живой, но как? Нет ответа. Может быть, больше мог бы рассказать сон, но пока Заката ждали дела в настоящем, а не его позабытое прошлое.

За окном светало, он проспал не только остаток дня, но и всю ночь. Завтрак уже стоял на столах — снова на улице, чтобы накормить всех 'гостей'. Сытный ужин и сон помогли, разбойники больше не сбивались в стаю. Семьи, решившие приютить одного или двух из них, постепенно втягивали будущих работников в разговоры. Гвоздь с интересом слушал разглагольствования широкоплечей женщины о металлах, Ежевичка с тощим юнцом живо обсуждали травы, хихикала над рассказанной на ухо шуткой Осинка, а Пай дулся, чуя в чернявом пришельце соперника за сердце обаятельной рыжули. Закат сел рядом с Медведем, почти во главе стола, и, глядя на людей вокруг, удивлялся. Он пока не запомнил имена разбойников, а вот селян, похоже, знал всех. Переводил взгляд с одного на другого, слушал, как всплывают в голове имена — Мох, Колос, Рыбка, Гвоздь, Дичка, и не мог не улыбаться. Эти люди стали его семьей. Почему-то то, что он просто знал их по именам, значило для него больше, чем вчерашний день, когда он едва не отдал за них свою жизнь.

Долго обсуждали, кто пойдет в соседнюю деревню — некоторые разбойники приходились друг другу родственниками и не хотели расставаться. Щука вызвался проводить их, атаманша обязана была убедиться, что ее люди устроятся хорошо. Медведь смотрел на постепенно стихающий спор настороженно. Вздохнул, негромко попросил:

— Проводишь их до Зорек?

Закат кивнул, достроив все, что не сказал староста — провожать разбойников должен тот, у кого есть над ними власть. И вряд ли кто-то сможет удержать их от глупостей надежней, чем Темный властелин.

* * *

В путь отправились сразу после завтрака, пешком и налегке, взяв с собой только еды на два дня. В Зорьках им должны были собрать припасы на обратную дорогу, а одну ночь можно было провести и под деревом, чай не зима. Кроме Щуки и разбойников с ними увязался Пай. Едва отговорили Светозара, тоже желавшего присоединиться к почетному караулу — помог только многозначительный взгляд Медведя на остающуюся в Залесье часть шайки, за которой, вообще-то, тоже нужно было присматривать. Только убедившись, что ему дают едва ли не более опасное задание, рыцарь смирился с необходимостью остаться.

День выдался не лучший для похода — пасмурный, душный, низко висели седые комковатые тучи. Оставалось только радоваться, что они не пришли неделю назад, в разгар страды, иначе Залесье лишилось бы урожая. К полудню заморосил мелкий противный дождь, за пару часов вымочивший путников до нитки. В сапогах Заката хлюпало, лапти и босые ноги остальных обросли валенками грязи. Дорогу развезло, лужи под деревьями смотрелись совершенно негостеприимно, так что на обед останавливаться не стали, решили подождать, пока распогодится. Закат молча радовался, что две луны назад остался в деревне, а не отправился в скитания — как оказалось, он быстро и сильно уставал при ходьбе, хотя теперь проводил на ногах куда больше, чем все последние годы. Предчувствовал, что наутро будет ныть все тело, зато обратный путь пройдет легче.

— Смотрите, светлеет, — обнадеженно задрал голову Пай, тут же получив каплей в нос. Тучи, однако, в самом деле полегчали, приподнялись, ветер раздирал их на клочки, как состриженную с овцы шерсть для прядения. Атаманша сделала было указующий жест, веля своим устраивать привал, но уронила руку, нахохлилась, глубже спрятавшись в подаренную Горляной пушистую шаль. Закат, впрочем, был с ней согласен:

— Мы сейчас на гребне холма, в низине будет хуже. Давайте остановимся.

Искать хворост и пытаться разводить костер из влажного дерева не хотелось, погода, хоть и пасмурная, оставалась теплой. В котомках нашлись мешочки сухарей и заботливо перемотанные крынки с яблочным повидлом, вызвавшие у Заката улыбку. Воду взяли из ближайшего ручья, холодного до того, что сводило зубы. Щука утверждал, что это значит, что вода хорошая, впрочем, выбирать здесь все равно было не из чего. Он как обычно травил байки, остальные в основном молчали, перебрасываясь короткими просьбами — передай ложку, хочешь сухарь-горбушку, нет ли у кого лишнего повидла. Закат ловил скользящие по нему взгляды, недоверчивые, почти злые, но старался вести себя как обычно. В Залесье он привык, что на него не слишком обращают внимание, так что теперь чувствовал себя неловко. Обстановку разрядил Щука, прервавший на середине очередной рассказ.

— Эй, у Заката что, рога выросли? Чего вы уставились-то на человека?

Теперь уставились на самого Щуку. Хмыкнула атаманша, отвернулась. Не то попросила, не то приказала негромко:

— В самом деле, люди. Хватит уже. Видите, этот человек с Темным не один день жил и все целы.

Закат благодарно улыбнулся, разбойница в ответ только фыркнула, вгрызаясь в последний сухарь.

Когда они продолжили путь, он наконец спросил, как ее зовут. Получил быстрый недоверчивый взгляд и короткий ответ:

— Ро.

Имя было или не местное, или не настоящее, но уточнять Закат не стал. Решил — если захочет, сама расскажет.

* * *

Кровь сочится из пореза на ладони, стекает по пальцам в приоткрытый рот, пятнает посеревшие губы. Обнаженная дева лежит на алтаре, но некому любоваться плавными линиями ее тела. Ни свиту, ни стражу Темный властелин сюда не допускает. Он сам нашел подаренный ему судьбой камень и считает, что, случись ему быть смертельно раненым, доберется до него тоже сам.

Ему еще ни разу не приходилось испробовать на вкус собственное бессмертие.

* * *

Несколько мгновений Закат смотрел в темное небо, проглядывающее меж будто нарисованных углем ветвей, и не понимал, где он. Не умирал же, так почему...

Наваждение сгинуло, едва он шевельнулся — алтарь никогда не был таким мягким. Вчера они наломали сосновых лап для лежанок, и хотя такое ложе и не могло тягаться с матрасом, до каменного ему тоже было далеко.

Девушку из сна Закат узнал сразу — та самая, заколовшаяся кинжалом, чтобы не попасть ему в руки. Он попытался ее воскресить? Но как это возможно, это же его алтарь, а она была обычным человеком! Или необычным? Зачем она была нужна ему? Почему предпочла смерть? Знала ли, что он охотится на нее?

С каждым сном вопросов становилось все больше. Закат путался в них, чувствуя себя слепым щенком, но не мог ни понять, ни отказаться от давно забытого прошлого. Раньше большинство снов было знакомы — обычные его победы и поражения, но это... Воспоминаниям о девушке было немногим меньше лет, чем тому, самому первому, в котором он впервые убил и впервые использовал магию.

Закат вздохнул, переворачиваясь на бок и подложив под щеку ладонь. Сейчас он предпочел бы наколдовать не молнию, а постель или хотя бы навес, чтобы с веток не капало.

Поэтому магия его и покинула. Эта сила желает убивать, воскрешать, двигать горы и поворачивать вспять реки. Если размениваться на мелочи, она расточается, как казна в руках небережливого владыки.

Или владыки, который устал отбирать у людей выращенную ими еду.

* * *

Новый день встретил путников духотой. Под удивительно жарким для середины осени солнцем земля курилась паром, одуряюще пахли луговые травы. Влажная одежда стремительно высохла и снова намокла — теперь уже от пота. Показалась деревня, приподнятая на холм, в отличие от спрятавшегося в долине Залесья, встретилась отбившаяся от стада овца. Один из разбойников прикрикнул на нее, хлестнул по голенищу сапога хворостиной, и заплутавшее животное с меканьем умчалось к домам.

Настроение у разбойников было одновременно настороженное и приподнятое, Закат их вполне понимал. Мало ли, как встретят чужаков в Зорьках? Вдруг прогонят, а их всего пятеро, да и драться уже как-то несподручно. И в то же время — вдруг примут? Пустят в дома, позволят жить по-человечески, а не зверьми в лесу.

Он чувствовал себя примерно так же, когда спускался с холма в Залесье, где в то время как раз праздновали его смерть.

Путь преградило овечье стадо, серое и мокрое — не то не просохшее после дождя, не то пастух решил выкупать своих подопечных в реке. Встрече ни овцы, ни люди не обрадовались — животные испугались незнакомцев и заполошно метались туда-сюда, не давая пройти. Послышались окрики, на дорогу выбрался здоровенный детина с курчавыми волосами цвета пыльного сена.

— Не изменяют ли мне глаза? Брат, какими судьбами!

Пастух от всей широты души обнял Щуку, аж кости затрещали. Тот, улыбаясь, потер ноющие ребра, представил сходу:

— Знакомься, Кудряш, это Закат. Он раньше у вас жил и приходится тебе кузеном, сыном покойной Ласочки, отцовой сестры.

Это заявление почему-то никакого удивления не вызвало. Кудряш только кивнул понимающе, протянул широкую ладонь:

— Ну здравствуй, родич, — пожатие у него оказалось такое же крепкое, как и объятия. Спросил, оглядывая разношерстную толпу: — А это кто? Тоже кузены?

— Не-е. Эти к нам из лесу вышли, в батраки попросились, — разбойники захмыкали, отворачиваясь. Закат отметил удовлетворенно — стесняются ведь, значит, вряд ли передумают и снова подадутся в леса. Щука будто не заметил ничего, подмигнул брату: — Не отказывать же добрым людям? Полтора десятка их, вот пятерых к вам отправили. Стадо-то большое, тебе одному сложно, а?

— Мне-то? — Кудряш задумчиво пожал плечами, погладил по спине одну из стоящих рядом овец. Те рядом с родным пастухом бояться перестали и понемногу растягивались по лугу, выискивая траву повкусней. — Пожалуй, что и сложно... Ладно, идите к Стояне. Она этих молодцов с молодицами расселит.

Когда они отошли от пастуха, Закат уточнил:

— Он староста?

Щука отмахнулся:

— Да какое там! В Зорьках старосты сто лет как нет. Кудряш пастух, ну, общие дела тоже решает, но это как-то сообща выходит. Зорьки — село маленькое, староста не особо нужен. Сейчас они овец купили по случаю, вот людей и не хватает.

Село и впрямь оказалось крохотное — пять дворов да три огорода, старые, но добротные избы. Щука вывел путников точно к распахнутым дверям пастушьего дома, постучал в косяк. Выглянула Стояна в окружении целого венка ребятишек — точь в точь копия Горляны, разве что помоложе. Шикнула на расшумевшихся детей:

— Цыц! Брысь в дом, кто хотел сам муку молоть? — отряхнула и без того чистый передник, выпрямилась степенно. — Здравствуйте, Щука и все, кого не знаю. С чем к нам?

— Да вот работников вам привели, — тоже сразу перешел к делу Щука. — Вам же с овцами помощь нужна, да и вообще — земля хорошая, может и больше людей прокормить. А уж какая у вас тут рыбная река...

Стояна только вздохнула:

— Кто о чем, а Щука о рыбе! Сколько же это получается, восемь работников ты к нам привел?

— Не, всего пять! Это Закат, кузен Кудряша, мальчишка с ним, а Ро у нас в Залесье останется, только проводить пришла.

— Все одно много, — Стояна покачала головой. — Кудряша видели? Он что сказал?

— Что ты всех расселишь, — широко улыбнулся Щука, видимо, хорошо знавший — сколько бы Стояна не сомневалась, а все равно согласится.

— Я?! — женщина ахнула возмущенно и тут же засмеялась. — Да он со своими овцами совсем с ума сошел! У меня дел невпроворот! Но ты село помнишь небось? Покажи им все. Кто пасти овец умеет, пусть сразу к Кудряшу идет, небось не заблудятся. С остальными вечером разберемся. Изб у нас пустых нет, но двоих Совка наверняка приютит, а остальных между Оселком и Вьюнком поделим.

Щука с радостью взял на себя обязанности проводника, рассказывая, кто где живет, какие прекрасные щуки водятся в реке у подножия холма, и что Кудряш скоро собирается стричь овец, так что рабочие руки ему в самом деле очень нужны.

— А если кто то руно до ярмарки довезет — совсем чудно будет!

Закат нахмурился, но Щука сделал вид, что не заметил. Похоже, он и в самом деле считал хорошей идеей отпускать вчерашних разбойников на ярмарку с дорогим товаром на руках.

Общий стол вечером собирать не стали, новые работники — Закат решил, что хватит уже мысленно называть их разбойниками — ужинали вместе с приютившими их семьями. Гости, то есть сам Закат, Пай, Щука и Ро, присоединились к столу Кудряша. Многочисленные дети наконец-то расселись спокойно, дав себя посчитать — шестеро, не то погодки, не то затесались среди них двойняшки, все похожие, будто ягоды в лукошке. Судя по разговорам, родители не слишком задумывались над именами, назвав детей по номерам — Перваша, Вторын, Треташа и так далее. Закат удивился скорее не простоте решения, а тому, что селяне умели считать более чем раз-два-много.

— Так как, кузен, не останешься ли погостить?

Закат покачал головой, глядя в зеленые, будто трава, глаза Кудряша.

— Не могу. В Залесье остались еще десять... Вышедших из леса желающих поработать.

Пастух понимающе кивнул, перевел чистый, и оттого еще более весомый взгляд на Щуку.

— А ты? Мать завтра вернется с охоты, она будет тебе рада.

Щука заметно оживился:

— С грибами? Так вам рыбы надо наловить, какие грибы без рыбы! Эх, так и знал, что у вас тут без меня никакой рыбалки! Малые-то удочку хоть раз в жизни видели?

Дети наперебой заверили 'дядю Щуку', что не только видели, но и пользоваться умеют.

— Ну-ну, завтра проверим! Закат, вы ж небось сами дойдете?

Закат, оглянувшись сначала на Пая и Ро, утвердительно кивнул.

* * *

— Господин, вы знаете, что я никогда ни о чем вас не просила.

Темный властелин смотрит на свою королеву, стоящую спиной к нему на балконе. Кроваво-красная сорочка сползла с одного плеча, женщина подтягивает ткань повыше, прикрывая обнаженную кожу.

Ей совершенно не идет красный.

— Но сейчас я умоляю вас. Пожалуйста, пощадите их. Это всего лишь слабые глупые люди...

Он подходит к ней, стискивает в объятиях, целует белую шею. Она не отстраняется, лишь каменеет в его руках, как обычно. Она не сопротивляется с тех пор, как он оставил тонкий шрам на этом прекрасном лице.

Он любит целовать этот шрам. Тогда она вздрагивает.

— Нет, — выдыхает он в маленькое ушко и прикусывает мочку. Она не издает ни звука, даже когда во рту у него появляется привкус крови. Он отталкивает ее, так что королева налетает на баллюстраду, сгибается над ней, тяжело дыша.

— Я казню их на рассвете. Всех. И ты будешь смотреть на их смерть.

Закат проснулся от острой, щемящей боли в груди. Несчастная женщина, он все-таки сумел ее воскресить. Ему потребовалась королева, и он выбрал ее — последнюю принцессу на своих землях. Конечно, она предпочла умереть, не желая стать женой того чудовища, каким был Темный властелин... Но не смогла сбежать от него даже в смерть.

Вспомнилась и причина разговора — она пыталась спасти тех, кто поднял первый мятеж. Кто ненавидел ее не меньше чем Темного властелина, не делая разницы между помощницей и жертвой.

А Закат ее забыл. Просто забыл. Как такое могло случится? Как вообще могла стереться со страниц истории женщина, воскресшая на его алтаре? Она никак не могла остаться обычной смертной после того, что он сделал. После того, что она делала...

Дыхание перехватило, Закат вцепился зубами в собственное запястье, заставляя себя успокоиться. Все это уже случилось. Все это было неизменным. Исправить он ничего не мог. Разве что запомнить и больше не забывать ту, которая, возможно, пострадала от Темного властелина больше прочих.

Заснуть снова не смог, встал, протер сухие глаза. Гостей положили на чердаке, чтобы выбраться наружу, нужно было переступить сначала через Пая, а потом...

Ро в комнате не оказалось. Закат быстро, стараясь не шуметь, спустился вниз, вышел во двор, отметив — дверь закрыта неплотно, лишь прикрыта, и предрассветные сумерки заползали в сени через щелку.

Солнце вставало, первые лучи должны были вот-вот показаться из-за дома, разойтись растопыренными пальцами вокруг печной трубы. Во дворе было пусто и тихо, только квохтали сонно куры. Когда Закат проходил мимо курятника, проснулся петух, закукарекал будто нехотя.

Ро нашлась в реке у подножия холма, стоящая по колено в воде. Закат поспешно отвернулся, ушел обратно к домам, смущенный.

Обычно селянки купались в рубашках. Ей эта традиция, очевидно, не нравилась.

* * *

За завтраком, когда Ро давно вернулась с реки, а строго следившая за порядком Стояна отлучилась к печке, одна из девочек подобралась к гостье сзади, запустила пальцы в быстро сохнущие на солнце пряди. Разочарованно протянула:

— Короткие... Даже совсем-совсем крохотную косичку не заплести! Тетя, а зачем вы их так отрезали?

Закат впервые обратил внимание, как все-таки странно подстрижена Ро — на затылке совсем коротко, а челка длинная, явно лезущая в глаза. Девушка, однако, никогда не отводила волосы в сторону, так и смотрела из-за завесы прядей, от того еще более похожая на зверька.

Ро осторожно высвободилась, зыркнула назад, на расстроенную девочку — то ли Пятюшу, то ли Шестюшу, не разобрать.

— Чтобы за них нельзя было схватить, — ответила коротко и тихо, тут же отвернулась, будто заедая слова кашей. Пай смотрел на нее жалостливо, кажется, хотел даже погладить по лежащей на столе ладони, но постеснялся.

Пожалуй, правильно.

* * *

Из Зорек вышли уже после третьих петухов, когда все позавтракали, а Стояна собрала уходящим еду. Закат шагал, перебирая новые воспоминания, не считая время, только отмечая, как переползают тени — сначала спрятавшиеся под ногами, потом длинно протянувшиеся за спины. Задумался так глубоко, что едва не споткнулся от неожиданности, когда Пай вдруг воскликнул:

— Смотрите, малина!

В самом деле, справа от дороги разросся целый малинник, и ягод на нем было немало. Вчера они проходили здесь во время дождя, не обратив на малину никакого внимания. Пай явно желал наверстать упущенное, хотя солнце уже и клонилось к горизонту.

Позже Закат думал о том, что должен был догадаться. Что будь малинник безопасен, его бы обобрали ребятишки из обоих селений. Что вообще не стоило сходить с дороги. Но тогда он об этом не думал. Он смотрел, как Пай и Ро набивают рты ягодами, с удовольствием делал то же самое, с азартом выискивая самые спелые, и оказался совершенно не готов к тому, что из глубины малинника на них вывалится недовольный таким соседством медведь.

Пай помчался к ближайшему дереву, белкой взлетел на сук и с ним же рухнул — дерево оказалось сухостоем. Ро помогла ему встать, потянула обратно к дороге.

Закат, оказавшийся к зверю ближе всех, медленно отступал. Не зима же. Осень. Еды много. Но медведь, похоже, так не считал. Когда он с неожиданной стремительностью бросился вперед, Закат едва успел отшатнуться в сторону. Подхватил валяющийся на земле сук, острый, как пика, огрел им медведя по голове — не надеясь одолеть, но хотя бы отвлечь, чтобы тот не погнался за Паем и Ро. Отскочив, запнулся о корень, выставил руки, пытаясь прикрыться от падающей сверху туши. Каким-то чудом вывернулся, откатился в сторону. Отчего-то не смог встать — не слушалась нога. Выставил вверх сук, ахнул, когда медведь, напоровшись на него, вогнал дерево и самому Закату в живот. Нащупал под рукой острый камень, ударил раз, другой, третий...

Больно. Больно.

— Больно?

Мальчишка, размазывая слезы, кивнул. Темный властелин присел рядом с ним, коснулся посиневшей искривленной руки. Подхватил под мышки, усадил на коня, сам устроился позади. Окинул взглядом притихшую стражу, указал на одного.

— Ты. В замок галопом. Предупредишь Склянку, чтобы все подготовил.

Гонец умчался, не задавая вопросов. Темный властелин тронул каблуками бока коня, посылая Дьявола шагом, рассеянно взъерошил волосы мальчика.

— Как тебя зовут?

— Пай, мой господин.

* * *

Он смотрит со стены на людей внизу. В крепости кипит жизнь — жестокая борьба за каждый шаг на пути к заветным местам у его трона.

— Все ли земли захвачены, Пламя?

Скрипят камни, крошась под мощными когтями, содрогается стена. Вздыхает советник, обдавая своего властелина клубами дыма.

— Почти. На севере мы дошли до границ замерзшей земли. Их хозяйка хотела бы увидеться. На юге и востоке все тихо, вас боятся и почитают...

— А на западе?

Пламя молчит. Юноша оборачивается резко, рассматривает черную морду — выражения не понять, но он и не стремится.

— Что на западе, Пламя?

— Война, — вздыхает советник. — У моря все еще воюют. Там вас называют Темным властелином и...

Юноша смеется. Теперь он знает, как будет называть себя все будущие жизни.

* * *

Ночь. Тихо. Отчего-то страшно. Слишком тихо.

Мальчик сползает с высоких полатей. Земляной пол холодит пятки, наброшенная на плечи старая лысая шкура метет пыль. Глупо дорогой камень на шее пускает блики по стенам, мальчик прячет его в горсти. Забирается на лавку, смотрит в будто обсыпанное мукой женское лицо. На печи возится отец, мальчик прижимается к женщине, пытаясь спрятаться... Но всегда теплое тело сейчас холодное и твердое, будто вырезанное из камня.

— Мама?..

* * *

Тяжело пахло лечебными отварами. Ему приподняли голову, в рот полился горячий напиток. Закат сглотнул, закашлялся от терпкой горечи, попытался отодвинуться. Открыл глаза.

— Ишь ты! Очнулся, — улыбнулась ему Ежевичка. Крикнула куда-то себе за плечо: — Эй, идите сюда! Смотрите, что за диво.

В закутке, где его положили, тут же стало тесно. Пай шмыгал носом, ворчал одобрительно Медведь, ахала Дичка, хмурился Светозар. Где-то за их спинами стояла Ро, усталая и осунувшаяся.

— Ну, считай второй раз родился, — Щука потянулся было хлопнуть по плечу, но отдернул руку, словно боясь обжечься. — Герой, а! Такого зверя одолел, один, голыми руками! Гроза всех окрестных медведей прям.

Закат неловко пожал плечами, поморщился от неожиданно кольнувшей боли. Что ему порвал медведь? Казалось, то ли бок, то ли ногу, но болело почему-то все тело. И зачем его взялись лечить, раны на нем заживают как на обычном человеке, долго. Проще было бы...

Но это знал Пай, а не Ро. Да и сам Закат не был уверен, что алтарь принял бы так и не коронованного Темного властелина. Скорее всего, нет.

Когда он боролся с медведем, он об этом не думал.

Как выяснилось, через малинник они дошли едва ли не до Залесинских полей. Пай и Ро добежали до крайнего дома, на крики высыпали мужики, а когда добрались до места стычки, обнаружили мертвого медведя, пронзенного острым суком, и Заката под ним.

— Мы думали, все, погребальный костер придется жечь, — горячо рассказывал Медведь. — Но девчонка остановила. Вопль такой подняла, ух! Потребовала нож, поднесла тебе к губам — доказывала, что дышишь. Я о таком и не слышал никогда...

Все взгляды обратились к Ро. Та даже головы не подняла, осталась сидеть, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Ежевичка покачала головой, приложила палец к губам. Пояснила негромко:

— Пусть спит. Ты три дня пластом лежал, а она мне помогала. В четыре руки тебя латали, славно выходило. Считай, ты ей жизнь спас, а она тебе, — пожевала губы, добавила вдруг сердито: — Только не вздумай ее благодарить. Мало того, что слова зря потратишь, так еще и девочку мне испортишь. Лекарка она, от судьбы лекарка...

Закат слабо кивнул, чувствуя, что засыпает. Цвета расплылись, комната стала черно-белой. Отдалились голоса, растолкала всех моментально проснувшаяся Ро, склонилась над ним, сказала что-то. Но он ее уже не слышал.

* * *

— Нет! — Темный властелин перегибается через поручни моста, выбрасывает вперед руку, пытаясь дотянуться до едва заметной точки, плывущей по реке вдали. Он уже почти нащупал ее, почти зацепил, почти заставил развернуться и двинуться против течения...

Спину пронзает болью, вдруг становится тяжело дышать, рот наполняется кровью. Он оборачивается, уже понимая, что умирает, почти растерянный и одновременно совершенно разъяренный. Хватает за горло стоящую за его спиной женщину. Рукоять застрявшего между ребер клинка задевает поручни, Темный властелин кашляет, задыхаясь, из уголка его рта течет кровь.

Королева улыбается даже когда он ломает ей шею и швыряет тело с моста в реку.

Он падает в лужу собственной крови. Он испуган. Он ползет к алтарю.

* * *

Он поднимается на башню, обозревает окрестности. От моря до гор, от реки до леса — его владения. Люди еще не знают об этом, но скоро узнают.

Внезапный порыв ветра гнет деревья внизу, развевается плащ. Кажется, такой ураган любого сбил бы с ног, но мальчик даже не шевелится. Над крепостью раздается сотрясающий землю рев, мощное тело проносится мимо башни. Чудовище садится во дворе. Мальчик спешит вниз, гладит черную чешую, с восторгом рассматривает перепончатые крылья, заглядывает в глотку, в которой горит живой огонь.

— Я назову тебя Пламя. Ты — мой первый воин, и ты поможешь мне собрать армию.

* * *

Мальчик с ободранными до крови ладонями стоит на склоне горы. Внизу — крохотная хатка, маленькое поле. Выжженная молнией проплешина видна даже отсюда, но он не приглядывается. Он точно знает, что должно быть вместо этого жалкого жилища.

Пальцы скрючиваются, лицо искажается гримасой усилия. Он будто тащит что-то неподъемное из земли... И в какой-то момент оно поддается.

Земля трескается, вскипает раскаленным камнем, тут же застывающим на ветру. Огненные фонтаны один за другим взрывают поле, сжигая пшеницу, растут вверх — замок, казармы, внутренние стены, внешние. Развалив домик напополам, взлетает к небу плеть текучего металла, оплетает обручами каменные балки, расплескивается блестящей крышей замка.

Мальчик шагает на упавший к его ногам подъемный мост. Еще не остывший камень шипит, валит едкий дым, кажется, босые ступни должны сгореть дочерна. Мальчик едва морщится, щелкает пальцами. Оправляет взметнувшиеся черные одежды.

Подкованные каблуки выбивают ритм его шагов по пустому замку.

Мальчик улыбается.

* * *

Он бредет через лес, за спиной пыхтит верный шут. Из-за деревьев показывается замок — уже сто лет как руины замка. Стены испещрены латками, левая башня осыпалась, и ее проще не трогать — баррикады надежней он все равно не сделает.

Вздыхает — могло быть и хуже. Например, его алтарь мог стоять у моря, и ему приходилось бы идти к своему замку несколько месяцев, как делал Герой. Начинает взбираться на холм.

Он — Темный властелин.

У него нет выбора.

* * *

Закат то проваливался в забытье, то просыпался, то засыпал нормально — насколько нормальными были его сны. По ним он хотя бы примерно представлял, сколько прошло времени. Пытался спросить Ежевичку или Ро — что с ним? Но не было сил говорить.

На этот раз он очнулся среди ночи и впервые понял, что чувствует себя если не хорошо, то хотя бы просто — чувствует. Приподнялся на локтях, с трудом сел. Определенно, умирать и воскресать было куда легче.

— Эй, ты куда это? А ну ложись обратно! — Ро ругалась шепотом, видимо, не желая разбудить Ежевичку. За время его болезни она осунулась еще сильнее, скулы заострились так, что девушка сама походила на мертвеца. — Бок болит? Живот?

Закат покачал головой. Он чувствовал только огромную слабость, будто был новорожденным щенком, но ничего не болело.

— Сколько я спал?

— Скорее сколько ты не мог определиться, умирать тебе или повременить, — пробурчала девушка, тяжело села на край кровати. Потерла лицо. В комнате едва тлела лучина, но Закат даже не видя спорить мог — глаза у Ро красные, невыспавшиеся. — Сама не понимаю, какой злой рок я тебя спасаю...

— Такой, что лекарка ты, дурочка, — все-таки проснувшаяся Ежевичка подошла к ним, улыбнулась. — Ну хоть теперь ты окончательно очнулся, а? Или снова свалишься в лихорадке?

— Наверное... — Закат едва смог пожал плечами, руки вдруг начали дрожать. Он сполз обратно на постель — на мост...

— Нет, только не опять! — ему отвесили тяжелую пощечину, Закат проморгался, снова увидел комнату знахарки, а не свой еще целый замок. — Ты сейчас опять провалишься!

Почему-то было очень тяжело поднимать веки. Хотелось закрыть глаза, вернуться в свое прошлое. Узнать его наконец-то. Снова увидеть сны...

— Какие сны, ты опять помирать рок знает отчего собрался!

Конечно, он умирал во снах. Он несчетное множество раз умирал.

Раньше. Когда воскресал, а не пытался выздороветь.

Колесо вращалось вхолостую, опасно зависнув над колеей. Цепляло стоячую грязную лужу, брызгало водой. Мечтало соскользнуть на свое место...

Закат потянулся к горлу. Он не был уверен, что вообще сумел пошевелить рукой, но его поняли, расшнуровали ворот, потащили через голову цепочку с камнем.

— Это еще что за...

Глава 6

Его разбудили солнечные зайчики. Проскакали по глазам, по стене, взбежали на потолок. Исчезли. Скрипнула дверь, кто-то поставил на пол плеснувшее через край ведро. Закат сел, чувствуя себя неожиданно посвежевшим. Попытался коснуться камня на шее... Нащупал пустоту.

Вспомнил.

Торопливо встал, придерживаясь за стену. Тут же увидел оникс — осколок тьмы на дощатом столе. Но почему-то не смог успокоиться, пока не повесил его на шею.

Да, камень едва его не убил, вызвав привычку тела — если ранен, умри. Но все равно это был его единственный шанс узнать все до конца. Пусть Закат просматривал свою старую колею, эта колея была его жизнью. В ее грязи была похоронена память о том, что было до его превращения в Темного властелина. О первой его жизни.

Он помнил все, что видел во время болезни. Как построил замок. Как устал в него возвращаться. Как захватывал земли. Как убил свою королеву и впервые умер — не от руки Героя, а от ее руки. Как умерла мать мальчика, позже ставшего Темным властелином...

— Доброе утро, болезный!

Ежевичка вошла в комнату с бадьей, поддержала, помогла сесть. С умилением смотрела, как Закат умывается, но при попытке размотать бинты, которые закрывали левую руку, ногу и все туловище, остановила:

— Нет уж, кто повязки накладывал, тот их и снимать должен. Сейчас Ро придет, обожди чуток. Поешь пока.

Девушка правда пришла скоро, принесла в лукошке свежих яиц в крапушках помета. При виде Заката, уплетающего за обе щеки кашу, фыркнула, но от чести снять первый бинт отказываться не стала.

Под повязками обнаружились красные припухшие швы — от медвежьих лап на боку и плече, от сука на животе. Закат глянул через плечо — на спине, чуть левей хребта, заживала точно такая же уродливая рана. Медведь, отъевшийся за лето, так налег на убившее его оружие, что оно пробило человека насквозь.

Лекарки в четыре руки взялись щупать швы и срезать нитки.

— Повезло тебе, что кишки и желудок не задело, — улыбнулась Ежевичка, с усилием выпрямляясь. — Иначе ничего бы мы сделать не смогли.

Закат кивнул, недоверчиво касаясь похожей на звезду отметины на животе. Он помнил, как однажды умирал от такой раны, долго, мучительно и мерзко. Но после воскрешений следов не оставалось, иначе он с ног до головы был бы покрыт шрамами. Вместо них были латки на рубахе.

— Ну все, считай, здоровый, — подвела итог Ежевичка. — Походишь пока с посохом, ну и живот с рукой береги. Но если мы тебя не выпустим, кое-кто мою скромную хатку штурмом возьмет.

Закат приподнял брови, но объяснений не дождался. Впрочем, далеко за ними ходить не пришлось — 'объяснения' сидели на крыльце. Первым вскочил Пай:

— Господин! Вы... Я!.. — совершенно потерявшись в словах, замолк, счастливо улыбаясь и часто моргая. Светозар сказал проще:

— В следующий раз пойду с тобой. Несмотря ни на что, — и обнял Заката, крепко, но очень осторожно.

Тот молчал. Единственное, что он мог спросить — 'вы что, все дни тут просидели?', но это было бы не к месту. Видно же — если не все, то как минимум большую часть.

— Ну, успокоились, сердешные? — насмешливо спросила с порога Ежевичка. — Идите уже в село, всех невест без вас разберут.

* * *

Как выяснилось по пути, лекарка вовсе не шутила. Урожай убрали уже давно, близились заморозки. Едва ли не каждый день в Залесье звучали предложения выйти замуж, а с приходом разбойников перевес стал не в пользу женихов. Дичка, впрочем, ждала Светозара у забора. Увидев Заката, подскочила, захлопала в ладоши:

— Живой! Здоровый! Надо скорее Луже сказать, она так беспокоилась!

Светозар стоически вытерпел поход к старой корзинщице, но у порога старостиного дома решительно остановился. Откашлялся. Опустился на одно колено.

— Дичка, я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?

И раскрыл поднятую над склоненной головой ладонь, показывая залог своего предложения, достойный невесты подарок — деревянный гребень удивительно тонкой работы. Дичка ахнула, Закат и Пай отошли в сторонку, чтобы не мешать. Шут рассказывал шепотом:

— Светозар сам его вырезал, пока мы под дверями у Ежевички сидели. Делать-то что-то надо было, а то от ожидания с ума сойти можно. Он бы и меня резьбе научил, но...

Мимо уже вдохновенно целующейся пары прошли Волк и Осинка. Волосы рыжуля спрятала под чепцом, ясно давая понять — она теперь серьезная, почти замужняя женщина. Закат отвел взгляд. У Пая ведь были шансы. Если бы его господин не лежал столько времени у лекарок...

— Все правильно, — тихо сказал Пай, глядя вслед Осинке. — Она с ним счастлива, это видно. А вам может понадобиться уйти, и я должен буду идти с вами.

— Ты не должен, ни уходить, ни сидеть под дверями у Ежевички. Я ведь теперь батрак. У батраков слуг не бывает.

— Простите, мой господин, — в голосе Пая не было ни крупинки сожаления. — Но я хочу остаться рядом с вами. Если только вы меня не прогоните.

Закат покачал головой. Гнать Пая он не собирался, да и, пожалуй, не имел права.

— Я хотел попросить... — Светозар наконец нашел силы оторваться от своей невесты. — Я же пришлый, семьи здесь нет. У Дички названные родители — Лист с Крошкой, а меня на холм вести некому. Ты будешь моим названным братом?

— Да, — Закат кивнул, стараясь скрыть крохотную неловкую паузу перед ответом. — Для меня это будет честью.

Быть братом светлого рыцаря. Который полную луну сидел под дверями знахарского дома и ждал, когда Темный властелин очнется.

Это уже почти не казалось странным.

* * *

Свадьбы должны были сыграть на следующий день, все сразу. Ждали, по сути, только Светозара, и теперь, когда Дичка, улыбаясь, позволила завязать у себе на затылке тесемки чепца, тянуть не собирались. В домах невест и женихов кипела готовка — впрочем, время было такое, что кипела она в каждом доме. Погреба наполнялись вареньями и соленьями, трудился, не покладая рук, бондарь Лист, удачно обзаведшийся помощниками из бывших разбойников. От них же пришел рецепт квашеной капусты, который осваивали теперь все, у кого в огороде уродились раньше не слишком долговечные кочаны. За Заката едва не передрались — Горляна хотела привлечь его к готовке, а Лист, конечно же, к своей работе. Обошла всех Лужа — за прошедшую луну старуха сильно сдала, и Закат на день полностью заменил ее в деле плетения полезной утвари и даже мебели для молодых семей. Закончил работу только поздней ночью, так что Лужа, посмотрев на валящегося с ног работника, велела устраиваться у нее.

— Зачем тебе до старостиного дома брести? Оставайся, все равно после свадеб работы только больше станет — будем лапти делать. Мне самой уже со всем не справиться.

Закат спорить не стал. Никакими вещами он до сих пор не обзавелся, даже одежду до недавнего времени носил ту же, в которой пришел, сам стирая ее то и дело по вечерам, и натягивая по утрам уже свежую. Рубаха, однако, встречи с медведем не пережила. Ежевичка безжалостно выкинула окровавленную тряпку, хоть Пай и порывался ее зашить, а взамен выдала отрез полотна. Так что пока Светозар вырезал подарок невесте, Пай шил новую рубашку своему господину.

Этой рубашкой имущество Заката и ограничивалось, так что он не то что заночевать — переехать к Луже мог, даже не заходя домой.

* * *

На следующее утро его растолкали до света.

— Вставай, женихов брат! Им с солнышком клятвы приносить, опаздывать не дело.

Быстро проснуться и собраться было не сложно — что там собираться, в конце концов, умыться да одеться. Без завтрака его, впрочем, не отпустили. Лужа, тяжело налегая на клюку, подошла к сидящему за столом, посмотрела, как он, обжигаясь, спешит выпить горячий бульон.

— Торопыга, — улыбнулась старуха. Запустила ему в волосы гребень, дернула. Закат прикусил край кружки от неожиданности. — Эгей, да ты что, вовсе никогда не расчесываешься? И на праздник так пойти собирался?

Закат пожал плечами, уже понимая, что без причесывания не уйдет. Лужа, впрочем, за волосы его больше не дергала, расчесывала по прядке, аккуратно разбирая их узловатыми пальцами, словно лыко для корзины.

— Ты только погляди, как волос вьется! Локоны, и цвет какой... Повезет твой невесте, мало того, что работящий, еще и красавец.

Закат не удержался, закашлялся. Глотнул еще бульона, снова обжегшись. Красавец. Он. Пожалуй, Лужа в самом деле стара и стала плохо видеть, раз в его тусклых черных волосах и грубом лице что-то красивое нашла.

Старуха не то по молчанию, не то по лицу угадала его мысли.

— Ой, скромник нашелся! Девкам-то разное нравится. Вот мой покойный муж как раз навроде тебя был, так пока я его на свадебный холм не затащила, все наши невесты за ним бегали. Волос длинный, вьется круто, отлив медный, ух! Сзади посмотришь — огонь-девка, хоть ты косу заплетай, а спереди лицо, будто из камня вырезали. Красиво...

Закат на миг всерьез усомнился, правда, еще не понял в чем: в своей памяти или в глазах Лужи. Нет, волосы в самом деле отросли уже намного ниже плеч, но медь тут причем? Сколько он себя помнил, даже в самых старых снах, волосы у него всегда были черные, как смоль.

Подумать над этим или проверить он, впрочем, не успел.

— Ой, заболтались! Допивай давай, остыло, и беги скорей!

Бежать, однако, не пришлось. По разным сторонам холма, где дожди еще не успели окончательно размыть угли костра праздника урожая, только выстраивались женихи с невестами. Через макушку они друг друга не видели, и туда-сюда бегали, якобы скрытно, гонцы — руководили, кого куда ставить, чтобы на гребне не пришлось местами меняться, не перед той невестой оказавшись. За спинами женихов толпились друзья и семьи, ближе всех стояли отцы или братья, которым выпала честь вести родича вверх по склону. Закат нашел Светозара, подошел ближе. За спиной у рыцаря было вовсе не так пусто, как тот, должно быть, боялся.

— Хорошего утра, — весело поприветствовал пришедшего Щука, — самое то, чтобы жениться!

Поболтать, впрочем, времени не нашлось — Закату вручили полосу темной ткани, Медведь, тоже оказавшийся в числе 'родичей' рыцаря, объяснил:

— Как Мох скажет про 'ищите свое счастье' — глаза ему завяжешь и за руку вверх поведешь. Там трижды посолонь прокрути за плечи и вперед пусти. Но так, с прицелом, сам понимаешь, — подмигнул хитро. — Оно-то каждый год кто-нибудь не того обнимает, а потом, уже повязки сняв, меняются, но лучше бы как-то обойтись.

Закат кивнул, запоминая. На макушку холма поднялся Мох, видимо, отвечавший за все ритуалы в деревне. Поднял руки к небу, возвестил неожиданно громким и сильным голосом:

— Ночь кончилась! И кончается одиночество пятерых парней и пяти девиц. Но глаза наши могут ошибаться, и руки наши, и друзья. Не ошибается только сердце. Так слушайте же его, ищите свое счастье на гребне, и оно подскажет вам, что сказать!

Мох заковылял вниз по склону, Закат быстро, поглядывая на соседей, завязал глаза Светозару, плотно, но не туго. Взял за руку, повел за собой, стараясь не вырываться вперед из цепи женихов с провожатыми, но и не отставать. Это оказалось не сложно — рыцарь даже не видя шел легко, только раз споткнулся о камень, который Закат, не заметив, перешагнул. И то улыбнулся:

— Отлично, должны же быть какие-то трудности!

Дичка вышла точно им навстречу, из-за ее плеча улыбалась Крошка, удивительно высокая для своего имени женщина. Остановились друг напротив друга, Закат и названная мать невесты крутанули своих подопечных раз, другой... Придержали за плечи, давая вернуть равновесие. Отпустили. Те шагнули вперед, сначала неуверенно, затем будто почувствовав друг друга. Столкнулись точно на гребне, обнялись, приникли друг к другу губами под восходящим солнцем. Закат отвернулся, смущенный. Остальные провожатые спускались вниз, и он присоединился к ним. Клятвы, что шептали сейчас на холме, были не для чужих ушей, пусть даже это были уши самых близких родственников.

* * *

Праздник был одновременно похож и непохож на тот, с которого началась его жизнь в Залесье. Снова богатый крестьянский стол, снова гусляр-Мох и танцы. На торце широкого стола уместились молодожены, три пары с одной стороны, две с другой. Заката, как названного родича жениха, посадили поближе. Впрочем, с учетом количества женихов и невест, родичами им приходилась почти вся деревня, кроме, разве что, новоприбывших. Один такой, однако, как-то оказался напротив Заката. Невысокий, похожий на мельника человек вызывал необъяснимое беспокойство, пока Закат не присмотрелся к его движениям, а присмотревшись, не отвел взгляд. Несмотря на не примечательную, даже отталкивающую внешность и округлое брюшко, этот разбойник был воином. Очень хорошим, талантливым, таким, которых называют 'от судьбы'. Не всякий рыцарь смог бы с ним потягаться, да и в себе Закат не был бы уверен, доведись ему сражаться с этим человеком.

— За молодых! — Разбойник поднял чашу, глядя на Заката. — Всех сразу и каждого в отдельности.

Пришлось отвечать. Глиняные бока кружек столкнулись, звякнули, плеснула жидковатая бражная пена. Разбойник, выпив до дна, хлопнул ладонью по столу, улыбнулся широко, блеснув ровными зубами.

— Чтобы им жилось счастливо и спокойно под любой дланью.

— Что ты имеешь в виду? — тон этого человека странным образом заставлял Заката искать подвох в его словах.

— Ну как же. Была деревня под Темным, будет под Светлым. Был рыцарь — идеал идеалов, будет крестьянин, твой вот названный брат, — разбойник налил себе еще браги, пока Закат решал, считать его слова оскорбительными, или все-таки нет. Сообщил развязно: — Ничего против тебя не имею, Темный. Только Темный ли ты, а? Выполняешь ли роль, которую тебе подарили?

Их взгляды встретились. Разбойник подмигнул, вскочил вдруг из-за стола.

— Ну-ка, танцы!

Празднующие, похоже, только этого и ждали. Тренькнул гуслями Мох, затянули песню невесты, уже жены. Утонул в поднявшемся шуме голос Заката, потерялся в толпе странный человек.

Только после праздника, помогая убирать со столов посуду, Закат спросил, кто это был.

— Левша-то? — переспросила Горляна, вытирая со лба брызги воды. Она оттирала самый большой и противный горшок, милосердно отобрав его у рвавшейся помочь Ро. — Путник он, торговец бродячий. Пришел, когда ты раненый лежал, купил немного зерна. Сегодня утром говорил, что сразу после праздника отправится в путь.

— Он не сказал, куда?

— На восток вроде, за Черный замок. А что?

— Ничего, — Закат покачал головой, задумчиво глядя меж домов туда, где темные туши холмов и гор закрывали небо. — Мы с ним говорили на празднике.

— А-а, — Горляна фыркнула, приналегая на горшок, — ну ясно. Ро тоже после того, как с ним на улице столкнулась, весь день сама не своя ходила. Такой, видать, человек, умеет сказать что-то важное.

Закат отнюдь не был уверен, что ему сказали важное, и не думал, что стоит спрашивать Ро о том, что сказал ей странный прохожий. Он бы на ее месте делиться такими откровениями не стал.

* * *

Он пишет письмо. Быстрый почерк, из-за неравномерной, несмотря на остро заточенное перо, линии буквы похожи на раны на бумаге. Ни одного черновика рядом. Темный властелин ухмыляется, щедро присыпая ровные строки песком. Он не ждет не только положительного, но и вообще какого-либо ответа, но ему хочется послать это письмо — издевательскую пародию на обычаи страны той девушки, которую он назначил своей невестой. И пусть благодарят судьбу все художники его земель, что он не требует написать его портрет!

— Пламя!

В окно просовывается узкая морда, под потолком комнаты мгновенно собираются дымные облака. Темный властелин протягивает письмо через плечо.

— Отнесешь это нашим непокорным прибрежным жителям. Во дворец, — он оборачивается, вкладывая письмо в протянутую когтистую лапу. Лицо прорезает неприятная усмешка. — Лично в руки принцессе.

* * *

После свадеб дни потекли медленно и сонно. Закат снова работал у Лужи — пора корзин кончилась, началось время лаптей. Лыко для них приносили все, кто хоть ненадолго отправлялся в лес охотиться, заготавливать дрова или собирать поздние яблоки. Самой сложной частью плетения оказались задники, с которых начиналась работа, так что Лужа, сидя на крыльце, делала для Заката заготовки. Ночи становились все длинней, холодало, и очень кстати пришелся плащ, прежде заменявший спавшему на сеновале Паю одеяло. Самого Пая пригласили перезимовать Светозар с Дичкой — новую избу они, правда, еще только строили, но Лист выделил молодым домик-времянку, в котором много лет назад сам жил с женой. Конечно, на настоящую избу времянка не слишком походила — четыре стены да крыша, ни сеней, ни подклети, но по крайней мере в ней была печь, а для разделения на комнаты можно было повесить занавеску. Благодарный Пай тут же вызвался помочь со стройкой, и втроем они взялись за дело с таким усердием, что в деревне стали даже говорить о том, что дом успеют возвести до снега.

Для Заката все это значило, что его слуга не останется без крыши над головой, а сам он может не мерзнуть, сидя во дворе в рубашке. Ворот плаща, правда, приходилось стягивать нитью, намотанной между двумя воткнутыми в ткань прутиками. Хотя все в деревне знали о том, кто он, Закату все равно не хотелось использовать единственную имеющуюся у него фибулу — зубчатую корону Темного властелина.

Через несколько дней, впрочем, стало ясно, что плащ не спасает от осенних дождей. Закат ежился, но упрямо продолжал переплетать боковину лаптя, прикрывая его от все чаще стучащих по макушке капель.

— Все, хватит и мою больную спину студить, и твою тоже, — Лужа с трудом встала, смахивая с пухового платка бисером блестящие капли. — Пошли в дом. И вообще, переезжай уже ко мне. У Горляны жильцов хватает, а тебе не придется каждый день через всю деревню бегать.

Спорить было не о чем — в старостином доме на самом деле поселилась большая часть бывших разбойников. Ютились вшестером в двух комнатах, но наотрез отказываясь стеснять самого Заката. Он был почти уверен, что причина скорее в страхе, чем в вежливости, и от этого чувствовал себя совсем неловко.

Лужа устроила ему постель на лавке, сама обосновалась на печи — мол, и до кухни ближе, и старым костям полезней.

В первую ночь Закат никак не мог уснуть — лезло в голову видение о маленькой хатке, пришедшее, когда он лежал в забытьи после схватки с медведем. Сон о женщине, которая спала на такой же лавке под окном. Которая умерла на ней же.

* * *

Мальчик идет по лесу, пиная валяющиеся на земле шишки. Его послали за грибами, но дождей не было слишком давно. Когда он вернется ни с чем, его снова побьют. Потом вступится мама, и ее побьют тоже.

Он наподдает шишке со всех сил, на глаза наворачиваются злые слезы — вот бы можно было так же... Вот бы скорее вырасти. Вот бы всем показать!

— Зачем же ждать, малыш? Только пообещай мне кое-что взамен.

Шишка, прокатившись по ковру иглицы, останавливается у чудного рыжего сапога. Мальчик медленно поднимает голову...

Закат сел на лавке, судорожно хватая ртом воздух. В кулаке, как и много раз до того, был зажат оникс, сердце гулко бухало в груди, по коже пробегал озноб, будто комнату выстудил зимний ветер.

Он вспомнил человека, который встретился ему в лесу. Вспомнил, как вцепился в веревочку, на которой болтался удивительный черный камень. Как бродячий торговец, продавший ему мечту, усмехнулся:

— Поздравляю, малыш. Теперь ты им всем покажешь.

За прошедшие века Левша ничуть не изменился.

Хотелось сорваться с места, хотелось неведомо как, но догнать ушедшего много дней назад торговца сказочными судьбами. Схватить за грудки — мы так не договаривались!

Закат знал, что это бесполезно. Они договаривались именно так, а что мальчик ничего не понял из договора, Левше было плевать. Мало того, торговец именно на это и рассчитывал, продавая судьбу в обмен на единственное, что могло остановить будущего Темного властелина — жизнь больной матери.

Закашлялась Лужа на печи. Закат встал, достал из печи кувшин с теплым травяным отваром, налил в кружку.

— Спасибо, — старуха, выпив лекарство, скривилась. — Ну и гадость! Полезная зато... А ты чего не спишь-то? Сон дурной приснился?

— Вроде того, — кивнул Закат, забирая опустевшую кружку. — Прошлое приснилось.

Невозможно было перестать думать — а если бы он тогда не взял камень? Мать осталась бы жива, или все равно умерла бы от своей болезни? Отец — Закат так и не мог вспомнить, родным он был или нет — продолжил бы издеваться над семьей, или умер бы от случайной, а не направленной грязной мальчишеской рукой молнии? Что делал бы сам Закат? И как, как, как все-таки звали того мальчика, который купил себе судьбу Темного властелина?..

Волос коснулась сухая рука, Лужа смотрела на него с печи, сочувственно улыбаясь. В темноте ее лицо казалось нарисованным в золе, а блестящие глаза — драгоценными камнями, что так часто призывают искать средь углей.

— Прошлое бывает тяжелым. Но знаешь, что надо помнить, когда о нем думаешь? Оно прошло.

Закат кивнул, опустив глаза. Прошло. Но цепочка следов из этого прошлого тянулась в сегодняшний день.

К счастью, следующие сны оказались проще. Ночь за ночью воскресали в памяти непобедимое войско, сражения, дракон, по приказу Темного властелина поливавший огнем вражеские армии. Закат иногда думал — интересно, где он сейчас? Постепенно и днем начали вспоминаться разговоры с чешуйчатым советником, его багровые глаза с по-кошачьи узкими зрачками. Закат определял время воспоминания по тому, как дракон, в первые годы похожий на черный язык пламени, матерел, становился крупнее и тяжелее. На его чешуе появились тонкие прожилки, напоминавшие годовые кольца деревьев, и множество метин от стрел, которыми осыпали его не желавшие покоряться люди. В его голосе все чаще слышалась усталость, которую нынешний Закат узнавал с трепетом — такая же усталость пропитывала его самого последние годы. Дракон не умирал и не воскресал, но ему хватало и так.

Однако чем больше Закат вспоминал, тем крепче убеждался — когда Пламя улетел, устав от бесконечной и бессмысленной войны, его никто не заменил. Это обнадеживало.

Клубок воспоминаний, однако, разматывался в обе стороны, и Закат отдыхал сердцем во снах о не так давно прошедшем времени. Вот с руки маленького Пая снимают повязки, и он с удивлением рассматривает незагоревшую под бинтами кожу. Вот Закат учит его стрелять из лука, а поняв, что мальчик не приспособлен к боям, нанимает циркача научить его всяким шутовским трюкам...

Высокий, ростом почти с Темного властелина человек в красно-желтом костюме кланяется до смешного глубоко, будто вот-вот кувыркнется. Задирает голову, смотрит на трон и стоящего у черных ступеней Пая. Что-то неуловимо меняется в лице циркача, когда он снова опускает глаза.

— Что прикажете, мой господин?

Темный властелин кивает неуверенно обернувшемуся к нему мальчику, тот подходит к своему будущему учителю.

— Научишь его всему, что знаешь. Он будет моим шутом.

Пай счастливо улыбается, не замечая, как в почти священном ужасе искривляются черты циркача, который с поклоном приглашает ученика выйти с ним во двор. Темный властелин прикрывает рот ладонью, чувствуя кончиками пальцев, как изгибаются его губы в неподобающем выражении. В мягкой улыбке.

* * *

Темный властелин вталкивает мальчика в приоткрытую дверь, захлопывает, запирает на засов. Пай и служанки молчат, как мыши под метлой, и слава судьбе. Он бежит во внешний двор, сбивая с ног заглянувшего под арку светлого рыцаря. Из-под откинувшегося забрала перепугано смотрят серые, как у Пая, глаза, и Темный властелин, не став добивать упавшего, врезается в бурлящую во дворе схватку.

Меч входит в спину меж сочленений доспеха. Сероглазый рыцарь свой шанс не упустил.

* * *

— Мой господин... Мой господин...

Пай размазывает слезы по чумазому личику, старый капитан стражи, правящий телегой, размеренно рассказывает умирающему:

— Как вы и велели, мы отвлекали их от раненых. Сами из схватки не все могли выйти, мальчишка вот помог. Ну чисто уж, просачивался между бойцов, вытаскивал упавших.

Рука в черной латной перчатке медленно поднимается, ложится на голову мальчика.

— Говорил же не высовываться, — мальчик виновато опускает глаза, хлюпает носом и вскидывается удивленно, услышав: — Молодец. Дурак, но молодец...

Ладонь соскальзывает со светлых волос, бессильно свешивается с борта телеги.

— Господин? Господин!

— Это ничего, малыш... Сейчас довезем, и встанет.

Когда он рассказал об алтаре? Кто до старого капитана, а затем Пая, относил его на камень? Иногда воспоминание прерывалось смертью, а следующее начиналось на алтаре в одиночестве. Он гнал мысль о том, что продавший ему такую участь Левша сам внимательно следил за разыгрывавшимся раз за разом представлением и в нужный момент появлялся рядом, подталкивал, исправлял пошедшую не так сцену.

Беспокоило и другое. Пай начал напоминать Закату кого-то, мельком увиденного в старых воспоминаниях, особенно нынешний, взрослый Пай. Но кого — он никак не мог вспомнить.

* * *

Ответ, как обычно, пришел во сне. Тогда ему наконец удалось сплести лапоть целиком, устроившись с лучиной у печи, и Лужа, посмеиваясь, посоветовала ему это дело отпраздновать.

— Ты ж у меня уже который день безвылазно сидишь. Сходи наконец, погуляй. Если хочешь с пользой — к Ежевичке иди, она все грозилась особых холодных травок собрать. Вода-то на улице замерзает уже, видел?

Закат видел. Грязь, разведенная прошедшими дождями, схватывались за ночь ледком, но днем пока еще оттаивала. На улице было пусто, люди все больше прятались по домам, мычала в чьем-то хлеву беспокойная корова, недовольная тем, что ее больше не выпускают на пастбище. На полпути к дому знахарки с седого неба посыпался мелкий снег, тающий на земле, но липнущий к оградам, ветвям и волосам путника. Закат натянул плащ на голову.

— Ишь ты, гость какой! Заходи, заходи, не выстуживай мне хату.

Ежевичка едва не за руку втащила его в сени, отобрала плащ, не дав повесить у двери.

— Тут снег, может, и стает, да только суше одежка не станет. Посидишь у нас, пока я травки смешаю, горячего выпьешь.

В комнате обнаружилась Ро, как раз разливающая по чашкам отвар. По трем, будто заранее знала, что придет гость. Он сел за стол, повинуясь ее жесту, опустил взгляд. Было странно неловко снова оказаться в этом доме, где пролежал полную луну пластом, и где две женщины, которым не было никакого резона спасать бывшего Темного властелина, боролись за его жизнь день за днем.

— Ро все спрашивает, как ты к нам пришел, — Ежевичка села рядом, бросила хитрый взгляд на свою помощницу. — А я-то, получается, и не знаю. Ты ж ко мне заглянул не сразу, и не больно-то много рассказывал.

Закат кивнул, грея замерзшие руки о чашку. Он и сейчас предпочел бы промолчать, но слишком любопытно смотрела Ежевичка и слишком многозначительно не поднимала глаз Ро.

— Меня снова убили. Воскреснув, я решил больше не короноваться. Уйти куда-нибудь, стать обычным человеком. Я хотел только продать телегу и коня в Залесье, но вышло так, что остался. Медведь согласился взять меня батраком за кров и стол... Как вас.

— Ишь, хитрец, рассказал так просто, — засмеялась Ежевичка, устроив подбородок на подставленных ладонях. — Решил он, а! Взял и решил, вот так, разом?

— Конечно, разом, — ответила Ро раньше, чем Закат сумел подобрать объяснение. — Это как в полынью нырять. Надо сразу, а не пальцем воду трогать, решая, не слишком ли ледяная.

И спряталась за чашкой. Закат тоже глотнул отвара — сладковато-горького, очень подходящего вкусом к поздней осени за окном. Спросил неуверенно:

— Ты тоже так... Ныряла?

— Да мне, знаешь, выбирать было не из чего. Или нырять, или гореть, или... — Ро пожала плечами, нахохлилась. Зло махнула рукой, едва не снеся чашку, — А, да что там! Здесь скоро так же будет. Рыцарей ты короной не испугаешь, обрадуются только.

— А нужно пугать?

— Сам решай. Скажу только, что в столице ведьм и прочих 'пособников Темного' каждый пятый день жгли, когда я уходила.

Закат покатал чашку меж ладоней. Ему не верилось в то, что сказала Ро, но и лгать ей было незачем. Но у него ведь уже много лет оставались только замок и верный шут. Где и каких 'пособников' они находили?

— Давайте-ка лучше рыцарей дождемся, а там решать будем, — предложила Ежевичка, споро перебирая на коленях сухие стебельки трав. — Светозар, как мы все видим, парень хороший. Кто знает, может, остальные тоже неплохие?

Ро молча отвернулась от наставницы. Ей идея спокойно дожидаться чего-то явно не нравилась. Закат осторожно уточнил:

— А если нет?

— А если нет, там разберемся, — отрезала Ежевичка. — Не в разбойники же нам подаваться, в самом деле!

— По сравнению с тем, что делают рыцари, наш разбой детскими игрушками казался, — отозвалась Ро. — Да и ну что иначе делать было? Лес, конечно, кормит, но когда рыцари стоянку накрывают, от запасов одни уголья остаются. Некоторые села нас приютить соглашались на пару дней, так рыцари там половину домов...

У нее перехватило дыхание. Закат понял вдруг — она винит себя за те дома. Она ведь была атаманшей. Наверное, и за Залесье она боится так же.

— Это село никто в обиду не даст.

Ро хрипло рассмеялась, покачала головой, повторила:

— Короной ты их не испугаешь. Они еще передерутся за право тебя убить.

— Вот и чудно, — прервала мрачные предсказания Ежевичка, — пока они меж собой разбираться будут, мы тихонько уйдем. Хоть даже на восток, Шишка с Щепкой проводят, они, я знаю, дорогу помнят.

— Лучше с волками жить, чем с рыцарями, — убежденно кивнула Ро.

Ежевичка наконец отдала Закату мешочек трав и прогревшийся у печки плащ. Дорогу надежно запорошило снегом, и Закат прокладывал новую тропу по тонкому еще белому покрывалу.

Он понимал, что ничего не понимает.

Ему говорили и много раз, что он зря перестал быть Темным властелином. Но что было раньше? Сначала он перестал быть тем жестоким правителем, которым должен был, или появились рыцари и странные их законы?

Ему впервые в жизни захотелось помолиться. Быть может, свету. Спросить — можно ли все-таки просто обойтись без зла?

После всех этих мыслей сон не мог не прийти.

* * *

— Хватит! — Темный властелин обрывает подозрительно затянутый доклад шпиона о том, как спокойно в ближних селах. — Что с этим 'Светлым героем'?

— У него появился союзник, — тихо отвечает шпион и едва заметно жмурится, когда кулак Темного властелина врезается в подлокотник. Торопится добавить: — Это просто мальчишка! Герой подобрал его умирающим возле той деревни, что вы приказали уничтожить за укрывание выбранной вами жертвы. Мы знаем его внешность и имя, так что сможем искать их в два раза эффективней...

— В два раза относительно полного нуля?!

Шпион склоняется в поклоне, пережидая бурю. Темный властелин сжимает и разжимает кулаки, успокаиваясь. Крошится под пальцами тонкая резьба подлокотников.

— И как зовут этого мальчишку?

— Пай, мой господин.

* * *

Утром Закат спросил у Лужи разрешения и пошел к дому Светозара. Постучал в дверь времянки, дождался, пока высунется заспанный Пай с наброшенным на плечи одеялом.

— Господин, — обрадовался он, — вы пришли! Я сейчас сделаю завтрак, вы с нами?

— Нет, — Закат покачал головой. Ему странно было, как он не узнал сразу, еще после того, первого сна — те же светлые волосы, те же серые глаза. Та же тонкая шея, которую так легко разрубил однажды его меч. Да и черты лица изменились ненамного. — Я хотел с тобой поговорить.

Пай вышел во двор, как был, босиком на снег, только в одеяло плотней закутался. Прикрыл дверь. Спросил сам:

— Вы про сны, да? Мне с прихода сюда снятся. Разные, в основном про детство, и немного про...

Пай умолк, не решаясь договорить, и Закат закончил за него:

— Про прошлые жизни.

— Это странно, — тихо ответил Пай, теребя край одеяла. — Я же не как вы, если меня убьют — убьют насовсем. Я, правда, думал, почему я будто навсегда юноша, хотя должен быть старше. Я ведь даже толком не могу вспомнить, сколько лет я с вами.

— Ты не обязан, — начал было Закат, но его перебили.

— Обязан. Это все — просто сны, пусть даже в некоторых из них вы убиваете меня.

— Почему ты так уверен, что должен быть со мной?

Пай пожал плечами.

— Не знаю. Просто это так, — шмыгнул носом, переступил с ноги на ногу. — Вы только не прогоняйте меня, пожалуйста.

Закат вместо ответа обнял его, поднял легко и, пинком открыв дверь, поставил на пол за порогом.

— Не прогоню. Ради этого даже не обязательно стоять босиком на снегу.

Пай улыбнулся радостно, еще раз пригласил на завтрак. К нему присоединились проснувшиеся Дичка и Светозар, так что стало неловко отказывать.

Позавтракали, болтая о мелочах, не желая поднимать больше никаких серьезных тем. Например, когда приедут рыцари, обещавшие вернуться после страды, и уже странно задержавшиеся.

Глава 7

Зима пришла в село медленно и уверенно, как вернувшаяся с охоты кошка. Больно кусала носы и голые руки, захватывала дворы и избы, заставляя каждое утро начинать с расчистки наметенных за ночь сугробов. Луже двор зимой не требовался, она и раньше-то держала только кур, а теперь раздала даже их. С расчисткой тропы до плетня и куска деревенской улицы, о которой заботились все вместе, Закат справлялся быстро. Через пол-луны, когда снег стал привычным ежедневным спутником, пробрались через сугробы вести из Зорек — Кудряш нахваливал приваливших ему работников и как ловко они продали на ярмарке шерсть. Может быть, частично прихвастнул принесший новости Василек, но то, что батрака отпустили на четвертушку луны к соседям, вдобавок увешав гостинцами, само по себе о многом говорило.

Приближался самый короткий день в году, люди торопились собрать поленницы и утеплить избы, женщины уже начали прясть. Медведь, Лист и Гвоздь явно готовили какой-то заговор под руководством Лужи. Закат догадывался, что дело касается его и, скорее всего, приближающейся поры ткачества, когда мужчины будут собираться то у одного, то у другого, таская за собой станки самого разного размера и устройства. Однако до этого должна была пройти Большая охота. Закат узнал о ней из обмолвок и перемигиваний, шепота и подготовки оружия. Охотники и без того ходили на промысел едва не каждый день, но теперь готовилось нечто особенное.

Когда на двенадцатый день двенадцатой луны Лужа разбудила его до первых петухов, Закат даже не удивился. Оделся, в сенях закутался в плащ, натянул порядком износившиеся, но еще крепкие сапоги. Уже собирался идти во двор, когда Лужа, фыркнув, остановила его, выдала валенки:

— В своих тряпочках ты в лесу все пальцы отморозишь! Примерь-ка, благо, у меня ноги давно не девичьи.

Валенки пришлись впору — селяне носили их поверх и без того больших лаптей, так что на тонкие сапоги пушистая обувка наделась легко. Летом Закат пытался приспособиться ходить босиком, как все, но так и не смог ни приучиться видеть все неудачно лежащие камни и ветки, ни притерпеться к мелкой, не страшной, но постоянно отвлекающей боли. Он смирился, что с этой деталью обычной жизни придется обождать, да и сапоги были удобными, так что даже когда появилась возможность сплести самому себе лапти, не стал с этим торопиться.

Наконец вышел за плетень, тут же влившись в общий поток — люди тянулись к лесной опушке, пряча мерзнущие руки подмышками, кутаясь кто в тулупы, кто, как он сам, в теплые плащи. Дети и старики глазели из-за заборов — на этот ритуал шли только взрослые, еще не стареющие люди в самом расцвете сил. Те, кто действительно мог охотиться, кто чувствовал себя в лесу наравне со зверем.

На опушке их ждали луки, завернутые в отрез ткани, и Мох, сжимавший в узловатых руках небольшой мешочек. Будет жеребьевка, догадался Закат. Но зачем?

Он уже пытался вспомнить свой зимний обряд, но дальше смутных образов леса и треньканья арбалетов дело не пошло. Спрашивать, однако, не стал, решив, что разберется сам. Ну а если жребий выпадет ему — тогда наверняка объяснят и так.

Медведь первым опустил руку в пригласительно распахнутую горловину мешка, поворошил что-то в нем. Достал маленькую, сморщенную зеленую горошину, показал всем. Отошел, уступая очередь Гвоздю. Тот вытащил такую же, передал место у мешка Крошке, та — Колосу, затем Паю, Листу...

Люди тянули горошины один за другим, заглядывали друг другу через плечо, убеждались — снова зеленая. Запустил руку в мешок и Закат, ухватил один крохотный шарик, выронил, взял другой. Достал, показал на ладони.

Зеленый, как у всех.

— Можно не тянуть жребий? — тихо спросила Ро стоящую рядом Ежевичку. Та, еще не постаревшая, как всегда до утренней зари, глянула сочувственно, покачала головой. Ро нахмурилась, отворачиваясь, буркнула что-то невнятное.

Уже почти все вытянули по горошине, когда она сморщила нос, будто сердящаяся кошка, подошла к мешку, отодвинув готовящуюся тянуть жребий Осинку, запустила руку, вытащила без единого мига заминки.

Закат, неосознанно сжавший кулаки, медленно выдохнул. Зеленая. Ро, удивленно уронив горошину в снег, отступила от мешка, извинилась тихо. Широко улыбнулась ей не обидевшаяся Осинка, тоже следом вытащившая обычную горошину. Запустил руку в мешок Светозар, достал, открыл ладонь...

Желтая.

— Жертва избрана, — провозгласил Мох.

Сердце Заката глухо бухнуло и забилось где-то в животе. Он вспомнил.

— Беги! Чего же ты ждешь? — Темный властелин свешивается с седла, смотрит в широко распахнутые глаза жертвы. — Если сможешь сбежать от нас, я дам тебе свободу.

Она медлит еще миг, прежде чем развернуться, рвануть в лес, оступаясь и оскальзываясь, оставляя на снегу отпечатки босых ног.

Темный властелин смеется, чуть трогает пятками бока коня. Он не спешит. Он все равно догонит выбранную жертву, выследит вместе со свитой, и милосердием покажется ей арбалетный болт, прервущий медленную смерть от холода.

Ему пришлось опереться о дерево, чтобы не упасть.

Закат ненавидел свои ритуалы.

Но он уже знал, как изменяют их залесинские селяне, делают если не бескровными, то хотя бы просто безопасными, без настоящих жертв. И сейчас доверял им достаточно, чтобы приблизиться вместе со всеми к растерянному Светозару, взять из рук Мха алую нить, повязать на запястье рыцаря.

— Я жертва, — шепнул тот тихо, позволяя охотникам касаться себя, завязывать нитки — на одежде, руках, волосах. Он не спрашивал, скорее просто проговаривал вслух то, во что сам не мог до конца поверить.

Закат кивнул. Отступил, напряженный, убеждая самого себя — все в порядке. Эти красные нити уже походили на раны, но он был уверен, ими дело не обойдется. Что же дальше?

Мох развернул жертву лицом к лесу, подтолкнул в спину. Закат услышал, как старик шепнул на ухо Светозару:

— Найди оленя, постарайся выгнать его к охотникам.

И наконец вздохнул полной грудью.

Когда Закату вручили лук, он улыбался. Он умел им пользоваться — без дичи они с Паем не прокормились бы. Олень в качестве мишени его полностью устраивал.

* * *

Поземка наполовину замела глубокие следы ушедшего в лес рыцаря, а охотники все переминались с ноги на ногу, жались друг к другу, стараясь не замерзнуть в ожидании рассвета. Наконец тусклое зимнее небо порозовело, проступило на его фоне черное кружево ветвей. Мох подал знак выдвигаться.

Сначала шли кучно, разве что не наступая друг другу на пятки. Закат, случайно оказавшийся почти во главе шествия, старательно всматривался в следы, стараясь не соскользнуть во всплывающие одно за другим многочисленные воспоминания о том, как было раньше.

Как он ехал на коне первым. Как увлекал, уводил за собой свиту, примером убеждая — человек может быть дичью. Как заставил поверить в это подчиненные деревни и наблюдал свысока, как они гнали свою добычу — пришлого, подаренного Черным замком, или своего, переставшего быть своим в то мгновение, когда выпал ему смертельный жребий. И Темный властелин держал слово — после его охоты зима становилась мягче, снежное одеяло укутывало поля и таяло точь в точь тогда, когда требовалось...

Закат черпнул на ходу снег, растер лицо, заставляя себя вернуться в этот лес, к этим людям и Светозару, который сейчас выслеживал для них оленя. Частично помогало и то, что Темный властелин предпочитал арбалет, а Закат нес длинный лук, прятал под плащом вместе с побелевшими от холода руками. Он держал наготове первую стрелу: в лесу водились не только олени, да и олень, в любой момент могущий выломиться из чащи, был противником не из легких.

Охотники постепенно рассеивались, будто кулак разжимался, расходились полукругом. На снегу виднелись звериные следы, и старые, и совсем свежие, перечеркивающие там и сям проложенную рыцарем тропку. Закат не был по-настоящему хорошим охотником, а потому не обратил на них внимания, не посчитал важными эти путаные цепочки, сплетающиеся все гуще и гуще. Увлекшись, он зашел дальше других, выбился из линии, о которой даже не знал, потому что так и не спросил, а каждый из охотников подумал, что ему уже объяснил другой.

Когда совсем близко раздался приглушенный рык, Закат сначала застыл на мгновение, выцеливая зверя. Затем услышал скрип снега, тихий рассерженный голос:

— Ну, чего уставились? У, злой рок, был бы у меня меч...

Ломанулся напрямик сквозь сухие кусты, разодрав плащ, вывалился на поляну, натягивая тетиву. Взвизгнул волк, в бок которого вонзилась стрела, упал на снег, разбрызгивая кровь. Остальные сначала отпрянули от прижавшегося спиной к дереву Светозара, но вместо того чтобы сбежать, отчаянно атаковали сразу обоих. Закат успел выстрелить еще раз, в упор, отскочил, прикрылся луком, так что зубы волка вонзились в дерево, а не в горло. Крутанулся, не выпуская обломки оружия, заставил зверя врезаться в дерево. Светозар отшатнулся от напавших на него, удачно пнул одного ногой, но тут же взвыл, упав на землю. Закат схватил за загривок волка, вцепившегося в ногу Светозара, рванул, на какие-то полпальца разминувшись с наскочившим со спины...

Зазвучал охотничий рожок. На поляну выбежал Лист, всадил стрелу под самыми руками Заката, заставив волка наконец разомкнуть челюсти. Штанина Светозара быстро пропитывалась кровью, но звери не успели снова напасть — из леса с треском выломились остальные охотники. Потребовался всего десяток стрел, чтобы убедить даже самых голодных волков отступить. Тяжело дышал запыхавшийся Медведь. Похвалил Заката:

— Молодец, что услышал. — Добавил, обернувшись к Светозару, которому уже перевязывали рану, пока грубо, но надежно: — И ты молодец, что продержался. Хотя олух, на помощь надо было звать сразу и громко, — снова перевел взгляд на Заката, припечатал: — И ты олух! Сказал бы, что волчью стаю по следам не опознаешь... Много бы вы тут вдвоем навоевали, — посмотрел, как Светозар с Закатом неловко пожимают плечами — не подумали мол. Махнул рукой. — Ладно, чего уж там. Берем туши и пошли в деревню. Мяса с волков не возьмешь, но шкуры выделаем, будет польза.

— А олень? — неуверенно спросил Светозар.

— Какие уж тут олени, когда ты на одной ноге стоишь и мы такого шороху в лесу навели, — фыркнул оказавшийся рядом Щука. — Да и Большая охота до первой дичи идет. Волчий нас, видать, ждет год.

По пути в деревню Заката и Светозара то и дело хлопали по плечам, поздравляли — один услышал и помог, другой выжил чудом. Но все равно чувствовалось повисшее в воздухе напряжение.

Никто не был виноват в нападении волков — не Светозар на них налетел, они его выследили. Кто-то неудачно пошутил, мол, приняли за оленя, но тут же стушевался, умолк. Пояснил Медведь — охота, на которой умирал человек, считалась худшей из всех возможных. Лучше нее была даже пустая, когда никакое животное не удавалось подстрелить до вечера, хотя она и грозила будущим голодом, или получившаяся сейчас волчья, обещавшая тяжелый и опасный год, с угрозами, идущими от неведомых чужаков.

Смерть человека же, как оказалось, считалась верным знаком близящейся большой беды — такой страшной, что ее никогда не дожидались. Снимались по весне, едва снег сходил, откочевывали всей деревней хоть к соседям, хоть даже в чисто поле.

Закату оставалось только дивиться, какими чудными тропами ходили ритуалы Темного властелина, прежде чем по ним стали так гадать.

* * *

После охоты он вернулся было к Луже, но не успел ни руки помыть, ни толком рассказать любопытной старухе о произошедшем, когда в дверь постучала злющая Ро. Спросила с порога:

— Шить умеешь?

Закат кивнул, добавил на всякий случай:

— Пай умеет лучше.

— А зашить человека и не сомлеть сумеет? — с сомнением уточнила девушка.

Закат пожал плечами. Смотреть на самые разные раны и при этом тащить господина к алтарю Пай умел, но зашивать их раньше не доводилось.

— Значит, по пути и его заберем, — решила Ро. Уже на улице объяснила: — Этот идиот не позволяет себя раздеть, стесняется, видите ли! А подставлять волку причинное место не стеснялся!

Хотя Ро преувеличивала и пострадало у Светозара все-таки бедро, но дотянуться и зашить его сам он не мог, Ежевичке и Ро не разрешал, а Дичка шить своего мужа боялась до дрожи в коленках. В результате, пока Ежевичка спорила со строптивым раненым, уже грозясь приласкать его по голове ухватом, Ро добежала до деревни и решительно разыскала 'портных' нужного пола.

Почему она пошла именно к нему, Закат спрашивать не стал. Наверное, как-то само собой выходило, что Темный властелин должен был уметь все.

Пай на предложение помочь в лечении отозвался с жаром, чуть куртку не забыл. Должно быть, надеялся, что в будущем сможет не только сидеть и беспомощно наблюдать, как его господин умирает, но и лечить его без помощи чудесного алтаря.

Светозар сидел в домике знахарки на лавке, бледный от потери крови, но упрямо цепляющийся за пояс штанов. Ежевичка устроилась на корточках перед ним, все еще пытаясь убедить:

— ... умрешь же, глупый! Ох, а это что за подкрепление?

Ро быстро объяснила свою мысль, знахарка одобрительно кивнула, но вместо того чтобы сразу рассказать, что нужно сделать, велела:

— Тащите в закуток стол и все, что я тут разложила. Светозара положите прямо на него, штаны снимите или срежете, сами разберетесь. Дальше будете говорить мне, что видите, а я вам — что делать. Ясно?

Быстро стало понятно, что одним шитьем лечение не ограничится. Надо было еще промыть рану, срезать рваные лохмотья кожи, которые уже никак не могли прирасти на место. Светозар шутил и бледнел все сильнее, даже несмотря на обезболивающий отвар, Пай как мог отвечал, хотя цветом лица тоже мог поспорить с простыней. Закат слушал только Ежевичку и редкие вставки Ро, стараясь делать все насколько возможно точно и чисто. Иглу и нить-жилу Ежевичка передала им за занавеску в котле, велела Паю опустить руки в еще обжигающе горячую воду, подержать, и только тогда вылавливать инструмент. Закат прижимал к столу раненого — Светозар пытался лежать смирно, но все равно иногда вздрагивал, что могло обернуться неверным стежком. Пай шил ровно, аккуратно, на время даже перестав перебрасываться со Светозаром шутками. Тому, впрочем, тоже стало не до них — к концу шва его била крупная дрожь и видно было, как он изо всех сил сжимает зубы, чтобы не стонать.

Однако Ежевичка их даже после идеально выполненного шва не отпустила, велев обложить рану лекарством из жира и трав и накрепко забинтовать. Последнее оказалось едва ли не самым сложным — объяснения были запутанными, как сами бинты, повязки все время норовили сползти. В конце концов Ро просто потребовала накрыть самое дорогое для рыцаря чем-нибудь и ворвалась в закуток. В миг забинтовала как надо, резкими приказами заставляя Светозара поворачиваться в нужные стороны. Закончив, тут же сникла, ушла. Посмеивалась Ежевичка:

— Девка-девка, как сложность есть, так она все правильно делает, а в обычной жизни дитя дитем.

Светозар после перевязки вдруг сообщил, что понял, что надо делать, и обещал завтра поменять бинты сам, но Ежевичка хотела убедиться в его понимании лично. Сидящая тут же Дичка только улыбалась, держа мужа за руку. Она впервые всерьез испугалась и избавилась от страха, и была так захвачена пережитым, что не поддерживала ни Светозара, жаждавшего поскорей вернуться домой, ни лекарку, взывавшую к разуму рыцаря.

Закат не стал дослушивать спор, вышел из избы, сел на крыльцо, с которого недавно убрали снег. Он чувствовал себя странно пустым и уставшим, на руках и одежде подсыхала кровь — и волчья, и человеческая. Он склонился вбок, к заметенной завалинке, опустил ладони в снег. Мороз пробирался под плащ, щекотал шею, студил непокрытую голову. Снег вокруг рук схватился тонкой мокрой корочкой от тепла, Закат скатал снежок — грязный, в багровых пятнах. Бросил без замаха куда-то в Ежевичкин огород, сейчас совершенно скрытый белым одеялом. Скрипнула дверь, за спиной остановился Пай.

— Господин?..

Закат поднял голову, посмотрел в такое же усталое лицо шута. Солнце, быстро бегущее зимой, стояло высоко — они не замечали время, занятые лечением Светозара, только сейчас по небу и навалившейся на плечи тяжести понимая — прошел далеко не один час.

— Ишь, расселись, — возмутилась вышедшая на порог Ежевичка тем чудным голосом, каким матери ругают забаловавших детей — вроде и сердится, а вроде и смешно ей. — Чего это вы вздумали у меня на пороге мерзнуть? Идемте я вам воды солью, изгваздались же едва ли не по уши.

В холодной воде еще не присохшая кровь быстро сходила с рук, расплывалась в кадушке кляксами. Странными рывками прыгала картинка перед глазами, будто Закат засыпал, и казалось, что капающее с пальцев алое никогда не остановится. Сколько раз он смывал с себя кровь? И ни разу — вот так, после того, как спас, а не убил кого-то.

Толкнула в плечо Ежевичка, Закат, очнувшись, взял полотенце, вытер чистые уже ладони. Поднял голову, еще не зная, о чем хочет спросить, но бабка догадалась раньше, ответила:

— Лекарем тебе не стать, даже не пытайся. Кем бы ты ни был, ты воин. Можешь защищать жизни, можешь отнимать, но спасать так, как мы с Ро спасаем, не берись. Сейчас помог, молодец, может, и еще поможешь. Но ты так жить не сможешь, сам же видишь. Не должен лекарь от одной зашитой раны уставать.

Он кивнул, признавая ее правоту. Впрочем, еще он мог оставаться Закатом, помощником старой корзинщицы. Это ему нравилось куда больше, чем обязанность быть воином.

В дверь постучали, из сеней высунулся Щука, стаскивая с головы припорошенную снегом шапку. Обрадовался:

— О, нашелся!

— А ну кыш отсюда! Куда в валенках в дом? — Ежевичка замахала руками на уже шагнувшего в горницу Щуку. — Все уже, все, отпускаю я вашего именинника.

Закат приподнял брови. С учетом того, что имя свое он носил меньше полугода, именин у него быть никак не могло, а в какой день какой луны он родился и вовсе оставалось загадкой даже для него самого. Щуку это, однако, не смущало. Дождавшись Заката в сенях и зашагав вместе с ним и Паем к деревне, он объяснял на ходу:

— Ну какая разница-то, когда тебе какой год исполняется? Просто нам тебе кое-что подарить надо, вот и решили считать, мол, именины. А то такое без повода дарить нельзя, примета плохая.

Закат заинтересованно слушал Щуку, уже догадываясь, что увидит дома. И верно — в небольшую горницу Лужи набилась целая толпа. Тут было и семейство старосты, и добрая половина залесинских мужиков, рядом с которыми он косил пшеницу, и даже бывшие разбойники. Пожалуй, изба не лопнула только благодаря тому, что рыцарь с женой и лекарки не пришли, занятые уходом за беспокойным раненым.

Заката вытолкнули в центр комнаты, Медведь сдернул плащ, открывая стоящий на столе подарок. Ткацкий станок. Небольшой, в полразмаха рук, с резными рамами, вкусно пахнущими свежим деревом.

— С первой охотой, Закат, с первым именем! Ты в этом доме мужчина, тебе и ткать зимой, — поздравил-сообщил Медведь.

Закат ничего не понимал в ткачестве, но по довольным лицам вокруг догадывался — подарок в самом деле прекрасный, и отнюдь не только благодаря резьбе.

— Спасибо, Медведь, — тот удовлетворенно кивнул, повернулся было к другим, но Закат сам догадался продолжить: — спасибо, Лист, Гвоздь, Горляна, Щука, и все, кто делал этот подарок. Спасибо, что приняли меня.

Ему подали кружку подогретой браги, как и всем гостям. Закат чокался с ними, стараясь каждому сказать что-то приятное — как хорошо Лист умеет пристроить всех к делу, как ловко подвешен язык у Щуки, сколько удивительных баек знает Редька. Кто-то в ответ приосанивался, кто-то отнекивался, одновременно довольно улыбаясь. Закат услышал тихий разговор Лужи с Горляной — 'Вот уж не думала, что у меня на старости лет второй сыночек появится, да хороший такой' — 'Мам, он же и мне не то сын, не то брат. Да и всей деревне. Посмотри, как на него смотрят!' Закат почувствовал, что краснеет. На него в самом деле смотрели — тепло, дружески. С нежностью, от которой щемило сердце.

Еще полгода назад он подумать не мог, что кто-нибудь будет на него так смотреть.

* * *

Ткацкий станок и в самом деле оказался загляденье — легкий, устойчивый, с прекрасно подогнанными деталями. Широкий отрез ткани на нем, конечно, невозможно было соткать, как и на любом другом настольном станке, но это было не главное. Лужа, усевшись за стол напротив, аж языком цокала от восторга, рассказывая Закату, как все устроено.

— Это ремизки, видишь, нитки на рамы натянуты? В центре каждой пары петелька, туда ты основу проденешь, половину ниток в одну раму, половину в другую. А вот это, на гребень похожее, бердо, им ты нитку к краю ткани прибивать будешь. Потом рамы местами меняешь, вот так, основа перекрещивается наоборот, и новую нитку можно тянуть...

Закат кивал, рассматривая детали, на которые показывала Лужа. Устройство оказалось не слишком сложным, он уже предвкушал завтрашний день, когда вместе со станком пойдет к Медведю и, устроившись с другими в горнице, будет ткать. Это казалось чем-то сродни еще одному посвящению в новую жизнь, которые, как ему казалось, никогда не закончатся. Весной будет пахота и сев, потом выгон скота в луга, сенокос, новая жатва... Закат слышал, как селяне называют луны — после охотничьей началась ткаческая, и хотел верить, что еще не раз он убедится на себе, что просто так тут названий не дают. Раз луна ткаческая — надо ткать. Он надеялся, что ничто не помешает ему спустя двенадцать лун вспомнить этот день и сказать — я все еще здесь, я делаю то же, что и год назад.

Он подспудно сомневался, что все на самом деле выйдет так, как ему сейчас хотелось. Но пока любые иные пути заметала метель, можно было мечтать. Хотя бы до весны.

* * *

— Вы утверждали, что убили этого так называемого Героя, — Темный властелин расхаживает взад и вперед перед троном. Вызванные стражники, испуганные его тоном, кланяются ниже. Командир отвечает почтительно:

— Да, господин. Мы ранили его, заперли в амбаре предавшей вас деревни и подожгли крышу.

— И не уехали, пока все не прогорело?

— Да, господин, — стражник запинается на миг, Темный властелин скалится зло.

— Ты смеешь мне лгать?!

— Нет, господин! — Стражник вытягивается в струнку. — Мы отвлекались от пожара только чтобы отгонять крестьян.

— Всем отрядом?! Идиоты! Он выбрался из амбара, а вы даже не заметили!

Понятливая охрана тронного зала подтягивается ближе, готовится схватить бывших товарищей — стоит ему лишь знак подать. Темный властелин кивает, смотрит, как почти без борьбы скручивают провинившихся.

— Казнить всех. И пошлите новый отряд на поиски этого Героя! Пусть привезут его ко мне. Я хочу сам убить его.

* * *

Сны приходили редко, такие блеклые, словно и не было той череды, когда они шли один за другим, грозясь затмить его настоящую жизнь. Закат думал, что, похоже, чем проще и размеренней он живет, тем меньше видит снов, зато стоило чему-нибудь случиться — и они нагоняли его, расплачиваясь сразу за все спокойные ночи.

Пока ничего не случалось. Женщины напряли столько ниток, что до сих пор нужно было ткать, а вот сами они уже взялись за иголки, превращая длинные отрезы в одежду. Закат проводил дни то дома у Лужи, то у Медведя, куда набивалось иногда и по пять ткачей. Болтали, рассказывали сказки, редко-редко пели. Сказок и песен Закат не знал, так что его лишний раз не тормошили, но когда он припоминал что-нибудь не страшное из своих жизней и вызывался рассказать, слушали с интересом.

К началу второй луны после охоты Медведь, расспросив все семьи, решительно велел заканчивать ткачество. Хотя ниток осталось много, но в ткани нужды не было — в отличие от дров. Зима выдалась холодная, печи топили жарко, и вышло так, что поленницы перевалили за половину куда раньше середины зимы. Дрова нужно было заготовить заранее, чтобы они успели просохнуть, теперь многие шли в лес за древесиной, а не за дичью. Кое-кто уже отправился в поля, смотреть на снег и решать, где в этот раз что сажать. Все нужно было поменять местами, где были травы да горох должны были сеять пшеницу, а прошлогоднее пшеничное поле собирались оставить на выпас скоту.

Во всей этой работе Закат, однако, почти не принимал участия — Горляна попросила его заняться шитьем, ей рук не хватало на все заботы, да и Лужа одеждой заниматься не могла, глаза были уже не те. Так что в первый день второй луны Закат оказался одним из немногих мужчин, пришедших на старостинин двор, и единственным, отправившимся не в сарай, где Медведь выделывал добытые на охоте шкуры, а в избу. Развернул собственноручно сотканный отрез — не самый равномерный, но вполне годящийся на пошив, разложил заранее заготовленные нити-мерки.

Они с Горляной, Дичкой и Рыбкой ползали по полу, размечая будущие рубашки, юбки и штаны, когда из сеней выскользнула Ро со своей корзинкой, устроилась в незанятом углу с отстраненным видом. Горляна, бросив хитрый взгляд на новенькую, предложила:

— Ну что, все все посчитали? Давайте тогда сказки рассказывать, для раскроя-то по отмеченному голова не нужна.

Никто не возразил, наоборот, Дичка разве что в ладоши не захлопала, тут же вызвавшись рассказывать. Закат ожидал снова услышать о том, как она была в его замке, и не разочаровался. Дичке явно нравилось, что у нее есть собственная история, причем не сказка, а быль. Она даже не приукрашивала ее, разве что очень красочно расписывала, каким огромным и величественным был замок, что, впрочем, можно было списать на невеликий в то время рост рассказчицы.

— Ссадил он меня с седла, значит, едва не до земли свесился. И как посмотрит грозно на всех! Говорит, мол, если что с ней — то есть со мной — случится, убьет! Уехал, а ко мне Крошка наклонилась, спросила, как зовут. А я вспомнить не могу, представляете? Крошка тогда говорит, хочешь Дичкой называться? — девушка на миг замолчала, переводя дух. Улыбнулась широко. — Знаете, я сейчас думаю, по-моему, меня Дичкой и звали. Так что Крошка меня не заново назвала, а угадала! Как думаете, могло так быть?

— Конечно, — серьезно кивнула Горляна. — Имя не грязь и не одежа, его так легко не смоешь и не снимешь. Ну, кто еще сказку или быль расскажет? Может ты, Ро? У тебя жизнь наверняка интересная была.

Ро поморщилась:

— Такая интересная, что лучше о ней не вспоминать. Но могу сказку. — Она помолчала, не то припоминая, не то собираясь с духом. — Жила-была одна принцесса. Не знаю уж, давно это было или далеко, но принцессы в то время еще жили на земле. Вышло так, что еще до ее рождения королева тяжело заболела, едва не погибла, но во дворец зашел бродячий торговец, знавший, как ее спасти. Король предлагал торговцу и серебро, и золото, все королевство готов был отдать, но тот лишь смеялся. Брал он плату судьбами, менял одну на другую, но кого бы из людей не предлагал отчаявшийся король, даже самого себя, никто не устраивал торговца. Однако когда в отчаянии король зарыдал, сказав, что предложил ему всех, кто только живет в королевстве, торговец вдруг заявил, что кое-кого король все-таки забыл. И раз так, торговец согласен взять судьбу этого никем не учтенного человека в обмен на жизнь королевы, если король поклянется в назначенный день три луны спустя сам отдать жертву ему в руки.

Все слушали сказку, только хруст разрезаемой ткани нарушал тишину. Закат аккуратно вырезал будущий рукав по продернутой нитке и думал, что сочувствует королю. Он уже знал, что счастливого конца не будет. Ро, помолчав, продолжила:

— И вот, у выздоровевшей королевы родилась дочка. Спустя три луны после болезни короля пустили в опочивальню, где улыбалась, держа на груди новорожденную, королева. Но их счастье продлилось не дольше мгновения. Распахнулись накрепко запертые двери, вошел торговец, будто и не исчезал никуда. Сказал он, что пришел за тем, что было ему обещано как плата. Испугалась королевская чета, поняв, о чем он, взмолились, прося пощадить их дочь. Затем грозить попытались. Рассмеялся торговец злобно, сказал, что недолго простоит замок клятвопреступников, но и того он ждать не намерен. Назначил новорожденной принцессе срок лишь до ее восемнадцатилетия, после чего она должна была уколоть палец о шип розы и уснуть мертвым сном, пока не явится поцеловать ее принц.

Расширила глаза Дичка, которую угроза поцелуя явно не впечатлила. Вздохнула Рыбка, рассеянно поглаживая ладонью будущую юбку. Закат не отвлекался от работы. Он догадывался, что это далеко не конец истории.

— Конечно, король повелел вырубить все розовые кусты во дворце. Конечно, принцесса жила, не зная о проклятии. И конечно, именно в день ее восемнадцатилетия нищий, постучавшийся в ворота замка, встретил во дворе принцессу, и не придумал, как еще отблагодарить ее за подаяние, кроме как сухой розой, которую принес из дальних земель.

Ро говорила тихо и ровно, почти без выражения, но все равно в этот момент слушательницы ахнули. Перебила рассказчицу Дичка:

— Что же, она так и уснула?

Ро кивнула. Ответила на второй вопрос, уже готовый сорваться с губ:

— И проснулась, когда ее поцеловал принц. Король пообещал выдать ее замуж за того, кто снимет проклятие. Вот и вышло, что она вышла практически за первого встречного. Жила с ним, и тоже понесла под сердцем девочку, и тяжело заболела, и была выкуплена торговцем в обмен на 'неучтенного человека', так как никто ее мужа обо всем этом не предупредил... Одна разница — принцесса, к тому времени давно бывшая королевой вместо своей матери, умерла при родах. И ее дочь повторила ее судьбу, и дочь ее дочери, и дочь дочери ее дочери, — голос Ро опустился до едва слышного шепота. Она выпрямилась, до того совсем сгорбившаяся над тканью. — Вот что бывает, если торговать с незнакомцами. Вот что бывает, если попытаться обмануть бродячего торговца.

Рыбка поежилась, Горляна, подвинувшись ближе к Ро, обняла ту за плечи. Спросила Дичка:

— Но раз сейчас принцесс нет, эта история закончилась?

— Закончилась, — тихо отозвалась сказочница, замерев под теплой рукой Горляны. — Он же обещал, что замок их недолго простоит. Наверное, по его меркам он и правда стоял недолго.

Все замолчали. Скрипнул ставень окна, ойкнула Дичка, от неожиданности уколовшаяся иглой.

— Ну все, попугались и хватит, — решительно тряхнула выкроенной штаниной Горляна. — Закат, у тебя есть какие-нибудь не страшные истории, чтобы эту заесть?

Тихонько фыркнула Ро, Закат тоже оценил — истории Темного властелина как средство перестать бояться. Однако за прошедшую луну он запомнил много разных сказок, и теперь мог рассказать хоть о девушке и волке, хоть о северной королеве и лесорубе, хоть на ходу придуманную Колосом байку про то, как дружили кот с мышью.

Впечатление от сказки Ро сгладилось быстро. Но не забылось.

* * *

Он слушает доклад советника и смеется до колик в животе.

— Что же, через год эта девчонка заснет?

Пламя кивает, раздвоенный змеиный язык трепещет в приоткрытой пасти.

— И вы получите ее как законную супругу, ведь она с рождения обещана принцу, который разбудит ее поцелуем.

Его юный еще господин мрачнеет, отворачиваясь к окну. Миг стоит, рассеянно поглаживая кружева манжетов, затем ухмыляется:

— Мне скучно ждать год. Пусть выходит за меня сейчас! Чего ждать, я Темный властелин, она принцесса. Сама утренняя заря склонится перед моим Черным королевством!

Дракон качает головой. Принцессу в самом деле зовут Авророй, как и ее мать, и мать ее матери. И старому дракону, убившему больше людей, чем он может вспомнить, жаль увиденную один раз мельком деву. Ее судьба без того незавидна, однако вряд ли она может представить, что бывает участь даже хуже, чем бесконечные рождения и смерти.

Сказочная принцесса, сказка которой закончилась на нем. Пусть ей тоже была продана далеко не лучшая жизнь, но финал оказался страшней всего остального.

Закат берег память о своей королеве, перебирал жемчужинами — золотая карета, голубое платье, красная сорочка, ощущение входящего в спину меча. Улыбка, которую он не видел ни разу до того вечера, когда она убила его. Когда он убил ее в ответ.

У них не рождались дочки, сказка не могла продолжиться. Что-то в этой мысли беспокоило Заката, хоть он и точно знал, что помнит правильно.

Однако после воспоминания, пришедшего следом за сказкой Ро, жизнь снова потекла так мирно, что сны отступили. Рубашка, раскроенная под мрачную историю о зачарованной принцессе, удалась на славу, Лужа нахвалиться не могла.

— Не руки, а золото! Эх, была б я помоложе, честное слово, на холм бы увела! — Закат слегка краснел, старуха веселилась, подсказывая, как лучше подрубать край, чтобы не трепался. Шитье оказалось даже проще плетения — знай себе тыкай иголкой по намеченной угольком линии. К концу луны Закат наконец решился заняться еще одной рубашкой. Мерки снял с себя, прикинул на глаз, насколько уменьшить. Сметав наживую, взялся за вышивку, замучив Лужу расспросами. В конце концов та, посмотрев, как он корпит над рисунком, отобрала работу.

— Давай я тебе размечу, уж на это-то меня хватит! А дальше крестиком вышьешь. Не мельчи главное, а то скоро Медведь всех в поля позовет, снег пахать. Жалко будет, если не успеешь.

Ему оставалось совсем немного, когда одним морозным утром Лужа, выглянув в окно, зафыркала, поторопила:

— Долго тебе там еще? Ну давай я его задержу немножко, как раз успеешь.

Закат заставил себя не спешить, слушая, как старуха забалтывает гостя на пороге. Провел рукой по получившейся полосе вышивки — белая на сером, неброская, но красивая. Вышел в сени, протянул рубашку Паю. Попросил:

— Примерь. Я на глаз шил, мог ошибиться.

Лужа, поглядев на смущенного, не знающего, куда себя деть Пая, захихикала:

— Ну чего ты мнешься, а? Ты же не девица, которую замуж зовут.

Пай вспыхнул, поблагодарил неловко. Рубашка села прекрасно, нигде не жала и не висела. Закат улыбался.

— Не все же тебе обо мне заботится. Ты ведь до сих пор в старом ходишь.

— Мне Дичка обещала рубашку сшить... Спасибо, — Пай запнулся, едва не назвав Заката господином. Снова замер, не зная, что говорить.

— Ты приходил-то зачем? — напомнила Лужа.

Как оказалось, его послал Медведь, сказать, что завтра нужно идти в поля. Перед уходом Пай все-таки решился, обнял Заката. Убежал, подпрыгивая, будто мальчишка.

Вздохнула Лужа.

— Хороший он у тебя. До страшного хороший — он же тебя не просто любит как друга. Ты ему отец, господин, спаситель. Так собаки к людям должны относиться, а не другие люди.

Закат кивнул. Увы, с чувствами Пая он вряд ли мог что-то сделать. Разве что действиями, а не только словами показывать, что тот дорог ему не меньше.

Глава 8

Следующим утром снова выпал снег. Закат не знал, что по такой погоде нужно делать в поле, но пришел, как и обещал. Увидел плуги, в один из которых пытались запрячь Дьявола. Подошел, помог, успокаивая недовольного коня.

Оказалось, что снег тоже нужно пахать, чтобы потом пшеница лучше росла. Закат, став за плугом, старался как мог, убеждая Дьявола идти ровно, а не выплясывать, все время норовя подняться на дыбы. Как ни странно, получалось.

— Верховой, непривычный, — усмехнулся Медведь, подошедший посмотреть на борозду. Похлопал коня по бархатистой шее, отдернул руку, не дав себя укусить. — Но старательный.

Закат улыбнулся, вытирая плечом пот со лба. Несмотря на лежащий еще снег, он взмок, будто летом. Дьявол в самом деле, хоть и кусался, работал усердно, раздраженно выдергивая ноги из глубокого снега. Хотя он и не был приспособлен к роли крестьянской лошадки, все равно так работа шла быстрей, чем если тащить плуг на собственной спине, да и борозда за ними ложилась довольно ровная.

Они остановились передохнуть, когда от дороги, тянующейся по верхушкам холмов, отделился всадник в таких белых одеждах, что на фоне заснеженного леса только по движению и можно было догадаться, что это не сугроб решил прогуляться к деревне. Закат наблюдал за ним с притворным спокойствием, опершись на плуг, Дьявол увлеченно хрупал овсом, пытаясь зарыться поглубже в подвешенную к морде торбу.

— Приехали, — подошедший Щука почесал затылок, сбив на лоб шапку. — Всю пахоту испоганят. Сейчас еще заявит, что лес на их сторожку тоже нам рубить...

Гонец светлых рыцарей, впрочем, торопиться с новостями не стал. Спешился у края поля, повертел головой, выискивая главного. К нему подошел Медведь, заговорили о чем-то. Закат, отобрав у фыркающего Дьявола торбу, снова приналег на плуг. Борозда подвела их ближе к разговаривающим, заставила пройти мимо. Закат впервые смог идеально развернуть плуг, провести следующую борозду рядом. Доносились обрывки фраз:

— Ближе к весне...

— Пахать же надо...

— Приедет три рыцаря...

— Лес заготавливать?..

— Будет телега...

Шестая борозда оказалась уже слишком далеко, и Закат не разобрал слов. Повел плуг дальше — в конце концов, основной целью было поле вспахать, а не разговор подслушать. Староста и гонец отправились в деревню, к Закату снова подошел Щука:

— Ну чего? Видно, этот у нас останется, а дальше-то что?

— Ближе к весне приедут три рыцаря с телегой, — не стал скрывать услышанное Закат. — Наверное, с бревнами для стройки.

— Так и знал, что они нам всю пахоту испоганят, — повторил Щука, сплюнув в снег. — А если еще и приедут те доставучие, так хоть из дома беги.

Закат кивнул задумчиво. Щуке-то бежать вряд ли придется, а вот ему...

* * *

— И не думай, — заявила вечером Лужа, у которой непонятно каким образом собрался целый женский совет, только Горляны недоставало. — Здесь твой дом. Кто после меня за избой-то присмотрит?

— Если они узнают, кто я, в опасности будет вся деревня, а не один дом, — тихо отозвался Закат.

— В какой опасности-то, выдумщик? — еще сильней вскипятилась старуха. — Это может когда ты только пришел, бледный весь и серьезный, подозрительно было. А сейчас нормальный селянин, с какой стороны не посмотри!

— В одном он прав, — тихо вклинилась всегда молчаливая Крошка. — Свет может быть опасен для всей деревни. И не в Закате дело. Мы же, на самом деле, живем не по их законам, что бы там Светозар не говорил. Праздник будет третьего дня третьей луны, как мы его отмечать будем? Надо же чучело делать, жечь потом в поле...

— Как начало жатвы отмечали, — отмахнулась было Лужа, — рыцарь его проспал вообще!

— Это потому что рыцарь такой, — возразила Ежевичка. — Светозар вон ко мне приходил еще в самом начале, за отваром для спокойного сна. Спрашивал про травки мои, улыбался. Я тогда понять не могла, это он такой глупый и не догадывается, что у меня половина лекарств сказочная, по ихнему — колдовская, или мимо ушей пропускает. Сейчас понимаю — он вообще об этом не думал. Не подозревал нас ни в чем, не искал зла. А если кто захочет поискать — найдет наверняка.

Помолчали. Закат думал о том, что Светозар, рыцарь с куцыми усиками, вопросов и подозрений в первые дни вызывал не меньше гонца. Но хотя ему хотелось бы верить, что поодиночке все рыцари хорошие люди, цена ошибки была слишком высока.

— Зовут-то его как? — ворчливо спросила Лужа.

— Яросвет, — ответила Рыбка, успевшая по пути забежать к Горляне и узнать последние новости. — Мы спросили, теперь у всех рыцарей такие имена. В городах сплошные Лучезары, Солнцелики и Добронравы.

— Совсем с ума посходили, — развела руками старуха. — Если они и нас переименовываться заставят, вот будет потеха, запутаемся все напрочь...

— Вряд ли они так глупы, — вклинился все-таки Закат. Ему до сих пор было странно от подобных разговоров — от того, что кому-то кроме Темного властелина нужно было защищаться от света. — Зачем ломать то, что работает?

— Глупый ты, — фыркнула Лужа, взлохматила ему отросшие волосы. — Чтобы себе подчинить, конечно. Чтобы люди с новыми именами новые законы принимали без споров, слишком озабоченные тем, как теперь зовут соседа.

Закат опустил голову. Похоже, он понимал происходящее хуже всех.

Или остальные могли поверить в то, как изменился свет, скорее, чем бывший Темный властелин, еще помнивший Героя.

* * *

— Значит, ты посмел бросить мне вызов. Назваться Героем, — Темный властелин обходит связанного человека, стоящего перед ним. Протягивает руку в черной латной перчатке, сжимает пальцы, частью хватая, частью защемляя меж стальными пластинами светлые волосы. Тянет назад, заставляя человека откинуть голову, чуть выгнувшись, открыть загорелое горло с прокатившимся вверх-вниз кадыком. Не торопясь вынимает кинжал из ножен. Также не торопясь, крепко удерживая свою жертву, касается острием его шеи. Ярко вспыхивают расширившиеся голубые глаза, Герой успевает выкрикнуть:

— Тьме все равно никогда не победить свет!

И падает на землю с перерезанной глоткой. Пытается зажать брызжущую кровью рану, пытается сказать что-то еще, захлебываясь. Темный властелин наклоняется к нему.

— Я уже победил.

Но выпрямляется чуть поспешней, чем собирался. Отворачивается, взмахом руки приказывая убрать падаль из тронного зала.

Он вдруг начинает сомневаться. Слишком уж уверенно говорил этот человек.

* * *

Яросвет оказался странным гостем. Понаблюдав за ним пару дней, Закат понял вдруг, что даже Лужа может думать о свете лучше, чем он того заслуживает. Потому что гонец вел себя как соглядатай.

Интерес Светозара всегда был понятен и прост — ему нравилась Дичка, он говорил с ней, и даже к Закату в подвал пришел только потому что девушка рассказала ему про байки, услышанные в доме Ежевички.

Яросвет же заговаривал со всеми, не выделяя никого, и расспрашивал настойчиво, мало говоря о себе.

Светозар быстро сменил белые орденские одежды на куда более удобные серые, некрашеные, подаренные Горляной.

Яросвет от подобного предложения чванливо отказался, заявив, что белизна одежд должна обозначать чистоту души, и лучше бы всем носить белое, или хотя бы желтое.

Светозар с восторгом брался за любую работу, сам вызываясь помочь.

Яросвет ни разу даже корзину поднести не предложил никому.

Было бы понятней, будь он в самом деле рыцарем или благородным дворянином, но Яросвет упрямо твердил, что он лишь гонец, посланный светом, чтобы предупредить о прибытии рыцарей. Все это начало здорово раздражать Заката, да и не только его. Даже Светозар вскоре махнул рукой на брата по ордену, вернувшись к обычной работе. Все более обеспокоенной становилась Горляна — Закат слышал, как она в сердцах жаловалась Луже, что так и не смогла разговорить Яросвета, зато чуть не проболталась о разбойниках, которых скрывали не меньше, чем присутствие Темного властелина.

Однако о чем бы ни беспокоились жители Залесья, работы от этого меньше не становилось. Закат колол дрова, плел лапти и корзины, помогал Луже по дому. Готовил он из рук вон плохо, но зато с уборкой справлялся легко, с любопытством осваивая использование для этого снега. Тот был одновременно врагом, когда его надо было сгонять с тесаной крыши, чтобы та под весом не провалилась; и другом — в сугробах чистили половики, а для стирки достаточно было нагрести свежего снега в кадушку. Впрочем, близилась третья луна, из туч вместо снежинок все чаще сыпались частые капли. На земле снег еще и не думал таять, зато по краю крыши плавился под то и дело выглядывающим ярким солнцем, стекал в сосульки, грозясь упасть кому-нибудь на голову. Приходилось сбивать их, не давая вырастать больше, чем на пару пальцев.

Луже с приходом тепла стало лучше — во всяком случае, она перестала ругаться каждый раз, когда приходилось за чем-то наклоняться. К Ежевичке за травами Закат, однако, ходил каждые три дня — Горляна еще во время шитья посетовала, что сама Лужа с удовольствием забросит лечение. Тогда спина у нее снова разболится — если повезет, а если не повезет, то она вообще не сможет однажды выпрямиться.

— Это ты мне во внуки годишься, а не я тебе, — ворчала Лужа, когда Закат, придя от лекарки, брался заваривать очередные травы. — Я тебя обихаживать должна и с ложечки кормить. Где это видано, чтобы старуху, которая еще не выжила из ума, лекарства пить уговаривали?

Он улыбался. С точки зрения возраста Лужа могла быть его прапра — и так далее правнучкой, а он еще никогда не имел удовольствия кормить кого-то с ложечки. Лужа, впрочем, тоже свои отвары пила сама, а варить их для нее ему нравилось. В конце концов, это единственное, что у него вообще получалось из готовки — наверное, потому что ничего не нужно было отмерять и добавлять что-то 'по вкусу'.

Во время очередного похода за лекарствами он и встретился с Яросветом. Они столкнулись на улице, тот пошел рядом. Спросил — ты, говорят, из Зорек. Говорят также, что тебя медведь подрал, когда ты ходил туда осенью.

— Да, — подтвердил Закат. На просьбу показать шрам на ходу распутал шнуровку куртки, подаренной Горляной взамен порванного на охоте плаща. Поднял рубашку, давая рассмотреть звездочку на месте воткнувшейся в живот палки и длинные полосы на боку, оставшиеся после медвежьих когтей.

Яросвет хмыкнул недоверчиво, косясь на отметины.

— Странно, что ты жив.

— Возможно, — пожал плечами Закат, запахивая куртку. Его раздражало навязчивое любопытство спутника. — У меня не было выбора — или я его убью, или он меня.

— Или умрете вместе, — ухмыльнулся Яросвет, будто пытаясь подчеркнуть бессмысленность борьбы с заведомо более сильным противником.

— Да, — Закат серьезно кивнул. — Или вместе. Меня это вполне устраивало.

Яросвет посмотрел на него странно, вдруг затравленно оглянулся, приотстал. Когда Закат остановился и посмотрел на него удивленно, сказал дрогнувшим голосом:

— Я подумал... Я зайду к знахарке позже. Когда рыцари приедут.

Отвернулся и поспешил обратно к частоколу, так сводя лопатки, будто боялся, что между ними сейчас вонзится стрела. Закат, хмурясь, смотрел ему вслед, не вполне понимая, что произошло. Будто бы Яросвет вдруг испугался его, а осознав, что вышел за ограду, туда, где их никто не видит, испугался еще сильней.

Закат тряхнул головой, отказываясь понимать, что такого напридумывал себе светлый гонец. Пошел дальше к домику Ежевички, на ходу заправляя рубашку и шнуруя куртку — из-за любопытства Яросвета он здорово замерз и немного злился — и на это, и на собственное недоумение.

Чем он мог так его напугать?

* * *

Ежевичка, выслушав пересказанный разговор, только рассмеялась, споро смешивая травы.

— Ой, да ничего особенного ты не сказал. Гонец этот просто трус, вот и слышит то, чего боится.

— А что он услышал? — уточнил Закат, сидя на лавке и отхлебывая заваренный Ро отвар.

— Что ты готов драться за свою жизнь, — Ро, перетиравшая травы в тяжелой каменной ступе, ответила вместо знахарки. — Интересно скорее, почему он считает, что это значит, что ты его убьешь.

Закат помотал головой, совсем запутавшись.

— А что, кто-то согласится просто умереть, не защищаясь?

— Кто-то, — вздохнула Ежевичка, дотянувшись до него и взъерошив волосы, в точности, как обычно делала Лужа, — сбежит. Спрячется. Попробует переждать. А не кинется на медведя с палкой.

— Я должен был отвлечь его от Пая и Ро.

— И чуть не умер из-за этого, — буркнула упомянутая Ро, с такой силой наваливаясь на пест, что насыпанные в ступу сухие стебли уже, должно быть, превратились в мелкую пыль.

— Не всем дана такая храбрость, — объяснила Ежевичка, завязывая наконец мешочек с правильной смесью. — И некоторые ее боятся. Особенно если подозревают, что она может повернуться против них.

— Надеюсь, этого он боится зря, — Закат поднялся из-за стола, забирая протянутое ему лекарство.

На сердце, однако, было тревожно. Оставалось успокаивать себя, мысленно повторяя что Яросвет просто мнительный мальчишка, во всем видящий какие-то козни. С учетом того, что он при этом был светлым гонцом и наверняка доложит свои измышления рыцарям, легче не становилось.

Однако стоило Закату добраться до дома, как все мысли разом вылетели из головы.

Лужа лежала на крыльце, отчаянно хохоча и даже не пытаясь встать.

— Нет, ну надо же! На том же месте, так же глупо...

Закат едва сумел поднять ее, но старуха не держалась на ногах. Она велела положить ее обратно, позвать Листа, а потом уже пытаться отнести ее в дом.

Вдвоем им в самом деле удалось помочь Луже, уложив старуху на печь. Та то и дело начинала смеяться, так что когда они едва-едва устроили ее на лежанке, чуть не свалилась с нее. Извинилась, села, подтянувшись на локтях. Подвела черту:

— Ну вот и все, хотела не хотела, а обузой стала. Я ж теперь вообще ничего не смогу по хозяйству.

— Не прибедняйся, — одернул ее Лист. — Руки и голова у тебя работают, может, потом и встанешь.

Лужа только вздохнула недоверчиво. Уже уходя Лист объяснил Закату:

— Наш отец так упал, ударился головой о ступеньки. Ноги у него и раньше отнимались, едва ходил, а после и с рассудком стало не в порядке... Мать все боялась, что у нее так же будет. Да вот, не так.

Однако прикованность к печи будто только подстегнула старушечий бунт против будущего наступления света. Дома у Лужи собирались уже далеко не только женщины. Сидели недолго, расходились по одному, за Яросветом в это время старались присматривать. Обсуждали многое — как отмечать праздники, что говорить про Заката и про разбойников, что делать с оберегами, которые носили и хранили в домах почти все. Пришел один раз Светозар, посмотрел, послушал, кусая губы. Кивнул собственным мыслям, сжал плечо Заката, уходя.

Тот не понял, что именно хотел сказать рыцарь, но догадывался, что ему никогда не расплатиться за это доверие.

Люди придумывали общую стройную ложь и подолгу обсуждали ее, наращивая детали, стараясь насколько возможно упростить легенду, сделать настоящей. Самим поверить в свои выдумки.

Закат, ставший свидетелем этих сборищ, обычно сидел в стороне, занимая руки очередным лаптем.

Лгать собиралось все Залесье, и не только из-за него, а просто чтобы и дальше жить так, как раньше. Закат боялся, что у них все равно не получится, но не мог решиться уйти в неизвестность. Ругал себя за малодушие, слушал знакомые голоса, мысленно спорил сам с собой — лучше остаться здесь и бороться или лучше уйти и не подвергать всех дополнительной опасности.

Остался. Не смог бросить все, сейчас, когда его так явно не желали отпускать. Всем хотелось верить, что опасность можно переждать, и Закат тоже поверил, понадеялся — не на себя даже, на остальных. На Залесье, что приняло его и не собиралось менять решение.

* * *

Шли дни, весна закрадывалась в дома, согревая их своим легким, едва заметным еще дыханием. Таял на полях замешанный с землей снег. Близились праздник и начало сева, когда на дороге появились всадники вместе с длинными волокушами, доверху нагруженными лесом.

Закат смотрел с поля, как они разворачиваются, бегали рыцари, выравнивая воз, увязающий в грязных придорожных сугробах. Когда Медведь махнул рукой, призывая пойти и помочь, Закат пошел вместе со всеми, не желая одиноким пугалом торчать посреди поля.

Бесколесные, обросшие бородами грязи волокуши все норовили развернуться поперек круто сбегающей с холма тропы, и широкоплечий рыцарь, перекинувшись с Медведем парой слов, начал снимать веревки, которыми спутали груз. Проще было отнести его к частоколу на руках, чем бороться со скользким склоном. Закат несколько раз оказался в паре с приехавшими рыцарями, послушал вполне обычную человеческую ругань, когда один из них, стройный, с медовыми кудрями, выбивающимися из-под белой шапки, уронил доску себе на ногу.

— Спасибо, добрые люди, — вытирая покрасневшее от натуги лицо, поблагодарил старший из рыцарей. — Меня зовут Доброяр, моих братьев по ордену — Солнцеяр и Лучесвет.

Поздоровался от имени деревни Медведь, представил всех, помогавших с разгрузкой. Закат в свой черед шагнул из толпы, поклонился приветственно. Наконец смог улыбнуться, медленно оттаивая изнутри. В самом деле, глупо было судить обо всем светлом ордене по одному человеку — хоть по хорошему, хоть по плохому. Все равно истина будет где-то между.

К рыцарям подошел Светозар, заговорил тихо, рассказывая о своей жизни в деревне. На него смотрели жалостливо, как на больного. Мягко пожурил старший:

— Конечно, каждый волен остаться сторожем света при деревне и тогда ему будет дозволено завести семью. Однако ты женился без разрешения Ордена, без благословения света. Ты живешь во грехе, брат мой.

— Прости, брат Доброяр, — покаянно склонил голову Светозар. — Охвачен я был светлым порывом, чувствовал, что судьбой мне предназначена роль сторожа в этой деревне.

Фыркнул из-за забора Щука, ушел в дом, хлопнув дверью. К счастью, на него не обратили внимания. Закат только молча порадовался, что Дичка не то что не обидится — и разницы-то не поймет между 'жизнью во грехе' и благословенной светом семьей. Разрешили и ладно.

Подошел доложиться гонец, увел рыцарей в сторону. Светозара отослали, не то не доверяя, не то просто считая, что он про деревню и так больше всех знает. Вместе с Закатом они вернулись в поле.

— Удивительно, — сообщил рыцарь, остановившись у борозды. — Никогда раньше не замечал, какие странные у нас запреты.

— Ты в них вырос, — Закат пожал плечами. — Удивительно скорее то, что теперь ты видишь их странность. То, каким ты стал.

— А разве я стал другим? — тихо переспросил Светозар. — Я всегда верил тому, чему учился. Считал, что в каждом есть свет. Просто раньше не замечал противоречий между светом, каким он должен быть, и нашим орденом. Яблочное варенье пробовал, а о яблоках и представления-то не имел, — он встряхнулся, поежился, решительно зашагал к брошенному в поле плугу. Закат не стал продолжать разговор.

Смеркалось, так что пахать они уже не могли, но инструмент нужно было убрать в сарай до ночи. Светозар отправился к себе — они с Паем не прекращали работы даже зимой, разделяя избу на комнаты и теперь осталось только сложить с помощью Репки печь, чтобы можно было переселяться. Сделали даже комнатушки на чердаке, как шутил Светозар — чтобы если из лесу выйдут новые желающие поработать, было где их поселить.

Закат надеялся, что у них в самом деле будет возможность селить у себя проезжих и бывших разбойников даже после установки сторожки света. В конце концов, если местным сторожем в самом деле станет Светозар — они смогут жить так же, как раньше. Разве что на время приезда других рыцарей придется снова прятать амулеты и сочинять общую ложь.

* * *

На следующий день рыцари взялись ходить по гостям. Закат, по случаю хорошей погоды выгнанный Лужей во двор, под солнышко, увидел их еще издали. Кивнул приветственно, когда рыцари подошли к забору.

— Можно? — уточнил Доброяр.

Закат сдержал усмешку. Как будто он мог отказать.

— Конечно.

Рыцари по одному вошли во двор, последний деловито прикрыл калитку. Осмотрелись, Закат и сам оценил — двор пустой, выстуженный курятник, булькает вода в стоящем среди поленьев котле. Объяснил, не дожидаясь вопросов:

— До того, как я пришел из соседнего села, Лужа, здешняя корзинщица, жила одна. Большое хозяйство не требовалось.

— Да, мы слышали, что вы из... — Доброяр запнулся, с виноватой улыбкой покачал головой. — Простите, не могу припомнить название вашего родного села.

— Зорьки, — холодно отозвался Закат. — Два дня пути отсюда по тропе через лес. Маленькая деревня, всего пять дворов.

— Точно, — будто бы вспомнив, кивнул рыцарь. — Староста еще говорил, вы недавно туда ходили?

— Да, — Закат кивнул, заставил себя ответить подробней: — у нас обмен вышел, я сюда пришел, а Кудряш овец купил, люди потребовались. К счастью, к нам как раз завернули погорельцы, и нескольких из них мы с Щукой проводили в Зорьки.

— В самом деле? Как любопытно!

Можно было бы поверить голосу Доброяра, но не лицам его спутников. Однако все равно приходилось изображать радушие. Закат пригласил становящихся все неприятней гостей:

— Зайдете в дом? Лужа с удовольствием с вами познакомится.

— Благодарим за приглашение, — кивнул старший из рыцарей.

Они так же, как до того в калитку, по одному просочились за дверь. Четвертый, памятный гонец Яросвет, остался во дворе, наблюдая за работой Заката. Спросил с оттенком презрения:

— Давно лапти плетешь?

— Нет, меня Лужа научила, — отозвался Закат. Вдруг понял следующий вопрос и, с трудом удержавшись от желания спрятать ноги под лавку, добавил: — До того я сапоги шил. Но это сложней, шкуру подходящую тяжело добыть.

— Мои сапоги как раз износились, — с притворной задумчивостью сообщил Яросвет. — Если я принесу тебе подходящую кожу, сошьешь новые?

Закат помедлил, поднял глаза на рыцаря. Тихо спросил:

— Плату с вас, рыцарей, брать можно?

Тот высокомерно кивнул — мол, сколько не попроси, заплачу легко!

— Хорошо. Деньги тут не нужны, а вот от хорошо выделанной оленьей шкуры я бы не отказался.

Со спокойным удовлетворением пронаблюдал за растерянностью Яросвета. Шкура в самом деле стоила примерно как хорошие сапоги, и водились олени в ближайшем лесу, но не весной же в одиночку охотиться!

Закат, в целом, надеялся, что справится при необходимости и с ролью сапожника — в крайнем случае собственные сапоги распорет, по ним как по выкройке сошьет. Но очень уж хотелось поставить на место заносчивого мальчишку.

Трое рыцарей вышли из избы, первый вроде бы с достоинством, а вот остальные разве что не вылетели кубарем. У младшего предательски алели уши, так что Закат всерьез забеспокоился — что такого сказала Лужа? Попрощались они, однако, дружелюбно — опять один Доброяр за всех. Ушли к дому Гвоздя.

Закат хмыкнул себе под нос, аккуратно пряча торчащий хвостик лыка. Вытянул из мотка и перекусил длинную веревку, уже на ходу заправил ее в петельки готового лаптя, подхватив с крыльца второй. На улице осадил себя, заставил не торопиться. Рыцари уже скрылись в кузне, Закат остановился у плетня, прислушиваясь и раздумывая, что делать дальше.

Из-за угла вывернула Ро, остановилась у забора. Наклонившись, неторопливо расшнуровала и стащила с ноги лапоть, перемотала заново ничуть не сбившуюся обмотку. Они встретились глазами, Закат молча кивнул, понимая.

У Гвоздя работало два бывших разбойника. Конечно, Ро следила, чтобы у них все было в порядке.

— Ваши помощники, как я понимаю, те самые погорельцы? — как раз донеслось из кузницы.

— Да, из Узкого лога, что прямо у восточных лесов, — отозвался Гвоздь, широкой спиной заслоняя окно. — Лето выдалось сухое, ночью в дом ударила молния, ну и заполыхало все, залить не успели.

Подслушивающие быстро зыркнули друг на друга.

— Тебе нужны новые лапти, — не спросил, а сообщил Закат. Ро кивнула, путанно заговорила о каких-то особенностях размера, явно без участия разума.

Она присматривала за своими людьми. Ему хотелось бы так присматривать за всей деревней.

Но вместо этого Закат повесил новые лапти на калитку. Попросил:

— Приди лучше к Луже потом, обсудим.

После кивка отвернулся, пошел обратно во двор.

Ро назвалась дочерью старосты сгоревшей деревни. Ее беспокойство легко было оправдать. А вот если заметят за подслушиванием его — будет слишком много вопросов.

* * *

Вопросы, однако, появились и так. Закат проследил, как рыцари ушли по тропе в сторону дома Ежевички, торопливо затушил костер, побросал в дом куски лыка. Лужа, которой он наскоро рассказал о том, куда пошли светлые, торопила:

— Скорей, скорей! Вот же беда, далась она им!

Закат тоже не слишком надеялся, что поход рыцарей к знахарке закончится мирно. Бегом пробежал поля, перейдя на шаг лишь когда показался дом Ежевички. Еще издали увидел ее на крыльце, рыцарей полукругом. Подошел, удивленный молчанием, поздоровался негромко. Попросил:

— Мне для Лужи, как всегда.

Ежевичка так же молча ушла в дом. Он стоял на пороге, сам не зная, как должен себя вести. Рыцари смотрели на него в упор до тех пор, пока не вернулась старушка. Вложила в ладонь Заката мешочек. Посмотрела на свой почетный караул, усмехнулась.

— Ну? Какие еще доказательства вам нужны?

— Прости, знахарка, — склонил голову Доброяр. — Однако мы должны увидеть травы, которые ты используешь.

— Лесные да полевые, какие ж еще, — она упрямо тряхнула головой, перегораживая проход. — А в дом я вас не пущу, не обессудьте. У меня там настой стоит, его беспокоить три дня нельзя, заденете случайно — все труды насмарку.

— Тогда принеси нам то, с чем работаешь, — миролюбиво, но так же непреклонно попросил рыцарь. — Или назови для начала.

Ежевичка взялась перечислять, Доброяр кивал. Закат, так и оставшийся наблюдать, чувствовал притворство в словах обоих — будто не только Ежевичка ждала, пока рыцари наконец уйдут, но и Доброяр не просто так тянул время.

— А где гонец? — спросил вдруг Закат, поняв, что его беспокоило и перебив Ежевичку. Доброяр улыбнулся благостно:

— Выполняет свой долг перед светом. Верно, брат Яросвет?

Четвертый рыцарь выступил из-за угла избы, гордо потрясая каким-то корнем. Досадливо поморщилась Ежевичка, кивнул удовлетворенно Доброяр.

— Я так и думал. Женщина, ты обвиняешься в использовании колдовских растений...

— Она этого не знала, — Закат шагнул вперед, заслоняя Ежевичку. Встретил взгляды рыцарей, повторил твердо: — Увы, но ваши названия трав и деревенские сильно отличаются друг от друга. Это затрудняет соблюдение запретов.

— Закат, — Ежевичка поднырнула у него под рукой, попросила, едва обернувшись, — не надо. Чего вы хотите-то от меня, рыцари?

— Принимая во внимания слова вашего соседа, — Доброяр чуть кивнул Закату, — изгнания. Вы должны покинуть эту деревню и земли света...

— Но она единственная лекарка в Залесье!

— ...и благодарите мое милосердие, — рыцарь говорил, будто его и не прерывали. — Я не требую ни вашей смерти, ни изгнания для всей деревни, использовавшей ваши снадобья.

Закат подавился протестом. Кивнула спокойно Ежевичка:

— Ваша воля на этой земле. Благодарю. Прошу собранные мной дозволенные травы передать Ро, одной из погорельцев. Она может быть лекаркой вместо меня.

Доброяр, пожевав в задумчивости губами, согласился. Закат смотрел, как собирает вещи бабка, придавленный к земле невозможностью вмешаться, помочь, найти подходящие слова. Даже убить этих четверых — и то было нельзя, вместо них приехали бы другие, и спрашивали бы тогда жестче.

Ежевичка потянула его за рукав, заставляя наклониться к ней. Чмокнула в щеку, шепнула на ухо:

— Не делай глупостей, ладно? И другим не давай, — отстранилась, не дожидаясь ответа, улыбаясь грустно. — Попрощайся за меня со всеми.

Закат смотрел, как Ежевичка, с крохотным узелком вещей за спиной, уходит по тропинке, и сжимал кулаки. Он ничего не пообещал, но слишком боялся за остальную деревню, чтобы сделать хоть что-то.

Он никогда не думал, что однажды придется жертвовать не собой, а другими.

Рыцари в домике знахарки о чем-то переговаривались, ворошили вещи. Со стороны деревни показалась Ро, замерла на дороге. Бросилась вперед. Закат поймал ее на бегу, обнял, заставляя остановиться. Выдохнул:

— Ежевичка ушла. И просила не делать глупостей. Она ушла, чтобы больше никого не изгнали и не убили.

Ро кивнула молча, высвободилась. Подошла к проему открытой двери, ударила в косяк. Дождалась внимания рыцарей, приняла от них ворох дозволенных трав — малую часть от всех запасов Ежевички.

— Однако вам не стоит жить здесь, — отечески посоветовал Доброяр. — Это место осквернено тьмой.

Ро прикусила губу, отрывисто кивнула, не раскрывая рта. Резко развернулась, направляясь к деревне. Закат пошел рядом.

— Ублюдки, — на полпути она наконец разжала будто судорогой сведенные зубы, выдохнула ругательство. Закат ниже опустил голову, готовый принять обвинения, но она одернула его: — Молчи! И не вини себя. Ты ничего сделать не мог. Но какие же ублюдки!

— Надо сказать Луже, — тихо отозвался Закат. Он не представлял, как именно ответит старуха на изгнание ее подруги, боялся только, что словами она не ограничится. Ро вдруг взяла его за руку.

— Идем. Вместе скажем.

* * *

— Что?! — Лужа приподнялась на руках, лицо ее пошло красными пятнами, блеснули глаза. Пододвинулась к краю печи, будто даже ногами шевельнула, готовая бежать и лично воевать с рыцарями. — Да как они смели! Паскудники мелкие, ну я им... Ну я...

Схватилась за горло, задыхаясь. Закат подскочил, поймал падающую, Ро распахнула дверь, впуская холодный еще, не весенний воздух, полезла в котомку, роняя мешочки дозволенных трав. Подняла на Заката огромные глаза, так что он понял — не поможет. Нечем теперь. Лужа обмякла в его руках, Ро указала на стол, приложила к губам старухи мгновенно запотевший нож, пощупала шею. Выругавшись, велела:

— Вот сюда положи руки, считай и нажимай, сильно и резко. Локти не сгибай! Чтобы на два пальца грудь прогибалась хотя бы.

Закат делал, что показано, пока Ро металась по кухне, пытаясь заварить какие-то травы. Снова проверила дыхание, зарычала, склонилась ко рту старухи, пытаясь вдохнуть в нее воздух.

Он не знал, сколько прошло времени. Руки закоченели и устали, болела спина. Лужа не шевелилась, ругалась и пыталась оживить ее Ро. На плечо легла чужая широкая ладонь.

— Она ушла к свету.

Закат обернулся, готовый ударить любого рыцаря, который окажется за спиной... Но сзади стоял Медведь. Доброяр задержался в дверях, и именно староста отнял плетьми повисшие руки от груди покойницы. Обнял крепко, притянув к себе и Ро. Сказал глухо:

— Ушла. Но прощаться мы с ней будем, уж не обессудьте, как у нас заведено. Погребальным костром.

Рыцарь склонил голову, признавая их право. Вышел.

Закат слышал, как всхлипнула рядом с ним Ро. Медведь тихонько покачивал их, будто двух младенцев разом, приговаривая что-то о том, что Лужа давно знала и предупреждала, что все идет своим чередом, что она всегда говорила, чтобы после ее смерти не плакали, а смеялись, потому что она смешно жила. Начал какую-то байку из собственного детства, о молодой еще Луже, прервался на середине, замолк, сам пытаясь перебороть подступившее к горлу. Выдохнул:

— Чурбан ее десять лет ждал. Вот дождался наконец.

Отстранилась от них Ро, вытерла глаза. Собрала рассыпанные по дому мешочки лекарств. Посмотрела в упор:

— Я снова соберу сказочные травки. И Ежевичку найду, пусть научит, чему еще не научила.

— Вернется Ежевичка, — ответил Медведь, — она ж не дура. Как рыцари уедут в начале сева, так и вернется.

— А Лужа уже нет! — вскинулась Ро. Тут же сникла, посмотрела на лежащее на столе тело. Попросила тихо: — Вы идите. Я лекарка, мне ее и к обряду готовить.

Они вышли. Медведь, изучив Лужину поленницу, цокнул языком, посоветовал взять часть дров у него.

— Идем. Я жене скажу, ты дрова возьмешь. К Листу еще надо зайти...

Закат только кивнул молча. Вечер прошел в странном оцепенении, как бывает, когда после сна в неудобной позе не чувствуешь руку, только сейчас вместо руки онемело что-то в груди. Закат знал — это не продлится долго. Все вернется стократ, ударит еще больней, но пока чувствовать не выходило.

Лист был таким же. На слова о смерти Лужи кивнул только, окаменев лицом, пошел в сарай, выбирать дрова для погребального костра. Горляна же выронила ухват, поджала дрожащие губы. Разрыдалась на груди у мужа, будто все слезы мира проливая, за себя и всех, кто не мог плакать.

Когда солнце зашло, все Залесье вышло в черное, не засеянное еще поле. Тихонько вспоминали умершую, глядя, как складывают дрова ее дети и их семьи. Заката вытолкнули вперед, сказали — ты ей как сын был, мы же знаем. Он помогал неловко, не зная, как сделать правильно. Горляна впихнула меж поленьев свой узорчатый платок, Лист положил резной деревянный браслет. Серьезные Шишка с Щепкой, приемные внучки, высыпали по букетику засушенных летом цветов. Странным порывом, будто услышав чей-то совет, Закат достал из сумки черную фибулу, уронил внутрь сложенных дров там, где должны были положить ноги покойницы. Отошел вместе с другими. Посмотрел, как шестеро мужчин под руководством Ро выносят из дома наряженное в самую красивую рубашку тело, укладывают на плоскую макушку дровяного ложа, расправляют серебристую волну волос. Хлюпнула носом Ро, вскинула голову. Заговорила неожиданно громко и чисто, прижимая к груди замотанный в тряпки горшок:

— Мы все знали Лужу. Она была матерью и бабушкой для всех нас. Она дарила нам свое тепло и мудрость, и мы их сохраним. Она была веселой и справедливой, и такой мы будем ее помнить. Мы провожаем ее, радуясь, какую прекрасную жизнь она прожила. Пусть займется огонь от углей ее очага и укажет ей путь — куда бы она не направлялась.

Закату вложили в руки факел, и он следом за Листом и Горляной зажег его, опустив в горшочек с углями. Подождал, подошел одновременно с остальными к Луже. Вгляделся в неживое, ставшее почти кукольным лицо. Положил факел у ее ног.

Костер полыхал долго и ярко. Остальные уже разошлись, а Закат все сидел на холодной земле, глядя в уголья. Видел, как к затухающему костру подошла Ро, начала печной лопатой растаскивать по полю пепел. Села рядом с ним, утирая лоб черной, всей в саже рукой. Тихо призналась:

— Я раньше никого так не провожала. Кто умирал — те умирали в бою или вовсе пропадали без следа. Обряду меня Ежевичка научила, на всякий случай.

Привалилась к его боку, Закат неловко обнял ее, замер, не зная ни что говорить, ни что делать. Она вздохнула куда-то ему в грудь.

— Ты хороший. Она это сразу увидела. Все они.

Закат горько улыбнулся. Хороший. Он не мог избавиться от мысли, что это он накликал на них всех беду. Что из-за него Лужа умерла.

Она сказала бы: 'Глупый! Я же давно предупреждала, что следующего лета не увижу'.

Только больно было все равно. Закат втянул носом воздух, закрыл глаза, горбясь и крепче прижимая к себе Ро. Замер, пытаясь удержать судорожно вздрагивающие плечи. Ро не глядя вскинула руку, провела ладонью по его щеке. Кивнула удовлетворенно:

— Всем нужно прощаться.

Она встала, только когда он затих, выдохнул уже спокойно, выпрямляясь и смущенно шмыгая носом. Осторожно выбралась из-под его бока, подала руку:

— Идем. Мы с тобой сейчас у Светозара живем. К Луже в дом еще семь дней только я могу заходить, а в избушку Ежевички рыцари не пускают. Да и без нее возвращаться у меня сил никаких нет.

Закат коснулся ее ладони благодарно, но встал сам, без опоры. Вытер холодные дорожки, протянувшиеся по щекам.

Он не плакал уже очень, очень много лет. И сейчас чувствовал себя странно, блаженно пустым, словно вместе со слезами ушла тяжесть, которую он носил в себе.

* * *

Дверь им открыл Пай, пошел вместе с ними на кухню, где все еще сидели Светозар с Дичкой. Молодая жена, утирая слезы, взялась суетиться по дому, Светозар помогал, нарезал пышный хлеб, испеченный утром.

Сели за стол, Светозар, на правах хозяина дома, поднял кружку. Помолчал. Признался:

— Я мало знал Лужу. Но я знаю всех вас и само Залесье. В каждом здесь больше света, чем в любом из рыцарей. Пусть дорога ее будет легкой.

Закат выпил налитое ему поминальное молоко, горчащее от добавленных трав. Дичка, единственная из всех действительно хорошо знавшая Лужу, взялась рассказывать, что видела сама и что слышала. Рассказала о Чурбане, лесорубе от судьбы, бывшем старостой прежде, чем его подкосила болезнь, и о самой Луже, умевшей найти нужные слова для любого горя. Как Лужа научила тому же сердечному теплу свою дочь, а потом шутила, что вот теперь, когда Горляна подросла, наконец-то может побыть сварливой и вредной. Как, испугавшись сунувшегося в окно черного лица, огрела нарочно измазавшуюся в саже маленькую Дичку полотенцем, а потом извинялась, смеялась и ругалась поровну.

В небе давно зажглись звезды. Дичка пожаловалась, что к ней сон не идет, Ро взялась заваривать какие-то травки. Предложила всем, но Закат отказался. Он не хотел проверять, что будет, если ему начнут сниться его сны, а он не сможет проснуться из-за отвара. Спать лег на чердаке, наотрез отказавшись меняться с Паем, которому в избе, где уже поставили стены, выделена была небольшая горница. Долго ворочался, слушая сквозь доски пола, как укладывается на высокие полати над дверью Ро.

Закат думал, что, может, хоть сейчас ему приснится что-то настоящее. Надеялся увидеть во сне Лужу. Но не сложилось.

Он вообще не запомнил, что ему приснилось. Слишком быстро пришлось просыпаться.

Глава 9

Сквозь щели в полу тянулся запах гари и седые пряди дыма. Закат вскочил прежде, чем открыл глаза, ударился о низкую крышу, ощупью распахнул ставни. Луна ярко освещала двор, в ее мутном свете ручьем струился тянущийся снизу дым. Закат перемахнул через подоконник.

— Пожар!

Короткий крик разбудил людей надежней набата. В соседнем доме испуганно заплакал ребенок, выскочил во двор заспанный Гвоздь. Закат распахнул двери избы, закашлялся, прикрывая лицо рукавом. Где Светозар? Неужели они не проснулись от дыма?

За его спиной уже выстраивалась цепочка к колодцу, плеснули водой в окно, вслепую. Закат стянул рубашку, обмакнул в подставленное ведро, прикрыл лицо. Пригибаясь, нырнул в задымленные сени. Он был в этой избе всего несколько раз, но все они были похожи одна на другую, разве что старостина отличалась. На лавке под окном никто не ложился, Закат потянулся к полатям, на которых ночевала Ро. Там оказалось пусто, наверное, она выбежала наружу, а он не заметил.

Глаза щипало от дыма, Закат ощупью добрался до двери в горницу. Нашел кровать, тряхнул свернувшегося на ней Пая. Вскинул на плечо бесчувственное тело, поспешил к выходу. Врезался в дыму в косяк, вывалился из дома, кашляя.

— Закат! Пусти-ка...

Он мотнул головой, встал. Медведь в этом дыму точно не разберется, а Закату не впервой было из дыма и огня людей вытаскивать. Его замок много раз поджигали.

Дверь на кухню аж светилась от жара, во второй, ближней к ней горнице, дыма было еще больше, хотя казалось — больше некуда. Ему пришлось на четвереньках ползти, и чудом было то, что Светозар раскашлялся вдруг, встал сам, тут же пригнувшись.

— Что?.. Пожар!

По потолку уже ползали языки пламени, крошилась докрасна разогревшаяся стена кухни. Светозар поднял на руки сонную Дичку, когда доски над их головами не выдержали, затрещали, ломаясь и падая. Закат успел невероятным каким-то усилием вскинуть на плечи широкую кровать, подарок Листа. Охнув, едва не упал на колени от тяжести рухнувшего на нее потолка, но удержал.

Жар был нестерпимый. Светозар пинком распахнул окно над постелью, выбросил наружу жену, вылез сам. Обернулся к Закату:

— Давай же! Сейчас все рухнет!

Тот кивнул, мотнул головой — отойди мол. Сбросил с плеч кровать, прыгнул сквозь пламя. Прокатился по земле, сбивая огонь с волос и тлеющей одежды. Его окатили водой, цепочка людей, перестроившись, подобралась к очагу пожара и теперь раз за разом упорно плескала водой в окно.

Закат смотрел, как пламя постепенно отступает, отдает обугленные, не до конца еще пожранные бревна. Светозар рядом хлопал по щекам жену, Пая приводила в чувство Горляна. Странно...

— Где Ро? — спросил он в толпу.

Никто не ответил.

* * *

Они обошли всю деревню, но так и не нашли ни Ро, ни рыцарей. Закат взялся обыскивать обугленную избу, с поднимающейся в груди яростью понимая — пожар не был случайностью. Нашлась на обгоревшей кухне подозрительная палка, верней, кусочки угля, лежащие там, где не должны были, и Закат был почти уверен, что нашел остов факела. Но все равно письмо, обнаруженное на полатях, где спала Ро, ударило обухом в висок.

'Девушка, называющая себя Ро, обвиняется в неподчинении законным требованиям Света. Она взята под стражу и будет переправлена в Цитадель, что стоит в городе Светокамне, столице Светлого королевства, на месте старого дворца.

Если ты, Темный властелин, желаешь, то можешь обменять ее жизнь на свою. Для этого ты должен явиться к Цитадели один, не поздней шестого дня шестого месяца. Однако даже тогда не рассчитывай на снисхождение.

Ибо свет всегда побеждает тьму.'

Он читал, выйдя во двор, при свете лучины. Молча отдал бумагу Горляне, которая, одна из немногих грамотных, сбиваясь, начала читать вслух. К концу письма вокруг собралась вся деревня — молчаливая, ошарашенная.

— Нет, ну это вообще ни в какие ворота, — Горляна растерянно опустила бумагу, затем уперла руки в бока, оглянулась, убеждаясь в поддержке. — Рыцари, что хуже татей ночных! Дом подожгли, девушку увели! Мы что же, это стерпим?

Люди зашумели. Усердствовали бывшие разбойники, многим обязанные своей атаманше, сердито кричали женщины, которые вместе с Ро пряли нитки и шили одежду:

— Надо отрядить нескольких смельчаков, целый отряд!

— С посевом мы справимся сами, но не должно же так оставлять!

Закат, обессиленно привалившись к почерневшей стене, смотрел на Залесье. Залесье собиралось умирать. За Ро, недавно приведшую банду разбойников к их порогу? За него, чья жизнь была назначена ей выкупом?

Он отступил в тень соседней избы, которой не коснулся огонь. Он надеялся, что его уход не заметят, во всяком случае не сейчас. Вот уже скрылась из виду толпа, проснувшаяся по зову пожара и теперь обсуждающая, как именно они пойдут осаждать Цитадель. Закат перелез через плетень, стараясь не шуметь, выбрался на деревенскую улицу, пошел в сторону дороги. Он даже не стал собирать вещи — это бы слишком его задержало.

Однако уйти незамеченным не вышло. У последнего плетня его ждал, неведомо как обогнав, Медведь. Закат прошел мимо, склонив голову. Его окликнули:

— Что, решил сам?

Закат кивнул, посмотрел старосте в глаза. Попросил:

— Не пытайся остановить меня. Пожалуйста.

Ему не хотелось драться. Не с Медведем. Да и просто — не за свое право умереть. Ему и без того не слишком легко далось это решение.

Медведь, однако, только головой покачал. Расцепил будто намертво сросшиеся на груди руки, обхватил Заката, притиснул к себе, сжал до хруста.

— Твое право. Что я сделать могу, — отпустил. Накинул ему на плечи плащ, распустил узел пояса, подал вместе с мечом в ножнах. Тем самым, с которым когда-то вышел против Темного властелина. — Возьми железку-то. Не с голыми же кулаками против них выступать.

— Нет, — Закат шагнул назад, убрал за спину руки, чтобы даже мысли не появилось принять клинок. — Это бесполезно. Пусть лучше все будет честно.

Староста только на землю сплюнул, опустил протянутый меч. Отвел глаза, уставившись на дальний лес. Закат тихо ступил на тропу за частоколом. Сзади донеслось глухое:

— Удачи.

Закат выдохнул облегченно. Хорошо, что он не предложил идти вместе. Это было правильно. У Медведя деревня. Закату хватило бы сил отказаться, но делать это все равно не хотелось.

Поле, в котором лежал теперь прах Лужи, безмолвствовало. Это было естественно — еще даже сорняки из земли не проклюнулись, лес далеко, нечему шуметь. И все же Закату чудилась в этой тишине укоризна.

— Прости, Лужа, — не выдержав, попросил он. — Я защищаю Залесье так, как могу. В конце концов, я столько зла сделал за свои жизни, а всей платы были мгновения смерти. Это в чем-то честно — расплатиться окончательно, — он остановился посреди поля, подняв голову к небу, пытаясь убедить. — Все, что я хотел — получить обычную жизнь. Это все, что у меня есть сейчас. Разве не справедливо будет отдать ее за тех, кто стал мне дорог?

Тишина, только порыв ветра толкнул в грудь, растрепал волосы. Звезд не было видно, все затягивали низкие тучи. Проклюнулось на востоке солнце. Закат зашагал дальше.

Где бы ни была сейчас Лужа, ответить она не могла — или не хотела.

В конце концов, он и сам представлял, что бы она сказала. Вернее, как пригрозила бы его за уши оттаскать, словно глупого мальчишку.

И все равно казалось — лучше бы он ушел из деревни сразу. Лучше бы не задержался ни на день. Лучше бы, увидев, как они празднуют, прошел бы мимо.

Он знал, что не прав, но горькие мысли помимо воли проползали в голову, заполняли ее дымом пожара.

Он не мог перестать думать, что принес Залесью только горе.

* * *

О Дьяволе Закат подумал к полудню, когда ноги устали настолько, что пришлось сесть прямо у дороги, доковыляв только до более-менее сухого поваленного дерева. Может, меч ему и не был нужен для встречи с рыцарями, но сначала следовало до них добраться. И перед конем было неловко — забыл, не подумал, хотя вот уж кому в селе не было лучше, чем в замке Темного властелина.

Перед остальными стыдно не было. Закат был уверен, что если бы он сказал, что идет в Цитадель, хотя бы Пай, а то и Светозар увязались бы следом. И это в лучшем случае. Закат же очень не хотел, чтобы кто-нибудь снова рисковал из-за него.

Требовательно заурчал живот, намекая, что какие бы высокие материи не терзали его хозяина, а обед пропускать негоже. Закат только встал через силу, поежился, поджал по одной окоченевшие ноги. Побрел дальше. Он ушел, как был, в обгорелой рубашке, босой, благо еще, Медведь плащ дал. Даже котомку в дорогу не собрал, а лес такой ранней весной еды дать не мог, разве что коры пожевать.

Во второй раз отдыхать пришлось еще скорей. Хотелось пить, но снег сошел весь, так что найти воду стало проблемой. Закат, пройдя еще немного, заставил себя остановиться. Что бы он не думал сейчас, не было смысла умирать прямо здесь, да еще так глупо, по пути, просто от жажды. Он закрыл глаза, прислушиваясь к шороху леса, пытаясь разобрать плеск воды. Повернулся туда-сюда, словно флюгер, как учил во время ткачества Щука.

Открыл глаза, оттянул врезающиеся в горло завязки плаща. Пошел дальше.

Слушать лес он определенно не умел.

Ручей, однако, нашелся сам, к вечеру, когда Закат уже думал, что придется ложиться спать не только не поев, но и не напившись. Он цедил воду из горсти понемногу, долго катал во рту, прежде чем проглотить. Утолив жажду, умылся. Подумав, отказался от идеи выстирать рубаху — и без того было достаточно холодно, а натянуть на себя мокрое означало замерзнуть окончательно.

Лег тут же, у ручья, свернувшись клубком меж корней дерева и подоткнув со всех сторон плащ. Подышал на ладони, спрятал под мышками.

Было неудобно, холодно и хотелось есть. Закат думал об этом со странным удовлетворением — если в Цитадели его не убьют сразу, к подобным неудобствам стоит привыкнуть заранее. Вряд ли рыцари содержат пленников в лучших условиях.

Сон пришел только под утро, беспокойный и тонкий, словно туманное покрывало. Начался обрывками — собственный смех, капающий с пальцев мясной сок, густое, почти черное вино...

Истощенный человек со скованными за спиной руками сидит за столом, когда-то золотые волосы спутанной паклей свисают на лицо.

— Что же ты не ешь? — Темный властелин тянется к нему, поднимает за подбородок. Встречает взгляд голубых глаз — мутный, но такой же твердый, как и прежде. Отстраняется недовольно, бросает в тарелку недоеденную куриную ногу. По взмаху его руки пленнику запрокидывают голову, вливают в рот вино. Тот кашляет, захлебываясь, бегут на грудь красные струйки. Когда его отпускают, он вытирает подбородок о собственное плечо. Смотрит все так же спокойно.

— Я не присоединюсь к твоему пиршеству, Темный, даже если ты освободишь мне руки.

Закат вздохнул сквозь сон, сглатывая слюну.

Сейчас ему казалось, что он на месте Героя не смог бы удержаться от искушения.

* * *

Он проснулся от теплого дыхания на лице. Отшатнулся, вскочил, ожидая, что увидит перед собой как минимум волка.

Дьявол, едва успевший отдернуть морду, недовольно фыркнул, отошел немного — мало ли, что еще придет в голову взбалмошному хозяину.

Закат не мог сказать, что рад ему больше, чем волку. Огляделся поспешно — догнали? Кто? Так быстро? Потом увидел съехавшее коню под пузо седло и рассмеялся с облегчением.

Не догнали. Хотели, видимо, но Дьявол не дал себя оседлать.

Конь прихватил зубами плащ на плече, Закат погладил его по шее. Рассеянно поправил седло, туже затянул подпругу. Наклонился к ручью напиться на будущее — набрать воду с собой было не во что. Мимолетная радость таяла, как масло на раскаленной сковороде.

Ему самому есть нечего, а коня чем кормить?

Он повернул Дьявола в сторону деревни, хлопнул по крупу.

— Иди домой.

Конь недовольно взбрыкнул, развернулся обратно, уставившись на Заката. Тот, помедлив, пожал плечами, отвернулся. Пошел по дороге в сторону Светлых земель.

За спиной зацокали копыта.

Закат оглянулся. Помотал головой:

— Что за глупости! — конь заржал, будто смеясь. Закат пообещал, успокаивая себя: — Ничего, есть захочешь — сам вернешься в деревню.

И больше не останавливался.

Солнце поднялось выше, растопило тучи, будто снег. Закат только капюшон плаща натянул поглубже, ежась и уже отчаявшись согреться. Болели почерневшие ступни, от голода сводило живот, снова хотелось хотя бы пить, если не есть. Он несколько раз спотыкался, голова быстро опустела, оставив единственную мысль — надо идти. Надо успеть. Он представления не имел, сколько займет пеший путь до светлой столицы, помнил только, что дракону до нее лететь меньше дня. Бесполезное сейчас знание.

Остановился, сам не зная, что его насторожило. Обернулся, постоял мгновение, глядя как Дьявол упрямо ломится в какие-то кусты. Подошел ближе. Разглядел мелкие сморщенные ягоды, которые конь объедал, продираясь сквозь колючки. Присоединился, не забывая поглядывать по сторонам. Хоть это был и не малинник, а все-таки наткнуться на медведя весной ему совсем не хотелось.

Вкуса ягод Закат не разобрал, разве что сухими они были очень, и под конец куста запершило в горле. С собой взять было уже нечего, ручей поблизости не шумел, так что они пошли дальше. Закат старой, выученной привычкой запрыгнул в седло, взял поводья и только тогда опомнился. Дьявол покосился на него, вывернув шею, будто щурясь хитро — что мол, не зря я остался?

Закат только головой покачал, тронул его пятками. Конь определенно упрямством был весь в хозяина.

* * *

На следующий день они вышли к большому селу, в котором осенью была ярмарка. Закат думал проехать его насквозь, не останавливаясь, но у крайнего дома коня обступили ребятишки. Видя, что наездник не станет их топтать, осмелели совсем, рассматривая Дьявола. Кто-то спросил восторженно:

— Надо же, совсем-совсем черный! Дяденька, а вам не боязно?

Закат покачал головой, не понимая, что особенного в масти Дьявола. Вроде бы черные кони встречались нередко. Подошла женщина, разогнала детей. Спросила неприязненно:

— Вам что-то надо?

— У меня нет денег, — отозвался Закат, сразу и отказывая, и объясняя причину. На него посмотрели оценивающе, женщина вдруг улыбнулась, решив, что гость ее устраивает.

— Тут забор один подновить надо. Управишься до вечера — накормлю.

Забор оказался обычным деревенским плетнем, во многом напоминавшим корзину, так что Закат управился с ним куда быстрее, чем до вечера. Хозяйка, назвавшаяся Лучезарой, видя, как споро идет работа, заранее вынесла во двор крынку молока, накрытую щедрым ломтем хлеба. Закат глотал слюну от вкусного запаха, но сначала закончил плетение, вкопал забор на место, а потом уже набросился на еду. Дьявола работать не заставляли, просто пустили к кормушке, из которой, похоже, здесь ела вся скотина. Лучезара, выглянув в окно и увидев, что плетень закончен, вышла. Деловито проверила его на крепость, подергав жерди и протянутые между ними лозы. Покивала:

— Славно сделано!

Однако ни ночлега, ни добавки не предложила. Закат и тому был рад. Позволил Дьяволу наесться вдоволь, пока их никто не гнал, и неторопливо пошел дальше, ведя в поводу коня.

На ночлег остановились чуть за деревней. В быстро сгущающихся сумерках Закат расседлал Дьявола, наломал лапника — от сна на земле он застудил шею, и теперь поворачиваться приходилось всем корпусом. Лег, заложив руки за голову и глядя в небо.

Ему было спокойно. Все шло пусть странно, но, как сейчас казалось, правильно. Он шел вперед, он знал, куда и зачем он идет. Встречным людям он был никем, так что и опасаться за них не требовалось.

Закат перевернулся на бок, свернувшись клубком, чтобы сохранить побольше тепла. Подумал вдруг со странной грустью — женщину здесь уже звали Лучезарой. А ведь он всего в двух днях пути от Залесья, пусть даже один из них проехал верхом.

* * *

— Что? — Темный властелин оборачивается, на лице проступает никем до сего дня не виденная растерянность.

— В Лесовыси снова видели Героя, мой господин, — повторяет разведчик. Ему наверняка хочется сказать — мы же говорили. Этого человека убивали трижды перед тем, как доставили к вам, а вы поверили только сейчас, хотя сами бессмертны.

Но он молчит. Ему слишком дорога жизнь.

— Итак, Герой в самом деле возрождается. Что ж, тем интересней, — Темный властелин берет себя в руки, опускаясь на трон. Усмехается так, что даже ко всему привычного разведчика пробирает дрожь. — Следите за ним. Мы должны застать его врасплох.

* * *

Он проснулся от дождя, пробившегося сквозь ветки и промочившего плащ. Встал, размял ноющие плечи и шею. Свистнул Дьявола — Закат не привязывал его на ночь, зная — вор, решивший свести коня, пожалеет, едва протянув руку. Вдобавок Закат надеялся, что проголодавшийся Дьявол наконец решит вернуться в Залесье, и не хотел ему мешать.

Конь однако выбрался из ельника, чем-то сочно хрупая. Ткнулся мордой в плечо, фыркнул в ухо. Уходить он явно не собирался.

Дождь быстро кончился, но нависающие над дорогой деревья сыпали мелкими брызгами от любого порыва ветра не хуже туч. Закат уже даже не пытался отводить Дьявола из-под коварных веток, только зябко ежился, когда они снова и снова делились с ним ледяной водой. Влажная одежда липла к телу, с волос капало. Замерзнув в седле, Закат спрыгнул на дорогу. По щиколотку утоп в жидкой грязи, но упрямо наклонил голову, пошел, ведя коня за собой.

Он надеялся согреться от ходьбы, и ему это удалось, хоть и ценой ноги, рассаженной о скрытый грязью камень. Закат собирался промыть царапину в каком-нибудь ручье, но тот все никак не находился. Под старым пнем прямо у дороги встретились склизкие, перезимовавшие грибы. Закат постоял над ними, с сожалением сглотнул слюну, прошел мимо. Развести костер в насквозь промокшем лесу он не мог, а есть грибы сырыми было слишком рискованно.

К ночи Закат совершенно замерз и вымотался, однако показавшаяся между деревьями сараюшка придала сил. Домик был заперт, и Закат не стал в него вламываться. Под навесом нашлась поленница, следы открытого очага, даже трут и кресало, бережно спрятанные в выемку в стене. Вода в неглубоком колодце была мутной, и Закат, прежде чем пить, прокипятил ее над огнем. Пожалел о несобранных грибах, но тут же отбросил эти мысли — возвращаться он все равно не собирался, да и кто знает, не были ли грибы ядовитыми. Дьявол обдирал крышу сарая, покрытую старым, свалявшимся сеном, и снова выглядел весьма довольным жизнью. Даже неприятно нывшая ранка на ноге после промывания теплой водой словно смутилась от такого внимания и болеть перестала.

Закат лег под навесом у затухающего, но еще теплого костра. Голод долго не давал заснуть, хотя в животе плескалось столько воды, что даже немного тошнило. Завтра он должен был добраться до первого города.

Он не знал, что изменилось в Лесовыси за прошедшее столетие, но надеялся пройти через город миром. Огибать его было бы слишком долго — Лесовысь пересекала река, и мостов через нее за городскими стенами было немного.

* * *

Он сидит на грубо сколоченном троне, довольно оглядывает толпу, частью собравшуюся саму, частью согнанную стражей. Люди переговариваются, мало кто понимает, что происходит. Что такого случилось, что сам Темный властелин явился в мирную Лесовысь.

У помоста, всего в красноречивых пятнах, стоит неприметная повозка без окон. Темный властелин щурится, не видя — знает, Герой сейчас смотрит сквозь стену, всю в метинах от сучков, прямо на него. Встает, отбрасывая странные чувства.

— Люди Лесовыси! Смотрите, что бывает с теми, кто смеет поднимать на меня руку.

Героя выволакивают из повозки, толкают на помост, заставляют опуститься на колени. Темный властелин сходит с трона, толпа раздается перед ним без понуканий стражи, пропускает опасливо. Три шага на высокий помост, меч выскальзывает из ножен.

— Твое последнее слово?

— Я все равно вернусь, как бы ты меня ни убивал.

Меч мелькает серебряной вспышкой, голова скатывается с плеч гордого человека.

— Это мы еще посмотрим...

* * *

Он встал рано и добрался до предместий на рассвете. Разбросанные тут и там фермы просыпались, кричали петухи. Закат думал попросить работы за кусок хлеба, но, посмотрев на людей, передумал. Слишком уж недобро они смотрели на незнакомца, хотя, казалось бы, должны были привыкнуть, живя так близко к городу.

Впрочем, может и привыкли. Закат заметил юнца, перебравшегося через плетень, прижимая что-то к груди. Недовольная похищением курица вдруг заорала, забила крыльями, выдавая воришку. Тот не стал дожидаться поимки, бросил птицу и помчался, как заяц, напрямки через соседний огород. Хозяин с проклятиями вышел забирать свое имущество, но курица, переполошившись, помчалась от него куда-то по дороге, смешно растопырив крылья.

— Тьфу, развели жулья! — зыркнул при этом крестьянин почему-то на Заката. Тот не стал спорить, только подтолкнул пятками Дьявола.

Дорога ширилась, подпитываясь вливающими в нее тропами, как река ручьями. Стали встречаться путники, то споро отодвигающиеся с дороги коня, то обгоняющие его сами. Медленные телеги приходилось объезжать по размытой недавним дождем обочине. Закат, уже не столько голодный, сколько сонный, предоставил Дьяволу самому выбирать скорость, только изредка придерживая, чтобы пропустить пеших. Конь, успевший снова проголодаться и оттого еще злей обычного, вел себя отвратительно, кусая проезжающих мимо кобыл и норовя сунуть голову в телеги, видимо, везущие какую-то провизию. Его ругали, Закат извинялся, и в конце концов направил Дьявола на обочину. Спешился, погладил буяна по морде.

— Или ты разворачиваешься и скачешь обратно в Залесье, — поставил условие Закат, — или едем дальше, не мешая другим.

Конь недовольно фыркнул, вскинул голову, но остался стоять, и после этого старался вести себя прилично.

Чем ближе они подходили к воротам, тем медленней двигались люди. Вскоре и вовсе остановились. Закат рассеянно, как на кружащий лист, смотрел, как стражники на воротах обыскивают телеги, то и дело переругиваясь с купцами. Некоторых пропускали, едва увидев грамоты, другие задерживали очередь надолго. Когда до Заката дошла очередь, им занялся всего один старик, пока остальные завели разговор со следующим торговцем.

— Кто такой, зачем прибыл в Лесовысь?

— Я еду в Цитадель, через город проездом, — Закат замешкался, не зная, что ответить на первый вопрос. Стражник, впрочем, ответа требовать не стал. Неодобрительно пошевелил пышными седыми усами — наверное, пожевал губы.

— В рыцари небось... Раньше-то каждый ребятенок мечтал, а теперь одни бродяги, — на старика зыркнули, тот не обратил внимания. Достал из-за пазухи бумагу, передал Закату. Махнул рукой. — Иди, только с коня слезь. Если сегодня из любых ворот выйдешь — отдашь грамоту, пропустят бесплатно. Иначе плати виру.

— Спасибо, — поблагодарил Закат, хотя взять с него в качестве виры все равно было нечего.

В городе оказалось больше людей, чем он помнил. Даже окраины не пустовали: играли в грязи дети, ругались о чем-то соседки, деловито пробегали подростки. Нищие и воры пропускали идущего мимо оборванца, удивленно изучая хорошего, хоть и исхудавшего коня. Кто-то, прикинув, сколько за такого можно выручить, уже потянулся схватиться за уздечку, но тут же отдернул укушенную руку. Его товарищи засмеялись, заулюлюкали, подзуживая. Однако, убедившись, что конь им не по зубам, а пришлый не конкурент, отстали.

Из-за угла вывернули трое рыцарей, Закат вместе с местными посторонился к стене дома. Недостаточно быстро. Свистнул воздух, Закат схватился за рассеченное плетью плечо. Бросил злой взгляд в спины рыцарям, невольно прикидывая — да здесь все их ненавидят, это видно! Стоит сорвать с седла одного, и люди мокрого места не оставят.

Но он шел не за этим. Закат каждый миг помнил, что его колея никуда не исчезла, что она до конца будет стеречь, словно ловчая яма, и стоит сделать неверный шаг, как он снова окажется в ней. А Ро — погибнет. Поэтому и незадачливый конокрад, и рыцари остались целы.

Ближе к центру города людей оказалось еще больше. Нищие жались к домам, воры нарядились в богатые одежды. Закат много лет не видел горожан — юбки, метущие чистую здесь мостовую, длинные рукава камзолов, не позволявшие ни сражаться, ни даже есть нормально. Что-то в нем разгоралось завистливой искрой — он тоже может быть таким! Он и был таким!

Закат опустил голову, стараясь побыстрее пройти сквозь неведомо зачем собравшуюся толпу... И замер, услышав тонкий крик.

По дощатому помосту от мрачного дома с решетками на окнах тащили в центр площади худую девушку. Она отбивалась с яростью дикого зверя, рыжие волосы плескались перед лицом.

Это не могла быть Ро, Закат знал это. Но сейчас это не имело значения. Он начал пробираться через толпу, заржал сзади Дьявол, в узду которого вцепились сразу трое.

— С конем нельзя!

Закат отпустил повод, расталкивая людей, пробиваясь к помосту. Стража на нем наконец одолела пленницу, привязав к столбу. Человек в белой мантии воздел руки к небу.

— Сия женщина обвиняется в сговоре с силами зла, нападении на рыцаря, варке колдовских отваров!

Кто-то толкнул Заката в спину, но тот даже не обернулся. В передних рядах люди стояли так плотно, что приходилось выдергивать их, будто морковки из гряды, чтобы пробиться вперед.

— Она продалась тьме и умерла для нас! Мы должны изгнать ее из нашего мира, очистить от зла, предав огню!

Наконец перед ним оказался высокий борт помоста. Закат схватился за край, подтянулся...

— Эй, куда лезешь!

Он перехватил ткнувшееся в плечо древко копья, дернул, лишая стражника равновесия. Запрыгнул на помост, подтолкнул качающегося на краю человека, уронив в толпу. Встал перед сторожем в белой мантии.

— Я — силы зла на этой земле. И я ее впервые вижу.

У девушки была длинная коса. Лицо кругленькое, загорелое, будто пышка в мелких изюминках-шрамах. На Ро она не походила ничем.

Сторож света отступил, прячась за стражу, на миг растерявшаяся толпа заулюлюкала, предвкушая потеху. Кто-то швырнул яйцо, неведомо в кого целясь. Попал в столб над головой осужденной. Закат улыбнулся ей ободряюще, когда на него налетели сразу трое стражников.

Колея звала. Алая пелена подсказывала, направляла руку — ударить в горло, перехватить оружие, всадить кому-то в бок.

Закат дрался одновременно с ней и с людьми. Ушел из-под меча в последний миг, стражник рубанул по столбу, в пальце от рук девушки. Упали на помост путы, освобожденная пленница сиганула в толпу, змейкой юркнула, только по повернувшимся головам и видать, куда. Яростная пелена ушла. Его повалили.

Пинали долго. Сбросили с помоста, потом куда-то поволокли, содрали плащ. Закат слышал, как над ним совещались:

— Может, все-таки в Орден сдать?

— Да ну, брехал он про зло! Ты глянь, босой и нищий, а туда же, драться полез.

— Юродивый, может. Тогда светлые нас по головке не погладят...

Издали донеслась разноголосая песня, звуки струн. Стражники насторожились, бросив свою жертву.

— Опять бродяги! Кто только в город пустил.

— Пошли прогоним, пока орденские не вылезли со своим нарушением нравов и необходимым общим очищающим постом.

— А с этим что? Добьем?

— Да ну его, меч еще марать. Все в руках судьбы, глянь, какой тощий, дня не пройдет — помрет сам.

Ушли. Закат лежал, приходя в себя, отчетливо понимая — стражник не так уж ошибался. Переулок перебежала крыса, остановилась перед лицом, сосредоточенно принюхиваясь. Закат выдохнул ей в морду:

— Извини, но я тебе не ужин.

Зверюшка отпрянула, начала недовольно умываться. Болело все тело, но Закат заставил себя подняться. Нужно было идти. Кого бы он ни спас по пути — если девчушке вообще удалось скрыться от стражников — а шел он все-таки в Цитадель. И должен был дойти.

* * *

— Выездные бумаги разворачиваем заранее, — скучающе заорал стражник, просматривая грамоту очередного купца, пока остальные, отставив алебарды к стене, деловито обшаривали его телегу. Закат, стоявший следующим в очереди, очнулся от забытья, полез за пазуху... Ощупал с одной стороны, с другой. С нарастающим ужасом осмотрел себя — куда могла запропаститься...

Пояса не было. Может, избившие его стражники забрали вместе с плащом, а может, сорвали в толпе, но все равно бумага, спрятанная за пазухой, потерялась тогда же.

На него забурчали — проходи мол, не задерживай очередь. Закат шагнул вперед, поднял глаза на поджидающего стражника.

Виру платить было нечем. Если его захотят избить снова, помешать он не сможет, даже если захочет. Впрочем, какая разница, подумал Закат. Лишь бы из города выпустили.

— Я вошел в Лесовысь сегодня, но потерял бумагу.

Стражник хмыкнул, протянул ладонь:

— Все так говорят. Плати пошлину.

— У меня нет денег.

Заката вытащили из очереди, один из стражей бесцеремонно охлопал его по бокам. Не удовлетворившись осмотром, потребовал:

— Сымай шмотки.

— Все? — уточнил Закат. — Посреди улицы?

Стражники неприятно заржали, обыскивавший его кивнул, но когда Закат, пожав плечами, стянул рубаху и штаны, милосердно остановил:

— Ладно, портки оставь.

Закат, дрожа от холода, смотрел, как стражник деловито обшаривает одежду, по которой вроде и без того было видно — деньги там прятать негде. Впрочем, когда тот приложил штаны к себе, стало ясно, зачем нужен такой тщательный осмотр.

Закат промолчал. Лишь бы выпустили, хоть голым. До Цитадели бы добраться, а там будет уже все равно.

Стражник, впрочем, поглумившись, комом кинул ему вещи.

— Нищих нам тут не надо. Выметайся!

Закат поспешил выйти за ворота. Оперся о стену, оделся. Пошел, пошатываясь. Перед глазами плавали пятна, уже не хотелось ни есть, ни пить, только лечь и не шевелиться. Дорога взобралась на холм, пошла вниз. Не застывшая со вчерашнего дня грязь скользила, и Закат не удержался, упал, прокатился кубарем до ровного, даже не пытаясь замедлить падение.

— Эй, поберегись!

Возле него ударили копыта, всадник в последний миг успел отвести лошадь. Закат приподнялся на дрожащих руках, вытолкнул себя на обочину. Дышать было тяжело, он закашлялся хрипло, сплюнул мокроту. Отполз еще немного от дороги, лег, сжавшись, стуча зубами от холода.

Надо было встать. Надо было двигаться, чтобы не замерзнуть.

Закат закрыл глаза. Было отчаянно жаль Ро.

Глава 10

По губам потекла вода, он сглотнул жадно, закашлялся. Кто-то засмеялся.

— Гляди, приходит в себя! Все-таки не зря подобрали.

Закат открыл глаза, чуть прищурился на огонек свечи перед самым лицом. Он лежал на чем-то мягком, потолок заменяла натянутая на дуги ткань. Над ним склонились два лица с очень разными улыбками — одна широкая, острозубая, будто ее владелец специально заточил себе клыки, другая легкая, едва намеченная.

— Доброго вечера, — поздоровался второй. Голос у него был тише, чем у шутника, и в целом он казался как-то бледней и тоньше, с серыми прозрачными глазами. — Я рад, что ты жив.

— Он хочет сказать, что носился с тобой три дня и три ночи, аки с девицей, — фыркнул первый, смуглый и черноволосый. У него было что-то странное с цветом глаз — такого карего, с красноватым отливом, Закат никогда не видел.

— Спасибо. Простите, что причинил неудобства.

Теперь фыркнули оба. Белокурый лекарь представился:

— Меня зовут Принц. Его — Пепел.

Закат назвался в ответ, помедлил, но все-таки спросил, чем может отработать лечение.

Пепел картинно приложил руку к лицу. Принц, пожав плечами, предложил:

— Давай ты выздоровеешь окончательно и тогда разберемся? Мы бродяги, если так хочешь помочь, работа найдется.

Закату оставалось только согласиться. Он в самом деле был очень слаб, настолько, что не был уверен, что может встать. Странно давило в груди, он закашлялся хрипло, задыхаясь. Сглотнул поднявшийся в горле ком. Принц поморщился, подал тряпицу.

— Лучше сплевывай. Эта пакость тебе ни в легких, ни в желудке не нужна.

Шевельнулся полог, за ним заржали недовольно, топнули копытом. Пепел, посмеиваясь, помог коню выпутаться из ткани. Черная морда ткнулась Закату в щеку, Дьявол шумно вздохнул, зажевал прядь волос.

Принц, поглаживая шею удивительно добродушно настроенного коня, рассказал, как тот у них оказался:

— Он сам к повозкам выскочил — в стремени чей-то сапог, на узде стражник висит. Ну, мы человека отцепили, отряхнули. Посоветовали в следующий раз в седле кататься, а не волоком, — Закат улыбнулся, представляя как бродяга говорит это стражнику с таким же участливым, как сейчас, выражением на лице. — Коню воды налили чуть-чуть, дальше пошли, а он за нами. Вместе из города выбрались, а потом он как рванет куда-то в сторону! Отскочил на обочину и заржал, словно пес по мертвому хозяину взвыл. Мы подошли посмотреть, а там ты лежишь.

— Так что ты не нам, ты коню жизнью обязан, — вклинился в рассказ Пепел. — Верный он у тебя.

Закат кивнул, признавая достоинства Дьявола, но снова поблагодарил своих спасителей. Пепел только поморщился, Принц серьезно попросил:

— Не надо. Доброе дело от восхвалений умаляется.

Закат извинился, вызвав очередные фырканья, и замолк, не вполне понимая, как здесь принято держаться. Спросил только, куда они идут, а услышав, что к морю, успокоился. Цитадель стояла на берегу, так что он не отклонился от нужного пути.

Его спасители оказались теми самыми бродягами, которых светлый орден велел гнать из городов. Частично за дело — воры среди них встречались, но больше доставалось за балагурство, цветастые юбки и звонкие браслеты, нарушающие не столько законы, сколько благообразность жизни на землях света. Крестьян тоже раздражала пестрая и горластая ватага, но если их сердца еще можно было смягчить, то городскую стражу, а тем паче рыцарей — почти никак.

Закат очнулся вечером, когда караван остановился на стоянку, расцветив черный еще луг огнями костров и красочными рисунками на повозках. Однако больному не разрешили встать, только полог откинули, закрепили, чтобы видно было огонь костра. Принц принес кружку горячего отвара с плавающими крупицами трав и хлебный мякиш, велел:

— Вымачивай его, ешь и запивай.

Первый кусок Закат проглотил, почти не жуя, отхлебнул горячий настой. Принц придержал его руку, сочувственно улыбаясь и глядя в глаза. Закат коснулся языком неба, обожженного до мгновенно сошедшей кожи, только сейчас почувствовав боль. Постарался есть медленней, дуя на отвар. Травы дали воде терпкий горьковатый привкус, подсохший хлеб крошился, пах мятой и полынью, и все равно казался вкусней меда. Проглотив последние крошки, Закат чувствовал себя едва ли не более голодным, чем прежде, но Принц только головой покачал:

— Больше нельзя. Сколько дней ты с воды на воздух перебивался?

— Семь до Лесовыси, — тихо ответил Закат. Пепел, давно спрыгнувший с повозки и сидевший у огня, оглянулся.

— Накинь еще три, валяющееся тело напоить еще как-то можно, а вот с кормежкой даже у Принца не вышло. У тебя в животе все кишки давно узлом завязались и напрочь забыли, что пузо создано, чтобы его едой набивать, а не чтобы к хребту липнуть.

Принц посмотрел на друга, вроде бы без всякого выражения, но тот, смущенно дернув плечом, вернулся к костру. Подкинул еще дров. Погрозил пальцем двум девочкам, сунувшимся было с грибами, нанизаными на прутики:

— Рано еще! Их над углями жарить надо, а не в пламя засовывать.

У огня собрались жители еще двух повозок — бабка с внуками и молодая пара. Главным здесь был Пепел, указывая, что и когда делать. А Принц... Закат с интересом смотрел, как хрупкая с виду фигура мелькает то тут, то там, закрывая на миг огни, и как почтительно ведут себя с ним люди. Спрашивать ничего не пришлось — юноша, вернувшись и заметив пристальный взгляд, неловко пожал плечами:

— Ты правильно догадался. Так вышло, что я их вождь.

Как именно так вышло он уточнять не стал, а Закат не спрашивал. Видно было, что юноша старается соответствовать своему титулу, и что при этом вряд ли ему рад.

Наконец костер был признан подходящим для готовки, и грибы не только подсушили над огнем, но и сварили из них суп. Перешучивались взрослые, дети на спор тягали репу из раскаленных еще углей. Когда вечерние сумерки сменились ночной тьмой, мужчина достал лютню, старуха — бубен, а остальные под незатейливую музыку заплясали вокруг костра. Даже Пепел, больше молчавший остаток вечера, вскочил, закружился, едва не наступая в угли. На третьем круге ухватил за руку Принца, выдернул в пляску. Тот неожиданно ловко для нелюбящего танцевать втянулся, отбил частую дробь — беззвучную на влажной земле, но от того не менее зрелищную. Закат невольно начал хлопать в такт, улыбаясь.

Эти люди жили совсем иначе — и в то же время так же прекрасно, как и селяне.

Улыбка погасла. От них тоже надо было уйти как можно скорей. Не подвергать опасности, преследующей его на землях Светлого ордена.

Старуха, обогнув ватагу, к которой уже подтянулись люди от соседних костров, села на борт повозки рядом с Закатом, растрепала ему волосы, засмеялась.

— Ой-вай, серьезный какой! Хочешь, погадаю тебе на молодицу?

— Не стоит, — тихо попросил Закат, но его уже схватили за руку.

— Не на девушку, так хоть на дорогу к ней, а? — предложила, подмигивая, старуха. — Или может всерьез, на судьбу тебе карты разложить?

Засосало под ложечкой — судьбу узнать хотелось, но Закат с грустной улыбкой отнял у гадалки ладонь.

Он и так знал, что его ждет.

* * *

— Убьешь меня снова?

Голос Героя спокоен. Темный властелин ходит вдоль стены темницы, сцепив руки за спиной, раздумывая. Оборачивается, усмехаясь.

— Нет. Мне надоело раз за разом тебя ловить. Ты будешь страдать здесь долгие годы, но твоей смерти я больше не допущу.

Он видит, как мелькает страх в глазах Героя и смеется. Он думает, что нашел способ победить раз и навсегда.

* * *

На судьбу ему все-таки погадали — неуемная старуха разбудила с рассветом, в розовых сумерках, и прежде, чем Закат толком осознал происходящее, разложила карты прямо у него на животе поверх одеяла. Протестовать после этого стало как-то неудобно. Толстые засаленные листы выстроились подобием меча, теперь старуха ловко переворачивала их по одному, приговаривая:

— Ох да, сейчас тебе тяжело, мальчик. Мало того, что нашлись враги там, где ты не ждал, так ты и сам хорош! Отчаялся, сделал глупость, уже не отыграть назад. Хм, посмотрим...

Две следующие карты перевернулись, под одинаковыми бордовыми рубашками обнаружились новые странные картинки. Старуха только языком цокнула.

— Давненько я такого мрачного начала не видела! Цели ты своей достигнешь, конечно, но принесет она тебе только боль и муки. Впрочем, все еще может повернуться к лучшему. Ну-ка...

Со следующей карты на Заката взглянула тонко нарисованная женщина с суровым лицом.

— Ответ не там, где ты думаешь... Или в прямом смысле — твою тайну хранит женщина. Она может скорее помочь тебе, чем помешать, но ты до последнего не будешь знать, что тебя ждет. Кто же твой враг, интересно...

Старуха потянулась к предпоследней карте, Закат накрыл ее ладонь своей.

— Можно?

Она кивнула, он поднял карту. Посмотрел в перевернутое лицо золотоволосого рыцаря. Старуха поджала губы.

— Знаешь, милый, оставь-ка ты свою затею, какой бы она ни была. Твой враг сильнее тебя, он жаждет твоего унижения, если не гибели. И не уверена, что ты сможешь его пережить.

— Осталась последняя карта, — напомнил Закат. Гадалка отмахнулась.

— Совет там. Спасение. Только от такого расклада спасения не жди! У тебя на судьбу выпало сам видишь что. Тут совет один может быть — бежать.

Закат все-таки перевернул последнюю карту. Старуха, едва взглянув, хмыкнула:

— Опять человек... Но слуга, а не рыцарь, он младше. Такие спасать не умеют, разве что немного поможет, — пожевала губами, задумавшись. Карты в ее руках то раскладывались веером, то собирались обратно, а потом вовсе исчезли, Закат не заметил, куда. Поднял голову, столкнулся с цепким взглядом. Старуха уточнила:

— Ты не свернешь с этой дороги, так ведь? Любой бы на твоем месте сбежал, только пятки сверкнули бы, а ты упрямый... Если выживешь — выйди на дорогу, позови старую Раду. Хочу знать, что ты остался жив.

* * *

Бродяги вставали поздно — солнце уже светило в полную силу, когда стоянка снялась. Пепел разбросал угли костра, запрыгнул в повозку последним, кутаясь в одеяло, на котором они спали ночью. Принц занял место кучера, но как только вывел лошадь с поля на дорогу, завязал поводья на обрешетке, предоставив серой в яблоках кобыле разбираться самой. К ней тут же пристроился Дьявол, затрусил сбоку, выгибая шею, явно красуясь. Они странно смотрелись рядом — рабочая лошадка с пушистыми после зимы бабками и верховой, тонконогий, едва не на полкорпуса выше. Закат следил за ними сквозь щель меж полотнищами полога, удивляясь.

— Впервые вижу Дьявола таким дружелюбным.

— Еще бы, он же девицу добивается, — улыбнулся Принц, достав лютню и тихонько пощипывая струны. — Тут любой станет тихим и покорным, только бы избранница на него посмотрела.

Фыркнул Пепел, высунулся на козлы из-под полога.

— Ничего, как своего добьется, так опять злющим станет.

Закат покачал головой, сомневаясь в словах юноши, но спорить не стал. Все равно будущее рассудит. Принц тем временем вернулся в повозку, уступив Пеплу место на козлах. Присел возле Заката, попросив разрешения его осмотреть.

— Ты ночью почти не кашлял. Хочу убедиться, что это из-за того, что легкие чистые, а не я что-то с травами напутал.

Закат кивнул, Принц помог ему встать. Подождал, пока больной закрепит одеяло на бедрах, не позволяя тому сползать ниже. Закат знал, что во время лечения его раздели целиком, понимал, что это было необходимо, и все-таки чувствовал себя неловко. Бродяги подобрали совершенно чужого для них человека и потратили много сил, выхаживая его.

Принц для начала ощупал Закату живот, убеждаясь, что того уже можно кормить не только хлебным мякишем. Спросил про синяки на выступающих ребрах, услышав о стычке со стражей, покачал головой:

— То есть, я не ошибся, тебя правда еще и избили. Удивительно как ты под той стеной не остался.

— Я должен был идти, — ответил Закат, сам удивляясь стойкости своего тела.

— Когда в следующий раз соберешься так глупо помирать, имей в виду, что добрых бродяг рядом может не оказаться, — насмешливо посоветовал Пепел, обернувшись на козлах.

Принц наконец приложил Закату ухо к груди, попросил глубоко дышать. Повозка дернулась, они схватились за борт, пытаясь не упасть, Закат неловко сел на стоящий рядом сундук. Колыхнулся неплотно задернутый полог. Принц, устояв на ногах, только улыбнулся, будто ничего не случилось:

— По крайней мере, в легких у тебя больше не хрипит.

Закончив осмотр, выбрался на козлы к другу.

Закат не слышал их разговор, но покраснели у Пепла даже уши.

* * *

Обедали бродяги на повозках, каждый на своей, не останавливаясь. Закат попросился помочь с готовкой и Принц выдал ему несколько мешочков и горшков, велев перетереть их содержимое в одной миске.

— Это разные соленья и травы. Едим мы обычно хлеб с сушеным мясом, но с такой добавкой выходит вкусно.

Закат на вид узнал только чеснок, остальные части смеси выглядели непонятными разноцветными кусочками со странным запахом. Пест превратил их в густую красноватую пасту, одновременно сладкую и жгуче-острую. Вкус был необычным, но Закату понравилось, хоть ему и разрешили съесть меньше ложки.

— От нее даже здоровому человеку может плохо стать, когда в первый раз пробуешь, — пояснил свой запрет Принц.

От нее ли, или от сухого соленого мяса, но плохо Закату в самом деле стало почти сразу после еды. Он пытался не показать это, но Принц заметил по скованности движений, снова промял живот — пальцы у лекаря были тонкие, но сильные. Выругавшись сквозь зубы, наполнил кружку водой, высунулся на козлы.

— Пепел, подержи, пожалуйста.

— Я ему не грелка, — огрызнулся недовольный бродяга.

— Так и прошу тебя я, а не он.

Пепел фыркнул, цапнул кружку, зачем-то прижал себе к груди. Отдал курящуюся парком. Обернувшись, зло улыбнулся изумленному Закату.

— Я и не такие фокусы могу. Например, откусить кому-нибудь слишком любопытному пальцы.

Принц тихонько засмеялся, кроша травы в горячую воду. Протянул Закату:

— Если до вечера не станет лучше — скажи сразу, хорошо?

Однако лучше стало, едва он допил отвар. Принц в самом деле был мастером своего дела.

* * *

Вечером был такой же костер, как вчера, и пляски, будто на празднике. Закату наконец разрешили выбраться из повозки, и он одевался, неловко путаясь в рукавах рубашки. По ней больше нельзя было сказать, сколько раз он спал на земле, что ушел сразу после пожара — бродяги не только выходили больного, но и постирали одежду, пока он лежал в бреду. Закат смотрел на аккуратную вышивку, впервые после выхода из Залесья показавшуюся из-под грязи, и пытался не думать о Пае. Он ведь обещал, что не уйдет без него, но после пожара, после похищения Ро, случившегося только потому, что Темного властелина узнали, слишком испугался, что кто-то еще может пострадать.

Улыбнулся Принц, помог слезть с высокой повозки. Закату очень хотелось поблагодарить его снова, но он старался уважать чужие традиции. Бродяга, заметив проглоченные слова, только чуть кивнул, оценив молчание.

Потом было такое же позднее утро, когда Закат проснулся, как привык в селе, и решил не таращиться бесполезно в светлеющее небо. Неторопливо собрал разворошенную стоянку, так что, когда проснулись завернувшиеся в один плащ Пепел и Принц, все уже было готово к отъезду. Впрочем, все равно пришлось ждать остальной караван.

Дьявол выплясывал рядом с серой кобылкой, которая, явно кокетничая, то делала вид, что не обращает на него внимания, то сама игриво прихватывала за гриву. Закат, глядя на это и вспоминая, что собирался отделиться, как только выздоровеет, а значит, не дать Дьяволу шанса ни на каверзу, ни на окончательное исправление характера, только вздохнул.

— Что, сбежать хочешь? — Принц, выбравшийся на козлы и доставший откуда-то лютню, даже не обернулся. — Тебе вроде бы с нами по пути.

— Так что не делай глупостей, — припечатал с недовольной миной Пепел. — Светлые нас и без тебя не любят, хуже всяко не будет.

— Но они вас не преследуют, — тихо возразил Закат.

— А ты будто знаешь! — Пепел обидно расхохотался. Принц поморщился, чуть обернувшись, и парень взял себя в руки, пояснил, усмехаясь: — Они за всяким, кто не такой, бегают. А мы своей 'нетакостью' аж глаза режем. Так что сиди уже, сколько там тебе надо.

— Мне до Цитадели, — Закат ждал, что они покрутят пальцем у виска, но Пепел только скривился.

— До самой Цитадели мы не дойдем, — тихо признал Принц. — А вот до столицы — вполне. Через нее тебе одному пройти будет проще, чем каравану.

На благодарность снова вызверился Пепел, и Закат счел за лучшее замолчать. Он не понимал, чем именно не нравится смуглому юноше, но тот разве что ядом не плевался, более-менее сдерживаясь только когда на него смотрел Принц.

* * *

Стремительно теплело, на деревьях набухли почки, готовые взорваться свежей зеленью, прорастала молодая трава. Одним вечером Рада ухватила Заката за щеку и постановила, что вот теперь он выглядит как положено мужчине. Он в самом деле постепенно приходил в себя — снова раздался в плечах, окреп. Тело спешило наверстать все, что потеряло за время голодовки. Закат все еще хотел быть полезен в пути, и бродяги учили его кто во что горазд — играть на лютне, петь, гадать, показывать фокусы. Кто-то было сказал, что фокусы — первый шаг к карманничеству, но Принц посмотрел на шутника так, что тот мигом смешался, спрятался за чью-то спину.

— Мы не воры, — позже серьезно объяснил Принц. — Бродяги, актеры, менестрели и балагуры, но не воры, не мошенники и не убийцы. Это важно, если мы хотим, чтобы за нами бегали только рыцари, и то под настроение, а не весь мир.

Мир, впрочем, все равно недолюбливал бродяг. Закат видел уже два выступления, когда караван повозок останавливался за каким-нибудь селом. Полдня ребятишки зазывали жителей, а потом бродяги вели себя почти как в любой другой вечер — пели, плясали, шутили. Разве что костер разжигали всего один, огромный, и собирались вокруг него все сразу, большой толпой.

Однако не все радовались такому соседству.

— Бродяг пропускать не велено, — процедил сквозь губу стражник. Закат смотрел с повозки, как Принц безмятежно улыбается. Караван растянулся змеей, весь — добрая половина очереди на въезд. Обычно они обходили города стороной, но в Солнцеграде сегодня ночью отмечали праздник явления Героя, на главной площади собиралась ярмарка — лакомый кусочек для любых фокусников, сказочников и танцоров.

— Мы добрые люди. Мы хотим лишь повеселить жителей вашего славного города.

Стража на воротах, однако, упрямо считала, что праздник для всех, кроме людей дороги. Принца пока аккуратно, но показательно толкнули в грудь.

— Сказано не пускать. Не задерживайте очередь.

Пепел оскалился было, но Принц сжал его ладонь. Отошел, повис на узде кобылы, отводя ее с дороги. Стража раздраженно помахала руками — все, мол, все убирайтесь, что мы, ваши повозки не отличим?

Пришлось снова становиться в стороне, поднявшись на холм. В сгущающихся сумерках люди смотрели на огни города, качали головами — жаль, что не вышло, но что уж там. Однако некоторые беспокоились сильней других. К Принцу подошла Рада, шепнула что-то на ухо. Тот кивнул, остановил уже собиравшихся разводить костры людей:

— Стойте! Давайте составим круг. Костер в центре, небольшой.

— Опасно? — переспросил кто-то. Принц, помедлив, кивнул.

— Может быть. Мы уже далеко в землях света.

После этого никто ничего не спрашивал и не спорил. Непривычно тихие, настороженные люди бродили меж повозок, появилось откуда-то оружие. Дрозд, маленький и юркий парень, вскарабкался на полог, уселся наверху, поглядывая в сторону города и тихо наигрывая на дудочке странную, тревожную мелодию.

Рада вертела в руках карты, снимая, переворачивая, замешивая снова, но не глядя, что выпадает. Закат сел рядом с ней, спросил:

— Почему ты не погадаешь, что именно случится?

Старуха фыркнула, карты вдруг рассыпались по натянутому меж колен подолу.

— Сразу видно, что ты не бродяга. Нельзя же. На себя, на свою судьбу — нельзя. Хоть и чувствую, что что-то случится, гадать не могу.

— Почему?..

— Это крючок, который вытаскивает тебя из моря судеб. С одного раза, конечно, ничего не случится, но не все могут противиться искушению исправлять судьбу снова и снова. Себя я проверять не хочу.

Она собрала карты, словно бы сердито затолкала в мешочек на груди. Махнула рукой детям постарше, удержала Заката, собиравшегося встать.

— Останься. Это и для тебя сказка, — повела ладонью перед лицом, улыбнулась, помедлила. Начала: — Кое-кто из вас, я знаю, уже начал гадать. Читать по ладони, раскидывать золу от костра. И всегда — себе, чтобы одним глазком заглянуть — как оно там, в будущем? Так можно, вы ведь пока еще не гадатели. Но когда тебе дарят первые карты, самое важное, что ты должен запомнить — никогда не раскладывать их для себя. Я расскажу вам историю, которую рассказали мне, про одного человека, который однажды разложил колоду для самого себя. Он узнал свое будущее, изменил его и уже не смог остановиться. Он стал гадать себе так часто, что обрел страшный дар — начал провидеть будущее без всяких карт. Он избегал боли, избегал смерти, избегал всех чувств, заранее зная — даже в самой светлой любви бывают темные дни. Он боялся этого так сильно, что сумел сплести себе тропу из судеб, вьющуюся безгранично долго.

Маленький мальчик, тихонько подобравшийся к ним послушать, испуганно хлюпнул носом. Старшая сестра не глядя сгребла его в охапку, не то утешая, не то утешаясь сама. Рада обвела слушателей глазами.

— Говорят, этот гадатель и поныне бродит по миру. Горе тому, кто встретится с ним — его бессмертие кормится чужими тропами, чужой болью. Однако есть спасение и от такого человека. Ведь хоть он и не старится, он все еще смертен. И есть раны, от которых не убережет ни одна тропа.

Ребенок все-таки разревелся, подошедшая мать подхватила его на руки, успокаивая. Притихшие подростки переглядывались. Закат был уверен — многие из них никогда больше не станут гадать сами себе, пусть даже не на картах.

Рада улыбнулась кому-то за спиной Заката, тот оглянулся. Сзади стоял непривычно серьезный Принц.

— Нам надо поговорить.

Около повозки их уже ждал Пепел, танцовщица Искра и ее брат, чье имя Закат никак не мог запомнить. Бродяги перенимали имена всех земель, которые проходили, так что помимо привычных уху Заката, встречались и южные, странно шипящие, и северные, бессмысленные слияния звуков, будто пришедшие во сне.

— Что, Рада заболтала? — подмигнула девушка, но тут же смутилась, опустив глаза. Здесь явно собрались не для мирной беседы у костра.

— Нам надо в город, — просто сказал Принц. — За последние представления нам заплатили деньгами, а их не сгрызешь и не выпьешь. Нужно купить продукты.

Закат кивнул, понимая, о чем он говорит, но не представляя, как может помочь. Вмешался Пепел:

— Ты не умеешь тихо ходить, — это был не вопрос, а утверждение. — Но ты больше всего похож на местных. Тскаш залезет по стене и спустит нам веревку. Мы с Искрой проведем тебя на площадь. Ты все купишь, вернешься к нам, и мы выберемся наружу.

Принц кивнул, подтверждая план. Дернул плечом будто смущенно, пояснил:

— Я с вами не могу. Стражник наверняка меня запомнил, а красться я тоже не слишком хорошо умею.

— Именно, — Пепел так посмотрел на друга, что стало ясно, кто убедил Принца не идти и какой перепалки им это стоило. Закат догадывался, что куда более важным доводом в споре было даже не умение или неумение тихо двигаться, а то, что Принц — вождь. Его нельзя терять. А задание было, прямо сказать, рискованное.

— Ты согласен? — уточнил Пепел. Закат даже немного удивился вопросу, кивнул:

— Да, конечно.

Он же говорил, что хочет отблагодарить их за спасение. Если вылазка в город пройдет удачно — это станет хоть чем-то, похожим на благодарность.

* * *

Стены вокруг Солнцеграда были серьезные, каменные и широкие. Наверху как раз разошлись стражники, один прошел до угловой башни, огонек факела исчез — видимо, спустился вниз.

— Пересменка, — засмеялась тихонько Искра. — Отлично успели.

Тскаш, такой же смуглый, как и сестра, со странными чуть раскосыми глазами, только запрокинул голову, примеряясь. Поправил моток веревки на плече, разулся, сбросив истрепанные лапти вместе с обмотками. Разбежавшись, взлетел по стене, будто прилип к ней над головами своих спутников, растопырившись между одному ему видными трещинами и выступами. Подтянул ноги, уперся, бросил себя вверх. Ухватившись за что-то, повис на руках. Закат отшатнулся от сыплющихся вниз камней, Тскаш заскользил носками по стене, нашел какую-то ямку, тут же оттолкнулся, оказавшись уже на середине. Дальше пополз медленней и тише, больше не осыпая спутников каменной крошкой.

Они ждали. Искра, волнуясь, вцепилась в ладонь Пепла, тот ухмыльнулся, но руку не отнял, тоже беспокойно щурясь в вышину. Огонек факела колыхнулся, погас, но им пришлось ждать еще долго, прежде чем вниз скользнула веревка. Первым полез Пепел, следом — Закат. Ему никогда раньше не доводилось проделывать что-то подобное, но проблем не возникло — силы рук хватало. Рывками приближались каменные зубцы, Закат смотрел на них и на небо в бусинах звезд, рассыпанных столь щедрой рукой, что сложно было разобрать созвездия, невообразимо далекие хоть с крепостной стены, хоть с земли, хоть с самой высокой башни. Мечта о простой жизни оказалась так же далека.

Тскаш, стоявший наверху над телом охранника, уже объяснял Пеплу, что случилось:

— По горлу он сразу получил, так что заорать не успел и факел выронил. Но быстрый, сволочь, я его только у самой башни поймал. Приласкал по затылку...

— Он живой хоть? — недовольно поинтересовался Пепел.

— Да вроде. Я не сильно бил, как раз в меру.

— Это Даарулу все 'в меру', — хихикнула Искра, ловко запрыгивая между зубцами стены. Юбки и корзинка на локте ей, похоже, совершенно не мешали. — А этот, может, более нежный.

Ее брат только развел руками. Пепел глянул на Заката, поморщился. Приказал:

— Тскаш, стой здесь. Если до следующей пересменки не вернемся, вали назад к каравану, — пошел к ведущей вниз лестнице, бросив через плечо: — Идемте уже.

Они спускались в темноте. Лежавший под ними город сперва напоминал собственную карту, но с каждой ступенькой вставал в полный рост, давая оценить высоту домов. Центральные улицы сияли чудным созвездием, казалось, по ним текут крупицы золота, собираясь на площади сокровищницей.

— Опоздали, — будто даже удовлетворенно кивнул Пепел. — Уже все или по домам, или на ярмарке.

— Это значит, если нас заметят на окраине, будут вопросы, — пояснила Искра ничего не понимающему Закату. Хихикнула: — Вернее, если вас заметят.

Объяснение не слишком помогло, но суть и так была ясна — им нельзя попадаться на глаза.

Город не был похож на знакомую Лесовысь. Больше, чище, даже у стен улицы вымощенные камнем, а в переулках грязь и сточные канавы закрыты деревянными щитами. Прохожих не видно вовсе, не светилось ни одно окно, будто Солнцеград вымер. Зато хватало стражи.

Пепел в очередной раз с злым шипением дернул Заката за руку, впихнул в какой-то дворик, прижал к стене рядом с собой. Выругался шепотом:

— Топаешь, как боров, а глухой как тетерев.

Закат промолчал. Ему никогда не доводилось быть ни вором, ни даже разведчиком, а воину и генералу армии умение скрываться, тем более в городе, не требовалось.

Мимо арки прошли трое стражников, Пепел выдохнул было облегченно и тут же снова замер, сжав плечо Заката будто клещами. Удалявший отсвет факелов на стенах остановился. Скользнул назад. Искра, юркнувшая в нишу неподалеку, облизнула губы, поддернула юбку выше колен, завернула за пояс. Растеребила шнуровку рубашки так, что теперь она едва держалась на плечах. Все заняло едва ли пару мгновений и когда патруль вновь показался у входа во двор, Искра уже ждала их под аркой.

— О, какие доблестные рыцари!

Рыцарями никто из стражи не был, но лесть попала в цель. Закат смотрел, как они улыбаются, горделиво выпрямляясь. Кто-то оперся о стену, нависнув над 'цыпочкой', Искра подцепила его под подбородок, заворковала что-то обворожительное.

Пепел одобрительно хмыкнул, перехватил Заката за локоть, потащил куда-то в щель между домами. Тот обернулся неуверенно, чуть не влетев виском в низко нависающий второй этаж. Наклонился в последний момент. Спросил:

— Ей разве не нужна помощь?

— А ты согласен обслужить этих шлемоголовых вместо нее? — фыркнул Пепел.

Закат прикрыл на миг глаза, выдернул все-таки руку. Напарник посмотрел на него удивленно, потом понял, объяснил раздраженно:

— Искра знает, что делает. Для того с нами и пошла. Так что успокойся, и идем.

Вскоре стал слышен гомон, заплясали по мостовой отсветы множества факелов, освещавших центральные улицы. Ярмарка кипела, лотки стояли в два ряда, люди текли мимо них, как река. Умопомрачительно пахло едой и горячим воском, стоял гвалт: кричали зазывалы, кто-то торговался, кто-то орал 'Держи вора'. Пепел фыркнул, хлопнул по спине пробегающего мимо пацана, указал лесенку на крышу. Тот ухмыльнулся удивительно взросло, взлетел наверх белкой. Уже оттуда метко швырнул что-то, Пепел вскинул руку, поймал. Откусил кусок свежей ватрушки, с набитым ртом посоветовал:

— Иди давай. Корзинка у Искры осталась, так что купи сначала ее, в руках все не унесешь.

Отступил назад, в тень.

Закат еще раз оглядел ярмарку, повторяя список будущих покупок, и шагнул вперед, позволяя ей затянуть себя, увлечь, закружить.

Первой пришлось купить свечу, а не корзинку. Ее впихнула в руки старуха, стребовав медяк — много, обычно за одну монету давали десяток свечей, и подлинней. На вопрос о цене зафыркала, помогая зажечь фитилек:

— Так то в обычный день! А сейчас считай платишь за то, чтобы я не заметила, что у тебя свечи не было. Сегодня грешно без света ходить, кого светлые заметят — высекут!

Закат запомнил и следил, чтобы свеча в руке не гасла. Ходить с огнем в толпе было неудобно, даже просто опасно — то и дело слышались охи, вскрики, когда кто-то обжигался или кому-то подпаливали одежду. К счастью, лавочники запаслись не только огнем, но и водой, так что подожженных тут же тушили.

Традиция в Солнцеграде определенно была сильней здравого смысла.

Ярмарка, однако, от этого только выигрывала. Лотки ломились не только от снеди, но и от игрушек, леденцов, готового платья. Закату на сдачу то и дело норовили всучить фигурку Героя или карамельное солнце на палочке, он вежливо отказывался. Маленькая пухленькая женщина, у которой он купил два круга твердого сыра, подарила местную закуску — хрустящий ломтик хлеба с маслом, посыпанный травами и поджаренный на крохотной сковороде чуть ли не над пучком свечей. Заросший бородой по самые брови мясник настойчиво предлагал работу:

— Нам на ферме как раз такого крепкого мужика не хватает!

Пришлось пообещать подумать, иначе настойчивый бородач не отвязался бы.

Закат успел наполнить корзинку почти доверху, а кошелек, выданный Принцем, изрядно отощать, когда раздался звук горна. Толпа хлынула на центральную площадь, и Закат понял, что выбраться не сможет. Позволил себя закружить, утащив следом за всеми. Люди жались друг к другу плотно, как ягоды в грозди, над толпой колыхалось море рук со свечами. Корзину с покупками Закат тоже поднял над головой, чтобы не раздавили.

Стража очистила проход к белокаменной сторожке света — здесь это была отнюдь не избушка с мечом на маковке, а небольшой замок. Из его золоченых дверей парами прошествовали рыцари, тоже со свечами в руках. Вывезли телегу, Закат хмыкнул. Вместо пленника на ней возвышалось чучело в узнаваемом подобии черной короны.

— Радуйтесь, люди! — едущий первым человек, на котором вместо доспеха была белая мантия с вьющейся по рукавам и вороту золотой вышивкой, остановился в центре площади. — В этот день явился в Солнцеград Герой и воззвал к смельчакам, которые готовы были выйти против Темного властелина!

Цепочка рыцарей за спиной сторожа замкнулась в кольцо. Телегу наклонили, чучело Темного властелина съехало на землю. Грубо нарисованное на мешковине лицо от живого света будто кривилось в смехотворно нарочитых гримасах.

— Вместе они одолели зло. И теперь каждый из нас должен вырывать лишь малые ростки его в своих душах, чтобы сохранять свет! Бросьте же свечи в символ зла. Тот, от чьего огня займется чучело, будет признан самым ярким светочем этой ночи, равным в своей чистоте Светлому герою!

Закат только брови приподнял, но толпа стояла плотно, и выбора у него не было. Первым свечу бросил сторож света, затем рыцари. Те, кто помоложе, искренне расстраивались, когда огоньки гасли еще в полете. Настал черед толпы. Закат ожидал столпотворения, путаницы, что никто все равно никогда не разберется, от чьей именно свечи занялась ветхая тряпка, заменявшая чучелу черный доспех. Сам бросил свечу, улыбаясь в лицо своей дурной копии... И опешил, когда огонек на фитиле не угас, лизнул ткань на набитой соломой груди, вспыхнул сразу и ярко.

Вокруг него образовалось почтительное кольцо. Подошел сторож света, склонил на миг голову. Крепко взяв Заката за руку, воздел ее вверх на фоне полыхающего чучела.

— Вот наш светоч! И да начнется светлый праздник!

Ладонь отпустили, Закат отступил спиной вперед в толпу, но затеряться в ней уже не смог. Вокруг смеялись, зазвучала быстрая музыка, его ухватили за руки, увлекли в танец.

Он даже при желании не смог бы привлечь больше внимания, чем уже привлек.

Закат мельком оглянулся на рыцарей, увидел настороженные взгляды, прикрыл глаза, понимая — его не забудут. Оставалось только надеяться, что до конца праздника никто не попытается допросить подозрительного 'светоча', а после его уже не будет в городе.

Оставалось изображать обычного путника, пришедшего на праздник. Ему повезло стать центром гуляния и он должен был этому радоваться.

Танцы оказались не сложней деревенских, только очень мешала корзинка, и без того чуть не сломанная толпой на площади. Люди растянулись по улицам, музыканты становились осями хороводов, музыка смешивалась, перекликалась, дополняла друг друга. Светоча хотели видеть в каждом кругу, и Закату это было на руку, хотя к тому времени, когда он сумел добраться до входа в переулок, где они с Пеплом должны были встретиться, от плясок кружилась голова.

Пепла на месте не оказалось. Закат остался в кругу, повторяя нужные движения, напряженно решая — если не придет, что делать?

Дальше по улице послышался звон металла, чей-то крик. Музыкант сбился, танец распался. Закат, поддерживая роль светоча, наоборот, шагнул на звук. Кто-то за спиной ахнул восхищенно, кто-то подался следом: мол, если светоч — Герой, то должны быть и рыцари. Однако приближающийся звук битвы быстро охладил их пыл. Люди отступили назад, ближе к площади, Закат, оглянувшись, нырнул в переулок.

Сверху тихо свистнули. Пепел сидел на крыше, куда немного раньше отправил мальчишку-вора. Однако когда Закат попытался забраться по лестнице, кинул ему на макушку огрызок яблока. Вскочил, отбежал дальше по крыше, ткнул пальцем — иди сюда.

Закат последовал совету. Он пробирался переулками и щелями, сверху свешивался Пепел, ведя. Из-за угла выскочила Искра, налетела на Заката. Улыбнувшись, пошла рядом. Он спросил, бросив взгляд на ее растрепанную одежду:

— Ты от них отбилась?

— А зачем?

Она тихо, гортанно засмеялась, одергивая смятые юбки. Размазанная помада превращала рот в некрасивое пятно, Искра стерла краску тыльной стороной ладони. Шальные глаза блестели в темноте, она вдруг дернула Заката за прядь волос, заставив наклониться к себе. Быстро поцеловала в щеку возле самых губ.

— Я тебе не приличная девушка, — играя, провела пальцем по подбородку, очертила контур лица, — мне нравится даже такая компания. И твоя бы понравилась.

Он отстранился, покачал головой, не замедляя шаг. Не то чтобы он не любил таких девушек. Просто его тело за века, прошедшие со смерти королевы, будто забыло, что принадлежит мужчине. Даже еще не старому: он ведь возрождался всегда в одной поре — уже не юношей, но далеко не стариком, даже за самую долгую жизнь между смертями не обзаведясь седыми волосами.

Наверное, он мог бы составить Искре компанию. Но ему это не требовалось, а раз так, и раз он не испытывал к ней никаких чувств — зачем?

Тскаш ждал их на вершине стены, как договаривались. Едва не пинками спихнул вниз сестру вместе с корзиной:

— Улитки заморенные, стража уже сменяется!

Внизу на лестнице замерцал факел, кто-то беспокойно окликнул товарища, все еще валяющегося без чувств у ног бродяги. Пепел шипяще выругался, зажег факел — Закат не уловил, когда он успел высечь огонь. Невнятно отозвался, понизив голос.

Тскаш уже соскользнул вниз, Закат поспешил за ним. Пепел наверху чего-то ждал. Закат успел добрался до земли, когда ему на голову свалился Пепел, смеясь. Дернул как-то хитро веревку, так что она, развязавшись, соскользнула к нему в руки. Побежал следом за остальными к каравану, задыхаясь от смеха.

Принц встретил их перед первыми повозками, и только там Пепел наконец отдышался, объяснил:

— Да нет, ничего. Просто эти стражники теперь так мило в обнимку лежат!

Зашелся снова в хохоте, упираясь ладонями в колени. Принц только головой покачал. Повернулся к Закату, благодарно поклонился.

— Спасибо. Ты очень помог.

Тот только плечами пожал.

— От похвалы доброе дело умаляется.

Принц улыбнулся, кивнул. Жестом позвал к костру, где Искра уже потрошила корзину покупок.

Самой по себе этой еды хватило бы каравану ненадолго — но если прибавить добытое охотой, вырытое из-под земли и сорванное с веток — получалось не так уж мало.

* * *

Хотя вылазка прошла успешно, он так и не смог уснуть. Как и многие — слышно было, как мальчик наверху повозки все мучает свирель, заставляя дерево плакать почти человеческим голосом, как перешептывается Рада с девочками, как смеется Искра, как ее обнимает брат, единственный, кто может обнимать ее просто так. Пепел бездумно обтачивал веточку, стряхивая стружки в огонь. Принц дремал, привалившись к колесу повозки, чутко приоткрывая глаза на любой шум. Никто не выставлял караулы, но все равно казалось, что Закат оказался в военном лагере, а не на мирной стоянке бродяг. Когда горы на востоке засияли поднимающимся за ними солнцем, он встал почти с облегчением. Многие уже собирали вещи, затаптывали костер. Они хотели сняться побыстрей, но все равно не успели.

Свистнул Дрозд, соскользнул по тканевому боку. Принц вышел из-за повозок, остановился, недовольно сложив руки на груди и глядя в сторону города. Пепел дернул Заката за руку, не позволяя подойти ближе.

— Не мозоль глаза, — толкнул к повозке. — Светоч, мать твою...

Закат послушался, залез под полог, выглянул в щель.

По склону поднимался десяток стражников во главе с тремя рыцарями и сторожем света.

— Светлого вам дня, люди, — поздоровался на местный манер Принц. Закат не видел его лица, но спорить мог — юный вождь дружелюбно улыбается. — Что привело вас к нам?

— Правосудие, — невнятно выдохнул запыхавшийся от крутого подъема сторож. Выпрямился, провозгласил, как на площади: — Мы ищем справедливости! Вы народ тени, вы нарушаете наши законы!

— Мы — народ дорог, а не тени, — мягко поправил Принц. — Как мы могли нарушить ваши законы, сторож, если мы даже не входили в город?

— Но вы вошли! — Закат невольно сполз ниже, прикидывая — могли ли его опознать? Да, чужак, но бродяга?.. — Вот этот добрый человек свидетельствует, что вы пробрались к нему и обнесли его лавку!

Из-за спин стражников выглянул сухой мужчина, испуганно оглянулся. Вякнул, как придушенный зверек:

— Я требую компенсации!

Умолк, беспокойно потирая руки. Пепел дернул уголком рта — понятно же, даже спрашивать не надо. Надеялся нажиться на проходящих мимо бродягах. Трус.

Однако это еще нужно было доказать.

— Какая лавка вам принадлежит? — резко спросил Принц. Сторож заслонил свидетеля собой.

— Не тебе здесь задавать вопросы, бродяга! Как наместник света в Солнцеграде и окрестных землях, я требую, чтобы твои люди построились в ряд, и этот несчастный опознает своих обидчиков.

— При всем уважении... — голос Принца остался мягким — как мягка может быть ткань ножен. — Нет. Этот человек опишет приметы воров. И то, что они украли. Только после этого я подпущу вас к повозкам.

Мошенник, похоже, уже рад был бы сбежать, но ему не дали. Стража вытолкнула его вперед, кто-то хмыкнул — им не важно было, кто прав, все одно потеха.

— Ну... Э... Темно было! Я точно не разобрал...

— Тогда почему вы обвиняете моих людей, а не ищете воров в городе?

— На стене было обнаружено два оглушенных стражника, — веско ответил сторож. Принц пожал плечами:

— Кто-то мог выбираться из города, а не наоборот.

— Или и то, и другое! Хватит, мальчишка, ты все равно не сможешь остановить правосудие!

— Вы так думаете?

Сторож отшатнулся от холодно-заинтересованного тона, резко подобрались стражники. Закат догадывался — сейчас из-за каждой повозки выступают люди. Еще не обнажая оружие, но давая возможность оценить — нас больше.

Больше, но они не воины. Большинство — нет. И кто знает, чем бы закончилось сражение, если бы...

— Да не знаю я! — голос сорвался, мужчина в сердцах разве что не подпрыгивал на месте. — Может, не крали они ничего! И лавка не моя, а хозяйская! Выпили мы вчера...

Вывернулся удивительно ловко из рук рыцарей, припустил вниз с пригорка, и не в город, а к фермам. Кто-то из стражи фыркнул, под подозрительным взглядом сторожа закашлялся. Тот поджал губы.

— Приносим извинения. Но советуем удалиться из наших земель как можно быстрей.

— Благодарю. Мы так и собирались поступить.

Закат смотрел, как отряд уходит, и с трудом мог в это поверить. Принц на миг привалился к краю телеги, Пепел положил руку ему на плечо. Оскалился:

— Я вчера видел этого 'лавочника'. Он в толпе кошельки срезал. Кто ж это его нанял на нас пальцем указать...

— Не важно, — мотнул головой Принц. — Главное — обошлось. К городам мы больше не приближаемся, — обернулся к повозке, Закат откинул полог. Принц устало улыбнулся ему. — До столицы мы тебя довезем, но остановимся в полудне пути. Дойдешь же сам?

Закат кивнул. Он и об этом не стал бы просить, но бродяги шли к морю. В любом случае нужно было пройти через все светлые земли.

Глава 11

Четвертая луна кончалась. Под колеса повозок ложились дороги, все чаще сменявшиеся лесными тропами, а то и вовсе ковром молодой травы. Днем солнце жарило по-летнему, заставляя сбрасывать куртки и повязывать на головы платки. Закат, покачиваясь на козлах, плел соломенные шляпы, то и дело отталкивая любопытную морду Дьявола — конь норовил стянуть солому из рук, не то из чистого озорства, не то красуясь перед серой кобылой.

В другое время они обменяли бы мастерски сделанные вещи на еду в какой-нибудь деревне, но чем дальше в земли света заходили бродяги, тем меньше старались попадаться на глаза. С самого Солнцеграда они даже не заговаривали ни с кем, не пытались устроить представления, как раньше. Напряжение, скрываемое за привычными шутками, все равно читалось в слишком хмурых лицах, слишком резких движениях, слишком близко лежащем оружии. Огромный караван продирался сквозь леса, прокладывая новые колеи, наискось перечеркивал луга, распугивая овец, вновь пущенных на вольный выпас. Города объезжали широкими дугами, даже от сел держались подальше — весна позволяла.

Остановки стали длинней, не только на ночевку, но и на охоту, сбор грибов и ягод. Принц зорко следил за своими людьми, не позволяя набегать на чужие сады — в лесу хватало пищи. Закат с удивлением узнал, как много всего можно добыть, если знать, где искать. Он вместе с остальными собирал у ручьев похожие на клевер листики кислицы, срезал молодые побеги черемши, выбирал из мха мелкие грибы. Рада каждый день выдумывала что-то невероятное, то замешивая из трав и кореньев кашу, то поджаривая длинные зеленые стрелки на сковороде.

Принц, прежде ведший бродяг на глаз, теперь сверялся со старой ломкой картой, выверяя обходные тропы. Закат, глядя, как уверенно он направляет повозку в леса, каждый раз гадал, когда они наконец налетят на разбойников. Однако то ли лесные жители не желали связываться с огромным караваном, то ли рыцари извели их под корень. Лишь однажды из-за деревьев показалась подозрительная поляна с шалашами и каменным ободом вокруг костра, и Принц не стал проверять, заброшенную ли стоянку они нашли. Причмокнул тихонько губами, разворачивая кобылу. Бродяги обошли лагерь без шума, не беспокоя хозяев — если те были на месте.

Закат не мог отделаться от сравнения — стоянку лесных разбойников они обогнули так же, как любое не указанное на карте село, внезапно показавшееся из-за холма.

Люди повеселели лишь когда Принц вывел караван к реке. Растущие у берега молодые березки тут же проредили, выбрав самые длинные и ровные побеги. Принц насвистывал незамысловатый мотивчик, очищая будущую удочку от коры, дети мастерили поплавки, женщины, нащупав подходящую мель и закатав юбки, устроили посреди реки стирку.

— Разве они рыбу не распугают? — удивился Закат. Брызги от шлепающего по воде белья летели во все стороны.

— Так мы и удочки сегодня не закончим, — с улыбкой отозвалась Искра, заравнивавшая следы от сучков, ловко орудуя ножом. — Кстати, ты же плетешь! Можешь ловушки сделать?

Закат неуверенно пожал плечами.

— Если буду знать, как они должны выглядеть.

Его послали к одной из повозок, на которой были намалеваны подводные глубины и что-то вроде утонувшей корзины, наполовину вывернутой наизнанку. Из-под полога выглянул хозяин, Драарул, настолько светлокожий, что уже успел обгореть на солнце. По объяснениям и рисунку Закату удалось соорудить нечто, похожее на рыбью ловушку. Откладывать проверку не стали, закинули плетенку в тростники, пометив место повязанной тряпкой.

Утром, когда заготовки удочек еще висели по всем телегам, вытягиваясь, Закат вернулся от реки, с удивлением неся выловленные из ловушки полведра рыбьей мелочи.

— Добытчик! — обрадовалась Рада, тут же затеяв уху. Процедили бульон через его же соломенную шляпу, так что Закат окончательно стал главным героем завтрака.

Удочки нетерпеливо опробовали уже на следующей стоянке. Крестьяне обычно просыпались на рассвете, бродяги же предпочитали досиживать до него вечерами, когда уже становилось не вполне понятно, это мерещится от усталости, или правда небо светлеет. Закат за прошедшие луны так и не привык к новому распорядку, поэтому дремал под пологом, когда Пепел и остальные, шикая друг на друга, будто не они только недавно пели во весь голос разудалые частушки, пошли к реке. Вскоре его разбудил первый победный возглас. Следом, вопреки ожиданию, раздался хруст дерева, плеск и смех.

Закат высунулся из повозки, прищурившись в серый туман, поднявшийся с реки. Оказалось, что удочка Тскаша не выдержала веса рыбины, сломавшись пополам. Однако клев только начинался, и хотя еще немало самодельных удилищ пало в неравной борьбе с добычей, оставшихся вполне хватало. Караван двигался вдоль реки, и на рыбалку ходили каждый день, добывая пропитание для всех. Фантазия у бродяг была богатая — рыбу варили, жарили, запекали в углях, коптили над костром, сушили под пологами, нанизав связками на нитки, как грибы. Повозки щетинились рыбьими хвостами, оставляя за собой след из костей.

Через десяток дней, в начале пятой луны, Закат понял, что уже не так любит рыбу, как раньше.

— Зато все реки ведут к морю, — посмеивался Принц, тоже без большого энтузиазма черпая уху из миски. — Скоро дойдем.

Пока на близость моря ничего не намекало, разве что лес стал неприятней. Из земли выступали камни, деревья стояли реже, зато кустарник на таком просторе вымахал совершенно сказочных размеров, заставляя попросту вырубать в нем просеки.

— Чтоб тебя! — Тскаш с размаху вогнал топор в землю, чудом не попав себе по ноге. — Этот куст железный, что ли?!

Закат, трудившийся с ним в паре, с удовольствием присоединился бы к бунту, если бы видел в нем смысл. Однако ему нужно было к морю, пожалуй, сильней, чем всем остальным — если бродяги в общем могли развернуться и отправиться исследовать любые другие уголки хоть и не бескрайнего, но огромного мира, то у него была цель. Так что вместо того, чтобы бросить топор, Закат подбодрил напарника, утирая пот со лба:

— Ничего, осталась пара ударов.

Умаявшегося Тскаша оттеснил Пепел, одним махом снес толстый ствол, над которым они мучились едва ли не час, подрубая со всех сторон. Свистяще выдохнул, так сердито, что казалось, сейчас дым из ноздрей пойдет. Закат услышал злой, почти не приглушенный голос:

— Белоручка, только указывать и горазд.

Опустил голову, вдруг вспышкой рассердившись. Сейчас-то он что не так сделал? Топорами они махали поровну! Однако сказать ничего не успел — Пепла отодвинул за плечо Принц. Улыбнулся как обычно благостно.

— Идемте, надо прощупать дно реки. Тут, похоже, брод, может быть, проще будет проехать по нему.

Река в самом деле оказалась мелкой, едва ли по пояс, но встречались и бочаги, где резко темнеющая вода намекала на немалую глубину. Впрочем, вырубленного кустарника с лихвой хватило, чтобы закупорить дыры, напихав враспорку ветки и придавив камнями.

Когда закончили, вымоченные с ног до головы, солнце уже садилось, скатываясь с небосклона, как ребенок с холма, все быстрей и быстрей. Искра перебежала на другой берег первой, прыгая по самым высоким камням и балансируя двумя корзинами в раскинутых руках. За ней потянулись остальные. Пепел подхватил на плечи одного из внуков Рады, перешел поперек течения. Чуть не поскользнулся на середине, мальчишка на плечах только развеселился, болтая ногами. А когда Пепел вернулся, его ждала целая детская толпа. Загомонили хором:

— Дядя Пепел, а меня? Вы тепленький!

Тот состроил недовольную гримасу, Принц похлопал его по плечу, вроде бы сочувственно:

— Что, подал заразительный дурной пример? — Не удержавшись, прыснул от смеха. Посерьезнел под страдальческим взглядом. — Все равно их надо на тот берег перенести, самих в реку не отпустишь.

В результате, пока остальные таскали вещи, разгружая повозки, Пепел оказался захвачен детьми. Он старательно изображал недовольство, но даже Закат видел, как бродяга улыбается, прыгая по камням. Дети и подавно не верили в мрачное лицо своей 'лошадки', радостно визжа, когда Пепел у самого берега сбрасывал их в воду. Некоторые родители поглядывали на эту возню с беспокойством — все-таки река быстрая, не дай судьба унесет. Однако доверяли другу вождя не многим меньше, чем самому Принцу.

Опустевшие повозки частью катили, частью несли на себе. К концу переправы у всех руки едва не отваливались, даже Принц смотрел на последнюю повозку как на врага каравана. Но упрямо склонил голову, перешел реку, взялся за борт.

— Кто еще может, помогите. Одна же осталась!

Закат шагнул в воду, за ним последовали другие. Даже Искра рвалась помогать, но брат остановил.

— Ты ее все равно не поднимешь. Ничего, мы справимся.

Девушка прикусила губу, насупив брови, но осталась на берегу. Закат встал в общий ряд вдоль борта повозки, налег, скатывая ее в реку.

— Поднимаем, — скомандовал Принц перед самым слабым местом брода. Закат присел, коснувшись щекой борта, завел руку под дно. Одновременно с остальными медленно выпрямился. Вода плеснула, потекла с колес, снова, в который раз уже за сегодня, заливая рубашку.

— Все держат? — выдохнул с другой стороны Принц. — Пошли!

Шагнули, привычно подстраиваясь под ритм друг друга. Берег приближался мучительно медленно, Закат прикрыл глаза, сосредотачиваясь на влажном дереве на плече, скользких камнях и ветках под ногами.

— Осторожно!

Повозка качнулась, Закат припал на одно колено, пытаясь удержать резко увеличившийся вес. Угол уперся в шею, Принц резко указывал, что делать. Наконец выровнялись. Драарул, стоявший перед Закатом и поскользнувшийся, сумел встать, подхватил повозку.

— Спасибо. Силен ты, такой вес удержать!

Закат промолчал — удержал он, в конце концов, не один. И только когда выбрались на берег, понял, что надорвался — руки ныли, живот и спина тяжело пульсировали болью. Молчал до привала, да и потом думал перетерпеть, но увидел, как Рада указывает на него рукой, что-то выговаривая Принцу. Пошел сдаваться сам, не дожидаясь выволочки. Когда лекарь одновременно вождь, он научается особенно веско отчитывать нерадивых больных.

— Лежи и не шевелись, я сейчас вернусь, — коротко потребовал Принц, размяв ноющие мышцы. Закат слышал, как он просит Пепла растопить жир в крынке, и как тот сварливо бурчит, что не нанимался в няньки ко всяким дуракам, которые могли бы не геройствовать, потому что даже если бы повозка завалилась, ничего бы ей не было.

— Правда не нанимался? — в голосе Принца слышался странный смех, такой, когда под улыбкой прячут застарелый страх. — А мне казалось, мы тут всем караваном хороши. Бродим лесами и полями, все считаем, что дороги никогда не кончатся.

Закат отвернулся от полога, чувствуя себя неловко от того, что невольно подслушал разговор, куда более личный, чем привычная шутливая перебранка двух друзей.

* * *

Наутро они не слишком ускорились — с другого берега заросли выглядели куда более обнадеживающе, чем оказались на деле, однако все-таки были проходимы. В течение следующих дней Принц еще пару раз вел караван на штурм бродов, когда продраться сквозь кусты казалось сложней, чем пересечь реку.

Когда они сидели на берегу после очередного брода, на кривое дерево уселась большая белая птица, не похожая на привычных лесных пичуг. Бесстрашно перелетела на полог, крикнула пронзительно, склонив голову. Попыталась стащить подвешенную там рыбу, недовольно заорала, обнаружив, что добыча высушена до состояния камня и вдобавок привязана крепкой ниткой.

Бродяги покатывались со смеху. Было решено считать вороватую гостью добрым знаком — таких птиц никто раньше не видел, море тоже, и могло выйти, что они с большой водой ходят парой.

Однако сначала на пути встретились люди. Караван в очередной раз вернулся к берегу реки, когда Пепел дернул Принца за рукав. Закат проследил за их взглядами, заметил тропу и болтающиеся на поверхности воды поплавки сетей. Чужое место ловли миновали быстро, стоянку развернули только когда совсем стемнело. Закат видел, как шевелятся тростники на противоположном берегу, но ходили в них люди или звери, никто сказать не мог.

Дело прояснилось с рассветом.

— Привет, — Закат вместе с другими сидел на камнях и удил рыбу, когда из прибрежных кустов вынырнула любопытная детская мордашка. — А вы не здешние!

— Да, — улыбнулась ребенку Искра. Сегодня не клевало даже у нее, хотя девушка по праву завоевала титул лучшей рыбачки каравана. — Как ты догадалась?

— Вы в Дохлом омуте рыбу ловить пытаетесь, — сообщила девочка, выбираясь на берег и отряхивая безнадежно перемазанное в тине платьице. — Все здешние знают, что в нем никто не живет!

Пепел досадливо бросил удочку — его и так злило долгое молчаливое сидение в ожидании клева, а тут вдобавок оказалось, что страдал он зря. Искра недоумевающе посмотрела на реку — местечко выглядело идеальным, тихая заводь, глубокая чистая вода. Девочка, поднявшись на холм чуть выше неудачливых рыбаков, объяснила:

— Там выше мой папа живет. К нему аж из самого города приезжают! Он как возьмется им одежду красить, так вся река белым разрисовывается, — она присела на корточки, потрогала пальцем росток будущего одуванчика. — В этом омуте вода заворачивается, краска долгонько держится, вот рыба и не заплывает, чтобы не потравиться. А на холме только одуванчики растут, большие-большие. Их даже дядька на настойку не берет.

Закат покачал головой. Им еще повезло, что рыба в омуте не водилась. Он бы вообще поостерегся ее ниже по течению ловить, если тут живет красильщик. Белил ткани он явно не травяными отварами, и вряд ли стоило есть ту рыбу, которая после такой алхимии выжила.

— А вас вчера мой брат видел, — сообщила девочка, не отрываясь от изучения одуванчика. — Вы проезжали около Кривого брода. Дядька сказал, надо вас прогнать, но вы сами уехали. Вас с вечера все ищут, а я нашла! Мама мне за эту вторую ватрушку даст, — запнулась, с сомнением осмотрела замурзанную одежду, — наверное.

Бродяги переглянулись. Пепел быстро ушел к повозкам, рассказывать Принцу, что им надо сниматься как можно скорей. Искра присела рядом с девочкой.

— А хочешь конфетку вместо ватрушки? Ты только поиграй тут немножко, мы тебя с нашими детьми познакомим.

Девочка насупилась, посмотрела подозрительно. Встала, оправив платьице.

— Нет. Ты чужая тетя. И вообще я с вами говорить не должна, и сейчас уйду.

Искра на миг опустила голову, прикусив губу. Закат понимал — она придумывает, как выпутаться из ситуации, но так же понимал, что вряд ли может помочь. С его лицом только детей успокаивать, разревется же наверняка...

— А может, ты просто отведешь нас в свою деревню?

Они оглянулись к Принцу, торопливо взбиравшемуся на холм. Тот остановился рядом с девочкой, пытаясь отдышаться — наверняка бежал от самой стоянки. Она смотрела на него с любопытством, кажется, даже не подумав испугаться, хотя все равно надолго задумалась перед ответом.

— Ну, я не знаю... Ну ладно. Но только тебя! И его, — она ткнула пальцем в Пепла, — потому что он красивый. И тебя! Ты хороший.

Закат с недоумением посмотрел на наставленный на него палец. Перевел взгляд на Принца, тот кивнул — послушай ребенка, не порть мирный договор спорами.

Пошли сразу, только вручили обещанную Искрой конфету. Надо сказать, имя бродяги немного примирило с ней девочку — ту, как оказалось, тоже звали Искрой.

Принц и Пепел переглянулись, Закат удивленно приподнял брови. Тут до столицы осталась пара дней пути, а имя необычное для светлых земель. Принц попытался осторожно выспросить — может, это сокращение от какой-нибудь Искросветы, или прозвище, но девочка даже немного рассердилась:

— Ну что ты такой непонятливый! Я же сказала, Искра! Как когда печку топят, такие маленькие огоньки летят!

Пришлось смириться, тем более, что они добрались до деревни, скрытой ивняком. Закат замедлил шаг, недоуменно оглядываясь, заметил, как поежился Принц и на миг замер столбом Пепел.

Земля была теплой и черной, как в кузне, без следа травы. Не видно было ни огородов, ни загонов для скота, никто не разделял дворы заборами. Нижние венцы изб обуглились, словно новые бревна клали поверх старых, погоревших. Из-под ног взлетали седые облачка, перша в горле.

— У вас недавно был пожар? — тихо спросил Принц.

— Не-а, — мотнула головой девочка, споро натягивая на нос платочек, прежде болтавшийся на шее. — Это всегда так.

Рвано выдохнул за спинами отставший Пепел, Принц обернулся, взял его за руку. Закат колупнул землю — в глубине она была будто еще жарче и ощутимо пекла пятки. Как так могло получиться? Кто мог такое...

Пошатнулся, оперся о стену.

Он знал, кто. Он даже помнил, как.

Воспоминание пришло, взвилось серым вихрем, скрадывая туманное утро, превращая в багряный вечер. Смывая деревенскую улицу, как золу, обнажая крепостную стену Черного замка, что стала ее началом.

Закат успел еще удивиться, улавливая смутную неправильность, присутствие рядом кого-то невозможного, и провалился в прошлое, в давно забытые слова и мысли.

В чужие мысли.

— Мелкие озерца? — юноша в темных одеждах оборачивается, вздергивает бровь надменно и презрительно. — И так называется село, доставившее мне столько хлопот?

— Да, господин, — чешуйчатая голова склоняется ниже.

Хитрые люди живут в Мелких озерцах, рыбачьем поселке возле самого устья Длинной. Армию пропустили легко — да к ним и дошел только крохотный отряд разведки, продравшись сквозь ежевику. Зато теперь уже который год покусывали за пятки, раньше мелко, а теперь вот разинули рот на добычу покрупней. Убили трех командиров, чьи отряды стояли недалеко от Длинной.

Темному властелину служат многие, по разным причинам. Но действительно верных и талантливых слуг ценит даже он.

Дракон вздыхает, чешет за ухом когтистой лапой, жмурится.

Никто не предает Темного властелина. Некоторые боятся. Некоторые не видят смысла.

Некоторые просто не могут. Потому что оружию, сотворенному в подарок, права голоса не давали.

Темный властелин обхватывает шею дракона, почти обнимает, заглядывая ему в глаза.

— Думаешь, ты знаешь, что я прикажу, Пламя? Думаешь, у меня совсем не осталось фантазии? — Юноша смеется, весело и страшно, отталкивая морду поневоле верного советника. Приказывает: — Не просто сожги эту деревню. Выжги саму землю, пусть раскалится, расплавится, пусть жар твоего огня останется в ней навсегда. Чтобы выжившие — а я знаю, ты снова кого-нибудь упустишь — не смогли больше жить в этом проклятом месте.

Темный властелин смотрит в глаза советника, улыбаясь довольно. Он думает, что наконец-то смог его впечатлить.

— Это что еще за новости? Искра! Какого пламени ты притащила сюда чужаков?

Закат поднял голову, еще толком не очнувшись от воспоминания, в котором почему-то лучше знал, что думал тогда дракон, чем он сам. Столкнулся с взглядом кряжистого мужчины, седого, коротко стриженного, но с черной, боевито топорщащейся бородой. Девочка-провожатая спрятала руки с остатком леденца за спиной, насупилась. Вперед выступил Принц, поднял руки в примиряющем жесте.

— Мы не хотим ничего дурного, староста. Мы бродяги, остановились на стоянку недалеко от вашего поселка.

— А, — мужик кивнул, сложив руки на груди, — эти. Чего заявились-то?

— Мы идем к морю, — все так же мирно, будто не замечая неприязни, отозвался Принц. — Подумали, что вдоль реки будет проще всего.

— Это вы просчитались, — староста фыркнул, оглядел гостей еще раз, пристальней. Пожевал губами в сомнениях, но наконец махнул рукой. — Ладно, раз смогли к нам пробраться и Растопкину дочь уболтать, проходите в дом. Угощу, как положено.

Мужик в самом деле оказался старостой, звали его Углем и был он родоначальником едва ли не всей деревни. Жена его, высокая женщина с длинной смоляной косой, взялась накрывать на стол.

Угощение могло бы показаться скудным, если бы не вид окрестной земли — чтобы вырастить даже такие крохи, людям наверняка приходилось прикладывать немало усилий. Приглашение к столу было здесь большой честью.

Суетилась по дому молчаливая женщина, подозрительно поглядывая на чужаков. Принц, чтобы не сидеть в неловкой тишине, завел рассказ об удивительных местах, в которых побывал караван — о жарком юге, где вода стоит дороже золота, и где они сначала взялись помогать юноше, влюбленному в дочь султана, а потом пересекли пустыню, чтобы вернуть во дворец зачарованного халифа и его визиря; а затем о севере, с их страшной традицией выбирать юношу, который на год станет принцем-консортом, если только не замерзнет в первый же день в ледяных чертогах Снежной королевы.

Староста слушал молча, рассматривая гостей. Доев жидкую пресную кашу, хмыкнул, откинулся на стену. Спросил насмешливо:

— Что, так и не спросишь, отчего земля у нас черная и горячая?

Принц, прерванный на середине рассказа, помолчал мгновение. Кротко улыбнулся:

— Мы видели и не такие чудеса. Нам интересно, но я не был уверен, что вежливо будет спрашивать.

Уголь расхохотался басовито:

— Ишь ты, вежливые бродяги! Тут светлые, если дойдет кто, таращатся с открытым ртом, а вы спокойные. — Тенью его смеха улыбнулась хозяйка, налила всем по кружке удивительно вкусной воды. Уголь выхлебал свою порцию без всякого почтения, обвел гостей насмешливым взглядом. Когда никто не смутился и не выказал нетерпения, вскинул брови в насмешливо-восхищенном удивлении. — Видать и впрямь повидали всякого. Что ж, давайте я и о нашем чуде расскажу...

Закат опустил голову. Приметил, как смотрит пустым взглядом в стену Пепел, будто мог увидеть, как ползет по ней черная линия, как вгрызается в бревна засевший под землей жар, оставляя за собой лишь крошащийся уголь и оседающие в него верхние венцы. Заставляя каждую пару лет надстраивать пеплом рассыпающийся дом.

Темный властелин недооценил упрямство жителей Мелких озерец. Они не просто выжили. Они остались жить на своей земле, продолжили удить рыбу в разбросанных по лесу смешных лужах, лишь по недоразумению названных озерами. Только скот держали теперь на дальних пастбищах, и огороды разбивали там же. Даже приспособили страшную особенность земли себе на пользу — здесь легче было добывать железо, да и такие краски, как делали местные красильщики, нигде больше невозможно было достать. Потому и терпели их светлые. Потому — а еще потому что боялись. Жители Мелких озерец, ныне прозванных Черным выгоном, были подобны закаленной стали. Их не смог прогнать с этой земли даже дракон, уж тем более не под силу это было светлым рыцарям.

— Вот такая история, — подвел итог Уголь. — Можешь прибавить к своим байкам, бродяга.

Принц поблагодарил, глядя восхищенно. Закат понимал его, вот только он, восхищаясь, отводил взор.

От стойкости этих людей не было лучше ни им самим, ни их детям, которые продолжали дела своих отцов и матерей. Они были упрямы, они могли лбами продавить стену. Вот только пламя дракона — не стена. Оно не стало ничуть прохладней за прошедшие два столетия, и не угаснет еще рок знает сколько лет. Его не перебороть упрямством.

И в то же время — у Заката, пожалуй, было меньше всего права размышлять, разумно ли поступают жители сожженного поселка. Не только потому, что именно Темный властелин был виной их бедам, но и потому что ныне он мог потягаться с ними в упрямстве. Он пытался перебороть свою судьбу. По сравнению с этой затеей решение дождаться, когда погаснет вечное пламя, казалось почти разумным.

Когда гости уже вставали из-за стола и собирались уходить, Уголь окликнул Принца. Сказал веско:

— Байки ты травишь хорошие, знаешь много о том, что в мире делается. Если не все твои спутники такие молчуны, как эти — подводите поближе повозки. Нам будет чем обменяться.

* * *

Караван сначала встретил переговорщиков напряженной тишиной — кто знает, что за люди ломятся из кустов — а потом шквалом вопросов. Кто здесь живет, о чем говорили, что делать теперь?

— Нас звали в гости, — сказал Принц, разом отвечая на большую часть вопросов. Бродяги на миг затихли, пытаясь уложить в головах новость, переглядываясь.

— Мы пойдем? — спросила Рада. Принц замешкался, вдруг пожал плечами, беспокойно обернулся на до сих пор молчащего Пепла. Тот стоял одиноко, обнимая себя за плечи, будто бы вообще не здесь. Рада поняла, обернулась к остальным.

— Наш вождь и его друг будут совещаться. А нам надо подготовиться к представлению — мы ведь сколько их не проводили.

Искра фыркнула, тряхнула юбками — она, мол, хоть сейчас может сплясать без всякой подготовки. Однако не многие разделяли ее уверенность. Люди разбрелись — жонглеры искать факелы и тупые кинжалы, огнеглотатели варить зелье, которое позволит не обжечь глотку, фокусники вспоминать трюки. Деловито завязывала себе глаза кругленькая как булочка девушка, стоя перед тремя свечами, кнут обвивал ее плечо.

Закат помогал кому мог — зажигал свечи, погасшие от щелкнувшего возле них кнута, слушал чужие сказки, подбадривал юного жонглера. Однако ожидание затягивалось, а Принц с Пеплом все не возвращались. Рада, в который раз тасовавшая карты, осаживала нетерпеливых, но и сама все чаще поглядывала на дальний костер, возле которого дозорным сидела Искра. Наконец не выдержала, попросила Заката:

— Сходи хоть Искру спроси, что у них там. Если я пойду, за мной весь караван потянется.

Закат пошел. Еще на полдороге услышал доносящуюся из-за повозки ругань — здесь негромкую, но Пепел наверняка едва горло не срывал. Помедлил, не уверенный, что стоит спрашивать, если и так ясно, что разговор не кончен, однако Искра сама встала навстречу. Оглянулась на повозку тревожно, пожаловалась:

— Они там так орут, мне даже подходить страшно. И ничего не понятно, то ли даем мы представление, то ли нет. Как по мне, — улыбнулась хитро, прошла мимо Заката, мазнув плечом по его плечу, — так людям надо давать то, что им нужно.

Он склонил голову, подождал, пока девушка чуть разочарованно хмыкнет и уйдет к Раде.

Закат знал, что нравится Искре не больше, чем любой другой; просто спутник, один из многих, идущих с ней по одной дороге. Знал также, что большинству встреченных ею по пути и живущих в караване мужчин отсутствие любви не мешало делить с Искрой повозку, плащ или подворотню.

Он, увы, принадлежал к меньшинству. Впрочем, его не раздражали ее заигрывания, скорее веселили, разгоняя тяжелые мысли, приходившие, когда он оставался один.

По счастью, в караване это случалось редко.

Из-за повозки донесся глухой звук удара, будто кого-то впечатали спиной в ее борт. Закат, помедлив, все же подошел ближе. Беспокойство было глупо и бессмысленно, но избавиться от него не выходило. Да и следовало все-таки спросить, что они решили насчет представления.

Однако говорили друзья отнюдь не об этом.

— Я не мог ему сопротивляться, понимаешь?! — орал Пепел в лицо прижатого к повозке друга. — Не мог!

Закат остановился в тени, уже понимая, что подходить было плохой идеей. Попятился назад, хотел отвернуться, но отчего-то не сумел. Что-то большее происходило здесь. Что-то, что он должен был понять, но не мог.

— Это было много лет назад, — тихо сказал Принц, положив ладони на плечи друга, не пытаясь вырваться, только успокоить. — Все изменилось. Не имеет значения, что было тогда...

Пепел наконец отпустил его одежду, ткнулся склоненной головой в плечо, зажмурившись. Выдохнул, почти простонал:

— Ты не понимаешь... — Принц бережно обнял друга, и тот запнулся, вздохнул прерывисто. Продолжил спокойней: — Я, может, вообще хотел бы забыть обо всем этом. Но не могу! Рок меня раздери, ты же помнишь север, мы оба думали, кошмары до конца жизни будут сниться! Так нет, — он будто бы снова сердился, но уже иначе, привычно, как злился всегда и на все, — ни разу не вспоминал, ни как уносились ее сани, ни снежный дворец, ни проклятые льдинки, которые ты складывал. Зато это — каждую ночь, с самой судьбой забытой Лесовыси...

— Это только сны, — уверенно прервал его Принц, прижимая к себе, как испуганного ребенка. — Ты изменился. Ты свободный человек, ничьи приказы над тобой не властны.

Пепел покачал головой, но больше не спорил. Закат, невольно подслушавший не предназначенный для него разговор, стукнул по борту повозки, кашлянул. Принц поднял на него глаза, нахмурился, не отпуская беспокойно шевельнувшегося Пепла. Тот не увидел, кто пришел, иначе наверняка отпрянул бы быстрее ветра, еще и сказал бы что-нибудь едкое.

Однако Закат стоял за его спиной и молчал. Вздохнул Принц, улыбнулся через силу:

— Скажи остальным, что мы будем устраивать представление. Пусть готовят повозки.

* * *

Подготовка вроде бы не заняла много времени, но к тому моменту, когда три выбранные для представления повозки подобрались к краю выжженной земли, уже сгустились сумерки.

Деревня встретила их настороженной тишиной, однако бродяги не отчаивались — они помнили, как было в начале светлых земель, когда они еще не опасались каждого человека. Там селяне тоже далеко не сразу втягивались в веселье.

С самой большой телеги сняли полог вместе с деревянными рамами, вместо них воткнули факелы. Обычно их зажигал Пепел, эффектно щелкая пальцами, но сейчас он только попятился, когда Искра приглашающе махнула рукой. Заминки, однако, не случилось — Принц споро распотрошил фонарь, позволявший им ехать потемну. От свечи факелы заполыхали быстро и ярко.

Первой на повозку запрыгнула Искра, вслед за ней забрались другие танцовщицы. Ударила в барабан Рада, у борта телеги остановился Тскаш. Сестра подмигнула ему, хлопнула в ладоши. Низки браслетов на тонких запястьях загремели, танцовщицы притопнули, колокольчики на их лодыжках зазвенели, поддерживая ритм. Девушки кружились, изгибались языками пламени, то одна, то другая взлетала в воздух на руках подруг. Тскаш кивал в такт, наконец, дождавшись своего времени, перемахнул через борт, зажав в зубах кинжал. Сделал зверскую рожу, на полусогнутых ногах будто бы подкрадываясь к танцовщицам. Девушки порскнули в стороны, ловко уворачиваясь от ловящих рук, все в том же ускоряющемся ритме. Искра сдернула с пояса широкую шаль, вслед за ней движение повторили остальные, путая 'злодея' дрожанием расшитой ткани. Зрители уже прилипали к окнам и выходили на пороги домов, так что, когда девушки ловко скрутили Тскаша, их ждал одобрительный гул.

Танец, однако, не кончился. Рада, доведшая ритм до пика, выдохнула, тряхнув головой, и снова ударила в барабан — уже медленней, тише. Девушки кружили вокруг своего пленника, наклонялись друг другу, будто бы обсуждая, что делать. По одной подходили к нему ближе, оббегали по кругу, оценивая, отвергали. Только последняя, русоволосая и тихая, в самом спокойном серо-зеленом наряде, остановилась перед ним будто в нерешительности. Подобрала кинжал, взмахнула им, делая вид, что разрезает спутавшие его шали, отпрянула, сжимая оружие в руках.

Разбойник, конечно, одумался не сразу. Хлопнул себя по коленям, скорчил рожу, пошел по кругу к перепуганной собственной смелостью девушке. Они обходили повозку вдоль борта, она избегая его рук, он — бережась ее кинжала. Короткие выпады, в которых читались вопросы — кто ты? Что тебе нужно? Почему ты — такой? Тскаш бросил вдруг попытки достать девушку, сплясал выразительно — он невиновен, но едва не повешен, в бегах. Танцовщица — Закат припомнил, ее звали Мышкой, и только в танце ее имя переставало слишком хорошо ей подходить — прочувствованно ответила, мол, что же ты тогда с ножом кидаешься? Тскаш пал на колени, изображая раскаяние, она подошла ближе, коснулась его волос под медленно затихающий ритм.

Зрители, уже стоящие под самым бортом повозки, заорали — частью довольно, частью насмешливо. История была доброй, на вкус некоторых — даже слишком.

Танцоры поклонились, Тскаш подобрал брошенное в них мелкое яблочко, наколол на кинжал с широкой улыбкой.

Пришел черед жонглеров, принятых веселым шумом, затем на сцену снова вышел Тскаш, предварительно хлебнув зелья из темного пузырька, полив прозрачной жидкостью голову, руки, обнаженную грудь. Музыканты ударили в бубны, Тскаш, ставший на этот раз заклинателем огня вместо Пепла, крутанул пару небольших шариков на цепях. Провел ими над факелом, позволив полыхнуть пламенем. Люди смотрели с интересом, даже не отодвинувшись. Когда Тскаш раскрутил горящие шары над головой, кто-то присвистнул уважительно. Закат улыбнулся — он помнил, как в иных селениях толпа отшатывалась, беспокойно оглядываясь на колодец. Здесь к огню относились иначе. Его не боялись. Приручивший его вызывал сдержанное уважение, а не священный ужас.

Тскаш, перестав выписывать сложные узоры, медленно поднял шар, перехватил голой ладонью. Рыжие языки лизнули узкие смуглые пальцы, Тскаш быстро подбросил комок пламени высоко в небо. Поймал за цепь, провел пылающим шаром вдоль своей груди, под одной и другой рукой. Закрутил вновь, сам изгибаясь, как язык пламени. Когда решил, что уже надоел зрителям, сделал знак Раде, та с силой ударила в барабан, привлекая внимание. Тскаш упал на колени, прогнулся, воздев руки и все еще вращая один шар. Второй медленно опустил в широко открытый рот. На миг замер, позволив полюбоваться пламенем, полыхающим меж его губ, закрыл рот. Сглотнул. Извлек черный прокопченный шарик. Повторил со вторым. Вскочил, белозубо улыбаясь.

Поклонился под уважительный рокот и хлопки.

После этого основное представление закончилось. Рада села раскладывать карты на земле, Искра с девушками танцевали на одной повозке, Драарул гнул подковы на другой, играл на лютне Принц и щелкала кнутом фокусница. Тскаш взялся болтать с красильщиками, которые, будучи одновременно алхимиками, сразу разгадали секрет неопалимости бродяги и теперь горячо спорили о точном составе зелья.

Закат остался в роли следящего за порядком вместе со многими другими. Сочувственно склонил голову, когда к Раде подошла женщина с худым, заморенным ребенком на руках — уже взрослым, но совсем маленьким и слабым. Пододвинулся поближе, увидел расклад, прикрыл глаза. Он мало что понимал в гаданиях, но по одному виду карт мог догадаться, что они не сулят ребенку ничего хорошего.

Тем неожиданней оказались слова Рады:

— Не убивайся заранее, милая. Вот смотри, карты верно говорят, будет сынок твой здоровым. Ты же веришь старой гадалке, правда, яхонтовая? Вот и умница. Конечно, ты стараешься, и еще постараться придется, но руки не опускай, и мужу своему не позволяй. Все у вас еще будет.

Когда женщина отошла, прижимая к груди безучастное ко всему дитя, Закат не выдержал. Сел рядом с Радой, спросил тихо:

— Зачем ты ей солгала? Ведь ребенок умрет.

Старуха улыбнулась тепло и немного грустно:

— Потому что она правда не должна опускать руки. Пусть лучше винит потом старую гадалку, чем себя — я-то далеко уже буду. И к тому же... Карты могут ошибаться.

Она кивнула на Принца, который, отложив лютню, деловито осматривал ребенка. Закат видел, как лекарь хмурится, спрашивает что-то у матери, после слов Рады значительно приободрившей. Отвечала она теперь обстоятельно, куда уверенней, чем говорила с гадалкой. Принц взялся пересыпать ей какие-то травы.

— Ну вот. Я же говорила.

Закат оглянулся. Рада смотрела на вытянутую из колоды карту — ясное улыбающееся солнце посреди голубого неба.

— Все у него еще будет.

Вечер постепенно превращался в ночь, Принц и Уголь договорились об обмене рыбы и корзин на зерно, бродяги уже увели повозки. Но селяне все не желали расходится. Выдохшийся сказитель потер саднящее горло, обернулся к Раде.

— Я все. Выручайте.

Старуха, сама вымотанная, оглянулась, просияла, увидев стоящего рядом Заката. Ухватила цепко за локоть, вытолкнула в освещенный круг.

— Сказку! Давай сказку, Закат!

Он оглянулся растерянно. Что он мог рассказать? Вокруг осталась только молодежь и немного присматривающих за ними взрослых, остальные разбрелись по домам. Не про Темного же властелина в сердце светлых земель рассказывать...

Хотя почему нет. Для жителей этой деревни Темный властелин — их собственная история и их гордость. Они его победили.

Закат выдохнул, вспоминая, как рассказывал сказки в Залесье, улыбнулся своим слушателям. Начал старую историю, не называя имен и прозвищ — историю о добре, которое действительно было добром. О добре, что потом и кровью оплачивало свои победы и которому искренне радовались люди. Кого защищали, не жалея себя.

— Вот так один человек сумел победить тысячу.

Дети, всю сказку сидевшие с открытыми ртами, теперь закричали, повисли на шее у сказочника, требуя продолжения. Потом, смутившись, отбежали к родителям. Сдержанно кивали взрослые — правильная история, с моралью.

— Хорошая сказка, — похвалила и Рада. — Да только пора нам домой, к повозкам. Спасибо, добрые люди!

Люди по одному подходили к старухе, отдавали кто что хотел в оплату. Кто-то уходил просто так, никто их не держал, хотя свои же соседи смотрели неодобрительно. От краюхи хлеба село не обеднеет, а раз смотрел и веселился — оплатить положено.

Закат помахал ребятишкам, облепившим иву, заменявшую здесь плетень. Пошел к стоянке каравана. На полпути к броду заметил фигуру, замершую на черном гребне крутого берега. Что-то в этом силуэте показалось знакомым, не просто как то, что он видел уже не раз за последние дни, а как что-то далекое, из прошлых жизней. Не удержавшись, свернул с тропы, взобрался по крутому склону. Остановился чуть пониже макушки холма.

Пепел стоял к нему спиной, разглядывая высокое звездное небо, и Закат смутился, подумав было, что подошел зря. Но бродяга, не оборачиваясь, заговорил:

— Ты так меня и не вспомнил. Неудивительно — я изменился сильней тебя. — Оглянулся, блеснули острые зубы. Пепел раскинул руки, как крылья, глянул исподлобья. — Здравствуй, хозяин. Теперь-то узнал?

Закат кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Теперь узнал. Хотя человеку никогда не стать похожим на дракона.

— Если бы не Принц, я бы тебя не подобрал, — зло сообщил Пепел, отвернувшись. — Прошел бы мимо, оставив помирать в канаве. Он добрый, а я... Я дракон. Я создан был, чтобы убивать. Чтобы служить тебе оружием. Чтобы жечь, уничтожать, разрушать по твоему приказу! Я сбежал на край света, когда понял, что не могу убить ни тебя, ни себя. Я сломал себе крылья, чтобы не откликнуться на твой зов, я лишил себя неба, единственного, что тогда любил, только бы не подчиняться тебе. Но ты догнал меня даже здесь! Даже сейчас...

По траве прошелестели легкие шаги, Принц подошел к другу, коснулся руки. Пепел обнял себя за плечи, будто вмиг замерзнув, позволил укутать в плащ. Принц позвал, не глядя на Заката:

— Идем к костру. Там Рада наши сказки рассказывает, тебе будет интересно.

* * *

Старуха сказки еще и показывала — складывала руки меж костром и пологом повозки так, что вместо простых теней получались фигуры и лица.

— ...Его народ жил в долине меж гор, в каменистой, бесплодной пустоши. Но это был их дом, некуда им было идти и страшно бросать привычное. — На пологе заплясали негостеприимные скалы, крохотные села и редкие всходы на полях. — Однажды мальчик пошел в горы искать что-нибудь, что помогло бы пережить долгую зиму, и наткнулся на пещеру, такую большую, что в ней можно было бы спрятать жителей всех трех сел. Но пещера была занята — в ней прятался, почти два столетия не выползая на свет, дракон.

Старческие ладони сложились в темный проем, высунулась из него чудовищная пасть. Собравшиеся кругом дети ахнули, прижав к губам ладошки и пряча в них улыбки — они не в первый раз слушали эту сказку.

— Мальчик был первым, кто не испугался его. Дракон, как оказалось, жил в пещере так долго, что вырос в ней, и больше не мог выбраться наружу, не то что летать. Однако они подружились с мальчиком, оба — пленники своих домов. — Силуэт мальчика на пологе увеличился, стал уже не ребенком, а юношей. Старуха вздохнула, — Наверное, так бы все и осталось — мальчик бы вырос, состарился, умер, а дракон остался бы вмурованным в гору. Но однажды неведомо откуда — перевалы тогда давно замело — появился в селе бродячий торговец. — Тут уже едва не ахнул сам Закат, глядя, как на пологе расползается легко узнаваемая тень. — Он обещал достать что угодно откуда угодно, продать любому удивительную судьбу, но никто не хотел иметь с ним дела. Кроме мальчика. Потому что торговец сказал, что может даже дракона превратить в человека.

Принц, сидящий рядом, сжал ладонь Пепла, Закат посмотрел на них восхищенно. Вот наглядное доказательство — у них получилось, они, наверное, первые, получившие от Левши именно то, что хотели. Но как?

— Мальчик был дотошным, — сказка отвечала на все вопросы. — Три дня и три ночи провел он с торговцем, обсуждая, что именно хочет получить. Тот его даже задаром читать и писать научил, чтобы составить договор. Но и плату потребовал соответствующую — самое дорогое, что было у въедливого мальчишки. — Силуэт торговца угрожающе навис над юношей, но сказочница ловко увела ладонь в сторону, и показалось, что теперь мальчик смотрит на страшного продавца судеб свысока. — Они стояли тогда на склоне, и мальчик, подумав, сказал серьезно, что важней всего для него дом и земля его народа. Их общая судьба. Торговец и спорить не стал, засмеялся, думая, что совершил удачную сделку. Махнул рукой, и в тот же миг гора, под которой лежал дракон, рухнула, сошла цельной скалой на долину.

Дохнул искрами костер, тени на пологе затрепетали, распадаясь, превращаясь в ловкие пальцы сказочницы. Она опустила их на колени, обвела слушателей внимательным взглядом черных глаз.

— Никто не погиб — это мальчик оговорил отдельно. Но дома у них уже не было, и не очень хотелось его заводить. Их общей судьбой стала вечная дорога. Мы идем по ней и поныне. А будет она грустной или веселой — наша забота.

Принц благодарно поклонился сказочнице, та повторила поклон. Дети постепенно выбирались из очарования сказки, начали шуметь, дергать Раду — расскажи еще! Однако даже бродягам пора было спать.

Закат лег на земле у повозки, как всегда с тех пор, как Принц перестал ругаться на то, какой из него беспокойный больной. Послушал, как устраивается внутри Пепел. Принц обошел все костры, вернулся. Помедлил у полога, сказал тихо:

— Говорят, судьбу нельзя обмануть. Но если судьба — человек, то почему бы и нет?

Закат покачал головой. Одно дело покупать новую судьбу, покупать не для себя и торговаться с чистого листа. Другое дело, когда долгов на тебе висит уже за целые столетия. Тут уже не в Левше дело. Закат был уверен, что может только оплачивать выставленные счета, стараясь, чтобы они не коснулись никого, кроме него.

* * *

На следующий день они вышли к морю. Пахло солью, ветер рвался диким зверем, и Принц приказал снять с повозок пологи, чтобы их не перевернуло, как лодочки в шторм.

Они ехали по каменистому бездорожью медленно, рискуя в любой момент попасть колесом в яму. Остановились на крутом берегу, Принц соскочил с козел, будто зачарованный пошел вверх, на скалистый гребень. Закат помедлил, но все бродяги сходили с повозок, шли, взявшись за руки, за своим вождем. В этом было что-то пугающее, будто Рада ошиблась, пересказывая сказку и судьба их не дорога, а вот этот склон.

Закат пошел с ними. Встал наверху в общем ряду, щурясь от летящих в лицо соленых брызг.

Море было серым и бескрайним, как небо. Вдали граница между ними размывалась, словно они добрались до края мира, где земля изгибается, как лоза в корзине, перетекает в свод над их головами.

Шевельнулся рядом Принц, вздохнул. Начал осторожно спускаться к воде, оскальзываясь на сыпучем склоне.

Они добрались до линии прибоя. Море пенилось, будто в гневе бросаясь на землю и тут же отступая, оставляя на камнях павших воинов — медуз и водоросли. Принц зашел в воду по щиколотку, осторожно ступая по скользким камням. Замер. Пепел остался на высоком гребне, вниз медленно и молча спускались другие. Даже дети, кажется, прониклись суровым видом. Ближе всех к Принцу оказался Закат, услышал тихое, обращенное к самому себе:

— Что теперь?

Принц оглянулся, словно очнувшись от звука собственного голоса, улыбнулся растерянно. Закат принял это за приглашение, подошел. Волны лизали босые ноги, мгновенно окоченевшие от холода.

Принц смотрел вдаль, будто ответ на его вопрос можно было различить в слиянии неба и моря.

— Я пришел. Я вижу море, безграничную гладь. Пепел рассказывал, и я сто раз гадал, каким будет момент, когда я выйду на берег. На рассвете вода была бы золотой, на закате — алой, как кровь. В ясный день — синей, или, может быть, зеленой. Но мы пришли сегодня. Пасмурным днем в начале пятой луны.

Он засмеялся тихонько, наклонился, коснувшись воды руками. Зачерпнул, позволил вытечь сквозь пальцы.

— И все равно это сбывшаяся мечта. Как все сбывшиеся мечты — чуть-чуть менее прекрасная, чем когда о ней думаешь.

Обернулся, скользя взглядом по своим людям. Искра уже смеялась, заткнув за пояс юбки, зайдя в воду по колено и вымочив рукава платья. Дрозд вместе с Мышкой деловито собирали и выкидывали в море медуз, дети с визгом убегали от накатывающих волн. Последним спустился с берега Пепел, стал чуть в стороне, сложив руки на груди. Принц улыбнулся.

— Я знаю, мы придумаем новую мечту. Например, станем морскими бродягами. Построим вместо повозок корабли, будем плыть по морю, найдем новые земли. А пока просто пройдем вдоль берега. Мы ведь еще не исходили все дороги.

Они нашли грот под крутым склоном и спуск для повозок. Развели костер у входа, чуть более молчаливые, чем обычно. Любовались лунной дорожкой, легшей на беспокойную гладь. Закат увидел далекие еще огни Светокамня, опустил голову. Сказал наконец, не обращаясь ни к кому и в то же время ко всем:

— Я уйду утром.

Принц кивнул молча, подтверждая его слова. Вздохнула было Рада, но тут же улыбнулась хитро, толкнула его в плечо:

— Так то ж утром! Эй, бродяги, ну что вы все! Человеку завтра одному идти, неужели мы дадим ему запомнить нас такими скучными?

И были пляски, праздник, костер до небес. Хоровод вокруг ширился, разбивался на два, три, на отдельные семьи и пары. Вокруг смеялись, отражения огней танцевали на волнах. Закат вдруг понял, что смеется тоже. Искра первой сбросила платье, влетела в воду, не выпуская факела из рук. Нательная рубашка вздулась пузырем, девушка забавно обиженно воскликнула что-то. Ее догнала Рада, плеснула водой, так что мигом промокшая ткань прилипла к телу. Женщины поплыли, отфыркиваясь, разбивая лунную дорожку на отдельные пятна-осколки. Заката толкнули в спину, бродяги откололись от костра, заходя в воду. Кто-то гасил факелы, кто-то наоборот, греб одной рукой, но держал над головой огонь. Закат зашел в море едва ли по пояс, когда рядом вынырнул Принц, дернул за рубашку. Скользкие камни подались, Закат взмахнул руками, но не устоял, шлепнулся в воду, чудом не притопив Принца. За спиной фыркнул Пепел, проплыл мимо, неуклюже загребая воду. Остановился передохнуть, тут же возмущенно вскрикнул, когда вынырнувший сзади Принц обнял его за шею и попытался повалить на себя.

Бродяги дурачились, как дети, смеялись, плавали в холодном море до стука зубов. Едва отогревшись у костра, лезли обратно, плескались у берега, плавали до темной глубины. Закат лег на воду, раскинув руки. Подумалось невольно — наверное, он в последний раз так радуется. Приходили странные образы, воспоминания, хотелось нырять и дурачиться, и удивительно было, что он умеет плавать лучше, чем многие бродяги.

Море держало, волны мягко покачивали расслабленно лежащее на них тело.

Он вспомнил — он уже лежал так однажды. Первая его не злая радость. Последняя на много лет.

Ветер треплет волосы, дракон взмывает над грядой и у юноши на его спине на миг перехватывает дыхание. До края мира тянется водная гладь, в которой тонет солнце, расцвечивая море алым, золотым, фиолетовым — ярче, чем все, что он когда-либо видел. Дракон парит над водой, все дальше от берега, и мальчишка на его спине выпутывается из сложных креплений седла, встает во весь рост, балансируя руками. Из груди рвется клич — победный, счастливый. Дракон хмыкает, пуская клубы дыма из ноздрей, аккуратно заворачивает к берегу, стараясь не уронить своего господина. Но мальчишка сам колотит его пятками, требуя:

— Давай ниже!

Спрыгивает со спины в море, поднимая фонтан брызг. Плавает, ныряет, горстями доставая со дна блестящие камушки, тут же позволяя им вновь утонуть. Черный костюм промок и будет весь в разводах соли, но мальчишке плевать.

Потом он вспомнит, что он — Темный властелин. Поднимется на спину дракона, осмотрит, как собирался, земли, еще не ведающие, что принадлежат ему. Вернется. Заставит слуг очистить одежду.

Но сейчас он просто мальчишка, который впервые увидел море. Дурачится, брызгая водой в морду обеспокоенного дракона. Качается на волнах...

Волна накрыла с головой, Закат зажмурился, потер щиплющие глаза. Рядом вынырнул Дрозд, извинился. Закат улыбнулся ему — ничего страшного, все равно окоченел, давно пора вылезать. Поплыл обратно к костру, где собралось большинство бродяг.

На берегу Принц разливал по кружкам травяной настой. Вручил одну такую Закату, лязгающему зубами от пронизывающего ветра.

— Выпей, пока горячее, тогда ни одна болезнь не прилипнет.

— Плясать надо! И согреемся, и хвори не догонят! — Искра подала пример, закружилась вокруг костра. Некоторые демонстративно откинулись на спины, Тскаш еще и ноги положил на борт повозки. Закат его понимал — самому хотелось лежать, не шевелясь. Но Искра плясала так, что не присоединиться было невозможно. Достала бубен Рада, звякнула вделанными в борт железными пластинками, отбила ритм по краю. Искра мазнула пальцами по плечу, Закат встал, покачнулся, но хлопнул в ладоши, влился в танец.

Последний вечер же. Когда еще плясать, если не сейчас.

К ним присоединялись остальные, кружились в хороводах. Запыхавшись, расползались по повозкам. Искра будто не знала усталости, хотя Рада уже и бубен отложила, махнув на плясунов рукой — сами разберутся мол, а ей спать пора.

Они свалились одновременно, когда уже ноги не держали. Искра приподнялась на локтях, улыбнулась хитро. Змеиным движением скользнула к нему, нависла, капая водой с растрепанных волос. Потянулась поцеловать.

Закат отвернулся, подставив щеку. Поцеловал ее сам, так же, дружески.

Она улыбнулась, не обидевшись, провела рукой по его щеке, пачкая песком.

— Не хочешь? Даже сейчас?

— Даже сейчас, — кивнул он. — Мир и без того прекрасен.

Она скатилась с него, откинулась на спину рядом.

— Смотри, звездопад!

Закат прищурился, кивнул. Красиво. Искра перевернулась, уложив голову ему на плечо. Тут же засопела, заснув — или притворившись, чтобы не отстранился. Он улыбнулся: когда заснет по-настоящему, сама отодвинется, неудобно же.

Звезды падали, будто капли дождя, часто-часто, скрывая знакомые созвездия.

Он закрыл глаза.

* * *

Наутро его попытались задарить подарками, но Закат отказался от всего. Попросил присмотреть за Дьяволом, совсем обжившимся в караване. Объяснил:

— Я вряд ли выйду из Цитадели.

Его не останавливали, видя, что бесполезно. Поцеловала в обе щеки Рада, напомнила — если выживешь, найти способ сказать об этом. Покачала головой, утирая блестящие глаза.

— Дурак ты, мальчишка. Хороший такой, но совсем глупый.

Пожал руку Принц, попрощался Пепел. Закат сказал наконец:

— Я рад, что у тебя все хорошо сложилось.

— Я для этого стал другим, — впервые серьезно ответил тот, обнял, на миг дав почувствовать слишком горячую для человека кожу. — Может, и у тебя получится. Но это уже не моя история и не моя забота.

Закат склонил голову. Ему хотелось бы сказать многое, извиниться — я зря не слушал тебя, мудрый дракон. Но Пламя, ставший Пеплом раньше, чем человеком, давно не нуждался в благодарности бывшего Темного властелина. Вместе с именем сменив характер, научившись жить легко, справляясь с ношей своей памяти, старый дракон был куда сильней нынешнего Заката.

Он поднялся на мощеную белым камнем дорогу, помахал рукой вслед каравану, двинувшемуся дальше вдоль берега. Повернулся к виднеющимся вдали шпилям светлой столицы и Цитадели.

Нужно было идти.

Глава 12

Светокамень был красив. Даже в предместьях дороги мостили белым камнем, ни за одним плетнем не было грязи, вся скотина на лугах светлых мастей, без единого пятнышка, словно на картинке. Небольшие дома, прячущиеся в глубине дворов, блестели свежей краской.

— Простите, светлые господа, я стар, одному справляться с хозяйством тяжело...

Дребезжащий старческий голос резанул ухо. За забором трясся старик, которому пара рыцарей указывала на полускрытый за плетущимся виноградом домик. Белая краска на нем давно облупилась и осыпалась на землю хлопьями, открывая потемневшее от старости дерево.

— Закон един для всех! Если ты не можешь соблюдать его — уходи и освободи дом для более достойных жильцов.

Закат шагнул было к забору... Замер.

Цитадель. Ро.

Он должен был пройти через столицу, не останавливаясь.

На него покосились, рыцарь, не занятый разговором, положил руку на оголовье меча. Вскинул бровь, взглядом спрашивая, чего забыл прохожий посреди дороги. Закат мотнул головой, пошел дальше, стиснув зубы. Но спустя несколько домов не удержался, оглянулся снова.

Старик за забором отсчитывал монеты, по одной перекладывая их в требовательно протянутую ладонь. Второй рыцарь все так же настороженно смотрел вслед Закату.

"Вира", вспомнил он. Еще Щука говорил, что светлые за все назначают виру. Отвернулся, сжимая кулаки.

Лучше бы помогли старику, а не забирали деньги, наверняка хранимые на черный день!

И никто из соседей не вступился. Отворачивались, прятали глаза, притворяясь слепыми и глухими.

Как и он сам.

Закат поднял взгляд на кованые ворота, светлую каменную стену. Над ней виднелся старый дворцовый холм, белые шпили. Если он сейчас вмешается, попытается защитить старика, дойдет ли потом до Цитадели? Или его убьют как смутьяна, не узнав и не поверив, что безоружный путник — бывший Темный властелин, а потом казнят и Ро?

Он не мог рисковать. Не ее жизнью.

Сзади хлопнула калитка, слышно было как переговариваясь удаляются рыцари. Вздохнул старик. Снова скрипнули несмазанные петли, кто-то юный спросил:

— Дед, у тебя краска есть? Я подмажу, только у нас кончилось все.

— Откуда, Заречка? А теперь и купить не на что. Ну да ничего, как-нибудь...

Закат вздохнул — найти краску он точно не мог. Хорошо, что хотя бы после ухода рыцарей кто-то решился пойти к старику.

На въезде не было очереди, проход закрывали скрещенные копья. Стражники в белых доспехах внимательно осмотрели остановившегося перед ними чужака. Старший спросил скучающе:

— Почему не в белом?

— Я издалека, — коротко отозвался Закат.

— А нам-то что, — хмыкнул стражник. — Покупай у кого-нибудь на фермах одежду или плати.

— У меня нет денег. Но мне нужно в Цитадель.

На него посмотрели недоверчиво, стражник поджал губы, наткнувшись на твердый взгляд. Переглянулся с напарником. На пробу повторил:

— В темном не пускаем.

— Мне нужно в Цитадель.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор. Закат сморгнул, первым отводя глаза, изгоняя поднимающуюся алую пелену. Расслабил плечи, напряженные в подспудном ожидании боя. Он ведь даже не на это препятствие злился, а на тех двоих, стребовавших плату с незнакомого старика. И нельзя было драться. Закат был здесь один и не мог ни перебраться через стену, ни пробиться сквозь город силой. Нужно было договариваться.

— Я могу отработать виру, — начал было он, но не успел закончить предложение. Кто-то подошел сзади, шаркая по булыжникам, в спину Заката постучали, словно в дверь.

— Мил человек, возьми-ка, — за ним стояла сгорбленная старуха, похожая на больное дерево. В ее руках высилась стопка аккуратно сложенной одежды. — Можешь зайти в мой дом, примерить.

Он глубоко поклонился женщине, принял вещи. Следуя за ней к избе, маленькой, но аккуратно окрашенной, спросил:

— Чем я могу вас отблагодарить?

Она засмеялась невесело, но не ответила, пока не завела его в тесные сени. Ее глаза сверкнули, как у кошки — дряхлой, но такой же яростной, как и прежде.

— Тем, что пройдешь в город, вопреки закону. Тем, что доберешься до Цитадели. Не знаю, зачем тебе туда, но вряд ли чтобы рыцарем стать.

Она любовно погладила лежащие у него в руках вещи, взяла сверху рубашку. Развернула, глядя на тонкую ткань с болезненной нежностью.

— Это одежда моего сына. Его сожгли третьего дня за непослушание Светлому ордену. За то, что сломал нос рыцарю, который полез к его невесте.

В горящих праведным гневом глазах старухи читалась невысказанная просьба. Закат склонил голову.

— Прости, добрая женщина. Я не смогу отомстить за него. Я не убью ни одного рыцаря.

— Я не знаю, что ты будешь делать, — она покачала головой, не желая его слушать, — но это не важно. Я сердцем чувствую, что ты отомстишь за моего ребенка. Этой веры мне достаточно. Поэтому одевайся и иди. Сейчас, пока я не начала сомневаться в своих словах.

Он повиновался, сменив плащ и штаны, натянул на сбитые пятки тонкие, явно дорогие сапоги. Только рубашку оставил свою — она была достаточно светлой и ее скрывал плащ, а он не хотел выбрасывать подарок Пая, прошедший с ним через все земли ордена.

Переодевшись, тихо поблагодарил старуху, но она отмахнулась. Почти вытолкала его за порог, захлопнула дверь. Закат, спускаясь с высокого крыльца, слышал, как старуха судорожно всхлипывает в сенях.

Она не хотела, чтобы он видел ее слезы, чтобы пытался утешить. Да и что он мог сказать женщине, потерявшей взрослого, счастливого уже ребенка? Разве что исполнить ее желание — насколько это было возможно.

Стражники на воротах в этот раз не задавали вопросов, молча опустили копья. Закат перешагнул через них, наконец оказавшись внутри городских стен.

Здесь не было окраин. Не было нищих, гадателей, даже играющих на улице детей. Мостовую словно с щелоком вымыли, дома разве что не светились, светлые до рези в глазах. Кое-где встречались на стенах рисунки и барельефы — все похожие, рыцари и солнца, золотые, иногда красные. Люди сторонились путника: его выдавало лицо и то, как он смотрел по сторонам, а более всего — длинные пряди черных волос, выбивающиеся из-под капюшона. Какая-то женщина привлекла к себе дочь, заставила отвести взгляд.

— Мама, кто это?

— Чужак. Не смотри, маленькая, а то испачкаешься.

Закат грустно улыбнулся, задержал взгляд на заготовленных дровах и столбе на лобном месте в центре площади. Обогнул ее, нырнув дальше в сплетение улиц.

Светлая судьба, что стало с этим местом?

— Господин, мой сосед завел черную кошку, я видел, она лежала на окне...

Красивая белокурая девица тянулась к уху рыцаря, прикрывая рот ладонью, и все равно шептала слишком громко.

Закат прошел мимо. Он помнил Светокамень другим — тогда, когда пролетал над ним на драконе. Тогда, когда этот город сдался его армии после долгой осады, но на требование предоставить для казни шестерых зачинщиков сопротивления — по одному за каждый потраченный год, — вышли все, от мала до велика.

Даже он, Темный властелин, оценил. Все равно выдернул из толпы шестерых и казнил — хотя они своим жестом дали ему право убить всех. Тогда жители Светокамня, выдерживавшие осаду столько лет, смотрели ему в лицо, все как один, и отказывались выдавать друг друга.

Неужели за две сотни лет все могло так измениться?

Улица шла в гору, мостовая превратилась в лестницу, целые этажи домов сходили на нет, скрываясь под землей. У стены остановился старик, оперся о нее. Тут же отдернул руку под возмущенный возглас из окна. Закат шагнул было к нему, но, наткнувшись на испуганный взгляд, отступил. Прошел дальше. Не выдержав, оглянулся. Старик стоял, дрожа, мимо проходили люди. Никто не подавал руку, чтобы поддержать его, напротив, сторонились, будто немощь и старость были заразной болезнью. Закат закрыл глаза. Он должен был пройти мимо, как все.

Не смог. Невозможно было сделать это во второй раз, он и без того чувствовал себя так, словно предал старика в предместьях — совсем не похожего на этого, и все же неуловимо такого же. Неправильного с точки зрения людей, истово верящих в законы светлых рыцарей.

Закат спустился на пару ступеней, протянул ладонь.

— Обопритесь на меня. Не беспокойтесь, вы не испачкаетесь.

Старик решился не сразу, но все же сухие пальцы наконец коснулись ладони Заката.

— Да пребудет с вами свет! Мне всего лишь вот до того дома на холме добраться надо, там внучка живет.

Они пошли вверх, Закат подстраивался под шаг старика. Спросил:

— Почему никто не помог вам?

Тот засмеялся тихонько, крепче сжал подставленный локоть.

— Вы чужак, у вас черные волосы. А вокруг себя видите людей, которые за белизной одежд прячут сердца, — он указал на свою макушку, где лысина боролась с неряшливо отросшими седыми волосами. — Видите? Я не стрижен. У меня нет сил и средств, чтобы закрасить седину, и мне не повезло, что она серая, а не серебряная. Поэтому мне не подают руки. Поэтому я не боюсь испачкаться — для нашего светлого города я и так достаточно замаран.

Закат склонил голову. Снова вспомнились слова Щуки, оставшиеся в таком далеком, простом и легком прошлом. Рыбак из деревни у стен Черного замка был прав. Законы света не имели к свету никакого отношения. Здесь, в самом сердце светлых земель, это было видно особенно ярко.

— И так всегда было?..

— Нет, — едва слышно, причудливым изменчивым эхом отозвался старик. Вздохнул, подняв изборожденное морщинами лицо к ясному небу, будто спрашивая у него совета. Набравшись смелости, обвел дрожащей рукой улицу. — Даже стены не всегда были белыми. Еще на моей памяти, лет пятьдесят назад, этот город был намного ярче... А вот дети мои уже не застали. Магистр тогда сказал, пусть наша столица оправдывает свое название. У нас, мол, светлые земли, нужно чтобы сразу было ясно, почему светлые... Тогда и виру наложили на темное, а если кто на соседа наговаривает — доносчику десятина от виры полагается. Сейчас еще немного спокойней, рыцарей в городе мало. С тех пор, как эту бедную девочку привезли, они сначала в цитадели заперлись, будто осады ждали. Потом, наоборот, магистр взялся по соседним городам разъезжать. Третьего дня только вернется.

— Третьего дня? — Закат переспросил, пытаясь ничем не выдать своей растерянности, хотя хотелось замереть посреди улицы, глядя на шпили светлой обители как на предателя. Если магистра нет в цитадели, кто же отдаст приказ и освободит Ро? И Ро — где она сейчас, не возит ли он ее за собой?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — покачал головой старик и Закат прикусил язык, поняв, что задал последний вопрос вслух. — А вот и дом мой. Благословенны будьте, добрый человек.

Старец отнял руку, шагнул к узкому домику на самом верху склона. Закат невольно улыбнулся, когда дверь гостеприимно распахнулась и девушка с желтой косынкой на волосах воскликнула:

— Дедушка! Наконец-то, я уже боялась, что ты не придешь!

Поднял голову, скользнув взглядом вдоль дороги, взбирающейся на следующий холм. На середине его дома редели, постепенно сходя на нет, и за полосой леса высились стены крепости внутри крепости — бывшего дворца, нынешней Цитадели света.

Куда, как оказалось, ему пока не нужно идти. Магистр уехал, единственный, кто точно знал Темного властелина в лицо и мог подтвердить договор. Без него Заката или прогонят, или посадят в тюрьму, и хорошо, если как Темного властелина, а не просто как смутьяна.

Если его казнят за нарушение светлых законов до приезда магистра — будет слишком уж глупо.

Но где ему переждать эти три дня? На каком-нибудь постоялом дворе его могли бы приютить в обмен на работу, но Закат не видел ни одной подходящей вывески по пути.

— Господин, — он обернулся на тихий оклик. Девушка в желтой косынке нерешительно улыбалась, стоя на пороге своего дома вместе с дедом. — Может быть, вы зайдете к нам? Дедушка говорит, вы проводили его, мне хотелось бы вас отблагодарить.

Он подошел к ним, тихо предупредил:

— Я могу быть небезопасным гостем.

Девушка тихонько рассмеялась, как ребенок, затевающий похищение горсти ягод из корзины, заготовленной для варки повидла.

— В этом мы с вами похожи, — и еще шире распахнула дверь, будто произнесенные Закатом слова были тайным ключом к ее сердцу. — Заходите, не стойте на пороге.

Он оказался в крохотной темной комнатушке, совсем не похожей на просторные сени, от которых Закат так и не отвык за время кочевой жизни. Сесть здесь было некуда, и пока он искал, на что опереться, чтобы стянуть сапоги, на него попыталась упасть метла. Хозяюшка подхватила ее с извинениями, почему-то слегка испуганными, старик со смешком сказал что-то про девичью замену лошади.

— Дедушка! — окончательно всполошилась внучка, но оглянувшись на гостя, который и с сапогами-то разбирался с трудом, а не то что с непонятными намеками, оттаяла.

Из кухни пахло свежей выпечкой, но хозяйка повела гостей наверх по узкой лестнице, такой крутой, что спускаться по ней наверняка пришлось бы задом наперед. Их посадили за стол в уютной небольшой комнате, которую Закат с некоторым удивлением окрестил трапезным залом — он, в конце концов, впервые с последней смерти оказался в каменном доме, да еще и не в один этаж, сложно было не сравнивать с собственным замком в миниатюре. Девушка сняла косынку, открыв уложенную вокруг головы косу, темно-золотистую, отливающую в медь. Закат догадался, что по здешним меркам этот цвет уже считался недостаточно светлым, из-за чего ей и приходилось прятать волосы. Однако в доме, даже при почти незнакомом госте, она решилась их открыть.

Впрочем, то, что Закат провожал ее деда, ясно давало понять, как он относится к местным запретам. Прибавить его собственные не слишком старательно спрятанные черные волосы и выходило, что у золотоволосой хозяюшки в самом деле была причина его не опасаться.

До сих пор казалось удивительным — люди, которые так запросто доверяют ему, но боятся рыцарей.

— Ясечка, горячего бы, — попросил старик. Девушка чмокнула его в лоб.

— Конечно, сейчас принесу.

Убежала вниз. Закат чувствовал себя неловко, оказавшись в гостях у едва знакомых людей, в городе, да еще и в светлой столице. Стены каменного дома дышали холодом, можно было расслышать не только быстрый топот Ясечки по лестнице, но и как она внизу бормочет себе под нос названия трав, заваривая их.

— Меня зовут Лис, — представился дед. Заметив удивление, улыбнулся, — мать дала мне имя до того, как орден решил всех называть Светами, Солнцами и Добрами. Внучка, та уже Ясносвета, конечно, но Яся ей больше нравится.

Закат назвался в ответ, объяснил, хотя его и не спрашивали:

— Я издалека, с востока.

Вернулась Яся с подносом, расставила на столе чашки, пузатый чайник, широкую тарелку с маленькими булочками. Села, подперев щеки кулачками, спросила напрямую:

— Вы в Цитадель идете, да? Я видела, как вы смотрели.

Закат кивнул, по примеру старика наполнив свою чашку. У напитка был сладковатый привкус, как у березового сока, который они с Паем иногда собирали весной.

Дед и внучка были очень смелыми людьми, если решились позвать за стол чужака. Но вряд ли они представляли опасность, которая им грозила из-за подобного гостеприимства.

— Я не друг рыцарям, — сказал Закат осторожно, примеряясь, как примеряются к дереву, прикидывая, как срубить его побыстрей да половчей, и при этом не быть задавленным падающим стволом. Однако старик только улыбнулся в ответ, а Яся спряталась за чашкой, хитро блестя оттуда глазами, будто надеясь на что-то.

Закат догадался, чего они ждут, покачал головой:

— Я иду в Цитадель не чтобы кого-то убить. Если вы ищите мести — я не смогу вам помочь.

— Мы и не собирались вас ни о чем просить, — ответил Лис, будто вовсе не разочарованный. — Просто приятно помочь доброму человеку. Если вам нужно переждать где-то три дня, моя внучка вас приютит.

Закат перевел взгляд на Ясю. Та вздохнула, погладила лежащую на столе морщинистую ладонь Лиса:

— Обманывать нехорошо, дедушка, — объяснила, потупившись: — Ко мне могут прийти рыцари. Они вообще чтят свой устав, но если кто-то из них приметит себе девушку, лучше не отказывать. Я отказала.

Она неловко пожала плечами, будто извиняясь за свою глупость, отвернулась. Закат опустил глаза. Что было дальше, он уже понял.

— Ясю больше некому защищать, а рыцари на нее обижены, — продолжил рассказ старик, не давая повиснуть тишине. — Я думал сам с ней четвертушку луны пожить — я, конечно, стар и немощен, но их иногда можно остановить и словом.

Яся фыркнула, одним выражением лица показывая, что она думает о плане своего деда. Закат был с ней согласен. Для старика вставать на пути рыцарей было самоубийством.

А для него — нет?

Зависело от того, сколько их придет.

Он не должен был ни во что ввязываться. Ему нужно было только дождаться магистра и попасть в Цитадель.

Но он уже ввязался. Он заметил, как девушка постоянно возвращается взглядом к его одежде, спросил напрямик:

— У тебя был жених?

— Был, — Яся кивнула, судорожно сглотнув, словно не в силах перебороть упрямые глаза, которые норовили еще хоть миг посмотреть на его плащ. — Огнесвет. Его казнили три дня назад из-за меня. У вас одежда похожа.

— Я встретил его мать в предместьях, — объяснил Закат, разом отвечая на любые возможные вопросы. — Она отдала мне эти вещи. Я в долгу перед ней и перед вами. Но я смогу охранять вас только три дня.

— Больше и не нужно, — поспешно закивала Яся. — Я им быстро наскучу, если дружки того рыцаря не смогут отомстить сразу. Спасибо вам, добрый человек!

— Закат. Меня зовут Закат.

Вряд ли он мог навлечь на этих людей большую опасность, чем та, которая над ними уже нависла.

* * *

Городская площадь. Трон. Темный властелин щурится от яркого солнца и скучает, поигрывая кинжалом. Горожан совсем мало, только стража, деловито подготавливающая все для казни. Наконец глашатай разворачивает бумагу, откашливается.

— Лен, сын Дуба! Организовывал сборы недовольных в подвале своего дома!

Коренастый мужчина сам взбирается на невысокий чурбан, позволяет надеть на шею петлю.

— Весела, дочь Жита. Была поварихой в трактире, отравила шестерых стражников!

Женщина с запавшими глазами на худом лице безумно хихикает, когда ее выталкивают на помост.

— Шило, сын Кости. Убил гвардейца, возвращавшегося со службы!

Темный властелин хмыкает, подбрасывая кинжал и ловя снова. Если гвардеец не справился с каким-то мужиком — что он делал в гвардии?

Список недолог, завтра тела вывесят на башне в назидание остальным. Вот только отчего-то чем больше смутьянов казнит Темный властелин, тем больше их становится.

* * *

Закат проснулся от грохота, сотрясавшего стены так, словно кто-то ломился в двери с тараном. Спросонок даже не сразу понял, где оказался — каменный пол и узкое ложе сбили, запутали, на миг заставив подумать, что он почему-то уснул в комнате Пая... Только таких ярких занавесок в Черном замке никогда не было.

— Откройте именем света!

Внизу уже стоял старый Лис, бормотал что-то, отодвигая засов. Закат остановился на лестнице, и Яся, выглянувшая из кухни, торопливо перебежала к нему. Споткнулась на крутых ступеньках, Закат едва успел помочь ей подняться, спрятаться к нему за спину.

— Светлого вам дня, добрый рыцарь, — смиренно поздоровался Лис с не то чтобы нежданным, но неприятным гостем. — Чем мы обязаны такой чести?

На пороге стоял юнец, рыцаря в котором можно было узнать только по белой котте с гербом — ладонями с разгорающимся меж ними пламенем. Юноша попытался было шагнуть в дом, но Лис якобы случайно преградил дорогу, закашлялся, опираясь на косяк.

Отталкивать старика рыцарь все-таки постеснялся.

— Я требую выдачи живущей здесь девушки!

— Моей внучки? — Лис очень естественно удивился. — Но ее нет дома, она еще до света ушла на рынок. А что, ей надо явиться в Цитадель?

— Нет, — на миг смешался рыцарь, но тут же исправился с прежней наглостью. — Да! Она оскорбила меня и я требую должных извинений!

Закат почувствовал, как девушка за его спиной задохнулась от гнева, сжал ее руку. Выходить, чтобы отстоять свою невиновность, было не лучшей идеей.

Однако рыцарь и так заподозрил обман.

— Я не верю тебе, нечистый старик! Пропусти меня и я лично убежусь в том, что преступница не прячется от правосудия.

Закат вслепую оттолкнул Ясю подальше от лестницы, спустился вниз. Рыцарь, успевший-таки прорваться в дом, остановился, ошеломленный — светлого на Закате были одни штаны, и они же оставались единственной одеждой. Пробежал взглядом по шрамам от медвежьих когтей, поднялся к прядям черных волос, лежащим на плечах.

— Э... Вира? — неуверенно скорее спросил, чем потребовал рыцарь.

— Я здесь не живу, — вежливо ответил Закат. — Только гощу. На улице волосы закрываю капюшоном плаща.

Рыцарь так растерялся, что даже забыл на время о цели своего визита, чем и воспользовался Лис, осторожненько проводив его обратно к двери. По счастью, Яся на втором этаже сидела так тихо, что, кажется, даже дышала через раз и в ладошку.

Но выставить гостя без проблем все-таки не вышло. Уже на пороге он обернулся, вспомнив, зачем пришел, возмутился:

— Вы не сможете вечно скрывать ее от света!

— Вы так думаете? — тихо спросил Закат, невольно повторяя запомнившуюся фразу Принца.

Увы, он не был вождем бродяг и за ним были только старик и девушка, а не вооруженный караван.

— Я вернусь завтра! — пообещал рыцарь. Добавлять, что вернется он не один, не требовалось.

* * *

— Вам нужно уехать из города, — сказал Закат, когда они с Лисом закрыли дверь и вернули на место засов. — Сегодня, пока еще есть время.

— А вдруг это ловушка? — подала голос Яся, успевшая спуститься к ним и теперь стоявшая на последней ступени лестницы, обнимая себя за плечи. — Вдруг он пришел сюда шуметь как раз для того, чтобы я попыталась сбежать, как куропатка, вспорхнувшая из кустов!

— Куропатку из кустов правда не достать, — вздохнул Лис, — а наш дом, увы, убежище ненадежное. Но как мы уйдем? И куда?

Конечно, старик не мог бросить внучку. Они смотрели на Заката с затаенной надеждой, будто его совет в самом деле мог их спасти. Будто случайный прохожий стал шкатулкой, хранившей ответ на вопрос, как жить.

Закат вернулся за стол наверху, сел, вплетя пальцы в собственные волосы. Он не мог, не имел права решать за них. Но какой у него был выбор? Зажмурился, пытаясь вспомнить карту — не раз же видел как Принц разворачивал ее на сундуке. Разглядывал с интересом, думал, каким причудливым змеиным следом изгибается их путь. Каждый раз находил взглядом Светокамень, прикидывал, за сколько дней добрался бы напрямую. Должен был запомнить окрестности столицы во всех подробностях!

— Бродяги сейчас пойдут на юг вдоль берега, дальше и дальше от города, — пробормотал Закат, размышляя вслух. — Интересно, можно ли их догнать? И нужно ли?..

— Нужно! — Яся прижимала руки к груди, вцепившись в пушистый кончик косы. — Очень нужно. Я портнихой была, но сейчас ко мне никто не ходит. На огороде я возиться все равно не умею, а бродягам наверняка нужно что-нибудь шить да штопать?

Лис только кивнул молча, соглашаясь с внучкой. Закат смотрел на них, уже почти не удивляясь. Только интересно было, если спросить у каждого горожанина светлой столицы, тихонько, так, чтобы не подслушали рыцари, сколькие захотят уйти? И почему не уходят сами?..

— Вот только, добрый человек, — замялась Яся, не решаясь что-то спросить. Закат молча ждал, и девушка, вздохнув, спросила: — Как же я догоню этих бродяг?

— У нас есть деньги, на лошадь хватит, к свадьбе же готовились, — взялся объяснять Лис. — Но как ее купить? Я стар, сам до конюшни не дойду, а Ясе опасно выходить...

— Я куплю, — даже чуть неловко пожал плечами Закат. — Если вы доверите мне деньги.

Яся от радости разве что не запрыгала, побежала в спальню, ни мгновения не сомневаясь. Вернулась с увесистым кошельком, рассказывая, где находится конюшня и как выбирать лошадь.

— Даже если с норовом — не страшно, я управлюсь как-нибудь!

Закат, припомнив Дьявола, улыбнулся невольно — если все сложится хорошо, скоро Яся должна была познакомиться с самым норовистым из всего конского племени.

* * *

Он шел по городу, опустив голову. Яся помогла зачесать волосы в хвост на затылке, но и без черных выбивающихся прядей Закат выглядел чужаком. В светлом городе на каждой улице стояли большие и малые сторожки, перед которыми люди осеняли себя широким кругом, странно выворачивая ладонь. В светлом городе было много людей в белых мантиях, которым глубоко кланялись, подходили, просили благословения.

— Тебя что-то беспокоит, сын мой?

Закат поднял глаза на преградившего ему путь сторожа. Покачал головой.

— Нет... Отец.

Неприятно было называть так напыщенного толстяка, в чьих глазах читалась жажда наживы, а не сочувствие. Вспомнился мужик из полузабытого прошлого, чью жизнь оборвала молния, и хотя сейчас Закат сожалел о той яростной ненависти, в то же время понимал — она была заслужена.

Эти светлые сторожа вызывали похожие чувства.

Интересно, были ли среди них другие? Те, которые в самом деле стремились понять любого прохожего, с кем хотелось бы поговорить, кто умел бы не только налагать виру, набивая свой карман, но и искренне разделять с названными детьми горести и сомнения?

Наверное. Таким мог стать Светозар через десять-двадцать лет.

Вот только Светозар был один, а рыцарей, поджегших его дом, четверо.

К счастью, сторож отстал от несговорчивого прохожего, а на конюшне так обрадовались размеру принесенного кошелька, что вопросы задавали только по делу. Вначале, правда, попытались подсунуть необъезженного толком жеребца, потом — не молодую кобылу, но у Заката слишком долго был перед глазами пример замечательного животного, чтобы соглашаться на такую покупку.

— Я возьму этого.

Паренек, возившийся с гривой коня, похожего на молодого Дьявола всем, кроме спокойствия и светлой масти, удивленно вскинулся. Конюх смутился.

— Извините, он еще не готов. Мы заплатили за него положенную виру...

Закат удивленно посмотрел на коня. Тот фыркнул, тряхнул головой, вырывая пряди из рук работника.

Темные пряди. А на коленях у мальчишки стояла плошка с краской.

Закат недоверчиво протянул руку, коснулся конского лба. На пальцах остались белые следы.

— Я его покупаю, — кошелек плюхнулся в грудь торговца, тот едва успел поймать, выронив пару монет. — Заберу вечером или завтра утром. К нему седло и узду, самые простые. Докрашивать не надо.

Уже на выходе его поймали, отсчитали сдачу, спросили, на чье имя записать и не может ли зайти за конем кто-то, кроме него.

И не нужна ли лишняя краска, раз уж осталась.

— Нужна, — отозвался Закат насколько мог спокойно. — В предместьях живет старик, у него стена облупилась. Ему очень нужна краска и не помешает помощь.

Как ни странно, конюх и правда послал мальчишку с плошкой в сторону ворот. А Закат, даже направляясь к дому Яси, продолжал недоверчиво рассматривать испачканную в краске ладонь.

Они тут коней красят.

Если бы кто-нибудь рассказал о таком в Залесье, даже Щука посчитал бы шуткой и преувеличением.

* * *

— Ты не можешь тут остаться!

— Ясечка, — в сотый раз вздохнул старик, — ну куда ты меня повезешь? Я и на лошадь-то не заберусь. Домик у меня еще крепкий, рыцари не слишком докучают. Проскриплю еще годок-другой...

Закат молча собирал в дорожную корзинку продукты на кухне, предоставив Лису с Ясей самим решать, бежать вдвоем или нет. Оба были правы — старика вряд ли оставят в покое после побега внучки, но если они поедут вдвоем, сложней будет догнать караван.

— Закат! — Яся появилась в дверях, но тут же забыла, зачем так торопливо прибежала. — Ой, что ж ты в темноте... Давай хоть свечечку зажгу.

Тонкие свечи нашлись на шкафу, Яся завозилась с кресалом, ойкнула, уронив кремень под стол. Закат выглянул на улицу, оторвал пару лучин от пучка, воткнутого в кольцо на стене и зажженного последним рыцарским патрулем. Фитилек от прикосновения тускло светящихся прутьев задымился, оброс бородкой пламени, пустившей по стенам пляшущие тени.

— Я здесь все собрал. Если отстанете от бродяг, сможете на неделю растянуть.

Яся кивнула, попросила:

— Давай только ты сначала дедушку на конюшню отведешь? А я одежду как раз сложу. Сама на улицу не высунусь, не беспокойся. Дождусь тебя и вместе пойдем.

План выглядел хорошо, особенно если бы они не дотянули с ним до глубокой ночи. Впрочем, настойчивый рыцарь обещал вернуться только завтра.

Старик будто помолодел за прошедший день, во всяком случае, рядом с Закатом шел на удивление легко. Рассуждал, торопясь поговорить с тем, кто не боится слушать:

— Вроде бы когда живешь под дланью света, восстание поднимать не с руки. Потому что это ж выходит, сам расписываешься в том, что ты злодей! Кто поддержит, если ты на себя такую табличку повесишь.

Закат невольно хмыкнул.

— Темного властелина поддерживали многие. Это Герой был один.

— Ну, сейчас-то все наоборот, — вздохнул старик, покрепче перехватывая сухой ладонью локоть Заката. — И знаешь, сомневаюсь я, что Герой тогда был совсем один. Все равно наверняка кто-то помогал. Лестно же — бороться против зла. А когда безобразия учиняют рыцари в белых доспехах, даже не поймешь, кому жаловаться и что с этим делать.

Конюшня показалась из-за поворота, на крыльце под пучком лучин сидел давешний мальчишка. Завидев Заката, бросил недогрызенное яблоко, подскочил.

— Изволите забрать коня?

— Пока нет. Скоро придет девушка, они с Лисом вдвоем уедут.

Мальчик покосился на старика, видимо, удивившись странному имени, но кивнул понятливо, убежал седлать коня. Лис, кряхтя, опустился на нагретые ступеньки. Посмотрел туда, где днем виднелась Цитадель, а сейчас была только тьма. Скривился.

— Дурак я старый. А остальные — молодые дураки. Боимся, как бы кто что не подумал, хотя по хорошему давно надо было... — не договорив, махнул рукой. — А, ладно. Может, ты вот что-то изменишь.

Закат пожал плечами, ставя рядом с Лисом корзинку. Он шел в Цитадель просто потому, что они забрали Ро, и не представлял, как и что он мог бы изменить. Рыцарей в светлом городе было двадцать раз по двадцать, а он, некоронованный, даже одну смерть не переживет.

По пути обратно ему не встретилось ни одного прохожего. Дома с закрытыми ставнями будто говорили — все приличные люди спят, что ты, чужак, делаешь на улице? Из поперечного переулка вышел рыцарь, зевнул в кулак, накрыл пучок лучин железной закопченной крышкой. Закат глянул на медленно светлеющее небо, свернул к дому Яси...

С той стороны улицы приближались, смеясь, четверо рыцарей, ведомые знакомым настырным гостем.

Закат прибавил шагу, протиснулся в щель между домами, немилосердно рванув зацепившийся за что-то плащ. Постучал в окно. Высунулась Яся, услышала голоса рыцарей, зажала рот ладошками. Прошептала:

— Пришли! Я же не смогу проскочить, тут тупик, а на улице увидят, догонят...

Закат залез в открытое окно, потащил девушку вверх по лестнице мимо двери, уже дрожащей от ударов.

— У вас дома близко стоят. Сможешь на соседний перебраться?

— Не знаю!

Защелка в маленьком чердачном окне никак не поддавалась, он дернул сильней, полетела краска. Закат вылез на крышу, подал Ясе руку. Она, жмурясь от страха и прижимая к груди узелок с вещами, шагнула на захрустевшую под ногами черепицу. Бочком спустились к краю, Закат отпустил ее руку.

— Прыгай. Доберешься до перекрестка, там у дома наружная лестница. Слезешь на нее и спустишься.

— Я не смогу!

Закат обхватил ее за талию, шагнул чуть назад. Яся взвизгнула, вцепившись ему в шею, когда он перепрыгнул, почти перешагнул на соседнюю крышу.

— Видишь, не страшно. Дальше сама. Их нужно задержать, если увидят открытое окно, будет погоня по крышам.

Яся с трудом расцепила объятия. Чмокнула поспешно в щеку:

— Спасибо!

Осторожно пошла вверх, спеша спрятаться за скатом. Закат вернулся на покинутый дом, спрыгнул на пол чердака, торопливо захлопнул окно.

По лестнице внизу уже топали рыцари. Крикнули за спиной:

— На колени!

Закат, едва успевший отступить от окна, обернулся. Посмотрел на направленный ему в грудь меч.

— На колени, чужак!

Юный рыцарь с топорщащимися во все стороны светлыми волосами поднял клинок выше, кольнув шею.

Можно было ладонью сбить меч. Мальчишка слишком вытянул руки и теперь, чтобы перерезать Закату горло, ему пришлось бы сначала шагнуть ближе.

Но снизу торопились его друзья. Всех четверых...

— Ты что, оглох?!

Закат медленно опустился на колени.

Все было гораздо проще. Если бы он начал драться, у него был бы очень простой выбор — убить или умереть. А ему не нравился ни один вариант.

Можно было попробовать договориться. Вряд ли этим рыцарям нужен какой-то чужак.

— Где девушка?

— Ее здесь нет, — тихо ответил Закат, глядя, как из люка появляются остальные. Интересно, они знали, зачем их привели в этот дом?

— Ты лжешь, — выкрикнул заводила, чувствительно ткнув мечом в шею. Если бы острие было заточено лучше или замах был больше, это было бы опасно, а так Закату только пришлось откинуться назад.

— Можете обыскать весь дом, — отозвался он, глядя в глаза рыцарю, — если еще этого не сделали. Ее нет. Хозяева уехали еще днем.

На чердак, отдуваясь, забрался последний рыцарь, чуть полноватый и рыжий, как лисий хвост. Ухмыльнулся:

— Что, упорхнула твоя пташка, Ласк?

— Заткнись, — огрызнулся заводила. Закат заметил, как приподняли брови рыцари, видимо, не ожидавшие от друга грубости. — Ты, чужак! Ты обязан сказать нам, куда она уехала!

— Почему?

— Она оскорбила меня! Пошла против воли света! Она...

— Она, — перебил его Закат, — не дала тебя согрешить с ней, вопреки вашим законам.

Юнец залился краской, один из его дружков фыркнул:

— Языкастый, ты глянь! — добавил, выразительно поглядывая на Заката: — Он, кстати, прав насчет закона. Может, он у нас того, с лестницы свалится? Исключительно сам!

— Здесь слишком низкая лестница, — тихо отозвался Закат. — Я не умру, даже если вы меня с нее столкнете.

— Какая жалость и незадача, — огрызнулся заводила. — Но мы можем нанести тебе удар милосердия!

— Ласк, хватит, а, — поморщился третий, самый старший с виду и прежде молчавший. — Нас и так в лучшем случае отчитают, а в худшем в оруженосцев разжалуют за твои развлечения, — обернувшись к Закату, чуть поклонился, поблагодарив: — Спасибо, добрый господин, что радеете за то, чтобы мой заблудший брат не нагрешил сверх меры. Мы вас более не побеспокоим.

Закат смотрел, как они уходят, один за другим спускаясь по лестнице. Кто-то таки споткнулся, пролетел несколько ступенек. Над ним посмеялись, напоминая — ну что, нужен тебе удар милосердия?

Только когда за рыцарями закрылась дверь, Закат поднялся с колен. Медленно отряхнул пыльные штаны, прислушался. Правда ушли. Сложно было поверить, что он в самом деле остался жив и для этого даже не пришлось ни с кем драться.

И все-таки вместо того, чтобы лечь в постель отсыпаться за всю прошедшую ночь, выбрался на крышу. Накрепко закрыл за собой оконце, растянулся на холодной черепице, упершись ногами в водосточный желоб. Прищурился на солнце, поднимающееся из-за далеких, едва видных отсюда гор.

Закат все-таки очень сомневался, что на этом все закончится. Что настойчивый юноша не захочет отомстить хотя бы последнему из своих обидчиков.

Вскоре солнце поднялось так высоко, что слепило даже сквозь опущенные веки, и натянутый на самый нос капюшон плаща не помогал. Закат видел сверху, как просыпался город: открывались лавочки, покупатели торопились заполучить лучший товар, куда-то спешили прохожие. Шмыгнул воришка, стянул грошовую ватрушку с лотка зазевавшегося пекаря. Почему-то Закату показалось добрым знаком то, что торговец, запоздало заметив пропажу, только рукой махнул, не подняв крик.

Дом Яси стоял на одной из главных улиц, уходящих на высокий холм, который когда-то защищал замок от осад, и вскоре после рассвета по ней потянулись повозки, сначала в сторону Цитадели, потом от нее. Вчера Закат ничего подобного не видел, так что теперь изучал телеги с некоторым изумлением. Продукты, оружие, дорогие ткани... Проехала повозка с бочками, Закат приподнял брови. Вряд ли в Цитадели не было колодца, значит, сегодня рыцари собирались вполне открыто нарушить собственный запрет на горячительные напитки. Закат щурился вниз, провожая телеги взглядом — благо ширина улицы позволяла рассмотреть многое, не отрывая спину от черепицы. Он надеялся, что догадывается о причинах, по которым рыцарям внезапно потребовалось такое множество товаров, но тогда вскоре должны были показаться и иные повозки...

Странный шорох заставил его напрячься и прислушаться. В доме явно кто-то был, и вряд ли это вернулись Яся с дедушкой, которые уже должны были выехать из предместий и спешить вслед за караваном.

Кто-то ходил по чердаку. Закат услышал, как хлопнули о стену дверцы резко распахнутого шкафчика, незваный гость выругался, донесся звук удара — наверное, пнул стену или шкаф. Шаги приблизились, Закат медленно оторвал одну руку от черепицы, прикрыл нос и рот — так выходило дышать тише.

— Тьма! И этот как провалился. Откуда он тогда вообще вылез, я же выглядывал на чердак, а в шкаф он бы не поместился...

Закату самому захотелось выругаться. Лучше бы так и не вернулся в дом, все равно рыцари не догадались залезть на крышу! Или догадались бы, но чуть позже? Впрочем, сейчас жалеть было поздно и бессмысленно. Главное — раз рыцарь пришел снова, Яся уже в безопасности.

Скрипнуло чердачное окно, Закат улыбнулся невесело, вздохнул уже не скрываясь. Рыцарь, выглянув на крышу, осклабился и полез наружу, одновременно вытаскивая меч из ножен. Однако сразу нападать почему-то не стал. Закат со сдержанным недоумением следил за юношей, не слишком вслушиваясь в брань, которой его поливали. Похоже, тому все-таки нужен был повод для драки, а пока он просто болтал, сначала подойдя поближе, а потом...

— Я могу столкнуть тебя вниз, — тихо сообщил Закат.

Рыцарь захлебнулся потоком обвинений. Миг таращился непонимающе, затем судорожно выдохнул, поняв, что в самом деле стоит между краем крыши и своей мнимой жертвой. Когда рыцарь начал поворачивать голову, пытаясь оглянуться через плечо, Закат рванулся вперед, предугадав — сейчас тот потеряет равновесие.

Поймал опасно пошатнувшегося рыцаря за запястье, встретил ошалевший взгляд серых глаз. Сказал спокойно:

— Но я не толкал. Так и не падай.

Мягко потянул на себя, снова откидываясь на спину. Упущенный меч загрохотал по черепице, дзынькнул, упав в желоб. Закат отпустил руку рыцаря, но тот сам судорожно вцепился в его ладонь, уперся второй в теплую крышу. Глубоко вдохнул раз, другой, будто учась дышать заново. В перепуганные глаза медленно возвращалась осмысленность.

Закат смотрел на него со странным ощущением, которому не мог дать название. Похоже, юноша вылез на крышу в порыве ярости, таком сильном, что даже забыл, как боится высоты.

Темный властелин не боялся ничего. Но такое чувство было ему знакомо. Алая пелена, во власти которой делаешь то, о чем потом жалеешь, и никакие сожаления не могут вернуть утраченного.

— С этим нужно просто жить. Сдерживать себя, насколько можешь, — тихо сказал Закат, только после подумав, что отвечает на собственные мысли. Рыцарь, однако, кивнул, почти коснувшись лбом плеча. Перекатился на спину, подполз к чердачному окну, неловко спрыгнул внутрь. Уже оттуда донеслось:

— Ты странный. А если я не хочу так жить? Хочу или уже нарушать правила и делать то, что хочу, или отменить все, что натворил!

— Отменить не выйдет, — отозвался Закат, глядя как внизу прохожие расступаются, готовясь пропустить что-то, приближающееся со стороны ворот. — Можно только перестать убивать людей.

Раскатившийся над городом зов трубы заглушил слова рыцаря. Зазвучал многоголосый гимн во славу света — все оставшиеся на улице влились в хор. Из-за домов показалась первая карета, бело-золотая, с эмалированным, блестящим на солнце гербом — ладони, меж которых разгорается пламя. Закат моргнул, тряхнул головой — ему на миг почудилось что-то странно знакомое в очертаниях тянущихся вверх огненных языков. Сказал сам себе — конечно, ведь сколько раз видел этот знак на груди пришедших за ним рыцарей, выбросил беспокоящее сходство из головы, вглядываясь в кавалькаду.

Нарядное шествие прокатилось по улице, гремя по брусчатке, стихла славящая рыцарей песня. Закат наклонился, подобрал меч, лежащий в водостоке. Спрыгнув на чердак, окликнул все еще не ушедшего рыцаря, протянул ему оружие. Сказал:

— Мне пора идти.

— Куда? — вскинулся юноша. — Может, я могу пойти с тобой?

— Лучше не быть моим спутником, — покачал головой Закат. — Я иду в Цитадель.

— Но почему мне нельзя? — удивленно спросил рыцарь. — Я же все равно должен туда вернуться, я только ненадолго отлучился.

Закат посмотрел на него долгим взглядом. Тихо уточнил:

— Тебе никогда не хотелось отправиться в Черный замок? Победить зло?

— Хотелось, конечно! Но меня не взяли, — отмахнулся рыцарь, — это ж честь, ого-го. Из всех моих ровесников только Светозар поехал, но он всегда был таким, немножко слишком... — он покрутил пальцем, пытаясь подобрать слово. — Слишком светлым, что ли. А что?

Посмотрел на Заката вопросительно. Тот только откинул капюшон, стянул с волос завязанную Ясей веревочку. Рыцарь миг непонимающе смотрел на рассыпавшиеся по плечам волосы, затем перевел взгляд на лицо Заката и наконец отшатнулся, побледнев так, что видно было даже на полутемном чердаке.

— Не может быть!..

— Может, — отозвался Закат. — Ты угадал правильно.

Снова натянул капюшон, спустился по лестнице. Рыцарь, помедлив, последовал за ним. Спросил недоверчиво:

— Это из-за той девушки? Ну, которую Доброяр привез?

Закат только кивнул.

— А я думал, это дурацкая затея, — растерянно протянул рыцарь. — Ну кто добровольно полезет в ловушку, тем более если на ней крупными буквами написано 'придешь — убьем'?

— Я, — просто ответил Закат. — Главное, на ней написано 'если придешь, мы отпустим Ро'.

Они вышли на улицу, пошли в сторону Цитадели. Рыцарь, упорно шагающий рядом, вздохнул.

— Красиво... В смысле, то, что ты делаешь, красиво. И глупо, как сказочный подвиг.

Закат промолчал. Ему не хотелось обсуждать, глупость он делает или нет. И так понятно, что глупость. Но все равно обменять свою жизнь на жизнь Ро казалось справедливым.

Он остановился перед последним домом, обернулся к рыцарю:

— Тебе не стоит идти со мной. А лучше вообще уходи из города. Мы мимо двух патрулей прошли, если они тебя вспомнят — станешь для всех слугой тьмы.

— Ладно, — кивнул тот. — Уйду. Желать тебе удачи глупо, правда? Говорить 'береги себя' еще глупей... Но ты выживи, если сможешь. А то это будет неправильно, если тебя там убьют.

Закат улыбнулся. Он не только не мог обещать, что выживет — он был почти уверен, что это невозможно.

Уже вдогонку рыцарь снова крикнул:

— Ты странный! И совсем не похож на... Ну ты понял!

Наверное, он был прав.

Закат поднял голову, посмотрел на смыкающиеся над ним кроны деревьев. Оставалось пройти совсем немного. В лесу было душно, от земли поднимался вытопленный солнцем пар. Идти в гору было тяжело, в какой-то момент стало не хватать дыхания, и Закат остановился передохнуть, сел в тени под деревом. Солнце пробивалось сквозь листья и пекло макушку даже под капюшоном плаща. От того, что он увидел в городе, было почти страшно. И в то же время оставалась надежда — ведь на каждого, доносящего на соседа, находился свой добросердечный пекарь.

— Эй! В светлом лесу на траве сидеть нельзя!

Он встал, оглянулся, встретился взглядом с молодым рыцарем. За ним маячили еще трое. Закат поднял ладони в примирительном жесте.

— Уже ухожу.

Пошел дальше.

Наконец показались из-за деревьев белые ворота, рыцари возле них. Голова, до того полнившаяся невнятными обрывками мыслей, стала пустой и звонкой; сердце, пропустив удар, забилось спокойно и ровно, хотя должно было колотиться, как бешеное.

Он пришел.

Глава 13

— Эй, ты! Кто такой?

Рыцарю явно было совсем не интересно, кто перед ним, окликнул он замершего перед воротами путника только по долгу службы. Но стоило Закату откинуть капюшон, как на него тут же наставили сразу два копья. Кто-то в глубине двора закричал, куда-то побежали. Закат не шевелился, глядя в глаза рыцарю, задавшему вопрос. Тот неожиданно замялся, отвел оружие чуть в сторону.

— Жива твоя девчонка... Что ей сделается.

Закат выдохнул, только сейчас заметив, что задержал дыхание. Вспомнилось, как бродяги едва не насильно впихивали в руки хотя бы кинжал, если не меч — точно как Медведь при выходе из Залесья. Кипятился всегда спокойный Драарул, сочувственно молчал Принц, а Закат знал, что всех рыцарей ему не одолеть. Тем более так быстро, чтобы они не успели навредить Ро. Поэтому сейчас только медленно поднял руки, показывая пустые ладони. Выговорил негромко:

— Я пришел выполнить условия договора.

— В самом деле? — тягуче отозвались из-за позолоченных створок. — Как трогательно.

Рыцари склонились в поклонах, Закат, услышав полузабытый голос, поднял взгляд.

Он помнил Героя. Помнил, как ветер трепал белый плащ, изорванный и грязный, как опаленные огнем кудри топорщились неряшливой соломой, как голубые глаза закрывались, закрывались, закрывались — никогда не в последний раз.

Магистр выглядел совсем иначе. Начищенные до зеркального блеска доспехи, белизна плаща никогда не знакомилась с травой, волосы расчесаны и уложены красивыми волнами, как на картинке. Кольнуло смутным узнаванием — не человека, образа. По мановению его руки рыцари шагнули ближе, схватили, заломив руки. Потащили в Цитадель. Закат обернулся, поймал взгляд магистра, потребовал:

— Освободи ее. Выполни свою часть уговора!

Светлый поморщился, Заката толкнули в затылок. Внутри ворочалось, тлело странное чувство, предугадывание действий, и на миг Закат почти поверил, что пришел напрасно. Что никто не станет отпускать приманку. Но нет, магистр подозвал к себе мальчишку, приказал что-то негромко. Закат не слышал слов и не был уверен, что его требование помогло, но все-таки позволил притащить себя в кузню. Широкоплечий рыцарь, управлявшийся здесь, взглянул со спокойным деловым интересом, бросил на наковальню заранее заготовленные кандалы, широкие, с толстой цепью. Вскоре пришел магистр, приказал:

— Заковать.

Закат бестрепетно подал руки. Его толкнули в спину, заставляя наклонится, положить запястья на наковальню. Кузнец вбил в браслеты запоры, по настоянию магистра тщательно расклепал, разогрев железо так, что оно сплавилось намертво. Закат лишь чуть поморщился, когда кандалы обожгли кожу — он и без того понимал, что живым Цитадель не покинет. В результате этот глупейший, ненужный жест магистра вызвал курьез — когда тот потребовал, чтобы пленника раздели до нательных штанов, Закат только удивленно поднял брови, выразительно звякнув цепью, а рыцари замешкались, не зная, как подступиться к приказу. Затем, однако, разобрались, распороли рубашку по швам, бросили, скомкав, в угол. Закат проводил ее взглядом — подарок Пая было жаль. Жальче, чем свои огнем горящие запястья.

Посмотрел на магистра снова.

— Девушка. Ты обещал освободить Ро.

Магистр скривился, тряхнул головой. Рыцарь, стоявший на страже у дверей, взял пленника за цепь, выволок наверх, подтолкнул к узкому окну, ведущему во двор.

Ждать пришлось недолго.

— Вы не смеете!

Ро тащили к воротам двое рыцарей, а она ругалась, брыкалась, разве что кусаться не пыталась.

— Я желаю отвечать за себя сама! Дайте мне только поговорить с этим дураком!

Закат улыбнулся, коснулся ладонями стены у бойницы, прижался лбом, закрыв глаза. Он вслушивался в высокий хриплый голос, стараясь запомнить его, этот злой тон, даже эту брань, обращенную наполовину к рыцарям, а наполовину к нему. Без сомнений, если бы Ро дали — она бы его еще на бой вызвала за свое право остаться здесь.

Хорошо, что магистр не оставил ей выбора. Может, это было нечестно, но все равно лучше так, чем позволять кому-то умирать просто из-за того, что рыцари узнали Темного властелина.

Когда за девушкой скрестили копья рыцари, стоящие у ворот, Заката развернули, пинками заставили спуститься в подземелья. Сопровождавший явно знал, что делать — завел пленника в одну из камер, подцепил крюком цепь кандалов, накрепко загнав острие между звеньями. Подтянул и закрепил так, что пришлось встать на цыпочки. Ушел.

Закат оглядел свое узилище — два шага на три, если лечь, вытянешься от стены до стены. В углу виднелась деревянная крышка, как над выгребной ямой, но пахло только сыростью от стен. Похоже, он был первым обитателем этой темницы за долгое время. Свет проникал через зарешеченное окошко под потолком, и по тому, как в камере становилось все темней, можно было оценить течение времени. Впрочем, еще верней оно отражалось в поднятых над головой руках. Закат старался твердо стоять на ногах, схватился за тянущиеся вверх цепи, чтобы браслеты не так врезались в кожу. Но постепенно плечи начали болеть, онемели пальцы. Свело судорогой напряженную икру, Закат зашипел сквозь зубы, пытаясь устоять на одной ноге и одновременно расслабить вторую.

Открылась дверь. Закат выпрямился, взглянув на вошедших.

Ну конечно. Магистр и двое рыцарей — тот, что приковал его здесь, и знакомый еще по Залесью Доброяр.

— Я рад тебя видеть, Темный, — сообщил магистр, и Заката невольно передернуло. Эти слова определенно не были приветствием.

Будто кольнуло что-то в бок, заставило зло улыбнуться.

— Не могу ответить тем же.

Молодого рыцаря перекосило, он шагнул к пленнику, видимо, желая научить его манерам... Его остановили. Магистр, отсмеявшись, кивнул довольно.

— Если бы я сомневался, попал ли в ловушку тот, кто мне нужен, я бы уверовал в это сейчас. Вы с братьями замечательно поработали, рыцарь Доброяр.

Тот склонился в поклоне.

— Вы позволите мне наблюдать за падением зла?

— Да. Ты заслужил награду.

Они замерли, уставившись на Заката. Тот то и дело чуть покачивался, удерживая равновесие, переступал с ноги на ногу. Он надеялся, что сможет продержаться достаточно долго для того, чтобы рыцарям надоело на него смотреть.

Но пытка была эффектная. Десяток жизней назад он бы оценил.

Магистр сморгнул, словно проснувшись, улыбнулся снова, неприятно и благостно одновременно.

— Доброяра ты знаешь, Темный. А вот с Огнеславом я хочу тебя познакомить. Он родился в небольшом селе, жившем дарами земли. Однако даже такие мирные люди могут стать лакомой добычей для темных сил. Однажды на село напали разбойники. Жители пытались сопротивляться, так что погибли все, и страшной смертью. Огнеслав видел гибель своих близких, и пережил больше, чем кто бы то ни было может вынести. Но он вынес. Он сохранил горящий в нем огонь, и сумел в одиночестве пересечь лес, желая присоединиться к нашему ордену.

Закат пропустил мимо ушей большую часть монолога магистра, занятый попытками удержаться на ногах. Хотя мальчика, из которого вырос нынешний рыцарь, было жаль.

Огнеслав подошел к нему ближе, ткнул пальцем в грудь.

— Свет победит тьму. Однажды — окончательно!

— Тогда, когда я повисну без сил на твоих цепях? — спросил Закат. — Этим ты отомстишь разбойникам, убившим твоих близких?

Рыцарь смешался, за него ответил магистр:

— Именно так. Ведь ты — само зло на земле, его сосуд, и чем слабей ты, тем меньше в мире зла.

Закат покачал головой, отчаявшись понять ход их мыслей. Замер. Тишина в окружении трех человек, ждущих, когда он свалится, угнетала.

Он закрыл глаза, крепче вцепившись в цепи.

Слабость медленно уносила его из этого подземелья куда-то в иные времена.

* * *

— Она носит ребенка, мой господин, — докладывает сухонький лекарь, вытирая руки поданным слугой полотенцем. Королева лежит на постели, безучастно глядя в потолок, только губы сжимаются в тонкую нить. Она слишком хорошо помнит историю своей семьи.

— Наконец-то! — Темный властелин поглаживает ее едва заметно округлившийся живот так, как гладят верную собаку. — Если родится дочь — будет очень, очень смешно. Единственный властитель во всех окрестных землях — я.

Подобострастно хихикает складывающий инструменты лекарь, каменеет лицо королевы, вспыхивают старой, вновь разожженной ненавистью ее глаза. Темный властелин хохочет. Он не верит, что она сможет что-то сделать, и все же приказывает:

— В башню ее, под постоянный надзор, — склоняется над женщиной, обводит контур лица, сжимает прядь волос. — Не надейся, дорогая. Ни ты, ни твои дети от меня не сбегут.

Он все-таки помнил неверно. У них был ребенок — или должен был быть. Закат знал, что никогда не брал свое дитя на руки, даже не видел его... Может быть, несчастная женщина не смогла выносить? Или не захотела — зная, каким чудовищем был отец ребенка.

Закат открыл глаза, обнаружив себя висящим на врезавшихся в кисти оковах. В камере остался только магистр, вещавший что-то, прохаживаясь вдоль стены.

— Все истории меняются, ты знаешь? Мы же люди. Мы хотим сделать мир лучше, хотим наконец-то победить раз и навсегда. Если бы судьбе было угодно раз за разом проигрывать одну и ту же пьесу, она бы позаботилась о том, чтобы мы теряли память при возрождении!

— Мы теряем, — отозвался Закат, пытаясь встать. — Немного медленней.

— Да? — Магистр схватил его под подбородок, приблизил свое лицо к лицу пленника. Изо рта у него пахло забродившими фруктами. — И ты уже не помнишь, как пытал и казнил меня?

— Помню.

— И я помню! — Он бросил его, резко отвернувшись. — Каких усилий стоили мне победы, о! Но судьбе не было до этого дела! Ей требовалось, чтобы я снова и снова начинал все заново!

— Как и я, — ноги не держали вовсе, руки тоже будто стали чужими, Закат почти не чувствовал их.

— Ты! Да много ли тебе надо — покорить очередные не сопротивляющиеся деревни и почивать на лаврах!

Закат только покачал головой — магистр правда в это верил. Даже странно, как он сумел создать Орден и не разорить все принадлежащие ему земли.

Резанула шею веревочка оникса, лопнула у самого камня. Они встретились глазами, магистр, подняв ладонь с амулетом, провозгласил:

— Это будет символом твоего окончательного поражения.

Закат отвел взгляд.

Потерять оникс — это было все равно что потерять часть себя. Лишиться возможности узнать еще что-нибудь о своих прошлых жизнях.

Впрочем, зачем мертвецу память. Вряд ли магистр сможет долго сдерживаться и не убивать 'сосуд зла', а после Закату станет все равно. Он ведь теперь умрет навсегда.

Как, должно быть, разочаруется магистр.

Его наконец оставили в покое, правда, так и не сняв цепь с крюка. Магистр ушел, пряча оникс в бархатный кошель на поясе, кто-то закрыл дверь, загремел ключами.

Закат закрыл глаза. Однако, они ему льстили. Думали, что он сможет сбежать, даже если подвесить его под потолком.

* * *

Его разбудил молоденький юноша, долго возившийся с замками на двери. Кипя таким же праведным гневом как и другие, разве что молнии глазами не меча, дотянулся до висящего на цепях врага, начал поить водой из кувшина. Закат попытался приподняться, чтобы им обоим было удобно, выпил все до капли.

— Спасибо.

Мальчик вздрогнул, будто его укусили. Поднес к губам Заката хлеб, невольно чуть отдергивая руки каждый раз и заставляя все сильнее тянуться к нему. Это не было унижением, Закат чувствовал — мальчик просто боялся его. И ненавидел, потому что его так учили. Но хлеб, черствый ломоть, отдал весь, до крошек, позволив собрать их с ладони.

Закат благодарно улыбнулся. Мальчик, насупившись, вышел, тщательно закрыл темницу, убежал куда-то. Закат снова повис на цепях, затем, собравшись с силами, попытался встать, пошевелил совершенно онемевшими пальцами. Побежали по рукам кусачие мурашки, ноги, к его удивлению, удержали. Закат повел плечами, морщась от боли.

Было странно, безразлично любопытно, что дальше будут делать рыцари. Закат подозревал, что на нем используют все, что магистр сможет вспомнить из тех мук, которые Герой пережил в подвалах Темного властелина. Может, и что-то новое изобретет, как с этой пыткой усталостью.

Магистр, пришедший вместе с еще тремя рыцарями, его не разочаровал.

Цепь наконец сняли с крюка, Заката повели куда-то, не дав отдышаться. Он кусал язык, стараясь не стонать от боли в руках и не падать. На пути встречались рыцари, слуги, оруженосцы обоих полов. На пленника смотрели по-разному — кто-то зло, кто-то удивленно. Видимо, еще не все знали о том, что враг побежден — или не все могли признать в полуголом пленнике Темного властелина.

Его выволокли из дверей замка к вкопанному посереди двора столбу. Заставили переступить через цепь кандалов, опуститься на колени, прижавшись спиной к дереву. Кожа мгновенно покрылась мурашками: ранее утро пятой луны — не то время, когда хочется оказаться под открытым небом в одном белье. Запястья и щиколотки стянули за столбом веревкой, почти лишив пленника возможности двигаться.

— Ты простоишь так до третьего рассвета, — огласил магистр приговор. — Пусть все видят зло, которое мы победили!

Закат чуть улыбнулся, понимая, о чем магистр промолчал. Его ведь приковали к позорному столбу. Это делается не только для всеобщего обозрения, но и для того, чтобы кто угодно мог бросить камень в осужденного. А тут, где нет даже помоста, который отделял бы его от зрителей, они могут сделать с ним что угодно.

Магистр удалился вместе со своими помощниками, остальные рыцари вернулись к своим занятиям. Несколько юношей и дев тренировались с мечами, их гоняла красивая женщина с длинной русой косой и страшным шрамом, пересекающим лицо. Сновали слуги, кто к колодцу за водой, кто к воротам, забирать у торговцев продукты. Старик неторопливо чинил тренировочный манекен, пришивая латку на прохудившийся бок, из которого торчала солома. Пара оруженосцев, перешучиваясь, надраивали рыцарские доспехи, их друзья расписывали щиты, обмотав лица тряпками, чтобы не надышаться краской.

Казалось, никому нет дела до пленника.

Только казалось.

Он чувствовал взгляды на коже, ловил то и дело глазами — ненавидящие, холодные. Иногда — испуганные. Совсем редко — жалостливые.

На него старались не смотреть. На него смотрели — все, кто только появлялся во дворе.

Закат повел неудобно вывернутыми руками, чуть поморщился. Время, проведенное в камере, подвешенным на цепях, не прошло бесследно: плечи ныли, стремительно опухая, хотелось размять их, пусть даже через боль, приложить что-нибудь холодное.

На землю перед ним легла тень, Закат поднял голову. Яросвет, гонец, приехавший когда-то в Залесье, картинно откусил от пышной лепешки. Прожевав, откусил еще. Бросил недоеденный хлеб на землю, вызвав изумленное ойканье кого-то из слуг. Спросил чванливо:

— Интересно, как скоро ты попытаешься ее подобрать?

Закат только улыбнулся в ответ. Две луны назад пришедшие мысли оказались пророческими, опыт голодовки ему здесь в самом деле пригодится. Но Яросвет, видимо, не догадывался, что пить всегда хочется сильнее, чем есть.

Лепешку, едва рыцарь ушел, подобрал слуга, отряхнул хозяйственно, спрятал за пазуху. Покосившись на пленника, поспешил отойти.

К вечеру стало хуже. Двор опустел, только дети бегали, дрались на палках вместо мечей и спасали друг друга от Темного властелина. Закат рассеянно покусывал язык — набегавшая слюна смачивала рот, становилось чуть легче. Неподалеку собрались трое оруженосцев, юноша и две девушки прихлебывали что-то из кувшинов, подзуживая друг друга. Проходящий мимо молодой рыцарь фыркнул, подал пример, подобрав с земли камень и швырнув в пленника. Попал в грудь и не сильно, собрался уже отойти...

— Ха, так и я могу! — Похоже, оруженосцы допились уже до полной потери колеи. — А слабо точно попасть?

— Не слабо, — рыцарь смерил пленника взглядом, скорчил презрительную мину. — Боюсь убить, если попаду в висок.

— А ты в щеку, в щеку цель! Спорим на монетку, промахнешься!

— На пять.

Рыцарь колупнул землю сапогом, наклонился, выбирая. Нашел камень поудобней. Закат следил, как юноша — года на три старше оруженосцев, со смешно вздернутым носом — целится. Прикрыл глаза, чуть повернулся.

Он тоже предпочел бы, чтобы рыцарь попал точно.

Камень ударил по губе, разбив ее, неприятно заныли зубы. Рыцарь пожал плечами, отсчитал спорщику монеты. Ушел, пряча глаза. Балагуры, чуть протрезвевшие от вида крови, продолжали тем не менее куражиться. Заспорили, кто решится подбежать к пленнику и коснуться его. Закат усмехнулся, спросил:

— А что в этом такого опасного?

Они примолкли, переглядываясь. По глазам видно было, как выветривается из них хмель.

— Ну, ты же Темный, — неуверенно подал голос юноша, не зная, стоит ли говорить с пленником.

— И что? Я ничего не могу сделать. Я связан, и я все-таки не волк, чтобы кусаться.

— А я люблю волков, — вдруг выдала одна из девушек. Вздохнула мечтательно: — Таких, как в восточном лесу, где они в людей умеют превращаться.

Ее друзья недоверчиво смотрели, как она приближается к пленнику. За пару шагов остановилась, спросила:

— А Черный замок, он же на востоке, да? Совсем близко от волчьих лесов?

Закат кивнул. Девушка подошла совсем близко, осторожно положила ладонь ему на голову, провела по волосам, перебрала пальцами, будто в самом деле волка гладила.

— Красивые... Вот бы их вымыть, как дома, с травами...

— Мирослава! — она отшатнулась, отдернув руку. От замка шагал сердитый Доброяр. — Трехдневный суровый пост! Ты соблазнилась речами зла и должна очиститься. И вы тоже!

Оруженосцы покаянно проблеяли что-то, ушли, растеряно оглядываясь. Рыцарь стоял во дворе, пока они не скрылись в цитадели. Повернулся к пленнику.

— Я попрошу магистра завязать тебе рот, чтобы ты не мог соблазнять неокрепшие души своими речами.

Закат пожал плечами.

— Несомненно лучше, чтобы неокрепшие души учились кидать камни в того, кто не может им ответить.

Доброяр нахмурился, но в спор вступать не стал, ушел. Вскоре во дворе в самом деле появился молодой рыцарь с веревкой в руках. Закат узнал его с отрешенной горечью — тот самый, гонявшийся за Ясей, едва не упавший с крыши и провожавший Заката до границы леса. Не ушел все-таки.

Рыцарь, чье полное имя он до сих пор не знал, нерешительно приблизился. Миг они смотрели друг на друга, Закат прямо в глаза, рыцарь — старательно пряча взгляд. Наконец его осенило: он обошел столб, зайдя за спину пленника, наклонился и зажал ему нос. Закат только губы разомкнул, дыша сквозь сжатые зубы. Рыцарь отстранился растерянно, завертел головой, пытаясь что-нибудь придумать.

— Мог бы просто попросить, — усмехнулся Закат, глядя на него через плечо. Рыцарь опасливо оглянулся, попросил шепотом:

— Извини. Открой рот, пожалуйста. — Тут же добавил громко, с нарочитой угрозой: — А то если я не смогу засунуть тебе кляп, это сделает кто-нибудь другой!

Закат хмыкнул, но решил не разочаровывать мальчишку. Позволил завести себе веревку между зубов, затянуть на затылке. Тот даже постарался сделать все аккуратно, не раздирая уголки рта. Воровато огляделся, пробормотал:

— Я сейчас, — убежал.

Закат откинулся на столб, одновременно надеясь на возвращение рыцаря и нет. Почему он еще здесь? Он сильно рисковал, оставаясь в Цитадели после того, как прошел рядом с Темным властелином через город. Может, не придумал, куда пойти?

Рыцарь вскоре вернулся с кувшином, распутал тщательно завязанный кляп. Руки у него дрожали, вода плескалась, брызгала в нос. Закат то и дело захлебывался ей, закашливался, и рыцарь каждый раз вжимал голову в плечи от страха, что их могут заметить. Наконец, кувшин опустел. Закат тихо поблагодарил и торопливо, пока рыцарь не вернул кляп на место, сказал:

— Ты можешь уйти в деревню красильщиков, Черный выгон, это близко. Или... — запнулся на миг, представив, что будет, если тот последует совету, но все же договорил, — или прибиться к бродягам. Караван сейчас идет на юг вдоль побережья.

Рыцарь кивнул, снова завязывая веревку у него на затылке.

— Спасибо. Мне правда некуда было уходить. К тому же все вещи тут, так что я решил потом... Ты только не говори никому.

Закат только фыркнул сквозь протянувшуюся между зубами веревку. Рыцарь смущенно улыбнулся, подскочил и, воровато прижимая к груди кувшин, убежал.

Закат закрыл глаза. Спать было неудобно и потому не хотелось. Он больше беспокоился, что за три дня ему все-таки потребуется если не посещение выгребной ямы, то хотя бы удовлетворение малой потребности, для которой мужчине достаточно отвернуться от зрителей и распустить пояс. Увы, вряд ли магистр согласится отвязать его от столба — тем более считалось, что пленник не будет ни есть, ни пить.

От холода Закат постепенно начал дрожать, но не мог даже подобрать колени к груди, только плотней прижимался к нагревшемуся от его тепла столбу. Принц обещал, что после травяного отвара можно будет не бояться болезней целый год, вот только распространялось ли это на ночи, проведенные почти голышом во дворе Цитадели?

* * *

Он входит в тронный зал, высыпает у камина охапку дров с еще не растаявшими шапками снега. Пай тут же кидается разводить огонь, влажное дерево дымит, в конце концов занимается неохотно, пламя облизывает поленья, как невкусную, но единственно доступную еду.

На полу у камина старое одеяло, и на него, а не на трон, садится Темный властелин. Комнату совершенно выстудило за ночь, впрочем, остальной замок еще холодней. Тронный зал должен быть жилым — а раз так, проще жить только в нем.

Он смотрит, как его единственный слуга дышит на замерзшие пальцы, указывает на место рядом с собой.

— Иди сюда, — и, дождавшись, когда Пай сядет, накрывает его плечи своим плащом.

Последние зимы в Черном замке. Хорошо, что рыцари предпочитали лето. Иначе они могли бы застать Темного властелина, дремлющего у камина, и слугу, свернувшегося у него под боком.

* * *

Удивительно, но он сумел неплохо выспаться, хотя теперь ныла каждая жилка, затекшая от неподвижности. Стоило шевельнуться и тут же пришлось зажмуриться, стиснув зубы от резкой боли, пронзившей онемевшие ноги. Опираясь на столб затылком, Закат приподнялся, пытаясь сесть на корточки, но веревки за столбом натянулись, дернули плечи, которым за ночь тоже не полегчало.

Наконец, получилось найти неустойчивое, но удобное положение и Закат ненадолго замер, чувствуя, как кусачими мурашками разбегается под кожей кровь. Снова неловко опустился на колени, вытер подбородок о плечо — из-за кляпа во сне текла слюна. Сглотнул. Не смотря на осторожность рыцаря, губы болели, щипало потрескавшиеся уголки рта.

Впрочем, все это можно было терпеть.

Вокруг кипела обыденная жизнь. Сегодня на пленника у позорного столба смотрели меньше, привыкнув за прошедший день: только торговцы да рыцари, вернувшиеся в Светлую цитадель из странствий, останавливались взглядом, и даже они не задерживались надолго. Это ведь все-таки была не толпа и не площадь, куда люди специально приходят поглазеть на осужденных.

Магистр просчитался, оставив пленника в своей цитадели. Если бы Заката приковали к столбу в столице, ему пришлось бы гораздо хуже. Здесь же значимое неудобство доставляли лишь жажда и голод.

Закат помнил, как голодал по пути в Лесовысь, и надеялся, что вскоре тело, как и в прошлый раз, смирится с отсутствием еды, живот перестанет болеть. Благодаря доброте вчерашнего рыцаря можно было надеяться, что хотя бы жажда не будет мучить его слишком сильно, но солнце пекло по-летнему, на лбу быстро выступил пот, пересохли губы. Достаточно было моргнуть, чтобы перед глазами вставала вода — колодцы, кувшины, ручьи и реки. Закат старался концентрироваться на том, что видел перед собой, оценивал, как тренируются новички — сегодня ими руководил смутно знакомый рыцарь с красивыми, медового цвета волосами. Хороший боец. У вчерашней девушки техника была отточена лучше, но этот лучше учил — не злился, даже когда ученики ошибались в десятый раз.

Когда на ослепительно синее небо набежала туча, Закат взглянул на нее с облегчением. Тут же опустил глаза, поймав себя на том, что мысленно молит ее пролиться дождем. Благодаря кляпу он даже случайно не мог ничего сказать вслух, и все равно не хотелось никого ни о чем умолять. У него ведь не было сил, чтобы что-то изменить. Дождь или пойдет, или нет, нет смысла просить об этом.

На макушку упала первая капля. Сначала редкие, оставляющие в сухой пыли глубокие рытвины, они вскоре превратились в ливень, и люди торопились убраться со двора, уносили снаряжение. Вода текла по волосам Заката, впитывалась в веревочный кляп. Он старался выцедить ее, высосать из волокон, запрокинув голову и щурясь от брызг, норовящих попасть в глаза.

Дождь шел сплошным потоком, порывы ветра пробегали по пологу воды, будто волны на морской глади. Молния ударила куда-то за пределы цитадели, над самым ухом громыхнул гром. Закат, только что изнывавший от жары, теперь дрожал от холода и беззвучно смеялся, сглатывая подаренную ему влагу.

Гроза постепенно сошла на нет, за ее пеленой вновь проступили каменные стены, изрядно промокшие чучела и развезеная в грязь тренировочная площадка. Пахло мокрой землей, стало прохладней — опустевшие тучи не торопились уходить, продолжая закрывать небо. Во двор первыми вернулись слуги — работа-то никуда не делась.

Закат закрыл глаза. Пожалуй, лучшее, что он мог — попытаться задремать.

Толком поспать не удалось: сначала мешал шум, потом, когда небо разъяснилось, к нему добавились духота и яркий свет. Окончательно вырвал из дремоты звук текущей воды, разбудив так же верно, как будит оленя хруст ветки, треснувшей под ногой охотника. Перед Закатом стоял юноша, только что ливший на землю воду из кувшина, рядом с ним — магистр. Изо рта вынули кляп, Закат хмыкнул было, но осекся. Пить все-таки хотелось: несколько глотков, перепавших благодаря ливню, не могли утолить жажду на целый день.

Вода искрилась в свете заходящего солнца, впитывалась в и без того влажную землю. Закат шевельнулся, оперся на носки, приподнявшись. Колени зудели от грязи, на коже отпечатались мелкие камушки.

Если обращать внимание на такие вещи — можно почти не думать о том, как хочется воды.

— Что же ты не пьешь? — голос магистра звучал лживо-участливо. Закат поднял голову:

— Вижу, что не дотянусь. Для этого не обязательно пытаться.

Магистр кивнул юнцу, тот подошел ближе, наклонил кувшин над Закатом. Тот откинул голову. Вода текла по подбородку, с трудом удавалось не захлебываться. Кувшин опустел куда раньше, чем Закат хоть насколько-то напился, но он, облизнув растрескавшиеся губы, все-таки улыбнулся.

— Спасибо.

Юнец вспыхнул до корней волос, обернулся к магистру. По кивку убежал. Тот смотрел на пленника с любопытством. Чуть наклонился над ним, спросил доверительно:

— Тебя кто-то напоил, ведь так?

— Да, — спокойно ответил он. — Дождь.

Магистр отстранился, даже не пытаясь скрыть раздражение. Усмехнулся:

— Ты об этом еще пожалеешь.

Ушел. Закат прикрыл глаза. Неловко завозился, свел колени. К сожалению, он понимал, что имел в виду магистр.

Вряд ли его милосердно отвяжут от столба и отвернутся, даже если он попросит. Однако все было еще не настолько плохо, чтобы не дождаться утра. А магистр обещал, что на рассвете эта пытка закончится.

* * *

Голова осужденного дергается в сторону, по красивому лицу растекается белок, чуть выше брови алеют царапины от разбившейся скорлупы. Герой щурится, пытаясь проморгаться, разлепить склеившиеся ресницы. Над ним смеются, а он гордо вздергивает подбородок, в который тут же прилетает камень.

Темный властелин едва заметно хмурится, заводила теряется в толпе, резко вспоминая приказ — до смерти не забивать. Сдерживать людей всерьез никто не собирается, так что если они распробуют вкус крови, завтра со столба снимут лишь бездыханное тело.

Темный властелин отпивает глоток вина из серебряного кубка, глядя в глаза своей жертве.

Их разговор не звучит словами, но каждый знает, о чем думает другой.

'Ради них ты жертвуешь собой?'

'Да, и ради них тоже. Потому что они просто люди. Я должен спасти их от тебя'.

'От меня? Разве я сейчас бросаю в тебя негодящие фрукты?'

Герой чуть морщится, выше поднимая голову, будто это может защитить его от запаха гнили, которой заляпано его тело. Смотрит так же прямо, уверенный в своей правоте.

'Они делают это только потому, что ты приказал. Они боятся тебя. Если тебя не будет, никому и в голову не придет забрасывать кого-то тухлыми яйцами'.

Темный властелин ухмыляется, сходя с трона.

Он знает — после ухода правителя толпа лишь почувствует себя свободней. Ведь это так смешно, когда жертва пытается делать вид, что не замечает своих мучителей.

* * *

В этот раз он проснулся от того, что кто-то возился с веревками. Пара рыцарей вздернула его на ноги, отвязав от столба. Он прикрыл глаза, заставляя себя попросить:

— Пожалуйста, мне нужно...

Лучше так, чем обмочиться во время следующей пытки — что бы там не придумал магистр. Девушка поморщилась, ее напарник хмыкнул, оглянулся куда-то за плечо Заката. Видимо, магистр решил проявить милосердие, так как Заката подтащили к стене. Он оперся лбом о камни, с трудом справился с узлом на белье, вздохнул.

Стоило завязать обратно тесемки, как его крутанули, подхватили под руки. Подтащили к трем алебардам, установленым гигантской треногой. Лезвия были сцеплены друг с другом, древки чуть прикопаны в землю, чтобы точно не расползлись. Цепь кандалов перебросили через верх, закрепили, ноги пинками заставили расставить пошире, привязали накрепко. Закат глубоко дышал. Он догадывался, что сейчас будет.

Напротив, прямо посреди двора, установили резное кресло. Магистр сел, тщательно расправив складки мантии. Занятые своими делами рыцари оглядывались на них недоуменно. Видимо, Закат был первым, кого собирались высечь во дворе Светлой цитадели.

Сзади щелкнула плеть, пока вхолостую. Улыбнулся магистр, поймал взгляд пленника.

— Любослава — мастер кнута. Она была пастушкой у одного господина, служившего тебе.

— У меня уже много лет нет слуг, — возразил Закат. Магистру, конечно, было плевать, а вот...

Спину будто обожгло огнем, Закат вздрогнул, но сумел не вскрикнуть.

— Пока ты не побежден, многие служат тьме, — отрезал магистр. Продолжил притворно мягким голосом: — Этот господин издевался над своими работниками даже вопреки своей выгоде. Он специально нанял трех воров, чтобы они украли у Любославы овечку из стада, и он смог бы наконец наказать честную пастушку.

Свист, удар оказался таким сильным, что взрезал кожу, будто ножом. Закат на миг окаменел, вытянувшись струной, затем склонил голову, сжимая зубы. Боль от редких пока ударов успевала притихнуть, уйти в глубину.

Он догадывался, что это вряд ли продлится долго.

— Любослава искала пропажу до поздней ночи, и когда, отчаявшись, пригнала стадо назад, ее ждало наказание и за опоздание, и за пропажу. Господин пожелал высечь ее лично, сделав это так, что на следующее утро девушка все еще лежала в горячке от ран и унижения.

Закат жмурился, судорожно сжимая кулаки. Удары теперь полосовали спину частой ровной сеткой, вспыхивали огнем на перекрестьях. Рыцарь вкладывала в них всю злость на ту, прошлую несправедливость. Он терпел. Он уже понял, что мало кто пришел в орден просто так. Пойманный Темный властелин стал козлом отпущения для всех, кто пережил что-то страшное.

— Злобный хозяин, подлинная темная тварь, выкинул больную, дрожащую в лихорадке Любославу на улицу. Однако, по счастью, мимо проезжали светлые рыцари. Они выходили девушку, и теперь она — гордость нашего ордена.

— Однако господина... так и не наказали... за издевательство... над тобой?

Он обернулся, все равно не видя рыцаря, но обращаясь к ней. Говорить приходилось на выдохах между вспышками боли, торопливо и с обрывами.

Ответом стал грубый, неровный удар, сильнее всех прочих.

Закат прокусил губу, слизнул текущую на подбородок кровь. Посмотрел на молчащего магистра.

— Это ваша справедливость? Тот человек аккуратно платит подати и потому живет, пополняя ряды рыцарей своими жертвами?

Закат знал — кнутом можно снять кожу и сломать кости, но впервые испытывал подобное на себе. Удар. Еще один. Еще...

Его окатили ледяной водой, Закат вдохнул сквозь поток, закашлялся, приходя в себя.

Боль медленно затухала, за спиной всхлипывала Любослава. Упал на землю кнут, невысокая полноватая девушка убежала, закрывая лицо руками. Закат покачал головой — ей же не станет лучше, как бы она его не избила, только хуже. Потому что по чужой воле она превращается в своего господина, наказывающего слабых.

Недовольное лицо магистра снова поблекло, выцвело, как старый гобелен.

Растаяло.

* * *

Пленник стоит на коленях, прикованный к чугунной решетке так, что не пошевелиться. В жаровне только что погас огонь, раскаленные угли светятся болотными гнилушками. Снова вспыхивают, рассыпаются с шелестом, когда Темный властелин опускает в них клеймо. Смотрит, как по длинному пруту пробегают язычки пламени, подбираются к самым пальцам, сомкнутым на деревянной рукояти. Опадают бессильно.

— Ты теперь моя собственность. Интересно, останется ли клеймо, если ты снова умрешь и возродишься? Будешь идти со своего алтаря, с самого побережья, и каждый встречный будет знать, что ждет тебя в конце пути!

Герой молчит, но не может отвести взгляд от раскаленного железа. Темный властелин поднимает клеймо из углей, неторопливо подносит к груди пленника — так близко, что стоит тому чуть глубже вздохнуть, и он сам прижмет к нему свою кожу.

Темные от расширившихся зрачков глаза неотрывно следят за тем, как медленно, по волосу приближается алое железо.

Когда оно неуловимо резким последним движением впечатывается в грудь, Герой кричит и повисает на цепях. Темный властелин отрывает остывающее клеймо вместе с прикипевшими к нему кусочками плоти.

Напротив сердца у Героя выжжена зубчатая корона.

Он проснулся от боли, случайно перевернувшись на спину во сне. Осторожно сел, морщась.

Похоже, его видения уже не были связаны с ониксом. Они приходили, когда ход его жизни нарушался, когда дни переставали походить один на другой, и не собирались отступать только из-за того, что у него забрали камень.

Хотя, может быть, пытки еще превратятся для него в обыденность.

Закат поежился от этой мысли, поднял взгляд к окошку под потолком. Тени казались синими, сквозь решетку проникали и плясали на стене яркие блики от освещающих двор факелов. Вспомнились костры бродяг — они, наверное, еще не спали. Может, как раз сейчас присоединяются к пестрой стоянке Яся и Лис, округляет глаза Искра, слушая про столицу и помогая отмывать недокрашенного коня. Заботливо присматривает за всеми Принц, язвит в своей обычной манере Пепел, вертятся вокруг обожающие его дети...

Закат поймал себя на том, что улыбается. Бывший дракон Темного властелина, оружие, сотворенное Левшой, был счастлив. Он жил своей жизнью, попадал и выпутывался из передряг, у него был друг, который мог защитить его даже от воспоминаний прошлого.

Хорошо бы так было со всеми. Может, если магистр наконец убьет свой "сосуд зла", то успокоится? Свет восторжествовал, можно праздновать?

Закат вздохнул, нахохлившись. Отвернулся от рыжих факельных бликов, лег на соломенный тюфяк ничком.

Он знал, что этого не случится. Магистр все равно продолжит искать тьму, если не в Темном властелине, то в обычных людях. Так что наоборот — чем дольше продержится пленник, тем меньше внимания рыцари уделят остальным. В том числе бродягам. В том числе дальним деревням.

Закат надеялся, что останется единственным узником этой темницы.

* * *

Он осторожно разминал все еще ноющие после подвешивания плечи, когда за ним пришли. Один из рыцарей взялся за цепь, Закат встал, не дожидаясь, когда его потащат за собой. Пошел следом за конвоем — снова по коридору, но теперь не во двор, а в камеру, где заклепывали его кандалы. В ней установили два кресла — резное, с бархатной алой подушечкой для магистра и грубо сколоченный стул с неожиданно массивными подлокотниками. Рядом лежало несколько кожаных ремней.

Пальцы, догадался Закат. С вариациями от вырванных ногтей до раздробленной кости. Однако сел, не сопротивляясь. В конце концов, он знал, куда и зачем шел.

Широкие ременные петли плотно обхватили руки и ноги, последнюю палач, красивый рыцарь, недавно виденный на тренировочной площадке, рывком затянул на шее, заставив закашляться.

— Познакомься с Солнцеяром, — елейным голосом представил его магистр.

Имя показалось знакомым, Закат присмотрелся внимательней и, наконец, вспомнил. Один из тех, кто приехал в Залесье, молчаливая тень Доброяра.

— Для победы все средства хороши? Похищение? Поджог? Угрозы?

Злость сдавливала горло сильнее ремня. Палач встретил его взгляд таким же — пламенным, уверенным в своей правоте.

— Да, — ответил твердо. — И пытки тоже.

Обернулся на магистра, дождался благосклонной улыбки. Помощники поднесли горячий котелок с еще бурлящей водой, палач щипцами выловил иглу. Прижал ладонь Заката к подлокотнику...

Пришлось стиснуть зубы до скрипа. Закат смотрел, как игла ушла под ноготь, как палач загоняет ее все глубже, и пальцы судорожно вздрагивали, пытаясь избежать муки.

— Солнцеяр знает, какую боль ты чувствуешь, — доверительно сказал магистр. — Он испытал ее на себе.

Рука палача сбилась, почти невидимо, но более чем ощутимо для Заката, под чей ноготь сейчас входила вторая игла. Он прикусил язык, пытаясь отвлечься от боли.

Вторая игла остановилась, коснувшись первой где-то в глубине и Закат откинул голову на спинку стула, стараясь успокоить дыхание, сбивающееся в бесполезные, почти не приносящие воздуха всхлипы.

Магистр молчал, палач бросил на него быстрый взгляд. Сглотнув, заговорил сам.

— Я был подмастерьем у портного. Нам доверяли сметывание деталей, иногда разговоры с покупателями. Я был один в магазине, когда его решили ограбить.

Третья игла входила медленней, что только добавляло боли. Закат судорожно сжимал свободную еще ладонь в кулак, пытаясь сконцентрироваться на чем угодно, кроме самой пытки. Хотя бы на словах рыцаря.

— Мне было пятнадцать лет. Грабителей было трое. Они зашли поздно вечером, как обычные покупатели, а затем свалили меня на пол одним ударом. Скрутили. Добыча их разочаровала, они устроили погром и...

Палач замолчал на середины фразы, глядя на руку Заката так, будто впервые ее видел. Медленно наклонился, выловил следующую иглу. Приставил в ногтю безымянного пальца. Из указательного и среднего уже торчало по две.

Палач медлил. Магистр встал, подошел к нему, взял за руки, помогая. Посмотрел в глаза Заката. Улыбнулся.

— Грабители издевались над Солнцеяром всю ночь. Но не они оставили ему эти шрамы.

Закат только сейчас заметил — лицо и ладони рыцаря покрывали мелкие пятнышки, будто белые веснушки. И зажмурился, прокусив себе язык, когда магистр помог вогнать иглу под ноготь, с притворной задумчивостью надавив на остальные.

— Юноша потерял сознание той ночью. А очнулся от пощечин своего хозяина. Тот поглощен был темными чувствами — жадностью и злостью. Не веря, что юный помощник не в сговоре с бандитами, раз остался жив, хозяин решил выпытать у него, где искать похищенные деньги.

Рыцарь уже почти ничего не делал, магистр, стоя позади него, направлял его руки. Закат тяжело дышал, сглатывая кровь, тело дугой выгибалось от боли. Когда игла вошла в мизинец, ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Пальцы горели огнем. Но он все еще мог слушать.

— Захваченный тьмой человек не только ввел иглы под ногти Солнцеяра, но и проткнул кожу меж пальцев, уши, губы, ноздри, веки. Мальчик истекал кровью, когда явились другие помощники. В ужасе от случившегося они позвали рыцарей. И Солнцеяр, благодарный за спасение, решил стать частью Светлого ордена.

— Чтобы самому загонять пленникам иглы под ногти? — спросил Закат почти равнодушно. Он будто был уже не здесь, разделившись поровну между комком боли и безучастным, беспомощным сочувствием к пережившему подобное рыцарю. Слезы против воли скапливались в глазах, размывали лица. Закат сморгнул, увидел, как улыбнулся магистр, направляя безвольные руки рыцаря, и вторая игла вошла в мизинец, заскребла по ногтю изнутри, ударила первую, сдвинула, перекрестилась с ней.

Отстраненность разбилась вдребезги, Закат запрокинул голову, не закричав только потому, что перехватило дыхание.

Теплая вода плеснула на босые ноги, упал котелок, закрутился, бренча, по каменному полу. Рыцарь стоял, вывернувшись из мягких объятий магистра.

— Нет. Нет, я... — Замолчал, переводя взгляд с пленника на магистра. — Позвольте мне удалиться.

— Что ж, если ты оказался слаб душой, — лицо магистра выражало искреннее разочарование, — иди.

Рыцарь вышел, обернувшись на пороге со странным, болезненным выражением. Закат улыбнулся ему. Все правильно. Если ты решил, что поступал не так, как надо — хотя бы просто перестань.

— Тогда я продолжу лично.

Закат закрыл глаза.

* * *

Герой хватает ртом воздух, ноги скользят по мокрому полу, связанные за спиной руки выворачиваются, когда он повисает на спускающейся с потолка веревке, чуть не нырнув в бочку безо всякой помощи.

Темный властелин удерживает его. Позволяет устоять на ногах, отдышаться. А затем, крепче перехватив волосы, не спеша, почти нежно опускает голову пленника под воду. Держит, улыбаясь, пока Герой не начинает биться так сильно, как бьются только за свою жизнь. Рывком поднимает его над бочкой, вынуждая запрокинуть голову.

— Как думаешь, сколько еще ты сможешь продержаться?

Герой кашляет, пуская носом пузыри, но не произносит ни слова. Его снова макают в бочку, и Темный властелин знает — даже если бы измученный человек хотел вдохнуть воду, умереть наконец, тело будет сопротивляться до последнего. Бороться бесполезно и глупо, лишая своего хозяина сил.

— Ну же, неужели ты не хочешь попросить меня о милости?

Красивое лицо снова появляется над поверхностью воды, со слипшихся ресниц капает, набрякшие пряди волос кажутся скорее коричневыми, чем золотыми.

— Не дождешься, Темный.

* * *

Он пришел в себя на каменном полу подземелья. Медленно заполз на тюфяк, свернулся клубком, прижимая к груди руки с посиневшими, полными запекшейся крови ногтями. Иглы из-под них никто не убрал. Закат насколько мог осторожно сжал зубами первую, вытянул. Задавил рвущийся из груди всхлип.

Темный властелин тоже жаждал выбить из Героя крик боли, и, в конце концов добившись своего, продолжил мучить еще изощренней, наслаждаясь этими стонами, как музыкой.

Закат не хотел доставлять магистру такой радости. Не хотел унижаться — во всяком случае, не в надежде прекратить пытку.

Поэтому он лежал на тонком, пахнущем прелой соломой тюфяке и пытался победить боль памятью. Старательно представлял Залесье: как пашут там сейчас землю или, может быть, уже сеют зерно; вспоминал Ро, хмурую разбойницу и заботливую лекарку в одном лице; воскрешал в памяти шумные стоянки бродяг, острозубый оскал Пепла, хитрые глаза Искры...

Не получалось. Тщательно нарисованные перед внутренним взором картины раз за разом заслонял собой Герой.

Он никогда не понимал, как Герой держался тогда, в самый первый и самый страшный раз, когда еще не знал, что победит, несмотря ни на что. Как он мог терпеть, когда со спины сходила кожа под кнутом, когда темнело в глазах от недостатка воздуха, когда суставы взрывались болью на дыбе?

Закат думал об этом теперь и чувствовал странную ноющую тоску, какая бывает, когда узнаешь о смерти незнакомого, но хорошего человека.

Герой мог бы быть прекрасным другом. Тот Герой, каким он был много жизней назад.

Одна беда — тому Темному властелину друзья были не нужны.

Глава 14

Под утро его начало лихорадить. Под кожей растекался горячечный жар от воспаленных ран и в то же время от холода стучали зубы, слабость сковывала тело. Перед глазами вместо снов плавали смутные образы, чудился израненный Герой и подземелья Черного замка, где когда-то держали пленников, а потом — яблоки.

Когда его перевернули на живот, Закат даже не сразу понял, что происходит. По спине потекло что-то холодное, чужая ладонь скользнула вдоль раны — осторожно, но все равно заставив невольно выгнуться, вжимаясь в тюфяк. Боль на миг вспыхнула сильней и медленно начала угасать. Резкий мятный запах перебил запах крови и пота, очищая голову. Закат приподнялся на локтях, оглянулся через плечо.

Рядом с ним стоял на коленях Солнцеяр, аккуратно выкладывал на исполосованную спину мазь из плошки. Закат не смог поймать его взгляд, непонимающе спросил:

— Зачем?..

Подавился словами, когда рыцарь вместо ответа резко нажал на рану. Лежал дальше молча, напряженный, не зная, чего ждать.

Жар под кожей медленно таял, так же, как растворяется в воде кровь — сначала кажется, что ее стало даже больше, чем прежде, а потом не остается и следа. Солнцеяр, обработав раны от кнута, осторожно взял руку, под ногтями которой все еще торчало несколько игл. Крепко прижал к своему колену, вырвал иглы, одну за другой, не давая времени даже на вдох. Сделал то же самое со второй рукой. Помедлил, бесстрастно глядя, как Закат судорожно хватает ртом воздух.

— Ногти все равно наверняка сойдут, — сообщил спокойно, почти без выражения. — Я могу их сорвать и обработать раны, или оставить так.

— Зачем ты пришел? — тихо спросил Закат, все еще пытаясь отдышаться от приступа боли. Обманка? Новая пытка? Желание магистра проверить верность рыцаря?

— Потому что не хочу быть чьим-то инструментом, — отрезал Солнцеяр. Перехватил руку, окунул пальцы Заката в остатки мази, втер вокруг ногтей. — Если магистр считает нужным отомстить тебе за всю существующую в мире тьму, пусть делает это сам. Не знаю, кто ты и кем был раньше, но для меня ты не похож на зло. Ты нас даже не проклинаешь.

— А я должен? Вы ведь всего лишь делаете то, чему вас учат.

Рыцарь поморщился. Закончив обработку, встал. Сказал, глядя в сторону:

— Я больше ничем не могу помочь. Мы уйдем из ордена завтра, вместе с Любославой. Это она сделала мазь.

Закат кивнул, тихо пожелав доброй дороги.

Он думал, что готов вытерпеть тысячу пыток, если все его палачи будут после них так говорить.

* * *

В окошко проникли первые солнечные лучи, когда дверь камеры снова открылась. Вошедших рыцарей Закат не знал и знакомиться они не собирались — подхватили под руки, поволокли куда-то. Кажется, удивились, поняв, что пленник вполне способен держаться на ногах, даже пошли чуть медленней. Вряд ли по доброте душевной, просто им тоже было так удобней.

Оставалось только радоваться, что мазь на спине давно впиталась и не могла выдать тех, кто решился помочь злу.

Они поднялись по нескольким лестницам, прежде чем оказались в узком коридоре. Рыцарь загромыхал ключами, которые, видимо, узнавал на ощупь — свет проникал только через щели меж камнями. Распахнулась невысокая дверь, Заката толкнули в спину и он, едва успев пригнуться, оказался в тронном зале.

Цитадель построили на руинах старого дворца, и магистр желал принимать своих поданных там же, где раньше это делал король. Зал, вероятно, сильно пострадал за годы запустения, во всяком случае, массивное каменное кресло оказалось новым, в резьбе угадывалось солнце и расходящиеся от него лучи. За ним высился такой же новый витраж — светлое воинство во главе с магистром.

Пока Закат рассматривал изображенных на стекле людей — все белокурые и голубоглазые, даже крестьяне на дальнем фоне — дверь в потайной коридор заперли.

— Иди, раз можешь, — ворчливо потребовал рыцарь.

Подошли к трону. Закат опустился на колени у кресла, не дожидаясь приказа, словно во сне. Рыцари, путаясь в длинной веревке, старательно связали ему руки поверх кандалов, притянули к вбитому в пол массивному кольцу, так, что встать стало невозможно. Вокруг еще виднелась каменная пыль, по гладким плитам змеились трещины.

Успели как раз к приходу магистра. Он, в еще более дорогих одеждах, чем вчера, хищно улыбнулся. Провозгласил, словно репетируя речь:

— С этого дня любой сможет своими глазами убедиться — добро победило!

— Собираешься пугать людей пленником, прикованным у трона? — переспросил Закат. Взгляд против воли лип к ониксу, теперь подвешенному на золотую цепь, но такому неуместно-черному на белом фоне. — Так же, как делал Темный властелин? Но тогда...

— Заткните ему рот! — перебил магистр.

Закат только поднял брови, не мешая рыцарям поспешно исполнять приказ. Он был уверен, что магистр понял его, несмотря на недоговоренность. Во всяком случае, улыбаться перестал. Сел, покрутил оникс на шее. Все-таки спрятал под одежду. Вдоль зала выстраивались рыцари в желтых, кажущихся позолоченными доспехах — вероятно, личная гвардия.

Наконец, магистр махнул рукой:

— Впускайте просителей.

Широкие двери в дальнем конце зала распахнулись.

Просителей было много. Люди приходили в Светлую цитадель за советом, утешением, разрешением спора. Магистр отвечал всем, отечески улыбаясь, и Заката то и дело передергивало от странной червоточинки в его словах.

'И да славится свет'.

Да славится — после сочувственных слов о людях, убитых разбойниками на дороге. Да славится, когда заплаканная женщина, смущаясь, пытается объяснить, что обидел ее как раз один из рыцарей. Да славится, когда трактирщик неловко намекает, что за выпитое вино и побитые кружки даже рыцарям стоило бы платить.

Но когда в двери вошел Светозар...

— Ты пришел, наш блудный сын, — магистр отечески улыбнулся рыцарю, а тот только выше задрал голову, упрямо выдвинул вперед подбородок. Так глупо. Так знакомо. Добро и зло, герой и темный властелин. В нынешней борьбе Закат оказался всего лишь заложником.

— Вы ошибаетесь, магистр. Этот человек — не Темный властелин, не то зло, которое мы должны уничтожать.

Закат подался вперед, желая возразить, попросить Светозара не делать глупостей... Но во рту был кляп, и все что он мог — невнятно мычать.

Магистр только один взгляд бросил на пленника, дернув уголком губ. Отвернулся к своему бывшему рыцарю. Пешке, которая вдруг восстала против короля. Закат помнил — Темный властелин убивал таких. Быстро. Безжалостно. Не давая ни единого шанса на спасение.

Но магистр был добром. Всего какую-то сотню лет назад был!

— Ах, Светозар, — магистр изобразил глубокую печаль, но Закат видел под ней раздражение. — Ты был одним из моих лучших рыцарей! Нет-нет, я уверен, что ты и сейчас остаешься им. Ты так легко можешь доказать это. Просто убей воплощение зла, что очаровало тебя.

Светозар даже не взглянул на Заката. Он изучал лицо своего магистра с тем выражением брезгливости, с которым рассматривают крынку, в которой вместо сметаны обнаружилась плесень.

— Светлые рыцари не убивают невиновных. Даже по вашему приказу.

— Заблудшая овца, — тихо рассмеялся магистр, пока люди вокруг ахали от ужаса. — Однако даже одна больная овца может заразить все стадо.

Этой фразы хватило, чтобы светлая гвардия обнажила мечи, наставила острия на Светозара. Закат дернулся, но дотянуться даже до ног магистра не смог, пнул вместо этого стоящего рядом рыцаря, лишь бы привлечь внимание. Тот отпрянул и магистр, так и не взглянул в их сторону, вдруг поморщился. Едва заметным жестом отогнал самых ретивых гвардейцев.

— Впрочем, эта овца еще может исцелиться. Достаточно просто удалить ее от стада, — магистр поднялся с трона. Простер руки к своду Цитадели. — Рыцарь, названный Светозаром! Ты изгоняешься из рядов ордена. Отныне нет тебе убежища ни в одной часовне, ни в одной келье света. Ни один рыцарь не примет тебя как своего. Уходи! И не возвращайся, пока не раскаешься в своих дерзких речах.

Светозар помедлил, бросил взгляд на Заката — отчаянный, растерянный. Закат поспешно кивнул, указал головой на дверь — иди, уходи скорее, пока тебе разрешают!

Гвардейцы ждать не собирались.

Изгнанного рыцаря выкинули за порог Цитадели.

Магистр снова опустился на трон, красивым точным жестом разложил вокруг полы белой мантии. Просители и рыцари отодвинулись к стенам, скопились в углах, будто пыль. Покачнулся Закат, сел на пятки. Подумал, что даже рад, что стоит на коленях — так было проще не упасть. Слишком много сил ушло, слишком испугался, что не сможет помешать. Светозар рисковал ради заведомого смертника. И если пришел он, то...

— Однако у нас осталось еще одно стадо больных овец, — эхом встревоженный мыслей прозвучал сверху голос магистра. — Деревня, называемая Залесье.

Закат вскинул голову, столкнулся с насмешливым взглядом странных, крапчатых глаз. Знал, что собственные сейчас расширены от страха, как не пытайся уговорить сердце биться ровно, знал, что прозвучавшие слова — просто еще одна придуманная магистром пытка. Вчера он с наслаждением загонял пленнику иглы под ногти, а сейчас так же медленно и с наслаждением загоняет в сердце вину и отчаяние. Боль куда большую, чем можно было добиться, мучая тело. Оставалось только пройти по тонкой грани — дать магистру насладиться игрой, но убедить, что играть в это долго он не сможет. Или...

Закат вдруг понял, что может сделать. Что проще всего сделать, чего от него на самом деле ждут.

Опустил голову. Дождался, когда изо рта вынут кляп, распутают узлы веревки, стащат с высоких ступеней на ковровую дорожку для просителей. Рыцари разошлись, на всякий случай держа ладони на оголовьях мечей. Закат покачнулся, понимая, что не сможет долго простоять на ногах.

— У нас нет иных представителей деревни Залесья, — доверительно сообщил магистр. — Придется тебе, Темный, отвечать за людей, которых ты совратил. Как думаешь, могут ли они вернуться к свету?

Конечно, это было ловушкой. Что бы Закат ни сказал, как бы ни пытался объяснить, как бы ни убеждал, что Залесье нужно пощадить — магистр всегда сможет ответить, что словам зла нельзя верить. Ему нужен был не спор или справедливость, а унижение старого врага. Магистр не смог добиться его мольб и стонов обычными пытками и теперь желал получить свое иным способом.

Если не смог сломать пленника — дай ему сломать самого себя.

— Мне пришло очень интересное донесение. По словам моей разведки, ты провел ночь на постоялом дворе 'Очаг' в городе Лесовысь.

Растянутый между двумя столбами человек вздрагивает, скрипят натянутые цепи. Во время экзекуции он только жмурился, кусая губы, и Темный властелин усмехается, видя теперь в этом вечно твердом взгляде отчаяние. Тянет довольно:

— Что ж, разбираться с укрывателями моя стража умеет... Или, может быть, ты обманом проник в их дом?

Глаза пленника блестят, лицо кривится в муке. Темный властелин любуется этой пыткой — лучшей из всех. Для Героя, справедливого, светлого, невыносимо как лгать, так и знать, что из-за него погибнут невинные люди. Два железных прута лежат в огне, пленнику остается только решить, какой из них он сам, добровольно возьмет в руки. Какое из двух страданий будет жечь его изнутри верней, чем приложенное к коже клеймо.

Для его мучителя нет никакой разницы. Если Темный властелин захочет — он в любом случае сможет притащить сюда этих людей и хоть кожу с них содрать на глазах у дерзкого, посмевшего восстать против него человека.

Они оба это знают.

Было тошно. Заката качало, и он позволил себе просто перестать держать равновесие, упасть на колени перед магистром. Замер, все еще глядя в глаза, полыхнувшие торжеством. Медленно, через силу опустил голову, склонился к красному плетению ковровой дорожки, не обращая внимания на неловко прижимающиеся к груди руки. Выдавил слова, как яд из раны:

— Пощадите Залесье. Эти селяне ни в чем не виноваты.

Он кожей чувствовал чужие взгляды, удивленные, презрительные. Услышал, как встал с трона магистр, прошелестела мантия по ступеням. Прозвучал прямо над головой голос:

— Все в чем-нибудь виноваты, тебе ли не знать.

Высокий и чистый, но почему-то не такой красивый, как раньше.

Закат закрыл глаза. Он не должен был спорить, это было бесполезно. Нужно было просто...

— Пожалуйста, пощадите Залесье. Умоляю.

Магистр насмехался. Закат не слушал, повторяя раз за разом, распластавшись у его ног — пощадите. Умоляю, пощадите. Что угодно, только пощадите. Делайте со мной что хотите, пожалуйста, но пощадите Залесье. Пощадите.

Его пнули, свалив на бок, и Закат замолчал, тяжело дыша. Перед глазами плавало алое марево, придававшее сил, такое густое, такое яркое, что казалось — он может убить здесь всех голыми руками. Но это было ложью. Он не мог. А любой его рывок, любой знак того, что он не сдался, вызвал бы продолжение этой страшной игры, которую он больше не мог выносить.

Он заставил ярость погаснуть, хоть это и лишило его последних сил. Лежал на полу, почти не слушая слова магистра, только сжался плотней, когда его снова походя пнули тяжелым сапогом.

— Ладно! Мне противно прикасаться к тому, что было осквернено тьмой. И я уважаю мольбу, даже исходящую от врага. Мы ведь должны быть милосердны, не правда ли?.. Ты благодарен мне, Темный?

Он промолчал, не в силах снова заставить себя унижаться. Было странно, тоскливо жаль человека, который стоял над ним и требовал благодарности за то, что когда-то считал священной обязанностью света.

Милосердие. Сострадание. Вера в то, что люди невиновны — все, включая слуг Темного властелина и его личную стражу.

Когда-то Герой даже не пытался убить их.

Закат не мог поверить, что за какую-то сотню лет человек может превратиться в свою полную противоположность. В конце концов, сам он менялся гораздо медленней, и все еще считал себя просто обычным человеком, серым, а не белым или черным.

Магистр вернулся на трон, Заката снова привязали рядом. Просители сливались в одно лицо, магистр улыбался им, позевывали рыцари. Закат молча смотрел, часто встречая растерянные взгляды горожан. Те тут же отводили глаза.

Наконец, поток иссяк, и некому стало показывать побежденное зло. Заката освободили те же рыцари, которые привязывали утром, отвели в темницу. Поставили у двери кувшин воды с куском хлеба, заперли.

Закат осторожно сел на тюфяк, взял еду. Внутри было пусто и больно.

Что, рок их всех побери, осталось в этом мире светлого, если добро кичится измученным пленником, прикованным в тронном зале?

* * *

Его разбудил странный шорох, скрежет двери по каменному полу.

— Приподними ее! Ну как там, охрана спит?

— Ага. По-моему, твои травки уже работают.

В камеру проскользнули трое: двое в темном, с повязками, закрывающими лица, третий в легком доспехе и шлеме с опущенным забралом. Закат приподнялся на локте, надеясь, что все-таки впервые видит обычный сон. Один из взломщиков подбежал к нему, упал на колени рядом.

— Господин! Вы в порядке? Светозар сказал...

Закат застонал, спрятав лицо в ладонях. Догнали все-таки. В подземельях Светлой цитадели догнали. Самоубийцы.

— Пожалуйста, уходите.

— Угу, сейчас, — девушка, в которой по голосу легко узнавалась Ро, подошла, закинула его руку себе на плечо, подняла рывком. Со второй стороны придержал Пай. — Вот теперь уходим.

Светозар, в шлеме не имея возможности толком кивнуть, просто пошел первым, указывая путь. Закат старался не задерживать своих спасителей, шел, догадываясь, что если попробует спорить, рассвет они так и встретят в камере.

Направлялись они, однако, не к выходу, а наоборот, в глубину подземелий. Вскоре факелы впереди кончились, Светозар достал последний из скобы на стене. Отщелкнул наконец забрало, повернулся к Закату. Посмотрел долго, выругался, но как-то устало, без злости:

— Судьбой забытый дурак.

Обнимать не стал, хотя явно хотел.

— Идемте уже, — сердито фыркнула Ро. Поддернула Заката повыше, неудачно скользнув рукавом по исполосованной спине. — Я ему тоже много чего сказать хочу, но сначала нужно отсюда выбраться.

Они шли так быстро, как могли, Закат старался не повисать на плечах Ро и Пая. Они молчали, глядя только под ноги, на каменном полу плясала тень идущего впереди Светозара. Тот начал рассказывать, не дожидаясь вопросов:

— Нас на самом деле четверо, еще Дичка приехала. Вход в подземелья в гроте на берегу, она там сторожит. Если вдруг кто-то найдет лаз, она пойдет к нам навстречу, предупредит. А я эти ходы еще ребенком излазил, как свои пять пальцев знаю. Вообще за факелы ходить запрещено, но мне об этом сказали как всем, в одиннадцать, после первых обетов, а в Цитадель подкинули совсем крохой. Я, понятно, времени не терял — тут для ребенка не так уж много развлечений, а целое подземелье — это страсть как интересно!

Он рассказывал про детство в светлой обители и Закат был благодарен за каждое слово. Невмоготу было бы идти в тишине, наедине со своими мыслями, а так, улыбаясь старым байкам, можно почти поверить, что они снова в Залесье. В безопасности.

— Тут, правда, кое-что обвалилось, — сетовал Светозар, перелезая через упавший с потолка камень, — никто ведь не чинит. Но все-таки получилось найти дорогу.

Глянув на едва держащегося на ногах Заката, наконец дал себе волю:

— Дурак ты! Если бы вместе пошли, могли бы просто пробраться и Ро вывести. Ее же не мучил никто.

— Могли бы вообще спокойно сидеть в Залесье, — резко отозвалась Ро. — За три луны даже последняя дура сбежать сможет, не так так эдак.

Помолчали, протискиваясь мимо обвалившейся части свода. Закат споткнулся, его поддержали с двух сторон.

— Понимаешь, я тоже хочу отвечать за себя, — уже спокойней и будто бы смущенно объяснила Ро. — Это, конечно, очень красивый жест, сунуться в ловушку вместо другого, но очень уж глупый. Никто не хочет, чтобы за них умирали. Я не исключение.

— Извини. Я не мог иначе.

Ро только головой мотнула, перехватывая его поудобней.

— Я поняла уже. Ну, считай, мы тоже не могли.

Пай молчал, не обвиняя и не браня. От этого было едва ли не хуже. Вспоминалось, как он просил не уходить без него. Как Закат обещал.

Было бы куда проще, если бы рыцари сразу казнили пойманное зло. Жизнь в обмен на жизнь, и все.

Теперь же по тоннелям Цитадели брело слишком много людей, каждый из которых предпочел бы умереть сам вместо других.

Вскоре пришлось сделать привал — устали и спасатели, на одном дыхании прошедшие весь путь к камере и часть назад, и спасенный.

— Ух, отвык я от этих железок совсем, упарился...

Светозар стянул наконец шлем, вытер взмокшие волосы. Пай помог ему снять доспех, уложить в сумку. Сели у стены, Закату передали флягу. Посмотрели, как он пьет, медленно перекатывая воду во рту. Пай вдруг отвернулся, полез в котомку. Развернул рубашку, сам осторожно распорол боковые швы, чтобы можно было надеть и подпоясать, не снимая оковы. Не дал Закату извиниться за ту, прошлую.

— Просто возьмите, ладно? И не попадайтесь рыцарям, хоть в ней, хоть без.

Закат взял, но сразу одеться ему не дали.

— Раз у нас привал, дайте факел, я хоть посмотрю толком, как тебя отделали.

Ро осмотрела его спину и руки, ощупала плечи. Услышав о мази, присвистнула:

— Надо же! Я эту Любославу помню, она мне еду носила. Светлая на всю голову, но в травках разбиралась — я ее разговорила в конце концов. А Солнцеяр ублюдок тот еще...

Кашлянул Светозар, улыбнулся Закат.

— Может, теперь нет.

— Может. Но Лужу я им все равно не прощу.

Повисшую тишину снова нарушил Светозар, взялся рассказывать, как они догоняли Заката — выбирали, кто пойдет, с телегой дошли до ярмарочного села, купили там лошадь. В Лесовыси послушали сплетни о прислужнице тьмы, сбежавшей с костра, и об оборванце, назвавшемся силой зла во плоти. Узнав по описанию Заката и здорово испугавшись, обыскали весь город, увидели плащ Медведя на одном из стражников. Подкараулили и разговорили в темной подворотне, напугав тем, что одну 'силу зла' пинать легко, а вот четверых посложней.

— Узнали у него, как ты девушку спас и вроде бы выжил. Потом еще на воротах расспросили... Не знаю, как мы удержались и ни с кем там не подрались. А потом уже, в ближайшем селе, узнали, что проходили бродяги, воду для больного в колодце набирали. Мы от вас тогда здорово отстали, радовались только, что ты вроде живой.

С Ро спасатели встретились у самой Цитадели, которую девушка безуспешно осаждала с тех пор, как ее оттуда выкинули.

— Я сразу сказала, что добром они тебя не отдадут. Но Светозар так рьяно всех убеждал, что надо попробовать, что я сдалась. Зато потом уже никаких вопросов не осталось.

Ключи от камеры спасители просто сняли с крючка рядом с дремлющими стражниками, для верности раскурив сонных травок за углом коридора. Пай смешно показывал, как они махали на дым платками, чтобы он шел в нужную сторону, и как Светозара чуть не сморило за компанию с охраной. Платки были нужны как раз для того, чтобы не уснуть самим, а вот шлем оказался менее надежной защитой.

Попытались снять кандалы или хотя бы разорвать цепь, найдя слабину в звеньях. Не справился даже Светозар — для Темного властелина оковы подобрали такие, что и медведю не порвать.

— Ничего, когда выйдем — найдем, как эти браслеты снять. В крайнем случае, так до Залесья доедешь, а там уж Гвоздь с любой железкой справится!

Закат слабо улыбнулся в ответ. Тени от факела плясали на стене, искривлялись, превращаясь в знакомые текучие образы.

— Закат? Эй, Закат!

Он попытался встряхнуться, но не смог. Стены тоннеля закачались, он сполз на камни.

Слишком долгий путь. Слишком слабое тело.

Колея изогнулась горбом, сбросила едва не ускользнувшего от нее человека обратно на дно.

Чужая колея.

— Где она? — Темный властелин распахивает двери башни, обгоняя лекаря. Его не было в замке больше четверти луны, во время которой королева разрешилась от бремени и, как ни странно, выжила. — Я хочу увидеть...

Он умолкает, осекшись. На полу возле узкого башенного окна сидит королева, коса отрезана у самой шеи, пряди растрепанных рыжих волос скрывают лицо, прячут оставленный им шрам. Осколки перевернутой чернильницы блестят в темной луже, покрывают листы дорогой бумаги. Королева смеется. Смеется безумно, почти как тогда, когда очнулась на его алтаре. Выталкивает между всхлипами и взрывами хохота:

— Не выйдет, Темный. Не выйдет.

Он кидается к окну, отталкивая ее, хватает свитый из длинных волос, простыней и одежды канат, тащит обратно. Но внизу лишь пара пустых свободных петель. Темный властелин воет обезумевшим зверем, впервые узнавая, как это — сожалеть и лишаться чего-то. Он бежит вниз, к мосту над рекой, по которой сейчас уплывает колыбель с его ребенком.

Теперь он знал, что пытался вернуть, для чего боролся с течением. И обессилевшая, недавно родившая королева сумела спуститься со своей башни, добраться до него, неведомо где и как раздобыв меч. Убить того, кто обещал превратить в нескончаемую муку не только ее жизнь, но и жизнь ребенка.

— Эй-эй, вот сейчас совсем не время помирать! Просыпайся давай!

Его похлопали по щекам, усадили. Закат открыл глаза. Посмотрел в нависшее над ним узкое лицо, на сбегающие огненными ручейками пряди. Протянул руку, отодвинул вечно скрывающие черты волосы, коснулся тонкого шрама на щеке Ро. Та недовольно мотнула головой, отодвигаясь.

— Раз проснулся, вставай давай! Как будто у нас много времени.

Закат молчал. Он не мог поверить в то, что видел, и не мог понять, как не видел этого раньше.

— Аврора?..

Девушка нахмурилась.

— Я Ро, а не это длинное непотребство. Откуда ты вообще узнал?.. А, да и какая разница!

Разница была, но Закат промолчал. Она, наверное, его не помнила, а он боялся ей напоминать. Боялся, что, узнав правду, Ро покинет его.

Это было неправильно, он сам это знал. Но решил, что скажет позже.

Что она была его королевой. Что сказки о спящей принцессе — сказки о ней самой.

Что она, должно быть, его дочь. Вернее, далекий-далекий потомок его дочери, рождавшейся раз за разом. Так же, как рождался светлый оруженосец Пай, которого Герой, очевидно, тоже не просто подобрал, а воскресил на своем алтаре.

Закату почудился хриплый смех, он оглянулся, почти уверенный, что сейчас увидит Левшу, но вместо этого с потолка посыпались мелкие камни, над головой загрохотало. Его дернули за руки, пытаясь протащить сквозь осыпающийся свод, но усталое тело подвело. Он споткнулся, полетел на пол, еще успев толкнуть вперед пытающуюся помочь ему Ро. Откатился в сторону от падающих балок, когда-то укреплявших потолок.

Грохот стих, только шуршала земля. Страх обрушился тяжестью большей, чем камни, Закат бросился вперед, налетел на завал, сплошной, от потолка до пола. Вцепился в какой-то камень, отбросил назад, еще один, начал отгребать землю, с замирающим сердцем понимая — он вряд ли сможет им помочь. Колея не отпускает его, страшная незнакомая колея, требующая остаться в подземельях. Бывший Темный властелин снова просто игрушка в чужих руках, и судьба никому не позволит сломать игру.

Он вдруг понял, что видит свои дрожащие руки. Непроглядная тьма подземелья рассеялась, откуда-то сверху струился неверный факельный свет. Боясь на что-то надеяться, Закат пополз вверх по осыпи, нашел окошко под самым потолком, у опасно накренившейся балки. Услышал испуганный голос Пая:

— Господин? Где вы, господин?

Едва не рассмеялся от счастья, мысленно благодаря свою проклятую судьбу. Отозвался:

— Здесь, — протянул руку сквозь лаз к свету. Ее тут же схватили, кто-то потянул, рявкнула Ро:

— Куда?! Сквозь эту дырку разве что крыса протиснется! Ну-ка убери лапу.

Закат послушался, заглянул в отдушину. С той стороны коридора бывший потолок стал полом, столпились рядом Светозар, Ро и Пай. Все, к счастью, невредимые.

— Мы сейчас разберем завал, — в словах Светозара сквозила неуверенность, да и сам Закат понимал — копать здесь долго. Ему вдруг почудились голоса за спиной, он обернулся, прислушался.

Похоже, все-таки не один Светозар гулял по подвалам Цитадели.

— Уходите. Пожалуйста. Здесь скоро будет погоня.

Они все равно попытались отгрести несколько камней, Закат перехватил руки Пая.

— Вы не успеете — ни разобрать завал, ни обойти его. Если вас поймают, нас в темнице станет четверо, а я хочу умереть один. Пожалуйста.

Скривилось словно в гримасе боли лицо Светозара, донесся глухой звук удара — кто-то ударил в стену кулаком. Закат помедлил. Позвал:

— Аврора...

Девушка подвинулась ближе, приникла к окошку. Протянула руку, коснулась его лица. Прошептала горячо:

— Я вернусь. Я тебя спасу, потому что ты никакого права не имеешь...

— Ты была спящей принцессой, — не слушая ее, перебил Закат. Ладонь, гладившая его по щеке, замерла. Он сжал ее в горсти. — И это я прервал твою сказку. Я заставил тебя стать моей женой. Ты ненавидела меня, ты очень страдала тогда. Пожалуйста, позволь мне искупить свою вину.

По стенам побежали блики от света факелов за спиной, Закат отстранился от неподвижной Авроры, сполз с осыпи. Пошел назад, навстречу погоне. Отчаянно болело в груди, будто он сорвал корку с почти зажившей раны.

Зато теперь она никогда не вернется за ним. Будет жить. Слава проклятой его судьбе.

Отправленный в погоню отряд рыцарей на миг опешил, увидев, как спокойно идет к ним сбежавший пленник. Быстро очнулись, выставили мечи, окружили.

— Сдавайся!

Закат поднял руки, останавливаясь. К нему опасливо приблизились, схватили за цепь, скрутили запястья веревкой — криво и поспешно, но надежно. Придержали за плечи, когда старший в отряде, отводя душу, ткнул пленника кулаком под ребра.

— Обыскать здесь все! Его с конвоем назад. Никто не сбежит от праведного суда!

Закат хмыкнул, заработав еще один пинок. Вряд ли рыцари сумеют быстро разобрать завал — даже ради праведного суда.

Конвоирам выдали факелы, Заката толкнули вперед.

— Иди!

Он пошел. Возможно, он мог бы сбежать даже сейчас. Возможно, он мог бы нарочно сбиться с пути — рыцари ни разу не приказывали ему, куда свернуть. Впрочем, он и не ошибался. Зачем?

Справа что-то зашуршало, Заката схватили за плечо, останавливая.

— Твои дружки? — насмешливо спросил смутно знакомый рыцарь, поднимая забрало. Прошел чуть в сторону по коридору, светя факелом. Попросил напарника: — Веди его дальше, а я тут осмотрюсь.

Второй кивнул, указал факелом — двигай, мол. Закат пошел дальше. Он знал, что здесь Светозар и остальные оказаться не могли, так что не беспокоился. А вот последний оставшийся конвоир вел себя странно — слышно было, как он то и дело сбивался с шага, словно вздрагивая от каждого движения пленника. Когда Закат не заметил нужный поворот, рыцарь прошел за ним еще с десяток шагов, прежде чем хлопнул по плечу — не рукой, а мечом плашмя. Закат оглянулся. Спросил напрямик:

— Ты меня боишься?

Рыцарь только ткнул в сторону нужной развилки. Закат снова пошел первым, прислушиваясь. Вроде бы среди рыцарей не было трусов — во всяком случае, не таких, которые боялись бы безоружного пленника. Тогда...

— Я тебя знаю?

Спину кольнуло острие меча, Закат склонил голову, чуть ускорив шаг. Идти им все равно было еще далеко.

Не так уж много рыцарей видели его до Цитадели, и, тем более, могли узнать. Этот под доспехом был худ и невысок, так что...

— Ты — Яросвет. Поэтому ты боишься.

Сзади споткнулись, Закат обернулся. Потянулся связанными руками к шлему рыцаря, отщелкнул крючок. Тот даже не попытался помешать, только отшатнулся к стене, будто забыв о мече в руке. Забрало качнулось, открывая юное лицо, сейчас отнюдь не такое гордое, как пару лун или пару дней назад.

Закат смотрел на него, пытаясь понять, почему не чувствует злости. Это ведь тот человек, из-за которого его узнали. Гонец и шпион света. Пробрался в избу лекарки, чтобы найти колдовские травы. Один из рыцарей, поджегших дом Светозара.

Мальчишка, испуганный настолько, что даже не пытается защититься.

Закат отвернулся.

— Мне некуда бежать. Мы уже слишком близко к Цитадели. Так что идем.

Яросвет за его спиной шумно вздохнул, почти всхлипнул. Звякнуло забрало, спины невесомо коснулась рука, не толкая, только обозначая — я готов, иди.

Однако вскоре уже Яросвет нарушил тишину:

— Я очень глупо подставился. Почему ты меня не убил?

— Не хочу, — пожал плечами Закат. — Ты не лучше и не хуже других. Делаешь то, чему тебя научили. Стараешься... Даже если я тебя убью — ничего не изменится.

— Ты хочешь убить магистра?

У него был странный тон, настороженный и восхищенный одновременно. Если бы Закат не видел, как только что был испуган рыцарь, не поверил бы своим ушам. Решил бы, что это ловушка. А так только признался:

— Я об этом не думал. Я просто пришел обменять себя на Аврору, как вы предлагали.

— Не может быть! — фыркнули сзади. — Ты же не дурак. Ты что, решил, что тебя пощадят?

— Нет, — он покачал головой. — У магистра не было причин меня отпускать. Я помню, что делал с ним, когда он был Героем, а я — Темным властелином. И я еще помню, что такое месть.

Ему почему-то казалось, что Герою в то время и в голову бы подобное не пришло. Потому что вот он мести не понимал.

Что ж, все меняется.

— Бред какой-то, — вздохнул за спиной Яросвет. Умолк, прислушался.

До камер оставалось полтора десятка шагов, а магистра уже было слышно.

— Как вы могли его упустить?!

Что-то разбилось. Яросвет невольно замедлил шаг.

— Вы охраняли единственного пленника! Вдвоем! И вы! Его! Упустили!

Закат шагнул в камеру. На нем скрестилось три взгляда, магистр медленно поставил на стол кружку. Осколки ее товарки покрывали лавку и головы охранников, видимо, разбившись о стену над ними. Из-за Заката неуверенно выступил Яросвет, не зная, получит он награду или попадет под горячую руку.

— Мы его поймали, — сообщил он очевидное. — В тоннелях, как вы и говорили.

Магистр взмахом руки отпустил провинившихся, прошелся вдоль стены, сцепив руки, медленно успокаиваясь.

— Он был один?

— Да, светлый магистр, — почтительно отозвался Яросвет.

— Вздор! — снова вспылил тот. — Он не мог сбежать в одиночку!

— Но сбежал, — улыбнулся Закат. — Вы никого не найдете в подземельях.

— И как же ты открыл замки?! Усыпил охрану? Новую рубашку достал?

— Магией, — огрызнулся Закат. К счастью, ему, в отличии от Героя, такое вранье не казалось чем-то неправильным.

— Ты считаешь меня идиотом? — магистр схватил пленника за грудки, притянул к себе. — Даже я знаю, что магии не существует уже больше ста лет!

— Но ты же утверждаешь, что я, безвылазно сидя в своем разрушающемся замке больше ста лет, распространяю в мире тьму, — возразил Закат. — В том числе на твоих светлых землях.

Магистр отшвырнул его с такой силой, что Закат споткнулся о лавку, на которой сидела охрана, успел чуть повернуться, влетел в стену плечом, а не затылком. Магистр подскочил, замахнулся уже ударить... Опустил руку, разминая зудящий напряжением кулак. Махнул старающемуся стать понезаметней Яросвету:

— Увести. Все равно от него не будет пользы, — не выдержал, схватил встающего за воротник. — Ты еще пожалеешь об этой попытке побега. Если ты думал, что иглы — это худшее, что я могу с тобой сделать, уверяю, ты заблуждался!

Глава 15

Утро он встретил в камере, сидя у стены. Рассматривал вышивку на подоле рубашки, скользил пальцами, по линии стежков угадывая, как пролегал их путь. Вот здесь проезжали город, телегу трясло и Пай, прикусив губу, раз за разом пытался попасть в намеченную линию. Здесь кончились нитки, новый моток купили в ближайшей деревне, поэтому цвет немного другой. Представлял, как Светозар, Дичка и Пай останавливались в деревнях, предлагали помощь, делили на троих сеновалы и сараи. Спали в обнимку, чтобы не замерзнуть, потом добыли одеяло... Или просто не забыли взять его в Залесье? Может, телега с самого начала ломилась от припасов, и вовсе не нужно было останавливаться каждый день. Они ехали упрямо и упорно, колеса мерили дорогу. Наверняка заблудились пару раз, иначе нагнали бы его намного раньше. Заплутав в трех соснах, долго не могли выбраться; сердилась Дичка, удивлялся Светозар, молча хмурился Пай.

Он ведь знал о колее. Неужели не догадался, что мешает им догнать ушедшего?

Закат сполз ниже на тюфяк, поднял лицо к серому окошку.

Почему должен был догадаться Пай, если он сам, два столетия живший в колее, не понял?

И до сих пор не понимал. Тогда, в подземельях, злая тропка раскатилась перед ним от края до края, так, что поверил сразу. Сейчас снова сомневался. Может, почудилось? Ну как этот плен может быть часть судьбы Темного властелина?..

Заскрежетала по полу дверь, Закат поднялся навстречу рыцарям, которые должны были отвести его в пыточную.

Не то чтобы он совсем не боялся будущих мук. Просто колея, незнакомая и непонятная, но определенная от начала до конца, пугала намного сильнее.

* * *

Его палачом снова должна была стать женщина, теперь — та, которая пару дней назад тренировала юнцов во дворе. Красивое, молодое совсем лицо пересекал длинный шрам, в толстой косе русые пряди чередовались с седыми. Закат отвернулся. Она смотрела на него с обжигающей ненавистью.

Магистр уже сидел в своем резном кресле. По его кивку палач стащила с Заката рубашку, заставила переступить через длинную цепь, переводя за спину скованные руки. Туго, до боли стянула локти веревкой, связала ноги, свободной петлей пропустила оставшийся конец сквозь кольцо в полу, закрепила. Ушла куда-то за спину.

Магистр, наблюдавший за приготовлениями с жадностью избалованного ребенка, улыбнулся.

— Я хочу познакомить тебя с Добронравой.

Запястья потащили вверх, Закат против воли наклонился. Увидел, как женщина позади него налегает на туго натянутую веревку, уходящую под потолок.

— Эта прекрасная дева, ведомая светом, отправилась в путь в одном далеком селе, чтобы присоединиться к нашему ордену.

Новый рывок заставил Заката напрячь плечи, иначе они вывернулись бы из суставов. Он стоял, низко склонившись и глубоко дыша, понимая, что в следующий раз палач вынудит его повиснуть на руках. Магистр продолжал:

— Но одинокой деве опасно путешествовать по дорогам, пока тьма еще не побеждена окончательно. И когда Добронрава проезжала через город, люди, склонившиеся ко злу, напали на нее.

Закат задержал дыхание, когда ноги оторвались от земли. Ныли напряженные плечи, палач за спиной дышала рвано, зло. Вряд ли она хотела, чтобы ее историю рассказывали вот так.

— Воистину только темные твари могли надругаться над светлой невинностью! И даже этого им показалось мало. Они захотели оставить красавицу себе.

Магистр остался внизу, Закат висел уже под самым потолком. Натянулась веревка, протянувшаяся от ног к кольцу в полу. Дышать было тяжело, боль вгрызалась в суставы. Закат прикрыл глаза. Он знал — что бы он сейчас не делал, руки после этой пытки станут бесполезны. Возможно, навсегда.

— Однако наша прекрасная рыцарь сумела сохранить веру в свет. Спустя шесть лун плена, подкараулив своих врагов, Добронрава одолела их. Она убила всех, хотя один из них и тяжело ранил ее, навсегда лишив былой красоты.

Женщина обошла свою жертву, не отпуская веревки. Взялась за тянущуюся от ног, намотала на кулак. Чуть откинулась назад, готовая дернуть сразу за обе. Было грустно за нее, за то, что шрам изменил не столько ее лицо, сколько сердце. За то, что он для нее так важен.

— Ты все еще очень красива, — тихо сказал Закат. Она опешила на миг, проступила на лице скрытая боль.

На миг показалось, что сейчас он лопнет, как струна, разорвется надвое. Женщина чуть отпустила веревки, намотала на кулаки еще по обороту. Закат пытался отдышаться, когда она снова рванула, повисла на нем всем весом.

Плечи взорвались болью, Закат вскрикнул и уже не смог замолчать. Палач продолжала тянуть, вымещая на нем все свои страдания, и он, чувствуя, как руки против всех законов природы выворачиваются над головой, как следом за плечами тянет, неумолимо подводя к разрыву, колени и локти, не мог терпеть эту муку беззвучно. Не мог даже сожалеть об этом — мысли сгорали в не отступающей боли.

Он не сразу понял, когда его опустили на пол. Плечи жгло огнем, руки висели плетьми. Довольно щурился магистр, вырвавший наконец из пленника крик, тяжело дышала палач. Закату почудились слезы в ее глазах, и сквозь боль, сквозь собственный заволокший зрение туман, он улыбнулся ей.

Магистр поджал губы и, раздав приказы, вышел. Женщина присела перед Закатом, дрожащими пальцами взялась распутывать веревки. Он шевельнулся, желая сказать — ты ни в чем не виновата, но из горла вырвался только хрип. Он сорвал голос.

Она перетащила ему руки вперед, уперлась ногой в грудь, дернула за запястья. Закату показалось, что на миг он потерял сознание от боли, но был ей благодарен. Магистр не приказывал вправлять ему вырванные суставы. Теперь же, хотя боль простреливала от плеч до кончиков пальцев, Закат чувствовал, что снова может шевелить руками.

— Спасибо, — беззвучно прошептал он. Рыцарь склонилась над ним, накинула через голову рубашку, перевязала поясом. Схватила за воротник, поволокла, даже не пытаясь заставить встать. Хотя колени и бедра болели меньше, Закат был с ней согласен. Он не смог бы удержаться на ногах.

Она дотащила его до камеры и ушла, кажется, даже не заперев. Вернулась быстро, подняла ему голову, грубо прижала к губам теплый край кружки. Напоила, однако, аккуратно, не позволяя захлебываться. Саднящее горло немного отпустило. Женщина накормила Заката жидкой, потрясающе вкусной подслащенной кашей. Он догадался, что она принесла ему еду из рыцарской кухни, улыбнулся благодарно. Она резко отвернулась. Впервые заговорила:

— Ты унижался ради спасения Залесья, а я отплатила тебе этим. Прекрати улыбаться.

— Светана, — едва слышно позвал Закат, не в силах согнать с лица улыбку. Она сейчас была очень похожа на мать и сестру. Закат хотел сказать, что дома все в порядке. Хотел сказать, что Горляна за нее волнуется и ждет письма. Сказать, что шрам ее совсем не портит и она могла бы съездить к родителям.

Но на это уже не было сил. Он закрыл глаза, не то теряя сознание, не то засыпая. Почувствовал, как Светана коснулась его лба губами, отстранилась. Донеслись слова Залесинской клятвы-извинения:

— Прости. Мне не расплатиться.

Закат беспокойно дернулся — не надо, ты и без того сделала слишком много, тебя за одну эту кашу могут изгнать! Но провалился в сон.

* * *

Шестой день шестой луны, последний ритуал. Поединок с куда более сильным противником, идеальное завершение цикла, начинающегося с простой смерти от ритуального ножа. Люди во всех землях сейчас тянут жребий, облизывают пересохшие губы. Продолжают отчаянно надеяться, даже сжимая в потных ладонях оружие — вдруг повезет?

Здесь, в Черном замке, жребий не нужен. Жертва давно известна.

На мраморные плиты тронного зала падает меч — такой ржавый и грязный, будто пять лет пролежал без дела.

— Ну же! Поднимай. Меч под стать воину!

Герой и правда выглядит не лучше клинка — изможденный, в синяках и ссадинах, с мешаниной шрамов и свежих ран на спине и груди. Но меч берет, сверкают непреклонно голубые глаза, огонь в них не погас за все годы плена. Становится в боевую стойку. Картину портит лишь неловкое покачивание кончика клинка, выдающее, как тяжело истерзанному пленнику держаться на ногах.

Темный властелин смеется, медленно сходит с трона. Красиво расстегивает фибулу плаща, позволяя тяжелой ткани растечься по полу чернильной лужей. Обнажает свой клинок — сияющий, острый как бритва.

Он играет с пленником, как кот с мышью. Обходит, стремится измотать обманными выпадами и финтами. То и дело достает кончиком клинка — не опасно, но унизительно. Герой не парирует, зная, что не сможет сдержать вражеский клинок. Уворачивается скупо, не тратя лишних сил. Позволяет себя ранить, когда знает, что удар не нанесет большого урона.

Он не может выиграть бой. Он должен сделать это, несмотря ни на что.

И чудо случается: Темный властелин, кружа вокруг жертвы, наступает на собственный плащ, поскальзывается, теряет равновесие всего на миг...

Этого достаточно.

Герой врезается в него пущенной стрелой — даже если сломается от удара, убить успеет.

Меч входит меж пластин доспеха, в щель не толще волоса.

Герой медленно поднимается с колен, на которые бросил его рывок. Не до конца веря самому себе, вытягивает клинок из тела поверженного врага. Воздевает над головой, чувствуя толчками возвращающиеся силы, будто приходящие в такт хлопкам, звучащим на грани между тишиной и биением крови в ушах.

На лице умершего зла маска изумления. Герой покидает замок, и никто из темной свиты не пытается его не остановить.

Сказка разыграна.

Сказка готовится начаться заново — во второй раз из будущего множества.

* * *

Просыпаться было тяжело. Все тело ныло, каждая жилка кричала, умоляя о покое. Хотелось свернуться клубком, как избитый пес, и просто спать. Вечно, до конца времен.

Закат все-таки заставил себя разлепить веки. Кто-то ходил по коридору за дверью камеры, видимо, снова за ним. Неужели спал весь день и новая пытка будет уже сейчас?..

Попытался опереться на руки и едва не взвыл: плечи напомнили о вчерашней дыбе. Лежал, думая, как встать или хотя бы сесть, чтобы рыцари не тащили его волоком. Рывком подтянул к груди ноги, скрипнул зубами, когда живот вдруг решил напомнить обо всех полученных синяках. Перекатился за счет веса, благодарно вспомнив мазь Любославы и Солнцеяра — спина почти не болела. Сел, с трудом развернулся, оперся о стену, глядя на дверь камеры и безучастно ожидая, когда она распахнется. На пороге стоял кувшин, накрытый краюхой хлеба. Мутило от одного их вида.

Наконец, в коридоре забренчали ключами. Вошел магистр, едва скользнул взглядом по пленнику. Приказал кому-то в коридоре:

— Заносите.

Смутно знакомый юноша показался в проеме, пятясь по-рачьи. Споткнулся о кувшин, который магистр переступил, не заметив, ойкнув, уронил что-то. Оглянулся, налетел на испепеляющий взгляд магистра. Сбивчиво извиняясь, помчался за укатившимся в угол кувшином, подобрал хлеб. Замер, не знаю, куда их девать. Закат кивнул на тюфяк рядом с собой, юноша, испуганно косясь поровну на пленника и магистра, пристроил все в уголок. Поспешил к двери, вместе с другом, державшим с той стороны, втащил в камеру огромную решетку. Снова выскочили в коридор, едва не сшибшись в дверях, приволокли жаровню. Закат поджал ноги, чтобы на них не наступили и получил еще порцию беспокойных переглядываний.

Оставалось только надеяться, что пытать его будут не эти дети.

Магистр щурился, явно в бешенстве. Едва все было сделано, махнул рукой:

— Благодарю. Свободны.

Оруженосцы вымелись из камеры быстрее ветра. Магистр сердито выдохнул, покачал было головой, но одного взгляда на пленника хватило, чтобы повеселеть.

— Знаешь, я понял, почему ты всегда пытал меня лично, — он тронул рукоять, торчащую из жаровни, улыбнулся Закату. — Люди, даже самые лучшие, слабы. Они все пострадали от сил тьмы, но не могут быть твердыми, совершая справедливую месть.

Магистр поманил Заката пальцем, а когда тот не двинулся с места, подошел сам, вздернул за воротник. Прижал спиной к решетке, распустил пояс, стащил рубашку.

Закат отстраненно думал, что может попробовать оттолкнуть его. Вот так — и магистр споткнется, ударится виском о край жаровни, упадет. Сверху посыплются угли... Даже чуть шевельнулся, преодолевая боль, но понял, еще не успев попытаться — не выйдет. Он думал так, как будто все еще полон сил, а на самом деле даже стоял только благодаря тому, что его держали.

— Я мечтал поквитаться с тобой долгие годы, — горло Заката перехватил ремень, не позволяя сползать вниз по решетке. Магистр быстро и удивительно ловко привязал пленника, накрепко, не пошевелиться. — Ради своих рыцарей я готов был разделить с ними сладость победы, но они не справились со своей светлой миссией. Один ходит и молится, двое сбежали. Даже Добронрава, с ее стальным стержнем, усомнилась!

Магистр отошел, любуясь своей работой. Закат молчал. Реальность слишком плотно смешивалась с недавним сном, чтобы можно было поверить, что все это происходит на самом деле.

— Глупо ставить на тебя метку света, — магистр снова в притворной задумчивости коснулся рукояти разогревающегося клейма. — Даже наш огонь не очистит источник зла. Пусть лучше каждый видит, кто ты.

Закат смотрел, как из углей поднимается добела раскаленная зубчатая корона, как приближается к его коже так близко, что обжигает, даже не касаясь. Сморгнул. Поднял взгляд на магистра — слишком удивленный, чтобы в самом деле испугаться.

— Ты хочешь клеймить меня... Так же? Таким же клеймом? Ты не видел моей короны сотню лет, как ты смог повторить ее так точно?..

Улыбка магистра дрогнула, меняясь, перетекла в кривую ухмылку.

Мир вспыхнул, занявшись в груди, вмиг сожженный дотла, до мерцающей искрами тьмы перед глазами. Закат услышал пронзительный крик и только потом понял, что кричит он сам.

Больно уже не было. Клеймо оторвалось от кожи, замершее сердце трепыхнулось в клетке ребер, зашлось частыми тяжелыми ударами, подступая к горлу. Закат вдохнул, треснула черная корка ожога, пролилась кровью, будто слезами.

Невольно шевельнулась рука... Упала бессильно. Хотелось дотянуться, отодвинуть полу золотой и белой одежды, обнажить грудь. Взглянуть, проверить — спустя почти две сотни лет и много жизней ожог, конечно, сошел, но все равно... Как человек, носивший когда-то клеймо на груди, мог поставить его на другого?

Магистр ухмылялся пугающе удовлетворенно.

— Теперь ты никого не обманешь, Темный. Ты зло, и злом остаешься!

Закат неловко склонил голову к плечу, насколько позволил ремень. Зрение подводило, тело начала колотить дрожь. Фигура магистра размывалась, становилась сквозной дырой в темных стенах подземелья. Сухое горло не позволяло протолкнуть сквозь него приходящие слова.

'В самом деле? Ты в самом деле так считаешь? Ты, палач, принуждающий других мучить пленника, а теперь мучающий его сам?

Кто же тогда ты?'

* * *

Закат не помнил, кто срезал веревки. Мир вокруг словно сгорел вместе с кожей на груди, припорошился пеплом. Лишь изредка вспышками проявлялись ощущения, звуки, картины: кто-то поил его, придерживая голову, кто-то, кажется, трогал клеймо. Его куда-то вели, и резал глаза яркий свет, отражавшийся от белого мраморного пола. Кто-то, смеясь, толкнул в грудь, кто-то подхватил сзади, не дав упасть. Кричал на кого-то магистр, огрызалась Светана. Первым четким образом после клейма стал оникс, качающийся перед лицом. Дрогнула рука, пытаясь коснуться, но даже не оторвалась от тюфяка. Оникс исчез. Впервые за долгое время отчетливо прозвучали слова:

— Через два дня он снова будет прикован у трона. Сделайте так, чтобы он от этого не сдох.

На незнакомых лицах даже сквозь туманящую зрение пелену читалось неодобрение пополам со страхом. Закат слабо улыбнулся — Темный властелин тоже не раз ставил невыполнимые задачи своим лекарям. Рука магистра коснулась его щеки, соскользнула на горло.

— Не надейся сбежать от меня, Темный. Я еще не расплатился с тобой по всем счетам.

Закат едва заметно качнул головой, зная — даже если магистр не увидит движения, то почувствует его ладонью. Выдохнул чуть слышно:

— Я пришел не чтобы бежать.

И улыбнулся шире, когда рука, уже надавившая так сильно, что едва не ломала гортань, одернулась, словно ожегшись.

Он знал, что прав. И магистр, пусть и не верил пока, знал это тоже.

* * *

В следующий раз Закат очнулся ночью, на тюфяке в своей камере. Что-то заслонило свет, по полу застучали мелкие камушки. Луна посеребрила лысую макушку человека, легшего на землю перед окном его темницы.

— Привет, Темный. А я говорил, зря ты сходишь с тропы.

Закат медленно, неведомо как находя в себе силы, поднялся на четвереньки. Подполз к стене, встал, держась за нее, просунул руки сквозь решетку. Вцепился в ворот улыбающегося Левши.

— Ты...

— Ну я, — откровенно издевался тот. — И что? Что ты мне сделаешь? Тебя ведь уже не Темным, тебя Светлым впору называть.

Легонько щелкнул по дрожащим рукам, заставляя Заката разжать кулаки. Тот уткнулся лбом в камни, потративший на рывок к окну все силы, что подарили ему лекари. Левша пошевелился, голову Заката вдруг обхватили сильные руки, сжали виски.

— Посмотри мне в глаза, — жестко потребовал торговец судьбами. Закат равнодушно посмотрел. Глаза у того, вопреки ожиданию, оказались совсем обычные. Черные, как у него самого.

— У тебя они теперь карие, — сообщил, будто выругался, Левша. — Ладно, мальчик. Я согласен на ваш обмен. Иначе это станет слишком скучной игрой.

Закат сполз на пол, едва его отпустили. Ноги не держали, голова отчаянно кружилась, последние слова Левши были непонятны, но важным казалось не это. Он вдруг подумал, что это может быть последний шанс спросить. Завозился, поднимая лицо к посветлевшему окну. Торговец, снова продавший неизвестно что и неизвестно за какую цену, уже собирался уходить.

— Постой... Как меня звали? — вопрос вышел не громче шепота, Закат был почти уверен, что его не услышат. Но его захотели услышать. Засмеялся Левша.

— Закатом и звали. А ты думаешь, случайное имя позволило бы тебе сбежать от подаренной мной судьбы? Повезло тебе, Светлый. Еще как повезло.

Левша исчез, растворился в темном дворе, а Закат сидел, не в силах оторвать остановившийся взгляд от окна. Мелькали вспышками образы, старые, такие, которые не мог помнить даже оникс — потому что тогда еще не висел на его груди. Мать, протягивающая руки, странно большой дом. Мастерски вырезанные из дерева игрушки. Улыбка на худом, усталом лице, палец, указывающий на солнце, опускающееся за лес.

— Смотри, маленький, это закат. Красиво, правда? Прямо как ты.

Он закрыл глаза, уткнувшись лицом в ладони. Его трясло, но уже не от лихорадки. Одно случайное совпадение. Все это из-за одного случайного совпадения. Стоя у алтаря посреди леса он мог назваться камнем, листом, корнем или ручьем. Но назвался Закатом, просто так, не зная, почему.

Всего этого могло не быть...

Или же сказки Левши — это еще не вся судьба?

Предутреннюю темноту разорвал свет факелов, его вздернули на ноги. Рыцарь слева так стиснул плечо, что перехватило дыхание, Закат повис на нем, цепляясь за пляшущий свет перед глазами, стараясь не соскользнуть в забытье.

Второй был намного осторожней. Резко сказал что-то товарищу, тот, хмыкнув, ослабил хватку.

Заката развернули к уже стоящему в дверях магистру. Правый рыцарь наклонился к нему, тихо сказал что-то. Встретив яростный взгляд, опустил глаза, поджал губы, явно оставшись при своем мнении. Закат, наконец разглядевший его, вздрогнул, с трудом повернул голову. Вспомнилось имя — Ласк. За прошедшие дни безусое лицо рыцаря осунулось, посерьезнело, добавив мальчишке лет пять возраста.

Почему он все еще не ушел? Зачем испытывает судьбу, пытаясь заступиться за пленника?

Закат уронил голову. Стоять на ногах было невыносимо трудно.

— Помнишь, ты никогда не давал мне пощады? — Голос Магистра ожег пощечиной. Ответ взвился в голове облаком пепла... Осел. Не было сил отвечать. Не было смысла. Недовольный молчанием магистр отвернулся, красиво взмахнув белой мантией. — Не будет пощады и тебе. К трону его!

Заката повлекли вперед, к двери и по коридору. Он пытался идти, чтобы не весь вес приходился на плечи, но колени подгибались от слабости. Ответ, который он не произнес, курился в голове дымом над жаровней.

Конечно, он помнил. Как ловил Героя, как пытал его, как приковывал у трона.

Вот только Закат помнил еще, как раз за разом вроде бы уже сломленный Герой побеждал. Бывший Темный властелин знал секрет, который позволял ему держаться, не отпускать ускользающее сознание, не искать смерти.

Добро побеждает.

Добро всегда побеждает.

Сейчас Закат верил, что магистр — зло, кем бы он ни был прежде. И очень хотел увидеть, как этот новый Темный властелин впервые падет. Не важно, от чьей руки.

* * *

Его привязали у трона, как и в прошлый раз. Ласк снял с пояса флягу, под десятками взглядов дал Закату напиться. Теплая вода показалась сладкой, перед глазами перестали плавать темные пятна. Закат благодарно улыбнулся рыцарю, но тот только поджал губы, не перестав хмуриться. Отошел в общий ряд.

Соседи косились на нарушителя, но молчали, магистр, будто бы ничего не заметив, сидел на троне, барабанил пальцами по широкому подлокотнику. Светлая гвардия заняла свои места, потянулись в распахнутые двери люди, начались первые просьбы и жалобы. Кто-то вдруг передумал, отодвинулся за спины соседей, протиснулся назад, против потока. Закат видел, как бродили взгляды, поднимались на пленника у трона. Испуганно соскальзывали, едва коснувшись клейма. Никто не обращал на это внимания и Закат вдруг понял — страх людей, пришедших просить милости света, больше не считается чем-то необычным или неправильным.

Как они смотрели, когда пленник у трона умирал? Кто толкнул его? Кто поддержал?

Вспомнился голос Светаны, Закат поспешно обвел взглядом зал. Облегченно выдохнул, найдя рыцаря совсем близко, во втором ряду охраны. Она словно почувствовала его взгляд, чуть качнула головой, по ее губам скользнула странная улыбка. Светана явно высматривала что-то среди просителей. Закат обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, чего ждала рыцарь.

Толпа заволновалась, колыхнулась, раскололась коридором. Умолк, оглянувшись, проситель, отскочил с дороги идущего. Выпрямился магистр, спросил надменно:

— Кто ты?

— Я твой бывший оруженосец, — отозвался Пай, обнажая слишком тяжелый для него рыцарский меч. — Я больше тридцати лет служу тому, кого ты приковал у трона. И я пришел, чтобы закончить дело своего господина.

Он пошел вперед, магистр наклонился на троне, сверля взглядом дерзкого юнца, посмевшего угрожать ему. Закат будто окаменел, слиплись губы, не позволяя встрять, остановить, не допустить повторения сцены, случившейся много жизней назад.

Но Пай не оступился. Крепче сжал ладони на рукояти, поднялся на первую ступень трона, на вторую. Вдруг шагнул в сторону, рубанул вместо замершего магистра веревки Заката.

Недоверчивое оцепенение слетело вмиг. Магистр вскочил, выхватил меч из ножен ближайшего гвардейца. Люди у дверей подались назад, рыцари замялись, оглядываясь друг на друга, не в силах решить, что делать.

Меч магистра взлетел над головой Заката, готовый в один миг закончить поединок. Пай подставил свой клинок, не удержал, но отвел удар. Магистр с искаженным яростью лицом рубанул уже его, Пай снова вместо уворота попытался парировать. Сталь вскрикнула, неудачно подставленный клинок треснул, сломался. Пай спрыгнул со ступенек, надеясь увести магистра за собой...

— Эй, лови!

Закат обернулся, неловко поймал меч все еще скованными руками. Улыбался безоружный Яросвет, одобрительно хлопнула его по плечу Светана. Рыцари рядом с ними раздались в стороны, решив — пусть магистр и пленный разбираются сами.

Силы возвращались толчками вместе с ударами сердца, голова чуть кружилась, но не от слабости, а от пришедшей вместе с оружием легкости. Перестали болеть плечи и ноги, будто потеряла чувствительность стертая кандалами кожа. Это было неправильно. Это было странно. Закат уворачивался от ударов, отбивал их, раздваиваясь — одновременно спокойно, недоверчиво, осознавая — он не может сейчас так драться, не может так двигаться! И в то же время кипя от праведной ярости. Глядя на магистра сквозь алую пелену, считая шаги — вот, вот сейчас он оступится, упадет, и тогда!

Магистр покачнулся на краю ступеньки, Заката словно в спину толкнули — давай, бей! Кончик меча коснулся груди магистра, догоняя, белые одежды разошлись, обагрились кровью...

Взвизгнула сталь, Заката крутануло от силы столкновения. Аврора, выдернувшая магистра из-под смертельного удара, стояла перед ним, сжимала чужой меч с такой яростью на лице, что Закат невольно отшатнулся. Магистр, воодушевленный поддержкой, сунулся было напасть, но девушка стремительно обернулась, отбила удар. Рявкнула:

— Свет — это имя твое, дурак!

Мечи зазвенели, столкнувшись. Магистр выплюнул, как застрявшую в горле кость:

— Чушь! В письме, что лежало в корзине...

— Я это письмо написала!

Она шагнула назад, разрывая клин. Закат за ее спиной недоверчиво вглядывался в знакомое до последней черты лицо. Сколько лет он его видел? И, привыкнув считать, что Герой красив, а сам он — нет, никогда не замечал сходства.

— Меня зовут Аврора, — выдохнула бывшая королева. — Я умирала и рождалась так много раз, но меня всегда зовут Аврора, и у меня всегда появляется этот проклятый шрам на щеке, — оглянулась, через силу улыбнулась Закату. — Его оставил мне твой отец. Темный властелин.

— Ты лжешь! — магистр бросился вперед, Закат заслонил, отбил меч. Связал боем, нападая. Зло фыркнула Аврора, вклиниваясь в схватку, защищая их друг от друга. Три меча столкнулись разом, застонала сталь, взвизгнула, когда скользнули друг по другу острые кромки.

Зал кружился вокруг них, мелькало за огненно-рыжими прядями молодое лицо со старыми глазами, чья хозяйка вспомнила больше, чем хотела.

— Что рождается от зари утренней и живет до зари вечерней? Это не какой-то глупый символ, как ты подумал. Это просто твое имя. Мы все — круговорот, я родила тебя, умерла, а потом ты стал отцом новой меня, — стянулись в линию губы, задрожали. — Хотя да. Я хотела, чтобы ты убил Темного властелина. Но убил, а не стал таким же!

— Ну хватит. Ты тут лишняя, спящая принцесса.

Замер, не закончив атаку, магистр, осеклась на полуслове Ро. Закат, единственный, не скованный чужой магией, оглянулся.

С трона встал Левша. Спросил:

— Что ты до сих пор в кандалах ходишь?

Закат выразительно дернул цепь, такую толстую, что не порвал бы ни один силач. Левша поморщился:

— Ладно, сойдет, — щелкнул пальцами.

Лопнувшие звенья раскатились по залу просыпанным горохом. Магистр, тоже освобожденный этим щелчком, качнулся, завершая нацеленный уже в пустоту удар.

— Кто ты?!

Левша захихикал.

— Я — твоя судьба. Смешал две сказки и получился Герой. Ты был прекрасной игрушкой — сам придумал себе роль, сам сыграл, сам завязал в узел. Сам нашел алтарь, даже сам воскрес! Ай молодец. Хороший мальчик.

Свет замахнулся мечом, Левша хлопнул в ладоши, останавливая лезвие. Погрозил пальцем, пока Свет пытался выдернуть клинок, завязший в воздухе, как в живой плоти.

— Но-но. Никто не смеет противиться судьбе! Однако твоя матушка права. Тебе удалось. Ты сошел на чужую тропу.

Левша ухмыльнулся, шагнул на сидение трона, как на ступеньку, уселся на резной спинке. Обвел руками зал, полный неподвижно застывших зрителей. Казалось, даже пылинки зависли в солнечных лучах, ожидая вынесения приговора.

— Итак! — голос разнесся в повисшей тишине, точно воинский горн. — У нас есть двое. Один из них определенно добро, и должен победить. Осталось только решить, кто?

— То есть? — искренне возмутился Свет. — Я магистр Светлого ордена!

Левша расхохотался, хлопая себя по коленям. Отсмеявшись, уточнил:

— Ну, я, вообще-то, о другом. Вот скажи, скольких ты убил? И твои рыцари? А невиновных? Вот! — назидательно поднял палец. Наклонился вдруг, подмигнул заговорщицки, — Тебе ведь понравилось пытать пленника, правда? Не отнекивайся, я видел, как ты смотрел на него, вонзая иглы под ногти! Месть так сладка, невозможно остановиться. Ты зарабатывал себе на чудо пять лет, он страдал бы в твоих подвалах куда дольше.

— Зарабатывал?! — голос Света сорвался, на его лице впервые за долгие годы появился действительно праведный гнев. — Так это ты выводил темных на меня? Из-за тебя умирали те, кто мне помогал?! Из-за тебя я столько лет!..

Он задохнулся, Левша развел руками с видом честного торговца, которого обвиняют в обмане:

— Считай это чудом по предоплате. Ты потом еще долго побеждал, скажешь, нет? Даже когда от добра в тебе одно имя осталось, и то ты умудрился забыть.

Свет задохнулся от ярости. Шагнул вперед, намереваясь уничтожить торговца, но налетел на невидимую стену. Отчаянно врезал по ней кулаком и тут же, охнув, отлетел к ногам Заката. Левша укоризненно покачал головой. Продолжил, будто его и не прерывали:

— С другой стороны наш Темный властелин. Вот уж кто был послушной игрушкой! Старался, на дракона заработал! Потом, правда, потерял, но что ж с того. Зато вот в кошки-мышки вы поиграли славно, порадовали меня. Пришлось, конечно, тебя убить — зло ведь, зло должно проигрывать. Да вот только зло из тебя уже давно паршивое! — Палец обвиняюще указал на грудь Заката, точно в центр клейма. — Это что такое? Я зачем тебе шанс давал? Хоть попробовал бы толкнуть его в жаровню — и все полилось бы, как надо!

Закат удобней перехватил меч. Рядом встал Свет, ярость все еще искажала красивые черты, но на врага он больше не бросался. Левша болтал, взвешивая их на весах и находя слишком легким то одного, то другого. Люди вокруг помочь не могли — они даже не моргали, замерев статуями. Смотреть на Пая, отчаянно скачущего глазами с одного на другого, было больно. Закат отвел взгляд, снова прищурился на Левшу.

Они возрождались, хотя были людьми. Они умели творить вокруг себя чудеса, оплачивая их действиями в своей колее.

Левша, спрыгнувший с трона и кружащий вокруг них, как волк вокруг оленей, тоже был человеком.

Закат незаметно коснулся ладони Света. Поймал взгляд, указал глазами, надеясь, что тот поймет.

В конце концов, они были в самом деле были похожи.

Шагнул вперед.

— Перестань, — оборвал очередную тираду, начинающую отдавать безумием. — Ты все равно можешь назначить злом любого из нас. Пусть это буду я.

Левша хлопнул в ладоши, вскинул руки. Люди, подчиненные силе воплощенной судьбы, повернулись, Закат оказался в кольце указующих перстов. Он видел, как отчаянно сопротивляются Аврора, Светана, Пай... Но не могут совладать с чужой волей.

Одним общим движением люди, ставшие куклами в руках Левши, чиркнули по горлам, вынося приговор.

И такими же куклами стали бойцы.

Колеи держали их, чавкали, засасывая. Свет бросился вперед, занося меч — медленно, изо всех сил сражаясь с самим собой. Закат чувствовал, как тело стремится под удар, но благодаря заминке сумел одним судорожным рывком увернуться, едва ли на волос разминувшись со смертью. Левша смеялся, глядя на их попытки сопротивляться, его руки сновали в воздухе, будто плели нить. Еще один удар, еще один мучительно неловкий уворот. Судьба подходит ближе, судьба дергает резче, затягивает петли так плотно, что Свету уже не вырваться...

Левша отвлекся лишь на миг, слишком увлекшись борьбой с нареченным добром.

Этого хватило. Закат рванулся, почти слыша треск лопающихся нитей, стал так, что Левша оказался между ним и Светом. Почувствовал, как его зажимает в тиски, поддался, споткнувшись на ровном месте, упал почти с облегчением. Улыбнулся, когда из спины Левши, оказавшегося на пути собственного приказа, высунулся алый кончик клинка... И даже не вскрикнул, когда злым последним чудом меч дотянулся до него, вонзился поперек клейма.

Закричал Пай, освобожденный от роли марионетки. Упала на колени Ро, выронив меч, который тут же кто-то подхватил.

Левша, пронзенный насквозь, смеялся в лицо опешевшему Свету. Провел пальцем по горлу...

— Да легко!

Сверкнул серебряный росчерк, все еще ухмыляющаяся голова скатилась по ступеням. Светозар бросил меч, перехватил руки своего бывшего магистра, заставил вытянуть клинок. Сбросил обезглавленное тело с умирающего.

— Закат!

Тот приподнялся, чувствуя, как по подбородку течет густая кровь. Попытался глотнуть воздуха, рассмеялся, задыхась. Нашел глазами Пая, пробравшегося ближе сквозь стекающуюся к ним толпу. Шепнул, улыбаясь искренне и счастливо:

— Ненавижу умирать от таких ран.

* * *

Сгущаются сумерки. Золотоволосый, наскоро перевязанный мужчина показывает дорогу, две женщины и два юноши несут на плечах носилки с телом. Капает на землю еще горячая кровь, но заострившееся лицо и смертельная рана в груди не позволяют усомниться — человек на носилках мертв.

Его опускают на светлый мрамор алтаря, на котором раньше воскресал его враг, снимают окровавленную одежду. Проводник складывает руки на груди мертвеца, отворачивается, не в силах смотреть на следы от кандалов и шрамы на истощенном теле. Спрашивает тихо:

— Думаешь, он воскреснет?

— Не знаю, — одновременно пожимают плечами двое, воскресавшие иначе.

Добавляет юноша:

— Если захочет.

Хрипло смеется женщина.

— Я не хотела, но что это изменило? Он хотел вместо меня.

Вторая только поднимает взгляд смотрит на далекие, едва различимые в дымке горы. Щурится, когда последние лучи солнца отражаются от чего-то на середине склона, вспыхивают обжигающей искрой.

Когда в мире исчезает сказочное, идеальное добро и зло, кто остается?

Эпилоги

Человек входит в неохраняемые ворота Цитадели. Пересекает двор, сплетения коридоров, добирается до тронного зала.

Здесь собрались почти все члены Ордена — галдят, обсуждая, как жить дальше. Но оборачиваясь к вошедшему, замолкают, пока в зале не повисает тишина, нарушаемая только его шагами. Рыцари смотрят недоверчиво, будто спрашивая — как ты смел вернуться? Ты, столько лет ведший нас, как оказалось — во тьму?

Человек, которого все они знали как сильного, жесткого, несгибаемого правителя, опускается на колени посреди зала.

— Я виноват перед вами. И перед всеми, кто из-за нас пострадал.

В этих словах звучит приглашение, и некоторые хотели бы его принять. Шагает вперед один, другой, готовые ударить, обвинить — да, это только твоя вина!

— А вы что, бессловесные животные? Мечи в чужих руках? — Сердитая женщина пересекает зал, вздергивает на ноги сына, который готов повторить судьбу своего отца. Обводит взглядом людей. — То, что вы делали, по чьему угодно приказу, это ваши ошибки. И ваша общая забота — как эту вину искупить. Вы все видели, даже тот, кто был Темным властелином, может сойти с пути зла.

Тот, чью жертву не приняли, смотрит на женщину усталыми, больными глазами. Но люди вокруг кивают, переглядываясь.

Они услышали. Они начинают понимать.

* * *

У раскиданных по поляне костров почти все спят, только у одного, последнего, рассказывает свою историю медноволосая девушка.

— ...и он прыгнул со мной на соседнюю крышу! — в тонком голосе звучит восхищение. Рядом с огнем дремлет старик, сидящая напротив гадалка молча кивает, прося продолжать, но девушка вдруг вскидывается испуганным зверьком. Из темноты за освещенным кругом выступает юноша. Любой бы сразу увидел, что он безоружен и едва держится на ногах от усталости, но девушка бледнеет, как полотно.

Гадалка, однако, зовет:

— Присаживайся к огню, незнакомец.

Он садится, почти падает. Медленно подтягивает к груди ноги, обвивает худыми руками. Гадалка подает ему кружку горячего отвара, улыбается:

— Карты сказали мне, что ты добрый малый.

— Я? — он обхватывает кружку обеими руками, не замечая, как она жжет ладони. — Нет. Я слуга тьмы. Мы все.

И вдруг начинает плакать, не меняясь в лице, только слезы срываются с ресниц одна за другой, как по весне капель с крыш. Вздыхает гадалка, привлекает бывшего рыцаря к широкой груди, манит девушку. Когда та нерешительно подвигается ближе, так же сгребает ее в охапку.

— Глупые вы все. Светлые, темные... Отвар вот лучше выпей. И оставайся. Вам обоим так полегче будет — потом, когда привыкните.

Умолкает.

Рано еще говорить "когда простите".

* * *

— Сестричка!

Женщина с плотно уложенной вокруг головы косой упускает ведро в реку. Ловить его некому — хозяйка замерла, как громом пораженная, а наезднице остановившейся на лесной тропе лошади лезть в воду в полном доспехе не с руки.

— Фу ты ну ты! Прямо при параде, — обходит крестьянка спешившуюся сестру. Протягивает руку, отводит старательно зачесанные на лицо волосы. — И из-за этой паршивой царапины ты столько лет домой не показывалась? Ой дура...

Та только смеется, встряхивает головой на лошадиный манер, высвобождая длинную челку.

— Дура, кто ж спорит. У вас тут как, все в порядке?

— Конечно, что нам в лесу-то сделается. Только новости добираются через пень-колоду: Светозар ведь с Дичкой сразу вернулись, сами почти ничего не знали. А с ярмарки теперь такие удивительные сплетни доходят, что аж не верится. Или у вас правда магистр в паломничество ушел, а вместо него орденом руководит какая-то светлая матушка Заря?

— Правда, правда. И не какая-то, а здешняя, Залесинская. Ты ее, кажется, даже видела однажды, когда эти липовые погорельцы к вам пришли.

— А, помню! Рыженькая такая, маленькая, все одно бельчонок. Только имя забыла...

— Вот и не вспоминай, — фыркает сестра. — Она за него, особенно за полное, может и в зубы дать. Потому и нареклась Зарей. Последняя из всех имя сменила и запретила впредь так над людьми издеваться. Так и сказала, представляешь? Мол, все ваши Солнцы и Светы в голове путаются!

— Но ты-то все одно Светана.

— Я-то да, хотя в Ордене иначе звали...

Сестры болтают, одна боясь спрашивать о самом главном, другая так же суеверно помалкивая. Уходят от реки, держась за руки, следом бредет лошадь. Покачивается в прибрежных камышах ведро.

В Зорьки пришли новости. В Залесье они придут через пару дней.

* * *

Молодо выглядящий мужчина сидит на берегу ручья, опоясывающего светлую рощу. Улыбается запыхавшимся прихожанам:

— Здравствуйте, добрые люди.

Встает, отряхивая штаны. Привычно начинает говорить, напевно и плавно. О свете, который, как очаг, дает тепло. О тьме, которая является его отражением. О добрых делах, на которые способен каждый.

Замечает, как жадно косится на другой берег ручья совсем маленькая девчушка, вздыхает про себя. Опять завтра ловить эту мелюзгу по всей роще. Глупость все-таки получилась, со светлым местом. Тогда, конечно, хотелось каждый шаг своего господина увековечить, а теперь иногда почти стыдно. Правда ведь как собачка бегал. Так было надо и так было правильно, но только теперь начинаешь понимать, как это выглядело со стороны. Повзрослел, видимо, на шестом десятке лет. Или седьмом?.. А, неважно.

— Помните — каждом из нас живет свет, и в каждом из нас живет тьма. Не отвергайте их, смело заглядывайте внутрь себя, признавайте свои ошибки. Он смог это сделать. Значит, сможете и вы.

Люди кланяются, старик со слезящимися глазами вглядывается в сплетение ветвей. Вскрикивает какая-то восторженная девушка:

— Я вижу Его, вижу!

Проповедник только качает головой. С некоторых пор он перестал оборачиваться на такие вопли.

А ведь вначале каждый раз вздрагивал.

* * *

— Матушка, а правда, что вы раньше были принцессой?

Немолодая, но все еще красивая, словно обнаженный меч, женщина только укоризненно качает головой. Будущие светлые рыцари, пока безусые юнцы, переглядываются, пряча хитрые улыбки. Знают, безобразники, что она, как бы не хотела позабыть все свои прежние жизни, не откажет в рассказе.

— Правда. Сказку про спящую деву вы знаете, нет смысла ее пересказывать. И про рождение Света знаете, у нас это все записано...

— А вы расскажите про то, как вы воевали! — встревает рыженькая, как лисичка, девушка. Матушка вздыхает.

— И это тоже есть в орденских хрониках. Не в сказках, а в былях, до которых у вас вечно руки не доходят. Ну ладно. Засыпала я пять раз, а на шестой до отмеренного мне срока началась война с Темным властелином. Он захватил наши земли, убил моего отца в одном из сражений — они оба любили с передовой командовать. Я тогда уже знала, что должна уколоться о розу и заснуть, но мне было совсем не до мрачных предсказаний. Война шла и с Темным, и во дворце, где каждый пытался загрести власть, не замечая, что загребать скоро будет нечего.

Морщится, поджимает губы. Думает — тут будет не лучше, когда я умру, но тут же одергивает себя. Не зря же она этих малявок учит, справятся. Матушка заранее всех предупреждает — следующую меня не ищите, дайте жить спокойно. Угрожает даже — мол, вспомню вас, надоед, и развалю орден к дурному року!

Надоеды тем временем возятся, не понимая, отчего она замолчала. Приходится продолжать.

— Меня спасло как раз предсказание — его знали все, и не ставили меня ни во что, ведь жить мне оставалось недолго. Так что, пока они грызлись, я управляла страной. Понимала, что мы в любом случае проиграем, но надо было продать свою свободу подороже, и при этом чтобы погибло как можно меньше мирных людей. Так себе задача для принцессы. Но я справилась. Хоть и не смогла умереть, как хотела, но ребенка своего ему не отдала. Письмо, жаль, не дописала, вышло непонятно, но все-таки отомстила. Ведь в первый раз Темного властелина убила я!

Юные послушники замирают, как мыши под метлой, во все глаза глядя, как разглаживаются морщины на бледном лице, как вспыхивают несгибаемым пламенем глаза. И когда матушка, такая привычная, такая добрая, хоть и строгая матушка зло смеется, вздрагивают все, как один. Она даже не замечает. Медлит, говорит с чувством:

— Вот за то, что я все это вспомнила, десятикратно его ненавижу! — и только тогда улыбается, снова становясь родной и уютной. Опускает глаза к шитью. — Хотя он искупил все, как мог. А вы, дети, не будите зверя. Устала я от него.

* * *

— Тятя, а еще сказку?

Он сидит на крыльце, как обычно занятый работой. Внук висит на шее, болтая ногами и считая седые пряди в отливающих медью волосах. Младшая внучка опять кувыркнулась в корзину, но пока не решила, расплакаться ей или нет. Дед мельком улыбается ей, и девочка, сунув палец в рот, зачарованно следит, как мелькают ловкие морщинистые руки, переплетая последние лозы.

— Нам бы старосту, — доносится из-за плетня. Дочь, вышедшая к колодцу, щебечет, открывая калитку. Смотрит на него, смущенно улыбаясь: 'Я знаю, ты не любишь, но не гнать же'.

Паломники. Босые, грязные, в крестьянских рубахах и штанах, хотя лица тонкие, городские.

— Мы прошли весь путь от Светлой цитадели, — начинает один, худой и заросший щетиной. — Король отдал нас Ордену, с тем, чтобы матушка решила, заслуживаем ли мы милости. Мы бдели у светлой рощи без отдыха, слушали наставления, говорили с проповедником. На третий день он сказал, что свет встреченных людей и тяготы пути способны разогнать любую тьму, и отпустил. Велел найти Светлую деревню, пройдя Его дорогой. Вот... Мы здесь.

Второй молчит, только сглатывает слюну, косясь на плещущую в ведре воду. Дочь, ойкнув, бежит в дом, приносит кружки. Наливает каждому полную. Умиленно смотрит, как люди жадно пьют, сбивчиво благодаря хозяев.

Староста откладывает корзину, встает, с усилием выпрямляя хрустнувшую спину, сразу оказавшись на голову выше гостей.

— Ладно, заходите в дом. Расскажете, что вы такого натворили, что Пай вас ко мне послал.