Вопреки. Хроники Империи. Мир. (часть 1)

По губам мага бродила горькая усмешка.

— Один мудрый человек сказал мне: если нет друзей, надо расположить к себе врагов... Честный враг лучше сомнительного друга! И у меня неплохо получается, раз я смогла дожить до этого дня... А в этот раз не вышло! И не факт, что вышло бы, даже если бы ваше возвращение кого-нибудь обрадовало бы! Люди обычно сильнее всего ненавидят тех, кому они обязаны... Так что расчет на то, что некоторая группа магов проникнется ко мне благодарностью и станет моим плацдармом, — в сущности, был наивен... Со мной так бывает: я иногда думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле, хотя и знаю, что это не так!

— Мне жаль вас, — вырвалось у Галена раньше, чем он успел подумать, как это прозвучит.

Альберта впервые за вечер посмотрела ему в глаза. Впервые за то время, что он знал ее, он видел в них теплоту, — тень человеческого чувства.

— Именно поэтому вы мне и нужны, — она улыбалась, и в этот миг лицо ее, освещенное нежной улыбкой, было по-настоящему красивым, — Есть много причин. Вы единственный маг, который имеет со мной дело, хотя и боитесь того, что я могу сделать. Вы единственный, кто меня ни о чем не просил для себя, хотя я перед вами виновата. Вы любите магию ради магии, а не ради благ, которых можно достичь с ее помощью. А главная причина: вы чувствуете боль... И свою и чужую... А я — почти утратила эту способность! Вы — моя совесть, Гален. Напоминание того, что и я могу ошибаться. А ошибки королей обходятся очень дорого! Вы — мое зеркало, моя мера... Рядом с вами я снова начинаю чувствовать себя человеком. Поэтому я вас не отпущу...

Эхом ее слов Гален услышал: 'Я стану твоей верой...'

— Я никуда не уйду.

— Спасибо.

Неожиданно Королева поднялась, легкомысленно тряхнув головой.

— Еще немного, и Лоренцо начнет меня ревновать. Ночь кончается. А вы и так из-за меня похожи на привидение... Ложитесь спать, метр! А мне пора.

— Доброй ночи, Ваше Величество.

— Да, — согласилась Королева, — Эта ночь будет доброй для нас обоих.

Гален провожал королевскую карету. Она тоже ему нужна. Как и Фолле, как и Яснир. Как подтверждение того, что он не пустая оболочка, что он оказывается что-то значит для кого-то...

Что он не один!

ПОЭТ

Не зарекайся от беды —

Она придет нежданно:

Прозрачной тонкостью руки,

Протянутой за подаяньем.

Костлявой дланью за полу,

Тюрьмы истершейся ступенью,

Пришедшим за тобою наяву

Всевластной воли отраженьем.

Ромулен Л'Ти

* * *

Королева отложила очередной памфлет:

— Остро.

— Вполне, — отозвался принц Ренцио.

— Что ж, если метр Ромулен так настаивает, то я знаю одну увлекательную игру, — она лукаво улыбнулась, — Кажется, он бедствует...

— Поэты никогда не отличались благосостоянием, — пожал плечами Лоренцо.

— Ваше Высочество, — с лукавой укоризной покачала головой Альберта, — Мы должны покровительствовать искусству. Оказывать посильную помощь...

— Мадам Бартень, — он, как и многие в Коруне произносили ее фамилию на искаженный манер, — Мне очень жаль... я... наверное... не смогу заплатить и в этом месяце... но...

— Можешь не волноваться, — матрона пресекла его лепет взмахом руки, — твой долг уже оплачен.

— Оплачен? Кем? — Ромулен остолбенел.

Мадам Бартень с многозначительной миной протянула ему кошелек с монограммой 'АR' — она сознательно выставляла свое имя! Ромулен отшатнулся.

— Если хочешь, можешь переехать со своего чердака. Комнаты внизу как раз освобождаются. Наконец-то ты взялся за ум, мальчик...

Ромулен не слушая, метнулся к себе. Трясущимися руками пересчитал монеты с таким же вензелем 'АR'... Мало... Слишком мало...

— Мадам Бартень, это все, что у меня есть... но... я найду, я верну долг на неделе... завтра же... Верните эти деньги!!! — молодого человека трясло от ярости.

— Вернуть?! Кому? Королеве? Может мне еще и на бал попроситься? Ты в своем уме, мальчик? Таким людям не отказывают!!!

— Тогда отдайте мне. Я верну сам!

— Ну уж нет! — рявкнула матрона, тыкая в него узловатым пальцем, — Ты должен мне почти за пол года. Если тебя опять арестуют, я останусь ни с чем! А Королева платит золотом! Если такой гордый — пошел вон! Мне уже надоели визиты Тайной стражи!

Ромулен съехал в тот же вечер. Последние деньги ушли на оплату угла в мансарде...

Приближалась зима, а его сапогами побрезговал бы даже бродяга, у него не осталось не перештопанных рубашек. Он падал в обморок от голода и все сильнее кашлял. Но перестал появляться в тех лавках, где счета оплатила Королева.

Ромулен Л'Ти был нищим поэтом и гордился этим!

С каким-то остервенением он работал над новыми стихами.

Они удались...

Поэта арестовали...

Через два дня его освободили высочайшим указом...

Стоя перед воротами тюрьмы ему хотелось разрыдаться! Его отодвинули в сторону, как щенка, чье тявканье всего лишь раздражает!

— Именем Королевы!

Ромулен, вот уже второй день почти не встававший с постели, с огромным трудом заставил себя открыть глаза. У двери он отодвинулся в сторону.

Принц Ренцио перешагнул порог, грациозно отставив трость. Повинуясь небрежному жесту, сопровождение осталось за дверью.

— Я вас не побеспокоил?

Непроницаемые темные глаза принца обежали убогую обстановку, листы бумаги прямо на полу, узкую постель с тонким тюфячком и плащом, служившим и одеялом, и самого хозяина в несвежей мятой сорочке.

Ромулен вспыхнул:

— Присаживайтесь, Ваше Высочество, — съязвил он.

Принц тонко улыбнулся:

— Благодарю.

— Чем обязан? — Ромулен отлепился от стены и, чувствуя предательскую слабость, сел на постель.

— Довольно светских любезностей, — отрезал принц.

— Как Вам будет угодно, — не смог удержаться Ромулен.

— Метр Ромулен, вы заинтересовали меня давно. Профессионально... Как впрочем, и я вас, — изящный поклон.

Ромулен молчал.

— Вы поэт, — принц поморщился, — хотя в последнее время больше известны как... э-э... общественный деятель! До сих пор вы не попадали под следствие... Но сколько раз вас арестовывали за оскорбление Королевской особы, я даже перечислять не буду! При всем, вы поэт... И даже весьма талантливый...

В небе черные птицы кружатся,

Льется кровь уходящих снегов,

Нам приходит пора расставаться

С вечной сказкой, чье имя Любовь...— словно с сожалением процитировал он, и закончил совсем другим тоном, брезгливо передернув плечами и обводя тростью нищенское пристанище, — Однако непонятно почему предпочитаете доводить себя до такого состояния! Право, не разумно!

Ромулен резко вскинул голову.

— Разумнее забыть самого себя? Купиться на ваши деньги?

— Вас ведь ни о чем не просят, — по губам принца скользнула усмешка, — не ставят никаких условий... Даже не просят прекратить писать ваши листовки, хотя вы давно заслуживаете за них веревки!

— Ну так повесьте меня... Я предпочту остаться свободным!

— Свободным? Это свобода — умереть с голоду? Венец мученичества привлекателен, но тяжел. Он сломает вас!

— А вы этому поспособствуете, — закончил Ромулен.

Он устал. Ему было дурно, мысли путались, и он отчаянно пытался удержать нить разговора.

Принц Ренцио поглядел на него с откровенным сожалением:

— Вы бредите. Вы больны, и не в состоянии внятно мыслить! Продолжим разговор в следующий раз.

Шаги принца затихли на лестнице, только запах духов витал в воздухе...

Ромулен не успел закрыть дверь, как ворвался хозяин лачуги.

— Ну-ка, съер, собирайте свои вещи да проваливайте! Мне проблемы с королевской стражей не нужны!

— Нет никаких проблем, — Ромулен устало пожал плечами.

— Нет! Господин поэт, если тюрьма тебе дом родной, то ко мне это не относится. Проваливай!

— Я заплатил тебе за месяц, старый пройдоха!

— В эти деньги не входили визиты стражи!

Ромулен собрал с пола листы, накинул плащ. Вслед ему неслось:

— Ты все равно сдохнешь в канаве или тюрьме!

По крайней мере, в одном месте Ромулена принимали всегда. Открывший дверь на настойчивый стук студент словно расцвел при виде неожиданного гостя:

— Ромулен! Как раз. А то я уже ухожу. Пойдешь к Рамону?

— Кретьен, я побуду у тебя? — молодой человек почти упал на стул.

— Это честь, — рассмеялся тот, — Опять отказали от комнаты?

Ромулен только кивнул, задыхаясь от кашля.

Когда вечером в комнату Кретьена ввалилась ватага подвыпивших школяров, хозяин, откупоривая очередную бутылку, похвастался:

— А у меня Ромулен ночует!

Студенты загалдели.

— Ромулен, подъем!

Молодой человек, лежащий на тюфяке в углу, даже не пошевелился.

— Ромулен! Вот черт! Да он же как печка...

— Вот дьявол!

— Что делать будем?

Студенты приглушили голоса. Настроение кутить прошло, как-то перешли на серьезные темы. Внезапно Ромулен резко приподнялся на локте.

— Ты чего? — обернулся Гийоме.

— Вода есть? — прошептал он запекшимися губами.

Рамон протянул ковшик. Ромулен рухнул обратно и тут же снова забылся.

— Его нужно лечить.

— И кто за это заплатит? Ты? Или я?

— Яснир Кади... Он с себя последнюю рубашку снимет. А метр Фонтеро вообще денег не возьмет.

Внизу раздался стук. Кретьен кинулся к окну.

— Дьявольщина, стража!

Школяры заметались, собирая и рассовывая по углам зачитанные бумаги.

Стук становился настойчивее. Гийоме кинулся к двери.

— Именем Королевы откройте!

Громыхнуло. Жильбер кивнул. Гийоме откинул щеколду и едва успел отскочить.

'Шестеро с лейтенантом... и нас шестеро...'. Кретьен покосился в окно. Внизу стояла карета. Рядом проходил ночной патруль. Юстин едва заметно повел головой.

— Господа, — обратился к ним лейтенант с гербом на рукаве, — мне известно, что здесь находится метр Ромулен Л Ти, поэт.

Студенты переглянулись. Человек в штатском кивнул на тюфяк. Рамон шагнул наперерез страже:

— Он болен, съер офицер!

— Господа студенты, у меня приказ принца. Прошу не мешать.

— Какого черта! Он же без памяти! — не выдержал даже молчаливый Юстин.

Помимо воли напряглись плечи, сжались кулаки.

— Господа! Не делайте резких движений! К принцу мне приказано доставить только метра Л Ти.

Шпага лейтенанта уперлась в грудь Жильберу, стоявшему ближе всех. Двое стражников подхватили полубесчувственного Ромулена. Еще один держал Гийоме.

Когда до них донесся стук колес отъезжающей кареты, Кретьен со всех сил саданул кулаком в стену... Рамон грязно выругался.

Всегда есть последняя капля, которая срывает крышку с тихо кипящего котла, и обрушивает ледник. Всегда есть та самая последняя песчинка, после которой обвал неизбежен.

В Университете стерпели увольнения, стерпели отмену вольностей, отчисления. Терпели обыски и патрули в квартале. Но на утро университетский городок и прилежащие кабаки кипели. Весть о том, что их кумира и приятеля, — больного, в горячке, — забрала Тайная стража: взорвала и без того беспокойную жизнь. Толпа студентов орала: 'Свободу поэтам, долой Аверно!' и громила все что попадалось по пути ко Дворцовой площади. Предлагали идти на штурм Кросскарцена.

Начальник полиции метр Регрен пребывал в тщательно скрываемой растерянности: погромы требовалось прекратить немедленно и самыми решительными методами, но если он допустит побоище подобное тому, которое имело место после разгона Парламента, то скорее всего, с плеч полетит уже его голова.

К его счастью, речь шла уже не о поддержании порядка в городе, а о пресечении бунта, а значит, вся полнота власти и ответственности переходила на так любимое Ее Величеством Его грозное Высочество, которое сложа руки не сидело и время попусту не теряло.

Гвардия Таггерта была поднята в полном составе для оцепления дворца. Силами столичного гарнизона организованно были перекрыты даже самые маленькие улочки, а штатные агенты следили за зданиями, дабы отрезать возможность для бегства через дворики, подвалы, окна. Были перекрыты даже два ближайших моста через Марону в Нижний город, и кольцо постепенно сжималось. Ворота Университета были закрыты, а сам Университет занят полицией.

Студентов на площади встретили четкие шеренги, и мышеловка захлопнулась. Вокруг сомкнулось вооруженное кольцо. Отступать было некуда, но они, похоже и не собирались. Принц выпустил вперед метра Ренсара, но несчастный профессор, находящейся на грани инфаркта, не смог произнести ничего, кроме невнятных увещеваний успокоиться и разойтись. Кто-то из первых рядов, кажется Рамон, выкрикнул, что место любого достойного человека по эту сторону заграждений, а не за спинами ищеек и палачей.

Метр Ренсар схватился за сердце. Прекрасно понимая, что с этой минуты ректор более не относится к числу авторитетов для разошедшихся школяров, принц повернулся к смертельно-белому Галену, случайно подвернувшемуся на пути и прихваченному сюда просто чтобы был.

— Метр, я не очень-то верю в магию, — глядя в сторону, почти шепотом сказал Лоренцо, стоя к магу так близко, что они могли слышать дыхание друг друга, — но если вы можете что-то сделать, то сейчас самое время. Вы же понимаете, что в противном случае, я отдам приказ стрелять.

Гален как-то дико на него посмотрел и беспомощно огляделся. Внезапно он резко развернулся от реки:

— Ваше Высочество, у вас найдется человек, способный изобразить вот это, — Гален криво нацарапал на подсунутом адъютантом планшете несколько символов и фигуру, — только в 10 раз больше. И нам нужна 'Слеза Боанд'.

— Что?!! Гален, вы просите меня выковырять из скипетра бриллиант едва ли не величайший в мире?

— Вы хотите, чтобы я что-то сделал? — в вечно пасмурном маге вдруг просыпается какое-то бесшабашное веселье.

— Черт бы вас побрал, Гален! — с чувством произносит Лоренцо.

Маг кивает ему, в следующий момент оказывается в седле и уносится прочь. За то время, что понадобилось ему, что бы преодолеть расстояние до Сиреневой Долины и обратно, в ход уже шли булыжники, ножи. Гален вновь появился на площади под мощный залп, — пока предупредительный.

— Надеюсь, что вы знаете, что делаете, метр, — заявил принц, вручая ему бриллиант.

Гален с дурацкой сумасшедшей улыбкой отрицательно мотнул головой, подправил творение подчиненных Лоренцо и стал в середину. Бриллиант, окропленный в речной воде, он держал в левой руке, в правой — на подобии жезла оказалось то, за чем он ездил: рог нарвала.

Вначале не происходило ничего. Было видно, как шевелятся губы мага, но слов различить было невозможно. Раздался гул...

А потом вдруг темные волны Мароны закрутились спиралью — сначала вглубь, обнажая дно, а затем выворачиваясь вверх и несясь на них...

Рог сдвинулся, указуя направление: на площадь, заполненную бунтующими и войсками...

Все замерли.

За мгновение до того, как водный смерч должен был достигнуть оцепления, Гален со всего маху швырнул 'Слезу Боанд' под ноги о мостовую, — и бриллиант рассыпался блестящей пылью, как будто был пустым стеклом.

Вся масса воды в один миг обрушилась вниз, на заполненную народом площадь.