Архангелы Сталина

— Почему крестишься неправильно? Католик? Лях непотребный?

— Из литвинов буду…еси, — служитель постарался придать своему ответу старомодность и бухнулся на колени, — Ремигиюс Дирвялис зовут. По прозвищу Шимтас Бибис.

— Клички не интересуют, — архистратиг уже отвернулся, прощупывая оштукатуренную стену. В некоторых местах он простукивал кладку рукоятью неизвестно откуда взявшегося меча. И тихо бормотал себе под нос. — Здесь должно быть. И шестисот лет не прошло. Где этот кирпич? Ты, старый, когда часовню в последний раз перестраивали?

— Это пан меня спрашивает? — Дирвялис не спешил подниматься с колен. Кто их знает, этих древних иудеев, вдруг рассердится, и голову с плеч долой.

Михаил в досаде плюнул через плечо. И попал.

— Кому же ещё? Ну что за народ — название страны стащили, название национальности стащили, столицу ляхам отдали. Заначку в стене на чёрный день оставил — и ту попёрли. И вообще, вы что с собором сотворили? Почему он стал похож на театр оперы и балета?

Ремигиюс в страхе поклонился как можно ниже, ударившись лбом в пол. Одновременно с этим он вспоминал, написано ли где о нелюбви царя Давида к классическому искусству.

— Это не я, Ваше Величество. Может быть Ицхак?

— И колокольню непотребного вида тоже он поставил?

— Нет, это итальянец был. Архитектор Аннус.

— Да? Интересная фамилия. Тогда понятно, почему она на член похожа — комплексы, всё по Фрейду. — Михаил бросил свои попытки отыскать спрятанный клад. — А с тобой то, что делать будем? Мне же режим секретности соблюдать нужно.

— Так я пойду? — литовец резво вскочил на ноги.

— Погоди, — остановил его архистратиг, — чем-то ты мне понравился. Может быть, у тебя лицо такое располагающее? Или родной перегар ностальгию навевает? Может, мы ещё подружимся?

— Я… со мной… согласен! — служка сделал попытку поцеловать архангелу руку.

Михаил её резко выдернул и возмутился:

— Ах, ты кусаться?

— Простите, Ваше Величество, я только облобызать. Умилённо приложиться к высочайшей длани…

— А вот этого не надо, не люблю. И чего, кстати, ты меня всё Величеством называешь?

— Так ведь это… уважение, так сказать. Не каждый день с живым царём Давидом встречаюсь. Всё больше с чёртиками. Ну, с теми-то вообще каждый вечер. Вот как сяду ужинать, так они по столу шмыгают — туда-сюда, туда-сюда. Один третьего дня в стакане утонул. Маленький такой, зелёный, прямо как огурец.

— А ты чего?

— Ну, так…, а я к кардиналу.

— А он?

— Чего он? Отпевать утопленника отказался. И вообще, сказал, что чертей не бывает. А как же их быть не может, если они есть? Вы в них верите?

— Пожалуй, что да, — Михаил решил не противоречить, во избежание осложнений.

— Вот, сразу видно образованного человека, — обрадовался Дирвялис, — а наш кардинал — неуч. И потому к нему по вечерам обычные мыши прилетают. Но в них уже я не верю.

— Летучие мыши?

— Нет, я же говорю — обычные. Только большие очень, розовые и с крылышками. Вот как у Вас.

— Чего у меня? — архангел бросил взгляд через плечо и с чувством выругался.

Опять технический отдел брак гонит. И что толку от двух бутылок армянского коньяка столетней выдержки, распитых совместно с академиком Капицей? Пётр Леонидович клятвенно заверил, что лично проследит за работой подчинённых. И что с того? Вот они, крылья, торчат прямо сквозь доспехи. Видимо, забыли к астральному двойнику блок иллюзий присобачить, умники.

— Римигиюс, ты где?

— Тут я, Ваше Величество, — скромный служитель стыдливо спрятал за спину пузатую бутылку, с которой за секунду до этого общался нежно и страстно.

— Так мы друзья, или нет?

— Всенепременнейше и прямо до гроба! — Дирвялис радостно затряс головой. Потом лицо его омрачилось, тяжёлый, жалобный вздох вырвался из груди, и он протянул Михаилу свою стеклянную подругу. — Вот, не изволите? Как говорят русские в литовских сказках — горбатый хлеб делиться только на половинки.

— Спасибо, не нужно. Оставь себе, на поминки утопшего чёрта, — отказался архангел, чем весьма порадовал страдавшего от собственной щедрости Ремигиюса.

Оно бы, конечно, не помешало… накатить на душу грамм этак семьсот-восемьсот. Чисто символически, для куражу и поднятия настроения. Но неизвестно, как повлияет местный самогон на деревянную статую. Не хотелось бы потерять над ней контроль и стоять в пыльной нише чурбан чурбаном, пока не протрезвеешь. Бывали, знаете ли, прецеденты.

— Значит, от дружбы не отказываешься?

Старый литовец даже оскорбился такой постановке вопроса. Но тихо и молча, про себя. Разве от такого отказываются? Сам Давид, царь Иудейский, в друзьях! Теперь можно будет Ицхаку долг не отдавать, перебьётся. А ещё занять у пана Радзинского и пана Гордона, и тоже не возвращать. Есть уже кому пожаловаться, если деньги назад потребуют. А что? Судя по рожам, оба они из этих самых… понятно из кого.

— Давай друг любезный, раздевайся.

Неожиданное требование отвлекло Дирвялиса от планирования коварных финансовых операций и очень озадачило. Ой, в этой ситуации лучше сказать — озаботило.

— Ваше Величество, я не такой.

— Не понял, уточни, — попросил Михаил.

Литовец сначала надолго приложился к своей бутылке, и только потом, с трудом переведя дыхание, ответил:

— Секса у нас нет! Пардон, не то.… Как же в той газете было написано? А, вот, вспомнил.… Не могу поступиться принципами.

— Они то тут, с какого перепуга?

— Как же? Я старый человек, ещё в Империи родился и вырос. Вот не поверите, по утрам просыпаюсь, и сразу "Боже царя храни" пою. Куда уж мне новомодными демократическими штучками баловаться?

— Ах ты, гнида клерикальная! — Разъярённый архистратиг потянул меч из ножен. Деревянный муляж категорически отказывался их покидать. — Решил, что я тебя… того?

— Разве нет? — с робкой надеждой во взгляде предположил литовец. — А зачем тогда раздеваться?

— Дурень старый, — Михаил оставил попытки покарать нечестивца вооружённой рукой, — мне одежда нужна. Я что, к мессе в кольчуге выйду? И крылья неплохо бы спрятать. Думаю, твоя ряса как раз подойдёт.

— Так у меня же ещё одна есть. Почти что новая. Всего два раза в стирке была — к прошлой пасхе, и к праздничному богослужению по случаю трёхсотлетия дома Романовых. Принести?

— Стой, с тобой пойду. Нужно сначала самому посмотреть на сей артефакт. Ну, веди, Вергилий.

— Нет, я Ремигиюс. А брат Вергилий в тридцатом году с колокольни упал по пьяному делу. Сам виноват, разве можно столько пить на рабочем месте?

— А ты? В лечебных целях потребляю, от ревматизма. Сам кардинал не возражает, мне же доктор прописал. Всего за триста злотых, — пояснил служитель, открывая перед Михаилом дверь.

Архангел шёл по узким, извилистым коридорам и сдержано матерился. Ну кто так строит? Или перестраивает? Ну да, первый раз он сжёг этот храм лет шестьсот назад, увлёкшись модным в те поры язычеством. А что? Сам построил — сам спалил. Только вот за это получил по ушам от начальства, и, в наказание, был послан в Крым руководить местным ханством.

До сих пор при воспоминании о варёной баранине с души воротит. И если бы не послы от Гавриила с бочками медовухи…. История могла пойти совсем по-другому. Гиви, за столько лет, так и не признался, где лучших в мире прохиндеев на службу брал. Упоят бедного хана вусмерть, в кости обжульничают…. А утром, на похмельную голову, оказывается, что играли на очередной поход против Литвы. И, вроде как, вопрос с самим походом считался уже делом решённым, а на кону при игре стояли только его сроки.

Вот тогда и был разрушен костёл во второй раз. Или в третий? Столько его ломал, что со счёта сбился. Потом, кажется, при Елизавете Петровне ещё…. В привычку уже вошло.

Но до чего же настырный здесь народец живёт. И глупый, конечно. Неужели нельзя просто отстроить заново по установленному образцу? Нет, обязательно рюшечки-финтифлюшечки добавят. Какой половинкой мозга думают? Ну тупые-е-е-е! Лишь бы из-за них на гастроли не опоздать, на год вперёд всё расписано. И ещё эти съёмки на телевидении на завтра назначены…

— Ты можешь побыстрее шагать?

Подстёгнутый строгим окриком, Ремигиюс пулей взлетел по винтовой лестнице, и прокричал сверху, почти из-под самой крыши:

— Мы уже пришли, Ваше Величество.

Михаил поднялся следом, задевая крыльями за стены, и остановился у низкой двери, предусмотрительно распахнутой гостеприимным хозяином.

— Не погнушайтесь сим скромным пристанищем, — в разговоре Дирвялиса опять прорезалась старомодная велеречивость, — паче чаяния… и челом бьём.

— Постой, — архистратиг сам остановился, так и не войдя в комнату, — только сейчас заметил, что мы с тобой на русском языке разговариваем.

— Ну да, — согласился служитель, — а на каком же ещё? Древнееврейского я не знаю, в латыни не силён. Что остаётся? Я и подумал, что каждый образованный человек обязан говорить по-русски.

— Но тут же вроде Польша пока?

— Так это пока, верно подмечено, Ваше Величество.

— Может, на литовский перейдём?

— Извините, — Дирвялис подозрительно огляделся по сторонам и понизил голос, — понимаете… дело такое… признаюсь как на духу, как отцу родному. Я и его не знаю. Я — русский.

— Да иди ты? — не поверил Михаил.

— Ей Богу, только не выдавайте. С восемнадцатого года маскируюсь, опасаясь за свою жизнь. Разрешите представиться — отставной унтер-офицер Роман Деревянкин, Ваше Величество.

— И ты молчал? Ну дед, конспиратор хренов, я же тебя совсем было собрался ликвидировать, как ненужного свидетеля. А теперь что с тобой делать? На земляка рука не поднимается.

— Земляка? — Поразился Рома и перекрестился уже на православный манер.

— А ты как думал? Мы, древние цари Иудейские, все до единого русскими были.

— И Ирод тоже?

— Зачем сразу о плохом? Вот он то, как раз из местных был. Но Ирод к древним не относится. Это уже при римлянах было. А тебе это зачем?

— Так патриотизм, Ваше Величество.

Архангел прошёл в каморку и уселся на ветхий топчан, сразу угрожающе заскрипевший под весом деревянной статуи.

— Но как же…, — всё недоумевал Деревянкин, ведь в Библии написано…

— Ну ты и скажешь. И так на русский народ всех собак вешают, а если и про это узнают…. И потом, что нам было делать? Всё сами, своими руками. Больше и некому. Хохлов просили, тоже очень древний народ, — отказываются. У иудеев сало под запретом.

— А как они туда попали?

— Кто, иудеи?

— Нет, хохлы.

— А, — отмахнулся Михаил, — каменщики. В Египте пирамиды строили. Правда, просили-то их совсем другое.… Но по пьяной лавочке углы завалили. Потом сорок лет от заказчика по пустыне бегали. Запомни, Деревянкин, — всё боится времени, время боится пирамид. А сами пирамиды боятся хохлов.

Отставной унтер-офицер долго крепился, не решаясь задать важный вопрос. Но вот собрался с духом и выпалил:

— А Христос?

— Что ты, Рома, как маленький? — упрекнул архангел. — Неужели и правда думаешь, что такое ответственное дело можно евреям доверить?

Деревянкин, потрясённый новостью до глубины души, промолчал и потянулся за лекарством от ревматизма. Но дрожащие руки подвели, и полная бутылка целебной влаги слетела с полочки на пол и разбилась с печальным звоном. Резкий аромат плохо очищенного самогона ударил в нос не хуже нашатыря.

— Завонял всю комнату, — недовольно проворчал Михаил, стараясь дышать через раз. — Окошко открой.

— Оно не настоящее, — виновато пояснил Рома, пытаясь ногой затолкать осколки стекла под топчан, — оно не на улицу, а в храм открывается.

— Какая разница, пусть хоть немного проветрится. Глаза уже слезятся.

Крылатый гость сам подошёл к неправильному окошку, отбросил в сторону занавески, заросшие паутиной, и заглянул вниз.

— Ого, уже служба вовсю идёт, а ты молчал. Иди сюда, посмотри, знаешь кого?

Деревянкин встал рядом, вздрагивая всякий раз, когда случайно касался плечом крыла, и посмотрел сверху на собравшихся в соборе Святого Станислава.

— Всех знаю. Вон тот, что с посохом в руках, сам пан кардинал Ястржембский. А перед ним, видите, благословление принимает — это генерал Взбзднибыховский, начальник Виленского гарнизона.

— А этот, военный с бульдожьими щеками? — Михаил не культурно показал пальцем. Древний царь, какое уж воспитание.

— Полковник Криштафович, родственник самого пана Пилсудского. Командир конно-десантного полка.

— Чего ты мне очки втираешь, Рома? Разве такие войска бывают?

— В Польше? Здесь всё бывает. Вот только никак не научат лошадей с парашютом прыгать — копытом неудобно за кольцо дёргать. Каждый день по три десятка лошадок разбивается.

— Не жалко им животных?

— Не знаю, Ваше Величество, но у пана Криштафовича зять колбасную лавку в Кракове держит….

— Понятно, — кивнул архистратиг, — а они не пробовали прямо верхом прыгать?

— Как не попробовать? Только вот ни у кого не получается коня между ног удержать. Но тренируются. Рекорд полка — уже двенадцать секунд.

— Любопытно. А ты не слишком много знаешь для простого церковного уборщика?

— Обижаете, Ваша Царская Древность, русский солдат бывшим не бывает. Собираю потихоньку разведывательную информацию о противнике. Ниши придут, а у меня уже всё готово. Может быть, даже, наградят.

— Посмертно?

— Зачем? Можно сказать — жизнь только начнётся. Не надо мне помирать, рано ещё. Вот вернусь в православие, и обязательно женюсь. А пить брошу. Самогонку пить брошу.

— Хорошо, будет тебе орден. Лично похлопочу перед Деникиным. Мы, вроде как, и знакомы уже. А теперь отойди и не мешай. Это зрелище не для слабонервных.

Рома Деревянкин подвинулся, но не ушёл, через плечо архангела заглядывая в храм. Ничего интересного и зрелищного пока не происходило. Только Михаил вдруг застыл неподвижно, уставившись прямо в макушку кардинала Ястржембского, побледнел и вытянул руги ладонями вперёд.

Престарелый прелат, в очередной раз благословляющий высокопоставленную паству, вдруг резко выпрямился, позабыв про годами лелеемую сутулость, с матерным криком переломил пастырский посох через колено и с размаху ткнул острым расщепом в объёмистый генеральский живот.