— Вот что, Горный Ветер, я, конечно, всё понимаю. Цена тут — честь семьи, возможно, даже, что и жизнь и здоровье твоего отца, а Алая Лягушка была такой гадюкой... Я и сам не знаю, как поступил бы на твоём месте, может быть, и также... Но всё-таки... Всё-таки убивать ты её был не должен.
Горный Ветер был так ошарашен этой новостью, что не знал, что и сказать.
— Погоди, дядя... значит, она мертва?.. Я не знал. Клянусь тебе, я не делал этого!
— Тихо... не кричи. Но ведь ты предлагал Панголину по-тихому её убрать? А ведь это беззаконие.
— Ладно, Асеро, я скажу... Я рассматривал это как вариант, если совсем не будет другого выхода... Да, были у меня такие мысли. Но делать я этого не делал! И приказывать ему не приказывал. Значит, Панголин рассказал тебе всё, что случилось у нас дома в ночь перед похоронами?
— Рассказал. Ты на него за это обижен?
Горный Ветер на минуту задумался:
— Нет, — сказал он, — просто немного странное ощущение. Обычно самому приходится разбирать чужие доносы, а тут донос на меня. Есть люди, которые считают донос всегда подлостью. Я не из таких. Нет, конечно, когда один человек стремится заведомо оболгать другого, то это подлость, кто бы спорил. Но если сообщают правду, то это подлость только в том случае, если считаешь того, кому доносят, врагом. Ну, или хотя бы чужим. Ну а это не наш случай. А я, в общем-то, и сам собирался рассказать всё тебе и спросить совета. Думал, после похорон, но тут этот пакет с алой каймой...
— Да, из-за него я не мог остаться с Инти, хотя хотел этого. Увы, ради государственных дел приходится даже друга бросать в трудную минуту, хотя он так нуждался в моём плече...
— Ты и так его поддержал. Народ не ожидал, что ты возьмёшь и подойдёшь к нему как просто смертный и будешь его поддерживать, как брат брата.
— Перед смертью все равны, — сказал Асеро назидательно, и со вздохом добавил, — жаль, что многие об этом забывают, и начали при моём появлении всячески выражать своё почтение. Но всё-таки объясни, зачем ты ходил к Алой Лягушке вчера в камеру?
— Да припугнуть хотел. Короче, у меня смутные подозрения были, что за всем этим заговор стоит, ну и блефанул я. Сказал, что знаю больше, чем знаю в надежде её расколоть. Ну а там уж... или она сама с собой покончила, или её убрали. Ну, может моя косвенная вина тут и есть, но на такой исход я никак не рассчитывал. И отец о моём походе туда ничего не знал. Вообще он всё ещё очень плох, чтобы делами заниматься. Конечно, я попробую отыскать какие-то концы по списку тех, кто её охранял ночью, но не думаю, что хоть что-то раскопаем. Теперь только и остаётся выйти из этой истории с как можно меньшим позором....
Асеро обнял племянника:
— Я понимаю твоё горе. Ведь Жёлтая Туника пыталась заменить тебе мать... Не сказать, чтобы это у неё получилось, но она пыталась. И сестёр твоих жалко, теперь они сироты. Но главное, береги сейчас отца. Инти очень сильный человек, он уже немало горя перенёс, справится и с этим, если его позором не добивать. Понятно, что всего официально лучше не объявлять, хотя и замолчать всё целиком не получится. Когда покончите с этим неприятным делом, отца всеми правдами и неправдами уговори отдохнуть, чтобы к визиту англичан он уже мог к делам вернуться.
— А когда нам ждать визита англичан?
— Боюсь, что довольно скоро. В пакете как раз было сообщение на эту тему. Во-первых, поспешу тебя обрадовать, сыновья Зоркого Глаза доставлены в Тумбес. Телесное здоровье у них не сильно пострадало, но вот душевное оставляет желать лучшего.
— Это значит, что в качестве возможных кандидатов на престол на них рассчитывать нельзя, ? мрачно заметил Горный Ветер. ? Я почти уверен, что всю авантюру устроили ради этого.
— Не знаю. Во всяком случае, не исключительно ради этого. Старый Ягуар пишет также, что если мы не согласимся на торговлю с Англией, то в Тумбесе может даже случиться восстание. Слишком много людей завязано на торговлю и не хотят работать на аквафермах. Говорит, что если мы откажем, то нужно вводить войска, а иначе его и вовсе могут вышвырнуть не просто с его поста, но и в самом что ни на есть буквальном смысле, схватить и вышвырнуть из дворца прямо на площадь. Скажи, неужели там дела настолько плохи?
— В Тумбесе и в самом деле обстановка напряжённая. Однако Старый Ягуар всё-таки преувеличивает: силы, настроенные против инков, не так сильны, чтобы победить в одиночку. Другое дело, если им будут помогать из-за рубежа. Вот, к примеру, если в Тумбесе начнут, а англичане им помогут... Или те выступят, рассчитывая на помощь англичан.
— Порой мне кажется, что, давая согласие на торговлю с Англией, мы совершили опасную ошибку. Но ничего уже не переделать. Принятое решение надо выполнять. Одна надежда, что они просто не примут наших условий. Вот и я хожу здесь отнюдь не из желания побаловать свой взор прекрасными изделиями. Именно через эту галерею к трону должно будет пройти английское посольство, и после этого нужно было подарить им что-то, что по великолепию не сильно бы уступало выставленным сокровищам.
— Не думаю, что такой подарок будет иметь большое значение, если у них есть насчёт нас какие-то определённые планы. Наша задача эти планы как можно быстрее разгадать и предотвратить. Да к тому же у меня сейчас голова забита другим — какое официальное объяснение дать тому, что случилось в нашей семье? Если мы скажем, что Алая Лягушка отравила соперницу из ревности, а потом, когда её преступление раскрыли, покончила с собой, это будет удовлетворительный вариант?
— Думаю, да. Ладно, иди, чувствую, что у тебя много дел. А я всё-таки подумаю над подарком англичанам.
После того как Горный Ветер удалился, Асеро ещё несколько минут думал над подарком англичанам, однако ничего путного в голову не приходило. Он понял, что ему надо с кем-то посоветоваться, но не очень понимал, кто тут мог бы быть полезен. Вдруг он увидел, что в Галерею Даров к нему зашёл Славный Поход.
— Приветствую тебя, брат! — сказал Асеро. — Надеюсь, ты не принёс мне дурных вестей?
— Пока, хвала богам, всё спокойно. Никаких угроз и провокаций со стороны белых людей не заметно.
— Значит, ты считаешь опасения Старого Ягуара необоснованными?
— Не знаю. Это дело наших бойцов невидимого фронта. Моё же дело — фронт видимый. Армия боеспособна, провокаций на границах нет, что ещё надо?
— Вот что, Слава... Я тут в раздумьях, что подарить англичанам.
— Нашёл проблему, ? пожал плечами Славный Поход, ? подари им каких-нибудь золотых безделушек.
— Нет, только не золото... Они же их переплавят. Эти варвары совсем не ценят труд наших мастеров. В золотых изделиях они видят лишь золото и всё.
— Подарок монарху — не переплавят.
— Допустим. Но всё равно ведь блеск золота возбуждает в них алчность и... и желание нас ограбить. Наша страна и без того в глазах белых людей является страной золотых безделушек. Нет, я хочу, чтобы дар подчёркивал нашу силу, чтобы белые люди поняли — к нам нужно относиться как к равным, а равными они считают лишь тех, кто способен дать отпор грабежу... Надеюсь, ты понимаешь мою мысль?
— Понимаю.
— Может, подарить им искусно отделанное оружие?
— Не думаю. Изукрашенные кинжалы никто не воспринимает всерьёз. К тому же они наоборот, могут воспринять это как жест покорности.
— Пожалуй, ты прав. Но тогда что?
Вдруг взгляд Асеро остановился на одной из висевших поблизости картин. Перед Великой Войной, когда был велик интерес ко всему европейскому, в Тавантисуйю стали популярны картины на холстах и написанные масляными красками. Тогда они казались чем-то вроде окна в другой мир. Но после Великой Войны европейское искусство, слишком тесно связанное с христианством и перегруженное чуждыми для тавантисуйцев идеями и символикой, как-то уже перестало привлекать. В развившейся живописи стали совмещаться европейская техника и своё, национальное содержание. Всё это в полной мере относилось и к полотну, которое теперь привлекло взгляд Асеро.
Картина называлась "Волею короны". Она была написана в первые годы после Великой Войны и была преподнесена в дар уже угасающему Манко. Художник запечатлел на ней последние мгновения жизни его сына Тупака Амару. Некоторые говорили, что художник был в толпе среди тех, кто видел казнь несчастного, и потому изобразил так точно эшафот и палачей, и даже Франсиско де Толедо нарисовал с портретной точностью; другие говорили, что хотя художник и партизанил в том районе и даже мог видеть де Толедо живьём, саму казнь Тупака Амару вряд ли видел, так как главный герой картины, несмотря на то, что в жизни ему было около тридцати, выглядел прекрасным юношей, а не зрелым мужем. Впрочем, со стороны художника тут могла быть и намеренная идеализация. Образ полного жизни юноши, смело отталкивающего палача и страстно призывающего народ к борьбе за свободу, как нельзя лучше контрастировал с неподвижным и в своей мрачности похожим на каменную статую старцем де Толедо. А повешенные товарищи Тупака Амару были специально нарисованы похоже на распятие, которое возвышалось над де Толедо и сгруппировавшихся возле него священников. Внизу картины предатель получал свои грязные деньги. До того Асеро не очень любил останавливать свой взгляд на этой картине, ибо палачи-каньяри слишком живо будили в нём неприятные воспоминания. Так что теперь он смотрел на картину почти что свежим взглядом.
— Вот это то, что нужно, ? сказал Асеро. ? С одной стороны, она показывает, что наши мастера не хуже европейцев умеют рисовать людей почти как живыми. С другой, она ясно показывает, что инки не сдаются и способны бороться до конца даже в безнадёжной ситуации. Ну и подколка под христианство — что это за бог, ради которого столь прекрасных людей обращают в трупы?
— А ты не думаешь, что отдавать такую картину было бы слишком жирно?
— Подлинник, разумеется, жирно. Но можно ведь снять копию.
— Художник, нарисовавший её, давно умер.
— Разумеется. Но ведь у него должны были остаться ученики. Надо бы поинтересоваться на этот счёт у нашего Главного Глашатая...
Славный Поход только пожал плечами. Как и Асеро, Славный Поход недолюбливал Жёлтого Листа, но если к нему обратиться надо, то значит надо. Свои прямые обязанности тот выполнял, не придирёшься.
Видно, под влиянием картины Асеро приснился тревожный сон. Будто он опять на войне с каньяри, с небольшим отрядом в горах пытается спастись, но каньяри очень много и они вот-вот окружат. И во главе их вождь по имени Острый Нож. Именно это доносил Асеро его разведчик. И в этот момент Асеро осознал, что рассказывает ему это не кто иной, как Горный Ветер, и осознал, что это невозможно, ведь во время войны с каньяри Горный Ветер ещё малышом был, а потом Острый Нож был казнён, и даже в случае новой войны никак не мог встать из могилы. Поражённый нелепостью этих противоречий, Асеро проснулся. А, проснувшись, обнаружил, что Луны рядом нет. Часы показывали, что до конца послеобеденного отдыха оставалось ещё около получаса. Конечно, нелепо было предполагать, что Луну прямо с супружеского ложа похитили какие-то сверхъестественные силы — скорее всего, она просто вышла по нужде, но Асеро всё равно было тревожно. К тому же он понимал, что всё равно больше уже не заснёт, а тупо валяться в постели как-то не хотелось.
Проходя по садовой дорожке, Асеро услышал вдруг тихие сдержанные рыдания. Заглянув за кусты, которые образовывали что-то вроде беседки (специально так посадили, чтобы у дочерей было что-то вроде домика для игр), Асеро увидел, что Луна сидит внутри на земле и тихо плачет.
— Любимая, ты чего? Кто посмел тебя обидеть? — сказал Асеро, подсев рядом.
Луна прервала плач и сказала:
— Асеро, мне надо поговорить с тобой серьёзно. Я знаю, что ты сам до недавнего времени всячески сторонился дочери Жёлтого Листа, но теперь сам за ним послал для разговора. Скажи прямо, ты согласен на брак с его дочерью? Ведь ко мне ты охладел, уже много дней не выполняешь своих супружеских обязанностей.
— К Жёлтому Листу я обратился вовсе не за дочерью, а по его прямым обязанностям. Жениться на его дочери я не буду ни при каких обстоятельствах — потому что знаю, что она сама против. А насиловать кого бы то ни было я в жизни не буду, это противно моей природе. Впрочем, мне и по доброй воле никакая другая женщина не нужна, я тебя люблю. Или ты сомневаешься в этом? Но как я могу доказать тебе это?
И он стал покрывать заплаканные щеки своей жены поцелуями.
— Тогда почему ты столько времени не касался меня?
— Луна, как будто сама не видишь, что тут творилось последние дни.
— Но ведь ты всегда находил утешения в моих объятиях.
— Луна, у тебя должны же были начаться истечения, а их нет, может быть...
— Истечения у меня уже были, но прошли быстро. Неужели ты думаешь, что я ещё могу забеременеть. Кого ты обманываешь, меня или себя?
— Никого не обманываю, моя мать сколько лет была бесплодной, прежде чем родила на свет меня? И ты можешь! Скажи, что я должен сделать, чтобы ты убедилась, что я не холоден? Овладеть тобою?
— Да...
И стал развязывать шнурок, на котором держались его штаны.
— Асеро, ты с ума сошёл, прямо здесь...
— А отчего нет? — сказал Асеро, вешая штаны на куст — как давно мы не позволяли себе маленькие шалости — ведь ночью я не могу видеть твою красоту.
В какой-то миг Луна заколебалась, ведь их могли застать за столь легкомысленным делом, но после минутных колебаний совершенно спокойно дала развязать у себя верёвочки, скреплявшие платье, и окончательно отбросив все сомнения, отдалась самому страстному и нежному любовнику, о какого только способно представить себе женское сердце.
— Ну как, теперь ты убедилась, что я вовсе не холоден к твоей красоте? — спросил Асеро, одеваясь обратно.
Но Луну уже волновало другое.
— Послушай, когда ты делал это со мной, я почувствовала нечто странное. Не боль, нет... Не знаю, как это описать... но так у меня было, когда я была беременна.
— Но ведь у тебя же были истечения?
— Были. Но довольно слабые. А такое бывает и в начале беременности... Может, мы и в самом деле зря это сделали, а если выкидыш будет?
-Не обязательно. Впрочем, ты всегда вначале немного тревожна, так что хороший знак. Ладно, что теперь гадать, тут только время покажет, — сказал Асеро, завязывая жене пояс и ещё раз целуя её напоследок. — В любом случае, что сделано то сделано.
Жёлтый Лист быстро узнал всё необходимое. Разумеется, автор картины умер, но после него остался сын, в мастерстве мало уступающий отцу. Однако делать копию тот почему-то наотрез отказался. Заявил, будет об это говорить, только если сам Первый Инка согласится явиться к нему и уговаривать. Передавая это, Жёлтый Лист предложил как-то наказать строптивого художника, но Асеро напротив, согласился явиться к нему и поговорить лично.
Асеро реши нанести визит к Графитовому Карандашу вместе со Славным Походом. Идти один Асеро, если честно, несколько робел, так как до того ему не приходилось напрямую иметь дело с художниками и поэтами, и он не знал, как с ними лучше всего находить общий язык. Если бы не печальные обстоятельства в семье Инти, то можно было бы отправиться вместе с Инти или Горным Ветром, которые знали эту среду не понаслышке, но увы, теперь им явно не до того.
