— Никому и ничего я доказывать не собираюсь. Если узкоглазые дикари хотят доверия от нас, амидарейцев, пускай объявят войну риволийским гадам и отвоюют наши земли обратно.
— То есть, пускай даганны жертвуют своими жизнями — и ради чего? Ради меня и ради тебя, неблагодарного? Что наш народ может предложить даганнам взамен? Им бы свои земли отстоять, когда Риволия вздумает напасть.
— Думаешь, она не остановится на Амидарее?
— Думаю, это вопрос времени. Амидареи уже нет на карте, и даганны изо всех сил стараются подтянуть свою промышленность до уровня нашей страны, но сперва им нужно восстановить разрушенное. Что остается нам? Попытаться добиться автономии на территории, которая когда-то принадлежала Амидарее, а теперь стала даганским приграничьем. Не знаю, сумеем ли мы когда-нибудь затребовать назад наши земли у Риволии, но знаю, что даганны не поддержат нас без надежных гарантий сотрудничества.
— Значит, в случае положительного решения суда нам отдадут приграничные земли, которые являются помехой на пути Риволии к чуркам?
— Получается, так.
— Вот с*ки, всё продумали, — сплюнул он, бросив сердитый взгляд на Веча. — Смертников хотят из нас сделать.
— Ничего они не хотят. У них цель — догнать и перегнать риволийцев, а у тех немалая фора, их не потрепало войной, учти. Но упорства даганнам не занимать, и своей цели они добьются, с нами или без. Сотрудничать мы не хотим, истреблять безоружных негуманно, а содержать впустую невыгодно. Поэтому амидарейцев загнали в поселки и лагери, используют дармовый труд, не издеваются, и то хорошо. Сколько времени мы просидим разрозненными группками за проволокой и за высоким забором? Годами, десятилетиями, став со временем экзотическими зверьками? Через несколько лет остатки амидарейской нации исчезнут на даганской земле. Айрам, у нас появился шанс быть услышанными! Веч на нашей стороне и найдет единомышленников, не сомневайся. Даганны далеко не глупы, посмотри, как рационально устроено их государство. Ни одному даганну не придет в голову предать свою страну и свой народ, как это сделали амидарейские шпионы, завербованные нашими союзниками. Думаю, если наши свидетельства окажутся убедительными, у даганнов хватит ума пойти нам навстречу. К общей выгоде.
Выдохшись после патетической тирады, Айями умолкла.
— Не собираюсь унижаться и лизать сапоги даганнам, — скривился Айрамир.
И то хорошо, что прислушался к сказанному и сбавил обороты непримиримости, не назвав коренное население сволочами и гадами.
— Унижаться не будем. Заключим с ними сделку: свидетельские показания в обмен на поселение в приграничных землях. Без поправок на снисхождение. Неужто мы, амидарейцы, не выживем? Там наша земля, она не даст нам пропасть.
С пафосом сказала, но попала в точку, зацепив гордость и самолюбие парня. Он задумался, и Айями решила вывалить на него умозаключения, заготовленные заранее:
— Риволийцы продумали свой план задолго до начала войны. Не повезло нам, потому что наши земли оказались по соседству с островами. Повезло даганнам — на них сделали ставку, и они победили. Хотя их везение относительное: убитых без счета и четверть страны лежит в руинах. А за нас, амидарейцев, никто, кроме нас самих, не подумает. И жалеть о нас никто не станет.
Вот теперь можно и помолчать, обмозговывая сказанное: не переборщила ли с надрывом? Что-то домыслила, что-то дофантазировала, о чем-то говорил Веч. Главное, самой верить, что нет ничего невозможного, и что задуманное обязательно получится. И задрать голову, подставив лицо влажному ветру. Интересно, будет сегодня дождь или нет?
Размышления прервала цветастая ругань Айрамира. С чувством выговорившись, он поднялся с валуна и, прихрамывая, направился к Вечу.
— Значит, ты — трахарь моей сестры? — поинтересовался свысока. — И ведь промолчал тогда, в допросной, когда я спрашивал.
— Ты и не спрашивал. А я муж ей, — ответил Веч спокойно.
Айрамиру потребовалось время, чтобы осмыслить услышанное и развернуться к Айями.
— То есть, как это муж?... Он тебя?... И ты с ним?! — Ему не хватало воздуха, казалось, глаза сейчас вылезут из орбит. — Как ты могла?! С дикарем?!
— Вот так. Иначе меня не выпустили бы из поселка. Амидарейцам не разрешают передвигаться самостоятельно по стране, — ответила она с внутренней дрожью, хотя реакция Айрамира оказалась предсказуемой.
— Сволочь узкоглазая! Он тебя принудил? Склонял к непотребству? — разошелся парень, видно, потрясло его известие о замужестве Айями.
— К какому? — удивилась она.
— Пить кровь животных на алтаре! Приносить младенцев в жертву! Сношаться с...
Ему не дали договорить. Веч, мгновенно взъярившись, занес кулак, чтобы пояснить недоумку, кого и как нужно склонять, Айрам напирал, напрашиваясь на хорошую взбучку, а Айями вклинилась между противниками:
— Айрам! Отвечай, соглашаешься или нет! Я буду свидетельствовать против риволийцев — с тобой или без тебя! Пускай, у меня не получится, зато совесть будет чиста — перед моей семьей и моим народом!
— Ну, и как это будет выглядеть? — распалившись, заорал он в ответ и закашлялся.
— Я впишу твое имя в бумаги, и мы поедем в Дижабад, в ставку генштаба. У военных есть архивы и списки, нам разрешили ими воспользоваться. Там же состоится суд, — выплюнул Веч.
Айрамир подумал мгновение и процедил, сощурившись:
— Хорошо, я согласен на двух условиях. Первое. Товарищей, с которыми я сбежал, и пальцем не трогать.
Айями взглянула вопросительно на мужа.
— Обычно, когда поймают, отмутузят для профилактики и сажают в карцер на неделю-две, если беглец ерепенится, — пояснил тот и добавил: — Это зависит не от меня. Пусть не оказывают сопротивления, и их не тронут.
— Ага, как же. Выйти с поднятыми руками и упасть на колени? — съязвил Айрамир.
— Не обязательно. Достаточно сдаться добровольно.
На лице "братца" явственно прочиталось, что со словами "добровольно сдаться" он категорически незнаком.
— Ножи у вас есть?
— Может и есть! — ответил бунтарь с вызовом. — А вы, гады, думали, на этот раз будет просто? Накося выкуси!
— Скидывайте. Поймают — расстреляют на месте, не раздумывая. И то хорошо, что никого не порезали, — сказал муж и посмотрел с мрачной выразительностью на Айями, мол, мое требование — отнюдь не прихоть.
Потупилась Айями. Она не забыла потрясенное изумление Веча, увидевшего риволийский стилет. После тяжких раздумий и сомнений амидарейки решились-таки признаться, и Айями, помявшись, протянула узкий клинок с прямой крестовиной — вечером, в шатре, без посторонних глаз.
— Откуда? — спросил он, взяв с осторожностью смертоносную сталь, и выслушал невнятное блеяние о трофейном наследстве отца-полковника и о тайнике в чемодане. — Ну, Айю... Удивить меня непросто, но это... Как вам пришло в голову провезти стилет в Даганнию?
— Во-первых, нас не предупредили о запрете на оружие. Во-вторых, неизвестно, что нас ожидало в твоей стране, а со стилетом спокойнее, он не раз выручал.
Брови Веча полезли вверх.
— И ты им пользовалась? По назначению?
— Нет, конечно же. Ходила на реку за водой, так надежнее. Однажды пришлось припугнуть им... соседа.
— Да уж, задала ты задачку, — потер он лоб. — Стилет твой — контрабандный, без документов. Самое простое и легкое — отнести его в лес и закопать. Но ведь... — Муж выверенными движениями перебросил стилет из руки в руку, подкинул и поймал, полюбовался заточкой лезвия, — ... жалко. Хорош, окаянный. Ладно, что-нибудь придумаем. Айю, есть еще что-то, о чем ты умалчиваешь?
Она пожала плечами: откуда мне знать? У вас, даганнов, уйма законов, о которых мы слыхом не слыхивали. Лишь по счастливой случайности выяснилось, что существует запрет для амидарейцев на пользование оружием.
— Должно быть, в твоей стране принято немало карающих законов, но нам о них неизвестно. И я не возьмусь утверждать, о чем умалчиваю специально, а чем — непреднамеренно.
— Это мое упущение, — согласился Веч с завуалированной шпилькой. — Сейчас навскидку и не вспомню о принятых законах, но при случае обязательно расскажу, чтобы вы не попали в неприятную ситуацию. Слушай, вот ведь как получается: твоя мать вышла замуж за военного, и ты — тоже. Преемственность поколений, не находишь?
— Ну да, интересное совпадение, — прокашлялась Айями. Легенда предполагала кровное родство с Эммалиэ и ее супругом. Может, пора признаться и в этом вранье? Точнее, во введении в заблуждение. Или за невинную басню о родстве тоже полагается смертная казнь?
— Насчет ножей подумаю, — ответил Айрамир строптиво. Вот упрямец, ни в какую не хочет соглашаться с мужем. Можно подумать, сделает ему великое одолжение, избавившись от оружия. — Второе условие. В разрешение впишешь моего товарища. Он в лагере остался.
— Зачем мне лишняя головная боль? Мне бы за тобой углядеть, — усмехнулся Веч.
— Затем. Он знает не меньше меня про подлянки риволийцев, а может быть, и больше. Зовут его Солей, он был вместе со мной в отряде.
— Солей жив? — обрадовалась Айями, а муж недовольно нахмурился, мол, что это за фрукт, и почему я ничего о нем не знаю.
— Жив, оклемался, — проворчал парень. — Контузило его неслабо и приложило балкой. После ЧМТ... черепно-мозговая, не знаешь, что ли? — пояснил он недовольно, заметив непонятливость Айями. — Так вот, после ЧМТ парализовало его на правую сторону, сейчас отошел, но не полностью. Пришлось мне без него бежать. Что ржешь, гад, я бы все равно сбежал, не сегодня, так через год.
— Навряд ли, — ответил Веч, и не подумав насмехаться. — Пару-тройку раз тебе дадут уйти, но всё равно словят. А как надоест развлечение, так и расстреляют в назидание другим... бегунам.
— Хочешь проверить, да? — завелся с пол-оборота Айрамир. — Сбегу, как только случай представится.
— Не вздумай! — вспыхнула Айями. — Испортишь всё! Тебя поймают и возвратят в лагерь, Веча отправят в шахты, а у меня отберут дочку и накажут! Будь мужчиной. Доведем дело до конца, а там решай, что тебе по нраву: пустое геройство и нелепая смерть или реальное будущее и шанс для нас всех.
— И решу! — вспылил парень.
— Значит, о том, что в отряд внедрились риволийские агенты, ты и твой товарищ засвидетельствуете, — переключился Веч на насущное, что толку впустую препираться? — Уже неплохо, хоть ваши показания и косвенные.
— Почему же косвенные? Найдутся и прямые, — возразил Айрамир. — Одного козляру я прикончил в Амидарее, а вторая сволочь должна быть жива. Командир, что приговорил к смерти всех наших ребят из отряда. Нас троих привезли эшелоном из Амидареи: меня, Солея и эту гниду. Мы-то с Солеем быстро оклемались, нас и отправили этапом в лагерь, но я напоследок намылился преподнести подарочек нашему лейтенантику, заточку сварганил, чтобы помочь скорейшему выздоровлению, да не успел воткнуть в правильное место.
— Почему не рассказал про лейтенанта на допросе?
— Кому? Вам, сволочам? — уточнил высокомерно Айрамир. — На ваших мордах так и нарисовано, что вам ужасно интересно знать, как нас поимели риволийцы.
— Значит так, слушай сюда. Ехать до Дижабада придется не один день, — сказал Веч спокойно. — Кроме тебя и твоего товарища Сола с нами будут женщины, ребенок и два охранника-даганна. Услышу хотя бы одно оскорбительное слово, и зубов в твоем рту поубавится, а челюсти разучатся жевать. Услышу второе слово, и придется подвязывать лангетку к руке. Или к ноге. Понял?
Парень, скривившись, пробормотал под нос неразборчиво.
— Если лейтенант выжил, это отличная новость, — заключил Веч. — Куда бы его ни отправили, в Даганнии ему негде спрятаться. Отыщем его и заставим говорить. Думаю, лейтенант и о докторице расскажет, как-никак они оба из одной шайки-лейки.
— Какая такая докторица? — нахмурился Айрамир.
Пришлось Айями рассказать кратко о своих подозрениях про врачевательницу, ставшую двойным агентом — связным партизанского Сопротивления и шпионкой риволийцев. Айрамир выслушал потрясенно, но тут же вернул лицу прежнюю невозмутимость.
— Она же осматривала меня, помнишь? Когда я был ранен. Хорошая тётка... казалась. Вот видишь, Айка, я мильон раз говорил, не верь никому, пускай он и готов расшибиться перед тобой в лепешку. Говорил, а тебе как об стенку горох. Нашего связного я не знал ни в лицо, ни по имени, — ответил он, сделавшись серьезным и забыв о недавнем гоноре. — У него был позывной — Светлячок. А женщина это или мужик, нам было неизвестно.
— Точно! Она отправила меня к партизанам и велела сказать, что я пришла от Светлячка, — вспомнила Айями.
— Значит, вы говорите об одном и том же человеке, — заключил Веч. — Нам есть, за что зацепиться. Если поднажмем, сможем раскрыть агентурную сеть риволийцев, окопавшихся в вашем городе. А если совсем уж повезет, раскопаем их норы в масштабе всей вашей страны.
— Ну, ты загнул. Косвенные свидетельства, может, и наберутся. Прямых маловато, — сказал с сомнением Айрамир.
— Будем искать. Главное — найти ниточку и грамотно потянуть, за ниточкой развяжется весь носок. У нас тоже набралось немало косвенных улик. Вдруг удастся сопоставить факты — место, время, имена? Это даст немало очков плюсом.
— Кому нужны твои очки? Подтереться ими? — скривился глумливо парень.
— Нет. Разорвать дипломатические отношения с союзниками, — ответил муж, и Айями поняла, что он говорит сейчас от имени своей страны. От имени всех даганнов.
Айрамир не нашелся с подколкой.
13.1
День получился невообразимо длинным.
Сначала Айрамир улаживал дела с товарищами, с ним сбежавшими. Как-никак подвигнул их на авантюру, и внезапно выяснилось, что рисковой затее — конец, и придется возвращаться в лагерь, сдавшись добровольно. О чем уж говорил Айрамир и как убеждал, неизвестно, но беглецы вышли на дорогу, спустившись с насыпи, в одинаково заношенных ватных куртках, с хмурыми взглядами исподлобья, неся за собой шлейф немытости и мрачного недовольства. Проходя мимо Веча, один из них смачно плюнул ему под ноги, и компания побрела по дороге, ссутулившись и шаркая кирзачами. На заросших щетиной лицах было написано молчаливое презрение ко всем и вся, в том числе, и к Айями.
Затем Веч совершал невозможное. Договаривался и убеждал руководство лагеря чуть ли не до вечера и, как рассказал позднее, подключил тяжелую артиллерию в виде заинтересованных лиц из генштаба. В результате, в разрешение оказались вписанными имена двух амидарейцев, причем им пришлось в срочном порядке идентифицироваться как Арам лин Петру и Сол лин Петру с оформлением соответствующих бумаг. Настоящих своих имен они так и не назвали и согласно правил об опознании неизвестных лиц были условно признаны "сыновьями амодарского Петара" (Петар — в даганском языке аналог широко распространенного амидарейского имени Петрель ).
Уж солнце скрылось за скалой, и Айями начала сомневаться, что у мужа выгорит задуманное. В животе урчало от голода, а из употребительного в машине — лишь питьевая вода в канистре. Утром Айями оптимистично решила, что вопрос разрешится просто и быстро, и перекус не понадобится. Что уж говорить об атате В'Инае, у того, наверное, желудок успел сам себя съесть. Однако молодой сагриб уныния не показывал. Побродив вдоль обочины и полазав в зарослях папоротника, он принес пучок травы.
