| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ну, народ в "Нефтяном складе" бывает всякий-разный — разве различишь?
— Написать всё это сможешь?
— Ээээ... Ээээ...
Не терпящим возражения голосом, отвечаю за него:
— Уверен — что сможешь! Тогда, вот что...
Как всегда в последний момент осеняет:
— Тебя в последнее время здоровье не беспокоит?
— Нет, а что?
— Что-то мне твой цвет лица не нравится — возможно "короновирус" какой-нибудь.
— ...Что?
— Выглядишь неважно, говорю. Надо бы тебе обследоваться и лечь в больничку на недельку... Не дай Бог — испанский грипп: "Если хилый — сразу в гроб"!
— Чего?
— Я говорю: тебя надо на всякий случай изолировать от общества — ну, да я там договорюсь с Михаилом Ефремовичем насчёт строгого карантина.
Наконец, до него доходит и с готовностью кивает:
— Ну, раз это так надо... Я согласен!
— Тебе хоть передачки, родственнички носить будут?
— Ээээ... Не уверен.
— Понятно. Тогда связь будем держать через Мишу — бумагой и чернилами я тебя обеспечу.
И, конечно же — "черновиками-инструкциями".
* * *
Через неделю Охрима Косого выписали после излечения и обследования из волостной больницы, а Барон принёс мне довольно увесистую папку "компромата" на всю честную семейку. Взвесив её в руке, я воскликнул:
— Ого! Целая диссертация — на кандидатскую тянет или даже сразу на докторскую.
— На "пятерик" уверенно тянет, — согласился тот.
— Всего лишь на "пятерик"? — озадачился, — что-то маловато...
— К словам надо и какое-нибудь вещественное доказательство антисоветчины "прилепить", — объяснил мне тот, — а то против одного свидетеля нашего, враз найдётся десять ихних и, кроме "хищения материальных ценностей" и "злоупотребления служебным положением", ничего будущим фигурантам не пришьёшь. Потом какая-нибудь амнистия ко "Дню взятия Бастилии" и "семейка Адамсов" на воле.
Был в стране Советской такой официальный праздник, да...
Если забыл сказать, зека-адвокат по моей подсказке и собственной инициативе взялся за "юридический ликбез" для местных и, Гешефтман прилежно посещает все его лекции и семинары.
— Это, Миша, я и без тебя знаю, — озабоченно листаю я "творчество" сапрыкинского зятька, — однако очень тяжело поймать ночью чёрную кошку, особенно если она где-нибудь спит...
Да! Чтоб поглубже "закопать" эту семейку вампиров и пригвоздить их осиновым колом для верности, нужны вещественные доказательства — причём обнаруженные "соответствующими органами" в нужном месте. Наскоро перечитываю "доклад" и нахожу небольшую "зацепку":
— Вот здесь Косой упоминает про нычки с награбленными у трудового народа и пролетарского государства материальными средствами в виде денежных знаков и изделий из "презренного металла".
— "Грабь награбленное", — понимающе кивнул тот, — изымаем в нашу пользу.
Громко щёлкаю его пальцем в лоб:
— И, это всё — чему ты за год с лишним от меня научился, Миша?! — обречённо махнул рукой и отвернулся, — не... Всё же ты — тупой, зря я с тобой связался.
Невооружённым взглядом видно: мишкины извилины зашевелились активнее, приводя в движение нужные "шестерёнки" мыслительного процесса:
— В сейфе, что мы с тобой по весне среди "лута" в бандитской обозе взяли — встречаются довольно интересные документики... Помнишь, Серафим?
Радостно всплёскиваю руками:
— Радуюсь и ликую, вместе со всем прогрессивным человечеством: наконец-то ты стал думать как чекист-оперативник — а не как гопник из-под подворотни!
— Так, "с кем поведёшься"...
Перехожу на донельзя по-деловому серьёзный тон:
— Значит, так... Охрим тебе поможет — вынимаешь часть денег и золота (часть, а не всё!), а вместо них подкладываешь пачки прокламаций с призывами свергнуть народную власть... Однако, не это главное: вместо изъятых денег подложишь расписки в получении денег для контрреволюционного заговора... Мол, грабили народ продавая ему "палёный" керосин — а на краденные народные же деньги, спонсировали врагов народа. Ферштейн зи, Миша?
— Natürlich verstehe ich, — отвечает мнимый сын еврейского народа на языке Гёте и Геббельса и восторженно, — да мне ещё у тебя — учиться, учиться и учиться и, всё равно — дураком помру.
В сейфе, который бандиты увели из какого-то местного управления ГПУ, были материалы расследования контрреволюционного заговора — реального или мнимого, уже не важно. Конечно, кое-что по ним не сходилось — но долго ли умеючи "подправить"? А остальное уже дорисует фантазия чекистов-следователей.
Озабоченно:
— Миша, только это надо проделать чужими руками (понимаешь, я про кого?) и в самый последний момент. Иначе, всё только испортим.
Весело мне подмигивает:
— Понимаю, как не понять? Мы с Охримом, уже почти друзья: как везёт с полустанка керосин — так обязательно меня до города подкидывает... Что-нибудь, да придумаем.
Обрываю его:
— Ничего "придумывать" не надо — всё уже придумано до вас! Как только провернёшь подмену денег на "вещественные доказательства", Охрим берёт это своё "творчество" и бегом к Кацу — где как бы случайно оказываемся мы с тобой. Думаю, Абрам Израилевич не преминет воспользоваться случаем раскрыть антисоветский заговор...
А то я этого жучару не знаю!
* * *
Через пару деньков всё было готово и осталось лишь приступить к практическому выполнению операции "Чужой"... В последний вечер, сидим мы с Отцом Фёдором за столом ужинаем... Думаю, сейчас попьём чайку и пойду — как обычно посижу немного за компом. Ну, а с утра начнём помолясь...
И вдруг, какая-то настойчиво-навязчивая паранойя подкатывает на мягких кошачьих лапках и ласковым котёнком мурлычет на ушко:
"Что-то ты совсем расслабил "булки", Серафим! Никогда не надо считать врагов дурнее себя! Поставь себя на их место и подумай — а что бы ты против себя сделал?".
А, ведь действительно!
"Панкрат Лукич строчит на тебя "телегу за телегой" — без всяких последствий и, ты думаешь — он это будет делать бесконечно?".
Нет, не будет — этот старый пройдоха достаточно умён, чтоб за год с лишком (хахаха!) понять тщетность усилий и придумать какой-нибудь другой ход.
Какой такой "другой" ход?
Я с силой зажмурил глаза:
"Думай, думай, думай... Я, Панкрат Лукич Сапрыкин — старый, хитрый, жадный говнюк. У меня двое сыновей-балбесов, двое внуков от старшего, страшная — как прелюбодеяние с сушёной мумией царицы Нефертити дочь, зять-чмырдяй — втайне метящий на моё место, керосиновый склад... Большая ответственность! Против всего этого имеется личный враг — этот лысый гадёныш в ношеной кожаной куртке. Ух, какое чувство личной неприязни, я к нему испытываю... Аж, кушать не могу! Как мне его подвести под цугундер?".
Как, как, как... "Закакал", блин. Да, как же?! Ничего не приходит в голову... Может, поджечь его "американскую установку"?
" — Да подложи ты ему свинью", — чуть не выкрикнул я вслух.
Может, я самый тупой попаданец в истории этого литературного жанра — но ничего более умного, чем опять же — подкинуть какой-нибудь компромат самому себе и затем стукануть непосредственно в ГубГПУ, в голову не пришло.
А как подкинуть?
И, тут как ледяной душ: да проще чем мне — Сапрыкиным!
Ведь, у Отца Фёдора не дом — а проходной двор. Единственное отличие: у меня априори — не может быть своего "чмо". Ни я, ни мой названный отец — под эту психологическую категорию, категорически не подходим и никакого компромата против себя подкладывать не будем.
Раскрываю глаза пошире:
— Отец! В последнее время у нас никого постороннего не было?
Тот, прихлёбывая из чашки чай с сахаром прикуску:
— "Посторонних" у нас никогда не бывает — только прихожане.
Неправильно поставленный вопрос был, на ходу исправляюсь:
— А из прихожан тех — кто никогда носа не казал в церкви и лба лишний раз не перекрестит и, вдруг — рвением религиозным обуян стал?
Тот, несколько встревожась:
— Гринька Старожухин, разве? Последний раз вчера приходил.
— Кто это? Не сапрыкинский ли родственник?
— Да, это его старшей снохи деверь... Брат жены её брата, то есть... Что случилось, сынок?
У меня дыхание перехватило от возмущения:
— Да... Да... Да, как ты его только на порог пустил!
— Для меня все равны, — хватается за сердце, — все прихожане...
— Слышал, слышал и не раз: "В царстве моём нет ни эллина, ни иудея...". После чего Христа распяли римляне по наущению соотечественников-жидов. Где он был — тот "деверь"?
— В Храме... Чуть лбом... Не прошиб...
Соображаю, как в горячке: "В церкви народ всегда бывает — когда она открыта. Бабки, дедки богомольные бдительно следят за каждым шагом и соблюдением всех положенных ритуалов... Незаметно что-то подсунуть — весьма проблематично".
— В избу ты его пускал? Куда именно?
— Здесь, в светлице... Беседовали, потом я предложил почаёвничать... Как обычно — ты же знаешь...
— Он оставался здесь совершенно один?
— Было пару раз... Пока за самоваром ходил он был один... Потом ещё раз...
Однако, вижу ему совсем плохо! Бегом в церковь, даже не одевшись, хватаю в своём схроне "роялистое" сердечное и так же бегом обратно. Прибегаю, сую Отцу Фёдору таблетку нитроглицерина под язык и приступаю к шмону.
Принести самовар — это где-то пару минут. Хотя нет, больше — Отец Фёдор ходит не торопясь и любит на кухне "яйца почесать" лишний раз... Куда можно спрятать что-нибудь бумажное в трапезной за пять минут? ...Разве за иконами? В книгах? В комоде с посудой?
Здесь ничего нет! Здесь пусто! Опять ничего!
Я в панике...
СУНДУК!!!
Большой, старинный дубовый сундук стоит в углу под образами. Чтоб заправить лампадку, Отец Фёдор встаёт на него. Внутри же, все оставшиеся после канувшего лихолетья нехитрые семейные ценности и, "смертное" — что названный отец мне как-то показывал, говоря: "Вот в этом, меня рядом с матушкой Прасковьей Евдокимовной и похоронишь".
Блин — сундук заперт и подобрать ключ дело явно не на пять минут. Оглядываю со всех сторон — между ним и стеной тоже ничего нет.
А если под него? Пытаюсь поднять — я же знаю, что наполовину пуст после лихолетья... Ох, какой тяжёлый! Нет, не смогу.
— Отец, — тяжело дыша от напряжения, вытираю выступивший со лба пот, — этот сапрыкинский "деверь" — мужик здоровый?
— Нет, — тот явно оживает от действия лекарства, — немногим шире тебя, но росточком поменьше... Не поднять ему мой сундук.
Так, так, так...
Внимательно осматриваю кованый висячий, старинный замок. В принципе — незатейливо-нехитрая конструкция! Я б его влёгкую открыл, если бы было чем...
Отмычка?
— Отец! А кто по профессии — этот сапрыкинский "деверь"?
— Не знаю точно, но он городской — кажись с какого-то завода к нам в Смуту перебрался. Другие говорят, мол каторжанин — "птенец Керенского", по амнистии весной 17-го с каторги освободился... Одно время с нашими большевиками яшкался, да те его прогнали — украл дескать что-то. Разное про него болтают. А сейчас у него своя мастерская — примусы чинит, замки... Кустарь-единоличник, в общем. ...Ты думаешь?
— "Думать" раньше надо было — сейчас надо скакать! Отец! Быстро мне ключ!
— В моей с матушкой спальне — посмотри под периной.
Большими скачками несусь в семейную спальню. Ой, какая огромная и тяжёлая перина — под неё пулемёт станковый с полным боекомплектом можно спрятать, не токмо ключ...
ВОТ, ОН!!!
Лечу обратно, ковыряюсь ключом в замке...
Да, что за чёрт!
Наконец, тугая пружина поддаётся и замок — щёлкнув медвежьим капканом, открывается. Откидываю крышку и чуть ли не ныряю с головой в сундук... Пилиять, как нафталином воняет — а моли хоть бы хны: целая "эскадрилья" на свежий воздух вылетела... Ага! Знакомая вещичка — моя футболка с двухголовым гербом и ВВП. Хоть "ностальжи" сжала моё сердце железными пальцами — выдавив из глаз скупую мужскую слезу, но:
— Извини, отец — но этот "ангельский" прикид, нам с тобой придётся сжечь.
Всплескивает руками:
— Ах, как жаль такую красоту... А давай я под рясу одену? А если что — какой со старика спрос?
— Обыкновенный "спрос" — уголовно-процессуальный... Сжигаю без вариантов.
А у самого "чёрной дырой" тёмные мысли — Храм то, по любому шмонать будут.
Не, Сапрыкин — какая же ты всё-таки сволочь!
ВОТ ОНО!!!
И умудрился же почти на самое дно засунуть, "птенец" чёртов!
Завёрнутая в белую холстинку, перевязанная пеньковым шпагатом пачка бумаг.
— Твоё, отец?
— Ох, грехи мои тяжкие..., — сомлел тот, закатив глаза, — да, упаси Христос!
Понятно... Разрываю руками шпагат, разворачиваю и, читаю на первом же печатном на машинке листке:
— "Граждане России! Терпенье православного люда от невиданных притеснений на веру нашу Христову, на пределе. Восстанем же братия как один против безбожной жидовско-коммунистической тирании...".
Отец Фёдор, снова хватается за "мотор", побледнев и крестясь.
— Тогда в печь!
Вместе с "роялистой" футболкой, пачка бумаг полетела в огонь.
Хорошо, что уже декабрь месяц — зима и, печь не придётся растапливать специально.
— Отец! Скоро надо ждать "гостей"..., — ворошу кочергой, чтоб быстрей прогорело, — у тебя точно нет больше ничего "лишнего"?
— Разве, что самогон... Самогон жечь не дам!
Подумав, сбегал в свою спальню и взяв с книжной полки один довольно толстый томик — завернув в ту же тряпицу и перевязав шпагатом, положил его на замену "компромату". Перерыв сундук ещё раз, постаравшись сложить вещи как было или хотя бы в видимом порядке. Затем, запер сундук, накрыл цветастым лоскутным ковриком — как прежде было, а ключ засунул за образа. Помахав руками, разогнал по углам комнаты моль:
— Кыш, чешуйчатокрылые!
Ещё раз переворошив на углях остатки компромата, сел за свой стол в спальне, достал бумагу, ручку со стальным пером, чернила и принялся "строчить".
Зашёл Отец Фёдор и, дыхнув на меня "свежаком":
— Что пишешь, сынок?
— "Оперу" я пишу, отец, "оперу"... А ты что это бражничаешь на ночь глядя?
— Так ведь по любому, сию "божью благодать" конфискуют, — не пропадать же добру?!
— Логично. А как же твоё сердце, — спохватываюсь в лёгкой панике, — ведь я ж тебе лекарства давал?
— Одно "лекарство" другому не навредит!
И тут слышим в дверь громкое и настойчивое:
"Тук, тук, тук!".
— А вот и опера! Явились, не запылились.
Священник перекрестившись:
— Ты иди, сынок открывай, а я ещё стаканчик "лишнего" употреблю... Для смелости.
* * *
Спорить было некогда, заложил деревянную ручку со стальным пером за ухо и пошёл полуодетый к двери:
— Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто?!
— Отвори, Серафим — это ваша соседка за солью пришла.
Это одна из старушек-вдов, помогающих отцу Фёдору по хозяйству. Сразу понял, что дело не в соли или положим сахаре: голос дрожит так — как будто, она у нас с Отцом Фёдором кроликов воровала... За отсутствием курей.
— Это Вы, Клавдия Николаевна? Сейчас открою... Только извиняюсь, подождите немного — сперва мотню на галифе застегну.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
