— Нисколько, — спокойно произнес Миша, разуваясь и подхватывая сумки. — И не хмурься. Кухня там?
— Там, — она недовольно буркнула, но тут же посторонилась, когда Миша прошел мимо. Все-таки прихожая для двоих взрослых людей маловата. — А что ты от ответа уходишь?
— Я на кухне, — как будто не замечая ее слов, крикнул мужчина. — И не ухожу.
Выпендрежник.
— Миш, — Катя переминалась у него за спиной, не зная, как правильно подступиться. Михаил же спокойно сгрузил пакеты на стулья и пошел за следующими. Ходить вместе с ним туда-сюда ей показалось глупо. Все равно он сейчас на кухню вернется. Она с раздражением сложила руки на груди и начала постукивать ножкой. — Я с тобой разговариваю вообще-то.
Он по-особому страдальчески вздохнул, закатил глаза и повернулся к ней, состроив умоляющую мордашку. И этому обалдую, который раза в два с половиной больше нее, сорок с лишним лет! Смех, да и только.
— Я слушаю.
— Я же у тебя спросила — сколько я тебе должна? Сложно ответить?
— Ответить несложно, — Миша взъерошил темные волосы, устроив на голове ужасный беспорядок. — И я, по-моему, уже сказал. Ничего.
— Я так не могу, — снова запротестовала девушка, уперев руки в бока, и подошла ближе, запрокидывая голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Мне кажется, что...ммм...
Подольский, которому, очевидно, надоело слушать ее возражения, просто закрыл ей рот. Буквально. Властно протянул руку, обхватив ее за шею, приблизил к себе и впился в потрясенно приоткрывшиеся губы. Катя удивленно охнула, и Миша жадно проглотил этот звук. От неожиданности она с силой уперлась руками в его грудь, стараясь увеличить расстояние между их телами и отстраниться, но мужчина был иного мнения.
Другой рукой он погладил изгиб спины, вынуждая ее выгибаться и сильнее касаться пышущего возбуждением и жаром тела. И с каждой секундой ее сопротивление таяло, растворяясь в захлестнувшем с головой вихре будоражащего возбуждения и нервозности.
Катя расслабила напряженные мышцы и позволила Мише притянуть ее еще ближе, чем он незамедлительно воспользовался. Она мягко выдохнула в знак капитуляции, послушно приоткрывая губы и тая от ощущения теплого языка, исследующего в легкой, эротичной ласке ее рот. Забросила руки Мише на шею, животом ощущая внушительную эрекцию, которую уже не могла скрыть его одежда.
Ей приходилось стоять на носочках и почти всем весом налегать на него, и сейчас, когда тело превратилось в тянущуюся сладкую нугу, когда ноги переставали держать от каждого умелого поглаживания его языка, а при любом соприкосновении до боли хотелось ощутить его всего, это становилось невероятно сложным. Катя практически висела на нем, когда Миша уселся на край стола, отчего продукты из пакета попадали на пол, подтянул ее к себе и поставил между ног. Ее пальцы жадно заскользили по широкой груди и плечам, периодически сжимаясь и наслаждаясь ощущением теплой кожи, пусть и снова через одежду. Ее проворная ручка скользнула под ворот пуловера и погладила основание шеи, скользнув кончиками пальцев по выступающим позвонкам.
Миша слегка выгнулся, запрокинув голову, но целовать ее — жадно, ярко и все-таки нежно — не перестал. Его руки давно переместились с ее талии, сжимая упругие ягодицы, гладя потяжелевшую грудь и лаская подрагивающий живот.
Он оторвался от ее рта, с мужской гордостью и почти самодовольством задержав взгляд на покрасневших, припухших губам, еще раз коротко, страстно поцеловал, спустился по щеке к шее и слегка прихватил губами бешено бившийся пульс. Катя резко, тяжело выдохнула и конвульсивно собрала мягкую трикотажную ткань в горсть. Шея всегда была ее слабым местом, ее ахиллесовой пятой. Иногда хватало пары правильных, в нужных местах поцелуев и она была полностью готова.
Сейчас не понадобилось пары поцелуев. Хватило одного касания мягких губ, легкого покалывания только начинающей пробиваться жесткой щетины и горячего дыхания, как Катя слабо застонала, прикрыв глаза от невероятной эйфории, и только Миша ее удержал, с легкостью обхватив за бедра. Удовольствие было таким резким, ярким и в тоже время лишающим контроля, что хотелось не продолжить ласку, выгибая шею для лучшего доступа, а, скорее, избежать любого касания.
Каждый поцелуй, дуновение дыхания били точно между бедер, сделав тонкие трусики наверняка мокрыми. Низ живота уже конвульсивно дрожал, а внутри как будто натягивались тонкие прочные нити, соединяющие нежную кожу шеи и ключиц и возбужденное лоно. А Михаил, как опытный кукловод, с уверенностью грамотно ими дергал, лишая всего и оставляя Катю захлебывающейся в море экстаза.
Каким-то образом Миша снова задел стоявший на краю пакет, который сразу же свалился на пол. И только громкий стук стекла смог оторвать мужчину от нее. Катя не знала — быть ли благодарной этому несчастному пакету или окончательно разбить его содержимое. Она все еще побелевшими пальцами держалась за широкие плечи, неглубоко и часто дышала и почти не понимала, что вокруг нее происходит.
На шум к ним побежал Кирилл, громко шлепая пятками по полу. Катя этот звук слышала неясно, через собственный пульс, бивший набатом в ушах, но все-таки слышала. Убрала свою ногу, которую, как оказалось, почти закинула на Мишу, и дрожа, отвернулась от проема двери, так чтобы Киря не смог увидеть ее лица. И попыталась обрести над собой контроль.
— Что упало? — с наивным любопытством радостно завопил Кирилл, держа наперевес нелепо длинного кота с короткими лапами.
"Мои мозги, — мрачно подумала Катя, стараясь унять приятное и болезненное тянущее ощущение внизу живота и восстановить дыхание. — Причем не только упали, а еще, наверное, потерялись".
Вслух же она спокойно сказала:
— Кирюш, пакет со стола свалился. Мы поставили не так.
— Ааа, — глубокомысленно кивнул ребенок и перевел взгляд на Мишу, который все так же стоял, привалившись к столу, только сейчас еще засунул руки в карманы и слегка ссутулился. — Не надо так больше ставить. Будет плохо.
— Учту, — коротко выдавила Катя, краем глаза косясь на невозмутимого и явно контролирующего себя мужчину. — Ты руки помыл?
Племянник смешно округлил рот и заметался взглядом по кухне, выискивая пути отступления. Расставаться с такими желанными и явно близкими к сердцу подарками Кирилл не хотел ни на минуту.
— Иди мой, потом за стол. Ужинать будем. И не смотри на меня так.
Малыш скривил мордочку, тяжко вздохнул, словно неся на своих хрупких детских плечах всю тяжесть мира, и пошел в ванную, у самого выхода обернувшись через плечо к Мише.
— Пошли вместе.
— Кирилл!
— Катя, спокойно, — Миша прошел рядом с ней и ободряюще коснулся плеча. — Это не конец света. Кстати, мне ведь тоже надо мыть руки. Надо ведь, да?
— Да-да, — Киря подпрыгнул в воздухе, так что хвост мягкого кота закачался в разные стороны. — У него они тоже грязные. Он везде лазил.
— Где это ты лазил? — подозрительно сощурившись, поинтересовалась Катерина, изо всех сил пытаясь скрыть растерянность, нервозность и страх.
Михаил широко, плутовато улыбнулся, отчего от глаз разошлись морщинки лучики. И лукаво прикусил губу, сверкая черными глазами. Вот как на него злиться? Да и за что?
Мужчины вышли с кухни, о чем-то громко разговаривая. Точнее, громко говорил Кирилл, увлеченно рассказывающий что-то, а Миша отделывался короткими репликами или фразами. Катя в глубине души жалела, что познакомила Кирилла с Михаилом. И боялась этого знакомства.
Кирилл, насколько она уже смогла заметить, бегал за Мишкой хвостом, чуть ли не заглядывая тому в рот. И ловил каждое слово, подмечал каждый незаметный жест и запоминал Мишины привычки. Скорее всего, мужчина всего этого не видел, в полной мере не осознавал, какой впечатление оказывает на маленького мальчика, который до него толком никогда со взрослыми дядями не общался. И наверное, Михаил просто не понимал, что Кирилл не сможет просто так его отпустить. Безболезненно для себя.
У нее был робкий в общении с людьми ребенок, но если он открывался, то до конца, полностью раскрываясь и впуская в свою маленькую, чистую душу без каких-либо границ и ограничений. А предательства Кирилл еще раз просто не выдержит. Катя еще помнила то время, несколько лет назад, когда Надежда только уехала, а Киря...он же помнил ее. Звал, до боли в горле, до нервной икоты и покрасневшего, опухшего лица. Звал, когда ночью у него случился первый приступ астмы, когда он задыхался от кашля, а по щекам текли слезы страха, а она всеми силами пыталась его успокоить и сделать что-то. Он постоянно ее звал, надеялся увидеть и спрашивал Катю: "где мама?". "Когда придет мама?". "Сколько ждать мамочку?".
А что она должна была сказать? Надя звонила им всего лишь два раза, в первый месяц своего отъезда. Потом звонки прекратились. Телефон и хоть какие-то координаты Кате никто не удосужился оставить, и связаться с девушкой она не могла. А Кирилл ждал, засыпая под ее очередное вранье, что "мамочка скоро приедет".
В какой-то момент, после очередного ночного приступа, Кирилл прекратил спрашивать о маме. Тогда ему три года было где-то. С того дня это слово в их доме не произносилось.
Детская память интересная штука. Кате казалось, что в ее ребенке что-то щелкнуло, перемкнуло, какие-то части головоломки сошлись, и он...просто забыл. Забыл, что у него есть мама, что в его жизни вообще когда-то был такой человек. Зато всем, кто встречался на их пути — точнее тем, кого Кирилл близко подпускал — он много раз повторял, что у него есть Катя. Его Катя. А слово "мама" он не знает. Кирилл всегда был слишком умным и сообразительным ребенком.
Что же будет, когда Мишка наиграется? Катерина до сих пор не верила, что все происходящее сейчас — всерьез и надолго. Да, между ними сильнейшее притяжение, наверняка обусловленное рядом факторов, но отрицать глупо — оно есть. Ей нравится Миша. И что? Кирилл для Подольского — всего лишь фактор, с которым нужно смириться на данный момент. Он с ним сейчас поиграет, развлечет его немного, накупит подарков, а потом тихо и спокойно уйдет из их жизни, когда ему надоест Катя.
И он не вспомнит о каком-то там чужом ребенке, который, между тем, будет его ждать, звать и спрашивать ее, когда придет Миша. Им с Кириллом это не нужно. Не нужно в очередной раз быть выброшенными на улицу из чьих-то жизней, из чьих-то планов, в которых им с ребенком места нет.
И самое страшное в том, что Катя отчетливо все понимает, но препятствовать ничему не может. Стоит ей увидеть, как у Кири глазки загораются, как он жадно впитывает в себя Мишкино внимание, так все возражения улетучиваются, оставляя безысходность и страх перед тем временем, когда все закончится.
И без того раскалывающаяся голова заболела еще сильнее. Катя вздохнула, опустилась на корточки, чтобы поднять продукты, выпавшие из пакета, и глазами нашла на полке закрытую пластмассовую коробку с лекарствами. Мало того что она вчера работала в ночь, так еще и сегодня пришлось выйти на работу. Еще после появления Кирилла на работе перенервничала. И как только ее нашли?
Размышляя о делах насущных, девушка автоматически начала разбирать сумки, внимательно изучая содержимое. Сразу в глаза бросалось, что ходили в магазин мужчины. Кто же кладет вниз мягкий хлеб, сверху придавливая консервными банками и замороженным мясом? Катя взяла мягкую буханку, больше напоминавшую неровную лепешку, и положила в хлебницу до лучших времен.
Еще раз просмотрела продукты, купленные Мишей. На удивление, мужчина купил все правильно. Или почти правильно. Неужели прислушался к ее ошибочно брошенным словам об астме?
Она покачала головой, прогоняя мутные мысли, от которых виски просто взрывались болью. И на автомате принялась готовить ужин, мысленно рассчитывая его на троих.
* * *
— Идите ужинать, — громко крикнула Катя, нервно поправляя салфетки и тарелки, так чтобы все было ровно и идеально. По такому случаю она даже достала новую посуду, которую покупала еще до смерти мамы.
Ей никто не ответил. Девушка едва заметно нахмурилась, посмотрела на часы, потом на темневший проем окна, в стекле которого отражался свет пары далеких фонарей, и решительно потопала в гостиную.
Ее глазам предстало удивительное по своей необычности зрелище. Они играли. В какую-то настольную игру, где надо было передвигать фигурки, бросать кости и расплачиваться маленькими бумажками. Кирилл лежал на животе, болтая в воздухе ногами, и от азартного волнения грыз ухо несчастного плюшевого кота. Миша же наоборот, расслабленно уселся прямо на ковер, подтянув одну согнутую в колене ногу к груди, и с легкой полуулыбкой наблюдал за дилеммой ребенка, который примеривался, чтобы бросить кости.
Эта картина настолько ее потрясла и заставила больно сжаться сердце, что на мгновение, такое короткое и невыносимо длинное, Катя перестала дышать. В горле больно запершило, а все приготовленные слова собрались в тяжелый, колючий ком. Она почувствовала, как наворачиваются недопустимые, жалящие и соленые слезы, от которых защипало в глазах. Неужели это действительно происходит с ней? С ними? Так нежданно, негаданно, так быстро и правильно, но, тем не менее, словно в волшебной сказке, от совершенства которой страшно было моргать. Казалось, один легкий взмах ресницами — и сказка исчезнет, раствориться в небытие, и реальность станет еще горше и невыносимее, раздирая своими железными, острыми когтями и без того кровоточившую и раненую душу.
Не сдержавшись, она издала неясный, приглушенный звук, на который незамедлительно отреагировал Миша, стремительно обернувшись и впившись цепким взглядом в ее наверняка бледное и испуганное лицо. В такие моменты Катя ощущала себя голой, потому что черные глаза, казалось, видят всю бушевавшую внутри нее бурю. Насквозь видят ее саму, и от них нельзя спрятаться или скрыться.
— Я... — она кашлянула в кулак, стараясь вернуть голосу контроль и спокойствие, которых совершенно не ощущала. И на всякий случая сделала крошечный шажок назад, пытаясь игнорировать пристальное внимание. — Я вас звала. Ужин готов. Пойдемте.
Кирилл поднял русую головку и посмотрел на нее умоляюще.
— Ка-а-а-ть! Мы играем.
— После доиграете. Все горячее, а потом остынет.
— Ну пожа-а-луйста! — начал выть Киря, выпуская вяло болтавшегося кота, и двумя руками ухватился за край картонного поля. — Мы немножко.
— Кирюш, ну вы и так долго играли. Миша, наверное, устал...
— Он не устал!
Девушка укоризненно склонила голову набок и испытующе разглядывала племянника.
— Ну солнышко!
На помощь пришел Мишка. Он легко и стремительно поднялся, протянул Кириллу руку, которую тот незамедлительно и без каких-либо протестов ухватил, и, не напрягаясь, поставил ребенка на ноги.
— Хватит спорить. Сначала поедим, а потом поиграем. Мне кто-то пару часов назад клятвенно заявил, что жутко проголодался, — малыш слегка покраснел, покосился на тетку, и послушно потопал на кухню.
— Только ты тоже идешь, — в полуприказном тоне заявил Киря, утягивая Мишу за собой. — Да, Кать?