Но Черный король не реагировал на знаки, которые чертила ему вода. В нем говорила тьма ревности. Если бы только он хоть на мгновение открыл слои, но слишком злился. Слишком любил... или ошибался, что любит.

Гнейтта нырнул к покоям Тайлэ, остановился перед дверью в его спальню. Серебро волос колебалось в потоках, серебро в душе стучало новой жизнью. Что будет, если Ктулху не откроет глаза?

— Не бойся, — Открывающий неслышно обвил своего единственного. — Король принял путь. Слова страшны, слова ведут к гибели, но действия — нет. Слушай сердце, слушай, потоки, слушай Океан. Тебя проведут, — страсть ограничивается лаской, волосы плетутся косой. Жизнь ведется тьмой. Уже не поглощающей надежду мглой. Тьмой, дарящей надежду. — Мой путь не смерть. Я знаю.

Червич постарался кивнуть, отдаваясь аффе, что сейчас плел его волосы и делал послушным себе. Их близость делала Гнейтта доверчивее, но и теперь он продолжал видеть Ктулху, его скрытую ярость. Червич развернулся и поцеловал Тайлэ.

— Ты мог не попасть в ту бурю, мог прожить на земле до конца и никогда не вернуться в океан.

— Ты бы опять меня создал. Провел бы через миры и годы. Никто не думал, что слабый, лишенный всего человечек, так быстро родится. Он должен был появиться через столетия, когда ты перестал звать и надеться. После смерти уйти на перерождение человеком, потеряв в земной жизни все оставшееся от Тайлэ. Не вышло. Ты любил и любишь по-настоящему, — взгляд аффы все теплел, ловя мысли и чувства серебряного. Лишь для одного на свете таяла душа отправлявшего без всяких сожалений родичей и червичей на смертью, менявшего пути по велению бога. Лишь для одного наполнялась жизнью.

Черные глаза Гнейтта смотрели в душу аффы, гладили ее невидимыми слоями сознания, качали в колыбели из звезд. Их общее теперь свило их в одно целое.

— Я люблю тебя, — червич обнял ладонями лицо Тайлэ. — Я никогда не думал, что, спасая двуногого, верну себе тебя... Что ты откликнешься, что услышишь...

Открывающий любовно притянул к себе Гнейтта и поцеловал. Не нужно больше слов. Весь мир и вся жизнь на двоих. Пока на двоих. И пусть все подождут — грани схлопываются, закрывая на какое-то, пусть недолгое, время не могущих существовать друг друга.

Темные воды сменялись светлыми, холод разбавлялся теплом, и на самом светлом потоке случилось чудо, которого так долго ждали и Гнейтта, и его аффа. Все это время они не разлучались. Все это время пытались удержать мгновения близости, крепче сплетая связи и готовясь к рождению. Их нора была покрыта мягкими белыми мхами, их комнаты сокрыты от влияния чужих вод. Но даже тогда червич не чувствовал себя в безопасности.

Он печалился. И иногда скрывал от Тайлэ темноту за слоями. Только бесполезно. Тогда любимый обнимал и уговаривал не бояться.

Но сегодня настал главный день. И Гнейтта умирал от силы, что струилась через его тело.

Открывающий помогал, как мог. Формирование закончилось, и на свет появлялось новое существо. Не аффа, не червич. Кто-то больший. Аффам запрещено любить червичей — в раковине обоюдной любви рождаются те, кто способен стать богом, а Ктулху не собирался делиться властью над миром. Но и сами аффы никогда не стремились к истинным чувствам. Стихии мира, приобретавшие вид увайи, все продолжали надеяться на появление новых сил в безвременном Океане. Черный бог выполнил свое назначение — толчок дан, материя установлена, пути открыты. Теперь нужны и другие направляющие силы. И увайи помогали этому — выманивали червичей звездными песнями из города, соединяли возможные пары, но долгие столетия все было напрасно... Теперь же стихии незримо присутствовали при акте чуда, защищая и помогая. Ктулху не должен почувствовать ничего. Потоки плелились и менялись в угоду древнейшим.

Тайлэ вливал свою силу в любимого. Руки плотно были прижаты к вискам червича, полыхавшего серебром. Щупальца скользили вдоль тела, замирая там, где чувствовались провалы в энергии, восстанавливая сияние.

Они плели тварную оболочку своему дитя.

Гнейтту становилось все хуже, он метался по мху, не в состоянии контролировать процессы в теле, глаза то и дело закатывались. Сотни картинок мелькали в сознании, открывая пути и вызывая свет. Его трясло. Холод опутывал хвост и отступал, а потом все взорвалось ярким свечением изнутри, заставляя воду совершенно изменить свет. И тогда повсюду отразились осколки миров, через которые смотрели на чудо увайи.

Пальцы Тайлэ сомкнулись на белых ладонях червича, прикладывая их к пульсирующему комочку совершенного сияния. Тот постепенно, под ласковыми прикосновениями, пронизанный всеми потоками, становился все больше внешне похожим на маленького червича. Радуга многоцветными брызгами пробежала по телу малыша, оставив свой блеск на чешуе. Рождение завершилось. Аффа спокойно глянул на грани — пора уходить. Надежды на то, что Ктулху успокоится и примет свой путь окончательно, не оправдались. Выход оставался один — уйти за землю, спрятаться среди людей, пока ребенок не вырастет. Формирование вне потоков Океана будет трудным, но возможным.

Тайлэ притянул к себе измученного любимого, крепко прижимающего к себе рожденного. Луна. Первое сияние на темном небосводе черного мира Ктулху. Дальше будут и другие. Только сначала нужно спастись и вырастить. Открывающий дернул за серебряные нити, вплетенные в ткань мира. После входа в круг это стало совсем просто. Миг — и на ночном песчаном пляже стоит молодой человек, обнимающий самое дорогое, что есть у него на всем свете.

Гнейтта еще не сознавал, что они оказались вне океана, хотя Тайлэ называл это единственным выходом и единственным возможным спасением. Теплый воздух в первое мгновение обжег легкие. Червич никогда не был на земле и теперь ему стало еще хуже. Голова кружилась. Сердце неистово билось под тонкой кожей. Держать малыша сейчас казалось самым важным, а любимый уже нес их куда-то — все дальше от берега, в темноту. И Гнейтта не представлял куда. Лишь раз аффа упоминал, что все уже подготовил, что все будет хорошо. Сейчас он вновь превратился в двуногого — в того самого Игоря, что явился во время бури и навсегда изменил жизнь водного мира.

А Тайлэ шел и менял за собой реальность. Мешанина образов, внезапно обрывающихся путей, осыпающихся зеркал... Открывающий улыбался, ломая то, что строилось давно, обрывая связи с поверхностными потоками. Не отследить. А глубинные потоки есть везде, главное теперь выбирать жилища, где их выплеск максимальный, где Гнейтта и Луна будут чувствовать себя лучше всего. Он шел, шепча что-то на ухо любимому, обещая, ободряя. Скоро, очень скоро все будет хорошо.

— Куда ты идешь? — Гнейтта обхватил рукой шею уже человека, еще не видя, что тоже лишился хвоста, а вместо него вниз теперь свисают тонкие ноги. — Мне страшно. Ты уверен... так уверен, что он нас... — позади хлопнула дверь, и внезапно над червичем зажегся свет. Обыкновенная лампочка в обыкновенной квартире в многоэтажке. Темные глаза округлились.

— Уверен, — Тайлэ нежно улыбнулся, укладывая в спальне на кровать своих серебряных любимых. Малыш спал, посапывая и смешно морща нос. Аффа погладил Гнейтта по плечу. — Привыкай, — на червича опустилось пушистое одеяло. Защитная пленка костюмов предохранит их от воздуха, заодно и замаскировав жабры. Запасные костюмы и место для их выращивания давно готовы. Дома присмотрены. Связь с Океаном разорвана. Их никто не найдет. — Отдыхай.

Гнейтта слабо кивнул. Он закрыл глаза, крепко обнимая свое беззащитное дитя и взволнованно урча. Звук в воздухе был таким странным, жалобным. Говорить о том, где они оказались не хватило никаких сил, и изгнанник океана погрузился в сон, в котором опутывал младенца серебряными нитями и питал свое силой.

Разбудило Гнейтта солнце, пробивавшееся через странные завесы в квадрате окна. Он резко открыл глаза, но почувствовал, что аффа рядом и обнимает его крепко.

— Тшшш, — Тайлэ потерся носом о шею червича, — все хорошо, не волнуйся. — Легкое касание, несущее успокоение и возлюбленному, и ребенку. Даже он, проживший большую часть жизни на поверхности, чувствовал себя ущербным, что же говорить о Гнейтте. Придется столькому научить, о стольком рассказать. Привыкнуть. Но они обязательно справятся.

— Да, я стараюсь, — червич шевельнулся, а ребенок недовольно пискнул и открыл глаза. Он смотрел на родителей осознанно и улыбался. Гнейтта просветлел. — Я всему научусь, — сказал тихо, любуясь малышом.

— Ты молодец, — аффа продолжал гладить теплыми посылами любимого. Да, они на земле, возможности ограничены, но все же дети Океана могут многое и под солнцем. И они обязаны сохранить будущее. Рука нежно коснулась ребенка.

Гнейтта чуть развернулся, укладывая на себя Луну. Теперь они оба могли смотреть на того, кого создали своей любовью и страстью.

— Ты жил здесь. Я думаю, что быстро научусь обычаям и нравам. Другое дело... — червич огляделся. Комната была абсолютно квадратной. В ней находилось столько предметов.

— Это не проблема, — Тайлэ обнял червича, полностью раскрывая для него образ Игоря. Несколько колебаний воды — и все понятия будут усвоены. — Небольшая проблема в другом, — поцелуй опустился на такие красивые губы. Гнейтта и в человеческом облике поражал воображение неземной красотой и чистотой. Ослепительный блондин с черными глазами — умопомрачительное сочетание! — Здесь не принято жить вместе двум, — аффа на мгновение задумался, стараясь объяснить проще, — двум в фазе самца с ребенком. Как мы с тобой. Только в некоторых местах на это смотрят нормально. И нам там мало какие города подходят. Ты сможешь чуть изменить тело? Стать внешне похожим на человеческих самок? Я не хочу постоянно контролировать окружение — это может привести к всплеску потока и привлечь Ктулху.

Изменить тело? Гнейтта не совсем понимал, о чем теперь говорит его аффа, но образы, которые проецировал, как потоки, любимый, рисовали утонченные создания, у которых обязательным атрибутом были наросты в области груди.

— Я попробую, но весь я не изменюсь, — сказал червич, понимая, что полностью преодолеть фазу самца ему просто не по силам. Немного сосредоточенного дыхания, собирания энергии в одном месте, и явившийся из океана гость добавил к своему образу женский бюст — не такой большой, как у айл, но достаточный, чтобы его не путали с юношами. — Так пойдет? — Гнейтта смутился под взглядом аффы, что слишком пристально на него смотрел.

— Не нужно полностью, только чуть внешне. Этого вполне достаточно, — Тайлэ провел пальцем по груди великолепной формы. Память тела двуногого давала о себе знать самым недвусмысленным образом. — Ты прекрасен.

Открывающий нежно прижал к себе любимого. Малыш довольно завозился, чувствуя рядом два породивших тела, и жадно присосался к ним ручками. Аффа брал из серебряного энергию, пускал через себя, отдавал Луне преобразованную. Червич давал чистую. Постройка каналов к потокам и тверди только начиналась.

Но сейчас эти потоки были достаточны для столь крохотного тельца. Луне нравилось быть с родителями, чувствовать их каждую минуту, пить с них силу, которой у ребенка пока не было.

Гнейтта откликнулся на касание. Пальцы принесли легкое возбуждение. Они так были осторожны, так давно не позволяли себе ничего, чтобы не навредить плоду.

Тайлэ чуть ласкал серебряного и ждал, когда малыш насытиться и уснет. Ток энергии был приятен и совершенно не требовалось усилий, чтобы его поддерживать. Когда кольцо потока замкнулось и Луна довольно закрыл глаза, аффа не смог сдержать дрожи жажды.

— Любимый мой...

Червич отложил в сторону на подушки маленького, чтобы теперь обнять аффу и прижаться всем телом. Одеяло казалось теперь слишком тяжелым. Он никогда не делал ничего подобного не в воде, но ощущал, что желает близости очень сильно. Губы коснулись губ. Необычное ощущение. Темные глаза заблестели.

Тайлэ приподнял любимого, собрал тяжелые, волнистые волосы червича в высокий хвост, и опять восхищенно замер. Тонкая открытая шея, высоко убранные волосы — Гнейтта превратился в произведение искусства, в статуэтку бога или богини, которой должен поклоняться весь мир.

— Я... — тысячелетний аффа чувствовал себя несмышленышем, который в первый раз увидел самых прекрасных созданий Океана. Нега разливалась по комнате. Тонкое пение зеркал призывало окунуться в ласковое море познания, неторопливо исследуя его. Тайлэ уложил червича обратно на подушки. Томные поцелуи все больше захватывали сознание.

— Люблю тебя, — продолжил за аффу Гнейтта, выгибаясь на кровати навстречу. Его прозрачная кожа еще не совсем пришла в соответствие с воздухом, но теперь костюм пополз прочь, позволяя касаться не только шеи но и плеч, груди.

Червич зарылся пальчиками в волосы Тайлэ, пробежал по голове назад, запоминая шелк прядей. Коснулся губами мочки уха, словно дразнил. А потом перевернул аффу на спину.

Открывающий держал в руках свое чудо. Тонкий лучик солнца пробрался сквозь шторы, и запутался в светлых волосах, заставляя их сиять небесным огнем. Ладони аккуратно прошлись по белому телу, запоминая отклики и реакцию. Медленно, очень медленно. Дразнящие прикосновения добрались до паха.

Губы Гнейтта чуть приоткрылись. Он толкнулся членом в руку, потерся бархатистой плотью о ладонь. Комната казалось чем-то чужеродным и волшебным, но, наверняка, за ней мир еще больше. Страшно, а от этого желание захлестывает голову сильнее. Давно не были вместе. Можно чуточку дать себе воли и...

— Мы никогда не играли в мире людей. Я не знаю, — из горла вырвался тихий стон, — как это здесь происходит.

— Не любили. Здесь это называется заниматься любовью, — Тайлэ сел, прижав к себе червича. — Я буду любить тебя. Не бойся, — поцелуи рисовали ответ, руки ласкали ягодицы. — Мы уже играли на воздухе. Связь установлена. Будет лучше, — слова становились все короче, нега постепенно распалялась.

А тот обвил ногами торс аффы, упираясь пятками, обнял за шею. Лукавые глаза манили к продолжению и новым поцелуям. Червич потерся грудью о грудь Тайлэ, а затем чуть откинул голову назад. Его длинная шея, слишком тонкая для особей мужского пола, его волосы, лишенные пигмента, его тонкий профиль в полутьме, освещенный тонким лучом света, — все казалось ирреальным.

Выйдет ли у них скрывать от людей происхождение. Ведь Игорь жил раньше здесь один. Но у него были друзья, родители...

А Тайлэ любил — любил всей душой, всем сознанием, пропуская ее через тела, заново узнавая свою судьбу, так резко сменившую Путь... Вихрь удовольствия и познания кружил их жемчужинами вселенной, уводя за грань, доступную двуногим. Ласки по коже и страстью по связи. Аффа распалял и брал своего червича. Пусть и в человеческом теле, но ярость и безумие оставались прежними — безудержными, доступными только тем, кто рожден потоками и создан судьбой друг для друга.

Все тревоги и сомнения были откинуты, все проблемы в человеческом мире решаемы — аффе никто из людей не сможет ничего противопоставить.

Они были вместе — они будут вместе. Навсегда.