Червячная передача

А у меня нарисовалась дилемма. Этическая, моральная, социальная и даже политическая. Итак, сейчас на пирсе лежит Рафаэль Талл, как любезно просветил меня Оружейник. Один из основателей “бойни”, кстати, использовавший в покушении свой “неописанный” потенциал.

Он создавал этакие многомерные полые конструкты, обычно в виде всяких монстров, в которых пребывали люди (а, по слухам, и сверхи), которых он в этом виде натравливал на знакомых и близких. То есть, сильный сверх бьет по какому-то там жуткому тентаклевому монстру, тот рассыпается на осколки, которые, если человека внутри не прикончила атака — режут молекулярной толщины краями. И перед атакующим знакомый, друг, а то и вообще близкий родственник. Подобные гадкие игрища были очень “в стиле” бойни, судя по описанию. Кстати, то что я не стал уничтожать кокон Мэри, если и не спасло ей жизнь (вытащил бы биологом, факт), то избавило от травм точно.

А воспоминания Мэри объясняли, почему заключенные в тонкий кокон “монстра” люди вообще нападали — им виделся, слышался и ощущался кошмар с умирающими людьми и атакующими чудищами.

Но это лирика, а вот суть дилеммы в том, что я точно знаю наперед, сегодня Рафаэль умрет. Но вот “оформление” этой смерти — вопрос неоднозначный. С точки зрения безопасности близких и островитян — нужно затевать жуткую, многочасовую смерть с пытками, или еще что, пострашнее. Чтобы зложелатели страдали полиурией только от мысли делать нам гадости. Неприятно, довольно противно, но оправдано по ряду причин, так что сделаю, и уже знаю как, чтобы не пачкать руки и не наносить своей психике необратимых повреждений. И так страшновато стало, когда я поставил себя на место гада, но заслужил.

Далее, есть вопрос юрисдикции и законности действий. Ну, положим, “в целом”, кашлял я на реверансы, однако, Питкэрн — всё-таки государство. И это я признаю, как и хочу, чтобы жители это ощущали. Вообще, быть гражданами Мира — правильнее, но сейчас Мира как объединения нет, есть куча стран, так что вариантов, кроме “своей страны, с бананами и таитянками” нет.

Этот Талл напал не только на мою супругу, но и на члена Совета, гражданку Питкэрна, как и Лил. Соответственно, по ряду причин, не столько внешнеполитического, сколько внутриполитического толка, этого типа надо судить. Но, сначала, обезопасить и поговорить с Советом, решил я.

Изолировал корону, сделал слепок разума, да и потащил Психосому как есть — Оружейник, со свойственной технарям педантичностью, вязал типа с “запасом”. А потащил я истощенного типа в Ратушу, где Совет, как и мой братец (судя по всему, скоро сменяющий одного из советников, патриарха Джона Эванса, по старости). Советники изволили завтракать, но на активированный купол и копошение отреагировали. Так что моё появление и бросок тела в уголок ратуши встретили семь вопросительных взглядов и один невнятный звук от МакКоя, в стиле “докладывай”.

Я подумал, покопался в карманах и доложил на стол, к прочей снеди, пару завалявшихся швейцарских шоколадин.

— Смешно, — фыркнул Холмс, да и прочие советники заулыбались. — Но всё же, Вирему, рассказывай.

— Доброе утро, уважаемый Совет Питкэрна, — начал я, но под взглядами, тяжестью сходными с залпами осадной артиллерии, решил не выделываться. — Вот этот — потыкал я пальцем в тело, — Рафаэль Талл, известный как Психосома, исполнитель покушения на Лилию и наславший на уважаемую мисс Дуглас кошмары парачеловек.

На последнее Мэри довольно ловко и инстинктивно перехватила столовый нож, уставившись на типа с намерениями, не способствующими его длительной жизни. Впрочем, через пару секунд дама подчеркнуто аккуратно положила прибор на стол. А я понял как дама в возрасте, учительница, смогла нанести Лил столь профессиональный и гарантированно летальный удар. И, кстати, зря детишек не учит, может и пригодиться, отметил я.

— Хм, а что ты хочешь? — задумчиво спросил Холмс, как и Совет, недобро поглядывая на начавшего подергиваться типа.

— Ну убью его я в любом случае, — отрезал я, что воплей о “защите прав” не вызвало, лишь поджатые губы и кивки. — Но вопрос в том, что он совершил преступление против граждан Питкэрна. А я вот, — несколько озадаченно констатировал я. — даже не знаю, а у нас законы-то есть? Не государствообразующие, а там свод наказаний, запретов.

Ответом мне было ошарашенное переглядывание советников — с мордами лиц, на которых было всё написано. Однако, залпом усосавший кофий с ромом МакКой с превосходством нас оглядел, задрал нос и выдал:

— Сосунки! Есть у меня свод законов! — с этими словами старик поднялся и бодро потопал в сторону полицейского участка, что было прекрасно видно из окна.

— А я и не знал, — протянул Холмс, на что все покивали.

— Но у нас аж три суда было, — вспомнил я историю Питкэрна. — И даже одно изгнание и одна казнь.

— Даже при мне, хотя я мелким был, да и Джон с Джеймсом помнят, — ответил он.

— А чёрт знает, как Коуэлл судил, — выдал Тилл, под кивки Эванса. — Осудил, да, какие-то речи говорил… не помню толком.

— И я, — проскрипел Эванс, который не помнил не только суды, но и тот факт, что он на этом свете, зачастую, забывал.

Через десять минут в ратушу ввалился МакКой, с торжеством потрясающий антикварного вида талмудом в кожаной, потрескавшейся обложке, покрытым пылью веков. Бухнув сей реликт на стол (и вызвав массовые чихи), МакКой уведомил:

— Вот, судебное уложение и законы. И не смотрите на меня так, — отреагировал он на вопросительные взгляды, — я сам не читал.

— Ну, хоть ознакомимся, — озвучил я, под кивки присутствующих.

А через полчаса в капле были все, потому что мы жили… ну в общем слов нет. Подъем архива показал, что никто ничего не отменял, все действует, а Англичанам было похер.

— Это, мать его, “Кровавый кодекс”, — констатировал я, прибывая в челодлани. — Причем до послаблений 1808 года, у нас что, с бунта на Баунти ничего не менялось? Двести двадцать преступлений карается “смертью через повешение”....

— Похоже, что не менялось, — протянул и сам офигевший Холмс. — Надо бы заняться… Хотя, у нас и преступлений-то толком нет, — резонно заявил он, встряхнувшись. — А если их нет, то какая разница, что “было бы”?

— Ну, наверное, да, — сам пришел в себя я. — Да и в случае с этим, — потыкал я пальцем в извивающегося пленника, — очень удобно.

— Кровавый кодекс, — аж хихикнула Мэри. — Да уж, господа. Но после суда надо его отменить и что-то принять менее… одиозное, — огласила она, на что покивал даже МакКой, и даже я.

В итоге выяснилось, что обязанность судьи исполняет верховный полицай Питкэрна, от чего МакКой надулся со страшной силой, но перед тем, как побежать за “реквизитом”, милостиво соизволил сказать, что отдаст “поганого преступника” мне, для отправления приговора. Совет криками и звоном набата оповестил островитян, и в итоге, через час открылась судебное заседание.

Его светлость, достопочтенный судья и полицмейстер государства Питкэрн Уильям Сэмюэль МакКой, пребывал во главе стола (обеденного) Совета, на голове его покоился вычурный парик (из свеженарубленных стружек), а тело было облачено в тёмно-синюю шёлковую мантию. В последней немалая часть мужского, а также малая — женского населения Питкэрна с улыбками узнала небезызвестную шёлковую ночную сорочку миссис Портсмиш, причем, судя по перемигиваниям и поигрыванием бровей, данную деталь туалета не одному и не двум землякам доводилось собственноручно стягивать с обладательницы.

Впрочем, невзирая на комичность, дело было серьезное, да и само заседание писалось на кинокамеры. Хотя, в его процессе, я понял что буду редактировать, потому что диалог: “А он точно убийца? — Точно, ваше сиятельство! — Тебе верю, значит — виновен!”, — скорее подходил для комедийного сериала, нежели для демонстрации правосудия.

Но вынесение приговора МакКой встал, стал даже в чем-то величественным, невзирая на комичный вид и выдал так и не развязанному (и с кляпом) убийце.

— На основании неоспоримых улик, вы, Рафаэль Талл, признаетесь виновным в преступлениях против граждан Питкэрна. Как-то, покушение на убийство двух и более лиц, покушение на свободу мысли и воли гражданина Питкэрна. Наказанием вам за преступления и грехи ваши будет смерть! По Законам острова, — похлопал он по отчищенному от пыли “Кровавому кодексу”, — за ваши преступления полагается смерть через повешение за шею, пока вы не умрете. Однако, Военный Губернатор государства Питкэрн выдал ходатайство, а суд пожелал его удовлетворить, о передачи вопроса казни в его руки. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, и да поможет вам Бог! — с этими словами МакКой бухнул молотком по столу.

А я прихватил убийцу за связывающие его веревки, оглядел народ, да и подозвал одну татуированную физиономию. Психике тёзки, при всех прочих равных, предстоящее не повредит, а “интересующихся” я послал и посулил “предоставить съёмку, только ни в коем случае не показывать детям!” И пошли мы к одной из немногих достопримечательностей Питкэрна — скале (а в ней пещере) Кристиана.

По дороге Психосома извивался и мычал, а тащащий камеру Вирему хмыкнул и полюбопытствовал:

— Пытать будешь?

— С точки зрения возмездия и нашей дальнейшей безопасности — стоило бы, — ответил я. — Но не хочу пачкать руки. Мучиться он будет сам, сам продлит мучение и станет напоминанием и уроком.

— Даже интересно стало, — отчего-то поёжился тезка.

А у меня была задача из четырех частей. Первое — убить человека. Второе — уничтожить массив тессерактов, уже смещенный в дробную мерность, но оставлять на Земле я его не желал. Третье — сделать смерть такой, чтобы её реально боялись. Ну и четвертое — не выставить себя кровожадным маньяком.

И я решил все эти задачи, создав металлический каркас параллелепипеда. Тезка присвистнул — подобных “представлений” я в НИИ не давал. И, заодно, я создал небольшой баллон с трубкой и дозатором, наполненный жидким воздухом. Дав отмашку снимать, я прикрепил три конечности извивающегося Талла к основаниям параллелепипеда, и начал речь.

— Ты — гнусный убийца и преступник, однако умрешь ты не поэтому. Ты покусился на граждан Питкэрна, а потому тебя ждет смерть. Смерть долгая, мучительная, но уникальная. Ты будешь выкинут в безвоздушное пространство, на просторы космоса, чтобы не поганить Землю даже своим трупом. Это, — продемонстрировал я баллон, — воздух. Разберешься. Есть что сказать? — освободил я кляп.

— Сука, тварь, ублюдок, за меня отомстят! — завизжал Психосома, но увидев, что на его вой не обращают внимания, зачастил. — Я требую нормальный, цивилизованный суд! Вы дикари! Меня должны посадить, а скорее лечить, у меня психические отклонения, нуждающиеся в коррекции и присмотре! Отвечай! — завизжал он, а потом завыл, когда я пинком размозжил ему мизинец на ноге.

— От жертв своих на том свете потребуешь. Тут тебе все сказали, — озвучил я, — ты — не человек, поганая тварь. Я бы просто тебя убил, но подобных тебе — слишком много. Возможно, кто-то одумается, а кто-то, — улыбнулся я в камеру, — будет знать, что его уже ждет.

После чего я дал отмашку на окончание съемки, совершил над камерой надругательство, сохранив её целостность вообще, но разместив объектив на специальном штативе параллелепипеда, чтоб она во всех подробностях демонстрировала конец урода. Всунув ему в единственную свободную руку баллончик с воздухом, я совершил перенос, несколько “в сторону” от привычного посыла в жопу Галактики. За грань событий он уйдет, но ориентиров на видео никаких, хрен, что поймешь — из видимого будет только сам Психосома.

— Что теперь? — полюбопытствовал тезка.

— Подождем, я честно говоря, не хочу уходить отсюда, пока он не умрет, — произнес я, держа работающую камеру в руках. — Глупо, наверное, но мне не очень приятно, скорее противно, — признался я.

— Это правильно, босс, — важно покивал тезка. — Делаешь правильно, а раз противно, значит — хороший человек, — на что я с некоторым скепсисом хмыкнул.

Через час, для надежности, я прекратил надругательство над камерой, восстановив её трехмерную целостность и мы направились обратно. Оповестив всех и вся, что “всё кончено”, я направился в подвал, для проявления кинопленки. Много времени это не заняло, так что первым посмотреть отснятое выпала честь нам с Лил. Впрочем, супруга вскоре покинула мастерскую, да и я досмотрел с трудом — всё же, смерть в вакууме от удушья, да еще с оттягивающим свой конец типом, да еще и дрожащим от холода. Отекающий, даже заметно на глаз… В общем, довольно передернулся я, получилось то, что надо. И звезд нет в кадре, так что вопроса с “секретностью” не стоит.

Перенес на видео, продемонстрировал Совету, выдержали до конца только Холмс (доктор, куда деваться) и Дуглас (тут вообще школьная учительница!). Ну и смонтировал более-менее сносное видео, разместив на сайте, вернувшись к прерванной деятельности, постоянно отвлекаемый. Теперь к плеяде алчущих моего внимания присоединился и Аллан. Искренне поразивший меня тем, что с улыбкой(!), хотя и слегка нахмурено, откомментировал тему “казни”: “Туда ему и дорога!”, — и более вопрос не поднимавший.

Последнему, помимо ряда направляющих пинков по тессеракту, на тему технологий автоматизации, понадобился портал. И, что характерно, Луны нашему хорошему парню уже было мало, даешь, понимаешь, Марс!

Ну, вообще — логично и правильно, вот только данных по Марсу с достаточной точностью маловато. Впрочем, методом мата и ошибок, всё же закинули на красную планету якорь, а потом сделали портал из НИИ. И развернулся там Аллан со своими сферами, причем, насколько я наблюдал — на Земле он лишь обедал (не всегда, зачастую на марсианскую каторгу пожрать ему доставляла супруга) и спал. Гравитационного проектора я ему не давал принципиально, а то хрен этого улыбчивого трудоголика оттуда вытащишь.

Реакция на видео с Психосомой в сети, точнее сетях, была разной, колеблющейся и, в общем-то, не особо важной. А вот официальные реакции стран были любопытны. Для начала, Департамент по государствам Штатов разразился обличающей “дикарей” речью. На что власти Питкэрна, в ехидной форме высказались на ту тему, что законы не меняли, нас всё устраивает, как устраивало Англию две сотни лет назад.

Дальнейшее выглядело, с поправкой на масштаб, примерно как наша пантомима перед судом. Форин-офис проскрипел архивами и выпал в каплю, выдав: — “Мы провтыкали, но не виноваты, у этих питкэрнцев преступников-то нет, потому ничего не меняли”. И год “редакции”. Выслушав отчёты министерств иностранных дел, выпали в каплю все — шутки шутками, но “Кровавый Кодекс” предусматривал повешение за украденную булку (за половину булки — только плети и позорный столб). Кастрация, увечащие наказания, ну и повешение по большей части статей.