Подавальщицу только жалко. Ой, проклянё-ё-ёт... Ненамеренно, конечно, — она у нас девочка, в принципе, хорошая. Но проклянёт. Конечно, не насмерть — может, прыщи там вылезут, или волосы... тоже вылезут. Если сообразит сама девчонка или её родители обратиться к ведуньям толковым, порчу снимут на раз. Но всё равно жалко, она же ничего и не делала. Ну, глянулся ей оборотень-наёмник, чего бы и не поболтать? К тому же, и руки он не распускает, и вообще...
Надо, кстати, сказать, что на нас вообще довольно активно косились. Наша тёмнокудрая Некромантка после чудесного излечения стала красавицей далеко не из последних (то ли она и должна была быть, то ли это моя странная магия расстаралась, компенсируя мучения прошлых лет), и взгляды мужчин привлекала. Правда, скользящие — откровенно пялиться на девушку, которая сидит в компании тигра-оборотня, никто не решался. А вот на нас с Рамоном — пялились. К счастью, исключительно особы женского пола.
Хм... А что это я, собственно, время теряю? Это у Рамона появилась ревнивая почитательница, а я-то по-прежнему свободен...
От приятных мыслей и выбора будущей "жертвы" меня отвлек очнувшийся вампир, про которого я, признаться, успел подзабыть. Он поднял на нас взгляд и изрёк:
— Они меня не выгоняли, — не знаю, каким чудом я удержался от вопроса "кто", потому как моё внимание привлекла скучающая у стойки особа. Особа была тёмной эльфийкой, да ещё и менестрелем... Что ещё нужно скучающему воину, чтобы скрасить вечер... и ночь?
— Они меня не выгоняли, — повторил он, и я, наконец, вспомнил, о чём речь идёт. — Мне самому стало стыдно, — вздохнул он. — А месть... А что ты ещё предлагаешь? Как я ещё могу отблагодарить тех, кто научил меня жить?!
— Ну, например, снять проклятье, — пожал плечами я, рассеянно разглядывая сидящую ко мне полубоком эльфийку. Белоснежные волосы ниже талии, собранные в свободную косу сзади, а на висках — в ещё несколько тоненьких косичек, украшенных тонкими пестрыми ленточками. Довольно нехарактерно, кстати, для дроу. Наряд простой, дорожный, но отличного качества. Лютня в изящной руке явно бывалая, но при этом очень хорошая. За спиной — два узких, слегка изогнутых клинка. Если не считать косичек — типичная дроу... Ух ты, а глаза-то зеленые! Ох, хороша, чертовка... Я не я буду, если поближе не познакомлюсь! В принципе, тут и думать нечего — она бард, а я что-то давненько голосовые связки не разминал... да и пальцы тоже.
На лютне я играть умел. Не то чтобы виртуозно, но вполне себе сносно. Да и не так важен аккомпанемент, когда в наличии поставленный голос опытного Некроманта! И пусть сейчас я временно "неколдоспособен", петь-то это не мешает...
— Так, друзья мои, — расплываясь в довольной предвкушающей улыбке, я поднялся из-за стола — сосед моей эльфийки, как раз вовремя, пошатываясь, поднялся и неуверенно двинулся к выходу. — Я вынужден вас покинуть... Думаю, если всё пойдет как надо, встретимся утром, — я махнул рукой. Рамон проследил за моим взглядом, восхищенно цокнул языком и хлопнул по плечу.
— Ну, удачи... она тебе пригодится!
— Ха! — ответствовал я и отправился охмурять эльфийку.
Удача, кстати, пока что была на моей стороне — место, на которое я целился, никто занять не успел. Присев рядом с эльфийкой, я решил, что особо тянуть не стоит.
— Скажи, красавица... А почему твоя лютня весь вечер молчит? — поинтересовался я. В руках как по волшебству (трактирщик был мужик понятливый и ушлый) появилась кружка с вином.
Красавица подняла на меня насмешливый взгляд изумрудно-зеленых глаз. Раздражения там не было, а вот любопытство присутствовало, что меня вполне устраивало.
— А почему она должна что-то говорить? — осведомилась эльфийка. Лютню она держала в правой руке за гриф, левая же была занята кружкой.
— Как — почему? Инструмент, если есть, бездействовать не должен — обидеться может, — я улыбнулся.
— Да что ты говоришь! — хмыкнула она, окинув меня взглядом. — А если мне лень играть?
— Так пусть ещё кто-нибудь сыграет!
— Это ты на себя намекаешь, наёмник? — тёмная рассмеялась. — Извини, но лютня мне дорога как память, а похабные солдатские песни я не люблю.
— А кто говорил о солдатских песнях? — демонстративно удивился я.
— Что, ты ещё и играть умеешь?
— Немного, — уклончиво ответил я.
— А, может, ещё и петь? — белые брови насмешливо изогнулись.
— Может, и петь, — не стал отрицать я.
— Ну, спой, — она пожала плечиком и протянула мне лютню.
— А могу я узнать, как зовут прекрасную владелицу этого замечательного инструмента? — решил развить я некоторый успех, принимая "орудие труда" из рук барда, поудобнее перехватывая его и привыкая к ощущению немного непривычных обводов инструмента.
— Пока что можешь звать меня госпожа менестрель, — усмехнулась она.
— Как Вам будет угодно, — не вставая с места, я поклонился. — Но пообещайте, если Вам понравится моё пение, Вы назовете свое имя и позволите угостить Вас вином!
— Имя назову. А вина не хочу, — она качнула головой. Потом саркастически усмехнулась. — Если мне понравится, мы лучше прогуляемся. Как сударю такой расклад?
— Сударь в восторге, — улыбнулся я. Так, теперь бы ещё вспомнить что-нибудь из того, что я когда-то умел петь и играть... Больше полутора тысяч лет прошло, это вам не в "огоньки" с эльфами играть... — Чего изволит прекрасная госпожа менестрель? Балладу, шуточную песню, песню о любви? Поучительную, романтическую, с хорошим концом? — Каюсь, я бессовестно тянул время, пока пальцы беззвучно бродили по струнам, вспоминая подзабытое умение, которое особо развитым-то никогда не было... Час Перерождения, как бы не пришлось вообще акапелло исполнять, я же тогда совсем со стыда сгорю. Нет, конечно, кому-то вряд ли это не понравится. Но перед собой тоже надо какую-то гордость иметь!
— Главное, чтобы была красивая, — хмыкнула эльфийка, боковым зрением наблюдая за моими пальцами. Кажется, она действительно начала верить, что я могу сотворить сейчас что-то интересное.
Проблема в том, что, разговаривая с человеком, никогда не поймёшь, как он поет — голос слишком меняется. Я вот например разговариваю с хрипотцой, обычно довольно тихо (если не злюсь), ровно и не слишком эмоционально — за эмоции, когда я говорю, у меня обычно отвечает мимика, как это ни парадоксально. А вот пою... Конечно, не идеально, но... Принцессе, помнится, очень нравилось. А она у нас дама переборчивая, мягко говоря... Всё ж таки Принцесса! А эта девушка, хоть и эльфийка, но всё-таки Тёмная. Да и помоложе, и выросла скорее всего в других условиях... Думаю, у меня должно получиться произвести на неё неплохое впечатление. Если только ничего из ряда вон выходящего не случится.
— Ну, что ж... Не судите строго, госпожа менестрель, играть я никогда особо не учился...
— А петь? — она вновь выгнула тонкую изящную бровь.
— Можно сказать, это было моей профессией на протяжении долгих лет, — хмыкнул я, прикрывая глаза и сосредотачиваясь. Вспомнилась мне одна песня... Той самой Принцессой и подаренная, кстати. — Если буду запинаться — сильно не бить; всё-таки на ходу переводить буду. Так что уж как переведу...
С этими словами я, глубоко вздохнув и прикрыл глаза, извлёк из лютни первые звуки. Люня была хороша: явно работа Лесных, они в таком деле мастера. И струны, по-моему, из единорожьей гривы, а они ох как дорого стоят... Зато почти не рвутся, что особенно приятно.
Хрусталь сбегает по щеке, окрашен алым...
"Прости, но силы не осталось на глоток.
Меня там встретят непрерывные кошмары,
Куда несет, баюкая, поток... — пальцы немного неуверенно ласкали струны. Непривычный звук, непривычной ширины гриф... Да что уж там, я вообще от этого очень сильно отвык!
В чем жизнь моя была? Мой брат, я каюсь.
Побудь священником в короткий этот миг,
Когда меня уже почти что не осталось...
Мне кажется, что я сейчас — старик.
Я не оставил за собой домов, деревьев,
Нет сыновей, которых знал бы я;
Я родился средь жалкого отребья;
Но вывела насмешница-звезда.
Когда Принцесса более-менее меня узнала и послушала, как я пою, в тот же момент на каком-то клочке бумаги набросала это стихотворение и напела мотив — простой, незамысловатый, я быстро его запомнил: профессиональная привычка. Потом как-то в дороге подобрал на лютне. На чужой, кстати — своей у меня никогда и не было.
Я не припомню дней, чтоб был не весел,
Не помню дня, когда я не был пьян.
Ко мне слетались на бумагу стаи песен,
Для каждой наполнял я вновь стакан.
Я не припомню, чтобы был когда покорным.
Я не любил; не звал её во сне.
Меня порою, как и всех, манили горы,
Но никогда — прогулки при луне.
Как-то совершенно незаметно для себя, я провалился. В какой-то момент просто перестал существовать в этом мире — или мир перестал существовать вокруг меня? Я, всё-таки, его бог... Я закрыл глаза — и видел танцующие языки костра. На том привале я впервые сложил эти слова и незатейливый перебор на лютне. Нас было пятеро тогда. Демоны преисподней, как это было давно...
Вот страсть — была моей подругой верной,
Страсть к женщинам и к пению клинков.
Не знаю, правда, что из них должно быть первым,
На то и это равно был готов.
Я не апостол, я не праведник-святоша,
Я совершил все смертных семь грехов...
От праведной мне жизни было б тошно,
И отвечать я за слова свои готов.
Тогда Принцесса, когда я кончил петь, покачала головой и со вздохом сказала, что только сейчас поняла, что это песня про меня. Не знаю... Я как-то никогда не задумывался над этим вопросом. Хотя, наверное, действительно есть что-то общее... общее есть для любого, кто посвятил себя дороге и упоению битвой. В песне поется о клинках и крови — но чем заклинание и Песня Силы хуже?
Пусть на руках моих немало мертвой крови;
Не убивал случайно, не со зла.
И если мне представят выбор снова,
Не изменю поступки и слова.
Но не жалею. Ни о чём, мой исповедник.
Мне тридцать лет; я счастлив умереть,
Покинув этот человечий заповедник,
В нем не успев взаправду постареть... "
На какой-то миг я вновь стал тем Ярогором. Довольно молодым, живым тогда ещё Некромантом немереной силы, наглости и задора. Из состояния зачарованности и медленного перебирания струн — уже без слов — меня вывели разрозненные хлопки. Вздрогнув, я открыл глаза, и с некоторым даже недоумением обнаружил перед собой не насмешливо-ласково (только у неё на моей памяти получалось совмещать в улыбке эти два выражения... да ещё так) улыбающуюся Принцессу, а ошарашенную Тёмную. На какое-то, очень недолгое, к моей чести, мгновение, мне захотелось плюнуть на всё и напиться — в хлам, в дрова, чтобы утром меня с матом закинули на спину лошади...
Но позорный момент болезненной тоски по прошлому пропал, я быстренько взял себя в руки. В конце концов, ну, было и было! Я теперь тоже молодой, тоже живой, у меня, кажется, даже друзья начали появляться новые, передо мной сидит прекрасная эльфийка, которой я, кажется, понравился как раз в нужной степени — чтобы провести вместе во всех отношениях приятную ночь и утром, вполне довольными жизнью, расстаться без всяких обязательств. За что люблю Тёмных, у них это стиль жизни...
Разрозненные хлопки превратились в общий одобрительный гул — кто-то хлопал, кто-то утвердительно мычал, какой-то гном восторженно ругался. Городок этот был маленький, и на постоялых дворах жили те, кто бывал тут проездом, в большинстве своем — бродяги, наёмники, различный сброд. И им всем песня эта показалась близкой.
Я с улыбкой вернул лютню владелице.
— Ну, что, госпожа менестрель? Я заслужил ваше снисхождение?
— Леу, — ответила она. — И можно на "ты", как и начинал. А как тебя звать, таинственный наёмник с голосом Истинного певца? — поинтересовалась эльфийка.
— Ярогор, прелестница, к твоим услугам, — я вновь раскланялся, на этот раз поднявшись на ноги.
— Ну, что ж, Ярогор, пойдём, прогуляемся. Я живу тут, неподалеку. Точнее, временно снимаю квартиру, пока не надоест. Заодно будет время поболтать немного по дороге.
По дороге к выходу эльфийка бесцеремонно сграбастала меня под локоть. Боковым зрением я уловил, что она показала кому-то язык. "Кто-то" оказался рыжеволосой лесной эльфийкой-воительницей, сидевшей за угловым столиком. Лесная прыснула в кулачок — они явно были знакомы. Когда мы проходили мимо нашего столика, я уловил ошарашенные взгляды вампира и неллоты. Рамон, скалясь совершенно похабнейшим образом, мне подмигнул. Был велик соблазн ответить, по примеру Леу, демонстрацией языка, но я ограничился тем, что чуть заметно погрозил ему кулаком. Оборотень довольно заржал, а мы вышли за дверь.
Я только над одним вопросом задумался по дороге, пока мы шли до двери и выходили на улицу. А кто, вообще, кого из нас соблазнил? Просто при воспоминании о насмешливой физиономии той Лесной у меня начинают рождаться всяческие нехорошие подозрения... Впрочем, какая разница? Главное, что мы друг другу глянулись, так не всё ли равно, кто кем первый заинтересовался?
— И где же наёмник научился так петь? — поинтересовалась эльфийка, когда мы неспешно брели по улице.
— Ну... Будем считать, что в детстве моя мама очень хотела, чтобы из её ребенка вырос знаменитый бард. Но мама умерла гораздо раньше, чем это свершилось, и воспитанием занялся отец. Впрочем, петь мне неожиданно понравилось, и я украдкой, убегая в лес... Ты чего смеёшься?
— Ты так складно врешь, заслушаться можно! — отозвалась эльфийка. — Ну, продолжай, продолжай... Что там с отцом?
— Да ну, уже не интересно. Ты же меня вон как легко раскусила!
— Ну, и ладно... А всё-таки, если серьёзно?
— А чем тебе первый вариант не понравился? — картинно удивился я. — Вполне себе занимательная история. Причём папа должен был умереть, когда мне исполнилось лет шестнадцать... Хотя, с другой стороны, я своих родителей и не помню, давно это было. И вообще, ничего интересного в моём прошлом не было... А ты-то что забыла в этом городишке? Что в родном доме не сиделось?
— Да ну, скучно там. Я же не высокородная, а дочь пастуха... А здесь интересно, городок у дороги, столько люда разного, чего только не насмотришься.
— Ты уже даже местный говор переняла, — усмехнулся я.
— Да, я такая... Я же бард, и слух у меня хороший, — довольно улыбаясь, девушка ухватила меня за обе руки, двигаясь спиной вперед. — Очень-очень, и различные акценты копировать довольно просто. А мы, кстати, пришли...
Я посмотрел на стену — сплошную каменную стену дома, даже без окон. Нет, конечно, не совсем сплошную — щели в кладке кое-какие были, но...
— Погоди, я сейчас веревочную лестницу сброшу, — эльфийка, рассмеявшись, взлетела по стене с проворством дворовой кошки, забирающейся на дерево.
Надеюсь, это она по наивности и не хотела меня оскорбить? Потому что если хотела... Ух, что я с ней сделаю! — я хищно оскалился в предвкушении, и в результате едва успел отшатнуться в сторону и не получить по затылку нижней ступенькой лестницы.
