Вой лишенного или Сорвать покровы с богов

Глава 27

Багрянец закатного солнца почти утонул в недрах Дивейского моря, когда опальный вейнгар с небольшим отрядом эргастенских гвардейцев очутился у подножья скалы, венчаемой громадой Шисгарской крепости.

Спешившись, Матерн вскинул голову, чтобы уткнуться взглядом в сумеречную высь. Все говорило, что она там — карты, лента заброшенного тракта, с которой всадники недавно свернули, даже дребезжащая струна страха в его груди вопила о близости проклятого места, но... Надвигающаяся ночь надежно скрывала от выискивающих взоров человека монолитный остов, превращая и башенные пики, и зубья крепостных стен в рваные скосы лишенных растительности вершин. На мгновенье на лице мужчины отразились бурлящие в душе эмоции — смесь боязни и нетерпения, желания получить и отказаться от задуманного — а затем, губы его поджались, и резким кивком головы Матерн скомандовал привал.

Верховые, терпеливо ожидающие приказа командира, засуетились. Довольное пофыркивание лошадей, лишившихся седоков, хруст веток под ногами, возня со сбруей, ругательства и просто тихие разговоры оживили сень деревьев. Над головами раздалось хлопанье крыльев потревоженных птиц, пронзительные крики и клекот. Трисшунские горы приветствовали наездников.

Обведя взглядом близстоящих, узрев их суетливую торопь, рожденную желанием поскорее устроиться на привал, сын Кэмарна подозвал одного и, перебросив ему поводья собственного жеребца, вновь посмотрел ввысь.

В непосредственной близости от оплота карателей идея с захватом Лурасы и ее обменом на помощь рианитов, перестала казаться столь разумной и воплотимой, как за стенами Эргастенского замка. Сейчас Матерна одолели сомнения, и даже родная тэланская земля, на которой он стоял, не помогала справиться с ними. Сердце билось в хаотичном ритме вопросов, что рождал взбудораженный ум. Они проносились мимо, тревожили, страшили, требовали развернутого ответа.

В глубоком недовольстве собой, мужчина сжал кулаки. Он знал, что шисгарцев не будет в крепости. Что никто никогда не видел их на стенах замка. Что появляются они лишь единожды в год — в месяц белого флага, а он уже давно миновал, но...

Подниматься к каменной громаде не хотелось. Противное "вдруг" скреблось под кожей. Дрожью прокатывалось желание отступить.

Тряхнув головой, Матерн напомнил себе, что входить в замок не придется. Лураса еще не укрылась за каменными стенами, а значит ему необходимо перехватить сестру на подступах к крепости. Трисшунский люд однозначно дал понять, что в последние дни наезжих не было, а идти в обход постоя мужчина не видел смысла. Все что нужно, дождаться и отбить, благо есть послушные исполнители.

— Отбить и вернуться вейнгаром, — чуть слышно напомнил он себе.

Последний аргумент против сомнений. Главный!

* * *

... она пылает! Чистой яростью взмывает к небесам и огненным ливнем осыпается на землю.

Ее сердце — уголь ненависти. Ее кровь — жидкое пламя. Ее душа — чернейшее выжженное пепелище. Она огонь! И жаждет расплаты!

Она никогда не простит! Глупые дети заплатят за свои ошибки...

... она ревет, хлещет! Пенным гребнем поднимается со дна и сокрушительной лавиной скатывается с вершин.

Ее кости — река. Ее кожа — лед. Ее суть — штормовое море. Она бурлящий поток! Жадный, скорый. В ней нет жалости. Нет сострадания. Нет прощения.

Она смоет измену людскую. Она заставит заплатить...

* * *

Два костра, две группы людей и двое одиночек, расположившихся по разные стороны от пылающих огней — вот что видело скалистое ущелье, заглядывая с высоты голого обрыва в свои зеленеющие недра.

Возле одного из костров собрались рианиты. Они переговаривались вполголоса, подшучивали друг над другом, посмеивались, ожидая, когда подоспеет скудный ужин. Коротая время, они изредка прихлебывали вино из пущенного по кругу бурдюка.

У другого в гробовом молчании расположились тресаиры. Отвлеченных тем для разговора у них не нашлось, а говорить о наболевшем, стремления не наблюдалось. Кому захочется лишний раз вспоминать о натяжении узды, зажатой в крепких руках хозяина? Исходя из подобного нежелания, и Окаэнтар, и остальные Истинные старались задумываться о своем положении как можно реже, а уж обсуждать его тем более.

Сомнительной привилегии разделись трапезу с одними и обогреться у костра с другими, Лутарг предпочел настил примятой травы, вместо жесткого каменного седалища, и изъеденную рытвинами кору, в качестве опоры для расслабленных плеч. От каждой из людских групп его отделяло шагов по десять, расстояние достаточное, чтобы не обращать на себя лишнего внимания, но и вполне близкое, позволяющее без труда улавливать суть беседы, если таковая начинала казаться ему интересной. Что, собственно, случалось крайне редко.

В основном внимание Лутарга было сосредоточено на Риане. Нерожденный так же, как и он сам, отказался присесть с рианитами, и не подошел к тресаирам. Вместо этого, он облюбовал знатный валун, выброшенный скорой речушкой на пологий склон в момент разгула стихий и, прислонившись к нему, выглядывал что-то в сгущающихся сумерках. Лутаргу до ломоты в костях хотелось понять, что именно, ибо подобное поведение повторялось от ночи к ночи, на протяжении всего пути. Пресловутое "что-то случилось", появившееся у ворот храма, все еще не отпустило его, продолжая будоражить кровь.

Молодой человек сидел, прислонившись к дереву, перекатывал меж пальцев тонкий прутик и сверлил взглядом спину Нерожденного, когда движение по правую руку привлекло его внимание. Это Окаэнтар покидал своих собратьев, направляясь в его сторону. Лутарг непроизвольно напрягся. Разговаривать о чем-либо с предателем он не хотел. Минутная слабость, посетившая его в подземелье белокаменной башни, давно прошла, так же, как и неуместное сострадание. Кроме брезгливого пренебрежения он ничего не мог предложить человеку, отказавшемуся от своего народа. Хотя, если быть честным с самим собой, Окаэнтар не заслуживал даже этого. Забвение его удел!

Но Рожденный с духом, видимо, считал иначе. Замявшись на середине пути, он нашел в себе силы приблизиться и спросить:

— Разрешишь?

Лутарг смерил мужчину говорящим взглядом, позволив раздражению духа запульсировать в воздухе. Глаза его вспыхнули на мгновенье, явив сокрытую сущность Повелителя стихий, затем погасли, вернувшись в привычное блекло-голубое состояние. Опасный огонек, тлеющий в самой сердцевине, медленно угас.

Истинный кивнул, давая знать, что намек понят и его присутствие не желательно, но все же продолжил:

— Я не прошу простить меня. Глупо. И невозможно. Сам бы не простил. Просто несколько слов. Нужных мне, не тебе.

Лутарг не соизволил ответить. Не согласился, но и не прогнал. "Пусть говорит, если хочет", — решил для себя молодой человек, вернувшись к созерцанию спины Риана. Тот вроде бы даже не шевельнулся ни разу.

Некоторое время Окаэнтар молча всматривался в каменную маску безразличия, коей являлось лицо Лутарга, старательно выискивая в ее скульптурных чертах хоть малейший признак заинтересованности. Не найдя, вздохнул и заговорил вновь.

— Я не знаю, что он хочет от рьястора. Знал бы, сказал. Можешь верить, можешь — нет. Твое дело. Только нельзя Риана недооценивать. Он силен. Очень. Я сам видел, на что способны Нерожденные. Они... — Окаэнтар замялся, подбирая слова: — ... несгибаемы и стоят друг друга. Даже если он отпустит Литаурэль, в чем я сомневаюсь, ты не сможешь совладать с ним. На его стороне рианиты, и они не восприимчивы к силе духа. Антаргин не смог остановить их тогда... до Саришэ, когда мы бежали. И ты не...

— Предлагаешь мне бросить ее?

Леденящая ярость цедимых Лутаргом слов пробрала тресаира до костей. Звериный взгляд плавил кожу.

— Нет, я...

— Оставить в подчинении? — усмирив гнев, продолжил молодой человек. — Считаешь, она достойна короткого поводка? Как ты и эти? — он махнул рукой в сторону остальных Рожденных с духом.

— Ты не понял меня, я о другом, — возразил Окаэнтар.

Язвительность в исполнении Освободителя, оказалась ничуть не лучше злости. Такая же холодная и берущая за душу.

— О чем же?

— Открой тропу и возвращайся. Риана поможет спасти свою дочь.

— А вы пока вернетесь в подземелье? Подождете, — предположил молодой человек, отвернувшись от собеседника. Короткий взгляд и осознание — Великий Неизменный позы не изменил. — Надолго хватит? — вернувшись к Рожденному с духом, спросил он.

Волна животного ужаса, прошедшая сквозь тресаира, стала Лутаргу ответом. Он почти видел, как дух Истинного заметался в клетке из созданных Рианом оков. Как захлебнулся больным воплем Окаэнтар, и забилось в конвульсиях безвольное тело. Как ухмыляющейся тенью склонилась над ним неизбежность скорой кончины, в любой момент готовая утащить добычу в свою нору.

От этого зрелища в груди самого Лутарга выпустил когти старательно подавляемый страх. К отчаянному крику Окаэнтара присоединились тихие стоны. Пред внутренним взором предстал образ свернувшейся калачиком Литаурэль, с мутным бессмысленным взором угасших зеленых глаз, и хищным рык рьястора сорвался с губ.

— Пошел прочь!

Теперь Окаэнтар не медлил. Поспешно отступив от набирающей силу энергии призыва, он округлившимися глазами смотрел, как поднимается на ноги его собеседник, как наливаются синевой глаза молодого человека, как ходят ходуном желваки на искаженном яростью лице, и вспыхивают в воздухе голубые искры стремящегося на волю Повелителя стихий.

Ругая Истинного последними словами, Лутарг боролся с бешенством. Он не мог точно сказать, чья это была ярость — его или рьястора. С момента памятного противостояния Риану они настолько слились с духом, что у мужчины больше не получалось разграничивать эмоции. Чувства обоих столь тесно переплелись, что разорвать их не представлялось возможным. Ныне он не мог загнать духа в себя, и закрыть дверь, лишь только просить и успокаиваться самому. В данном случае, усмирять собственную жажду отмщения.

Когда молодой человек совладал с собой настолько, что смог видеть и слышать окружающее, взгляды собравшихся в ущелье людей были устремлены на него. Со стороны рианитов к нему тянулись нити любопытства, недоверия и восхищения. Со стороны тресаиров доносилась вонь панической боязни. Риан же просто смотрел. Оценивал. Его взгляд ощущался очень остро, направленным жалом готовым поразить цель. Лутарг ответил оскаленной волчьей пастью, на долю мгновенья появившейся перед ним, и хищной усмешкой встретил восторженные вздохи рианитов. Знали бы те, в каком он состоянии, восторга поубавилось.

Справедливо решив, что на сегодня с разговорами и представлением покончено, Лутарг опустился на прежнее место и, закрыв глаза, привалился к дереву. Внутри молодого человека все клокотало, но со стороны он выглядел вполне расслабленным и не опасным, только рука до боли сжимала рукоять плети, в любой момент готовая взметнуться и покарать решившего приблизится.

Глава 28

Откинувшись на широкую грудь Сальмира, Лураса смежила веки. Губы женщины изогнулись в улыбке. Пусть печальной, но все же греющей душу. Она мчалась туда, куда стремилось ее сердце.

"Нет! Не так!" — поправила Раса саму себя. Туда, где оно осталось когда-то. Где билось все эти годы.

Сейчас, когда призрачный вороной нес ее на своей спине, когда ветер бешеной скачки бил в лицо, когда надежные руки удерживали ее в седле, не давая упасть, она вспоминала другую ночь, иные объятья, с нежностью прижимающие ее к крепкому торсу, прислушивалась к ровному биению сердца любимого мужчины и ощущала тепло его дыхания на своей щеке. Как же давно это было. Настолько давно, что будто бы не с ней. Почти как сказка, рассказанная на ночь Гарьей.

Едва услышав зов тресаиров во дворце Анистелы, Лураса поняла, что уйдет с ними. Что никто и ничто не сможет остановить ее. Слишком долго она мечтала об этом, слишком долго жалела, что отказалась в прошлый раз. Ее самопожертвование, отречение от возможности быть с любимым ничего не дало. Оно не смогло изменить жизнь сына, не смогло принести счастья ни ей, ни ему, ни Антаргину. Не сумело оградить ее мальчика от треклятой судьбы брошенного и забытого ребенка. Ее томительное ожидание и отказ от жизни ознаменовались горем. Не только ее или Антаргина, но и молочной матери, вынужденной смотреть, как угасает ее дитя, Таирии, привязавшейся и потерявшей, и даже Лутарга, теперь всем сердцем переживающего за вновь обретенную мать. Все как-то глупо, бессмысленно.

Раса воздохнула, гоня прочь печальные мысли. Зачем перебирать, что было, если ничего нельзя изменить? Она не сможет вернуть тот рассвет, когда бросилась в объятья отца, не успев попрощаться с Антаргином, не сможет сказать "я согласна", вместо короткого "нет", оброненного вопреки желанию. Былое не вернуть. Все что ей осталось, идти дальше и пытаться окрасить счастьем то время, что еще имелось у нее.

Поерзав в седле, она чуть изменила положение. Усталость брала свое. Они ни разу не остановились на ночлег. Сальмир пытался настоять, но она не согласилась. "Успею", — всякий раз отмахивалась Раса, стремясь как можно скорее добраться до Шисгарской крепости. Сейчас для нее терпимо все, кроме расстояния, отделяющего от любимых. Антаргин и Лутарг — части ее души, все остальное не имеет значения.

Помимо этого, Лураса видела, что Сальмир хмур и сосредоточен. Тримс тоже. Чуть менее, но все же. Она расспрашивала, но ни один, ни другой не пожелали поделиться снедающей их тревогой. Имеющиеся у нее предположения на сей счет, Раса предпочла не озвучивать по личным причинам. Она и так волновалась за сына до замирания сердца, чтобы позволить себе услышать подтверждение собственных страхов из чужих уст. Боялась, что не выдержит. Сорвется.

Словно почувствовав ее состояние — разбитость вкупе с нетерпением, страхом и надеждой — Сальмир уверенно сказал:

— К утру будем на месте. Совсем скоро.

Она кивнула с улыбкой, но отвечать не стала. Ощущение близости и так жило в ней. Расе не нужно было видеть окрестности, узнавать местность или искать зазубрины на коре и валуны-метки, чтобы понять, сколько осталось. Она просто чувствовала, как истекают мгновенья разлуки, будто невидимая рука один за другим срывала покровы с желаемого всей душой.

Глубокий голос Сальмира, забота и участие, звучащие в нем, вернули Лурасу на несколько дней назад — в ночь, когда они отбывали из Анистелы. Будто наяву она увидела себя на коленях, ощутила тепло рук Сарина и дорожки слез, стекающих по щекам. Это было так больно и сладостно, смотреть, как калерат аккуратно расправляет ткань гобелена. Невыносимо больно и сладостно, читать слова написанные для нее Антаргином.

Раса прикусила губу, чтобы сдержать подступающие слезы. Так мало у них было времени, но столько всего осталось в ее сердце. Вся та любовь, что она хранила и берегла, невзирая на расстояние их разделяющее, отказываясь считать, что от мимолетного счастья остались только воспоминания.

Глупый! Неужели он думал, что сможет проститься с ней так? Что она отречется от него? Забудет?