— Ничего, — тоже стараясь сохранить равнодушие, покачал головой воин духа и развернувшись, пошел дальше по дорожке.
— А-афь! Да-а... В гневе ты стдашна. Даже дедево испугалось... А-афь!
— Должен же хоть кто-то отнестись ко мне всерьез, — еще раз взглянув на рытвину в месте бывшего барьера, припустила я вслед за мужчиной.
— Ну-ну. Если ты и в это неспокойное место в таком же состоянии нагдянешь, то слово свое деджать уже не педед кем будет.
— Это почему же? — хмуро уточнила я.
— А кто ж педед ухой отчитывается? Ты ж пдуд вскипятишь... А-а-аффь!
— Вот и помолчи, остроумник. Зачем вообще за нами увязался?
— А мне тепедь, после встдечи с... а-афь! Пдиздаком и бешенным сапожным кобелем ничего не стдашно, хоть на погост пдохаживаться сдазу после пдуда... Стася, а это что там... светится?
— А это нам ориентир в ночи приготовили, — обогнула я притормозившего на берегу Ветрана и остановилась напротив вышедшей на встречу русалки. Девушка в просторной рубахе, уже знакомая мне по Ильину дню и еще ближе знакомая воину духа, кокетливо глянула на мужчину и убрала со лба жидкую прядь. Рой светлячков, кружащий над ее вытянутой рукой, тут же вдрызг разлетелся:
— Здравствуй, магичка, человеческий воин и... — опустила она глаза к ботинкам Ветрана. — досточтимый баюн. Хозяин Чилимского пруда ждет вас, — и сделала шаг в сторону.
О-о! А главного то я и не заметила. Бухлюй, нарядившийся по такому случаю в короткие штаны с узкой помочей через плечо, по свойски протянул мне пятерню:
— Доброй ночи, Стася. Да ты никак со всем семейством? — бросил он насмешливый взгляд на моих сопровождающих. — А что, две головы хорошо, а четыре, куда лучше. Присядем? — проявились тут же, у самой кромки воды, поставленные друг напротив друга скамейки.
Я плюхнулась на ближайшую, оказавшуюся не то что сухой, но даже теплой. Водяной умостился напротив, а умник нахально приткнулся ко мне боком. Ветран же занял позицию прямо за нашей с котом скамейкой и скрестил на груди руки. Не иначе статуя с серебряным мечом на поясе.
— Что у тебя стряслось? — провожая взглядом зашедшую за спину хозяина русалку, нарушила я общее молчание.
— А почему сразу стряслось? — попытался улыбнуться Бухлюй, но потом, вдруг, с чувством хлопнул ладошкой по сиденью. — Э-эх, да что уж там? Перед тобой ли мне дипломатию разводить? И, правда, беда у нас, Стася. Иначе я и не вспомнил бы про твою... услугу.
— Заболел кто-то? Агнесса?
— Не-ет! Все здоровы... Тут другое дело, — испытующе глянул он на Ветрана. — Он ведь не наш, Стася?
— Я из Бередни, — подал голос воин духа.
— Ой, йёшеньки. Это там, где Петля?
— Да.
— Ага... Бывал я в молодости в ее верховьях, — мечтательно оскалившись, почесал детина пятерней грудь. — Красивые у вас там места и речницы(8) тоже красивые. С норовом, как и положено... Так о чем это я?.. — бросил он быстрый взгляд на туманную водную гладь и вмиг сделался серьезным. — Я так думаю, что раз тебя...
— Ветран меня зовут.
— Ага... Раз тебя, Ветран, Стася сюда привела, то тебе доверять можно и буду говорить все как есть... Ты ведь, Стася не знаешь, почему мы с прежнего нашего обиталища сорвались?
— Нет, — отрицательно мотнула я головой.
— Так вот. Есть рядом с тем местом, где в Шалбу впадает Коча закуток один живописный. Поля да пастбища вокруг, а там, в рощице ясневой пруд небольшой. И жилось нам в том пруду много лет вольготно. Вдали от деревенек и назойливых рыбаков, пока не построили рядом маслобойню. Первый ее хозяин не шибко к работе радел. Он, как мне... — обернулся Бухлюй к своей охраннице. — подруги мои рассказывали, деньги от отца получил в наследство и с какого-то перепугу в маслоделы решил зачислиться. Лет пять помыкался, а потом все хозяйство продал. А купила его одна дама из столицы. И вот тут то и закончилась наша спокойная жизнь... — замолчал, вдруг, водяной. — Поначалу она сама со своими подружками в полнолуния купаться повадилась. Это еще ничего, а местами даже... в зависимости от фигур подружек ее, — похабно добавил Бухлюй. — Верещали, конечно, но из воды не вылазили. Я думал, вот смелые бабы, а оказалось, Стася, что все гораздо хуже.
— Культ 'Водяной лилии'?
— Ага. Он самый. А хозяйка маслобойни была у них главной жрицей, 'Золотой лилией'... Это забавы такие человеческие, от скуки придуманные, — вежливо пояснил 'неместному' Ветрану Бухлюй. — Сами к магии никакого отношения не имеют, а представляют себя чуть ли не алантами. Дошло до того, что стали они к моему пруду девственниц водить. Приведут, привяжут к дереву на всю ночь, а сами смоются. Девка орет призывно, пока дурман ритуальный не выветрится, а потом зябнуть начинает. Мои русалки ее отвяжут, пошипят в назидание и маршрут правильный зададут, а в следующее полнолуние уже новую тащат. У меня не семейная жизнь началась, а сплошные скандалы. Но, как оказалось, и это еще ничего было, пока однажды, через год, уже в конце сентября у них на маслобойне какой-то праздник не случился и точно, не Уроженье. Хохотали всю ночь и в масках голые скакали, а потом... потом к нам мертвячку скинули... под утро.
— Жертвоприношение?
— А кто его знает? — понуро мотнул головой водяной. — Может и оно, а может и что другое. У нее все тело ножом было истыкано и воняло какими-то...
— ... ритуальными благовониями, — закончила я за Бухлюя. — Все ясно... И через сколько дней к вам Прокурат нагрянул?
— Ха! На следующее утро. Хорошо там маг воды дельный оказался. Мы ему тело выволокли. Он по нему сразу определил, без некромантов, что к чему. А нам тогда напутствие дал — в дальнюю дорогу. И чем дальше, тем лучше. Потому что дама эта, 'хобья лилия', на расследовании все на меня валить начала и еще неизвестно, чем бы дело кончилось... Вот так мы и оказались в Чилимском пруду, — невесело усмехнулся водяной. — А теперь...
— Бухлюй, где тело гнома? — прямо посмотрела я детине в глаза.
— Стася, — вдруг, часто задышал водяной, широко разевая рот. Русалка из-за его спины метнулась в сторону воды, и через секунду плеснула ее из ладоней в лицо своего хозяина. — Стася... Это не мы его...— слизнул тот длинным раздвоенным языком капли.
— А кто?
— Н-не знаю. Скинули на рассвете уже окочуренного с северного берега. С самого высокого места. А тело... Тело мы... Его никто теперь не найдет, — с вызовом посмотрел на нас детина.
— Почему, Бухлюй?
— Потому что это вам не жертвеница рядом с логовом сумасшедших баб, а настоящее смертоубийство. А я больше не хочу, Стася, перетаскиваться в другое место за кровь на чужих руках.
— Этот гном из Бадука, — постаралась, как можно спокойнее начать я. — Про его исчезновение я сегодня узнала случайно, от своей соседки. И она сказала, что завернул он в Мэзонруж к родственнику, по пути из Либряны домой, но, по дороге сюда исчез. Скажи, при нем что-нибудь было?
— Одежда добротная, обувка и знак какой-то приколот к кафтану.
— А что за знак?
— Ой-й... — сморщился Бухлюй, пытаясь припомнить.
— Меч и наковальня, — вставила из-за его спины русалка.
— Оружейный цех, — в ответ покачала я головой. — Деньги, вырученные за проданный товар, значит, пропали. А по поводу причины смерти есть выводы?
— Выводы?.. То, что руки у него были связаны еще при жизни, а потом от пут избавили, точно.
— Следы магии?
— В этом смысле, чистый... Даже слишком чистый, — недоуменно скривился Бухлюй. — Такое чувство, будто его 'вылизали', аж свечение посмертное сняли.
— Ясно... А теперь главный вопрос. Чего вы от меня-то хотите?
— А действительно, — продрал голос, уже давно переставший чихать умник. — Вы ж все концы в воду спрятали? Значит, бояться нечего.
— Они, Анастэйс, хотят, чтобы ты нашла им убийцу гнома, дабы впредь у него не было искушения так от обличающих доказательств избавляться. Ведь очень же это просто, зная о репутации пруда — скинул сюда труп, а все остальное за него другие сделают и действительно, концы в воду. Так, хозяин? — с усмешкой закончил воин духа.
— Приятно иметь дело с умными... собеседниками, — не весело оскалился водяной. — Да. Именно этого мы и хотим. Потому что, какими бы мерзопакостями нас не считали, хоть здесь, хоть... — глянул он из подо лба на меч Ветрана. — в Бередне, мы хотим жить спокойно и тихо. А то, что иногда бывает... раз в году, так уж, звиняйте. И меня и моих...
— Я, Нилда и моя подруга, Виша, — вдруг приложила тонкую руку к груди русалка, — просим простить нас за попытку убийства. Так это на вашем языке называется...
— Хорошо, — под молчание своих спутников, тихо произнесла я. — Я вам помогу. Но, и от вас потребуется содействие.
— Стася! — совсем не по-хозяйски, подскочил на скамейке детина. — Да, все, что угодно! Ты ж меня знаешь. Когда ж я для тебя что жалел?
— Не в этом дело, Бухлюй. Мне нужны твои связи. Ведь ты общаешься с другими водоемами?
— Есть такое, только... не со всеми, — уклончиво добавил водяной.
— А я сейчас не про тайные тропки на Склочные болота. Узнай, появлялись ли в последнее время в ближайших к нам гиблых местах фонари дураков.
— Эти мотылюжники? — открыл рот водяной. — Так у нас им негде...
— И все ж узнай.
— А, ладно. Договорились. Сейчас же отправлю засланцев. Так ты берешься?
— Ага... Берусь...
Обратно мы возвращались уже в другой последовательности, и если я шла первой, то Зеня сейчас, балансируя хвостом, как шестом канатный акробат, ехал на плече Ветрана, вцепившись когтями в его куртку, и монотонно бубнил. Причем так, чтобы каждое произнесенное им слово непременно достигло моих 'безответственных', 'самоуверенных' ушей:
— ... и до такого додуматься — в сыскари к водяному наняться. Убийцу искать. Да не просто убийцу, а к тому ж мага. И это в нашей-то деревне, где из местных и половины не наберется, а остальные — перекатные вдоль и поперек. Да она год назад чулок свой потеряла, так мы с Глеб... с Грундильдой его все вместе искали, а потом оказалось, она его в галантерейной лавке забыла, только расплатившись. А по весне так и вовсе с ног сбились, решето потеряли. И ты знаешь, где мы его нашли?.. На крыше. Она им во флюгер наш скрипучий запустила. Так попала ж. Вот и болталось оно там, прямо на хвосте у медного кошака.
— Ты еще про корзину забыл рассказать, — внимательно переступая через то место, где еще недавно торчал из земли корень, буркнула я. Это надо же, как только помеха исчезла, я о ней тут же вспоминать начала.
— О какой корзине? — заинтересованно уточнил кот уже на тон громче.
— О той, что я на развале забыла у прилавка со сладостями, — решительно перегородила я мужчине дорогу. — Ветран, может, хватит молчать? Что ТЫ обо всем этом думаешь? Действительно, зря я согласилась?
Воин духа внимательно посмотрел мне в глаза, а потом отвернул голову в сторону деревенских огней:
— Я думаю, что у тебя были на то свои... веские причины. И если посмотреть на это дело с другой стороны, то убийцу вычислять все равно надо. Пусть, не в обещание водяному, а ради того, чтобы он больше никого не сгубил. А все остальное, уже детали, с которыми... мы будем разбираться вместе.
— Правда? — подпрыгнула я, и от избытка чувств, крепко обхватила торс мужчины руками. — Спасибо тебе.
— Не за что, — громко вздохнул воин духа, обняв меня в ответ.
— Да вы два... два безнадежно безмозглых существа! — оповестил нас умник уже откуда то с тропинки... А то мы сами не знаем?
— Ты извини меня за набалдашник. Это я сгоряча.
— Угу... Как решето во флюгер. Или корень. Я так думаю, мне еще крупно повезло.
— От чего же? — задрала я вверх ехидное лицо.
— Я в землю нырять, как он не умею. Да и на хвосте бы не умостился у флюгерного кошака.
— Это точно... А я знаешь, что про убийцу гнома думаю?
— А может, мы, все-таки, пойдем домой? — недовольно встрял философ.
— Домой?
— Даже не надейся, Зигмунд. Мы сейчас к холму Детишкиному, так он называется?
— Ага.
— Вот к нему и двинем.
— Это еще зачем? — хлопнулся на задницу кот.
— Будем призрака на живца ловить. И угадай, кто живец?
— Угадал, Стася... Хотя, с таким окружением как вы, я, по всей видимости, живец, совсем ненадолго, — обреченно вздохнул умник и поднялся на лапы. — Ладно, я готов. Пошли...
Наверное, у Зигмунда на самом деле, по его же собственному умному выражению, произошел 'пересмотр ценностей' в сторону резкого увеличения героизма в крови. Однако сегодня у Детишкиного холма никому из нас блеснуть оным не посчастливилось. Потому что поставленный под большое сомнение призрак нынче ночью на променад, в отличие от кота не вышел. Помаявшись вдоль ручья туда-обратно и нацепляв в лопухах репьёв, пришлось часа через два возвращаться домой.
А сейчас мы сидели втроем за столом, и сонно ворочая языками (так вторую ночь нормально не спим) обсуждали минувший день. Не помогал взбодриться даже специальный чай с шиповником и душицей. И, казалось, явись сейчас пред нами неупокоенный дух Святого Хвостокрута с претензией 'Что ж не дождались то?' я и ему кружечку предложу. Потому что на все остальные телодвижения вряд ли способна...
— Ну, так иди баиньки, Зеня. Твой любимый диван тебе давно подушками машет.
— Ага, как же. Я — спать, а вы в это время нас всех в очередное сомнительное мероприятие втравите? Нет уж. Буду держать ситуацию под контролем... — решительно подавил зевок умник. — И какие мысли по поводу преступника?
— Мысли?.. — попробовала я повторить подвиг кота. — Пока судить сложно, но, мне кажется, это наш 'клиент' гнома убил. Назовите такое предположение, хоть избытком фантазии, хоть, наоборот, ее полным отсутствием, но, кажется и все тут.
— У тебя, Стася, скорее первое, чем второе, — хмыкнул философ. — И странно, что ты про пресловутую женскую интуицию ни словом не обмолвилась, хотя, в твоем случае этот довод звучал бы фразой: 'все как-то, само собой получилось', — припомнил он мне скорый пропуск Ветрана на нашу 'осадную' территорию. А сам недавний предмет спора решил срочно вмешаться:
— Анастэйс, я отдаю должное и твоей богатой фантазии и женским... предсказательным талантам, но, хотелось бы узнать, на чем именно основаны такие выводы.
— На чем именно?.. — постаралась я придать лицу умное выражение. — На соотношении во времени. Последнее убийство в Мэзонруже произошло лет двадцать назад. Да и то, по причине того, что во время Дня ремесел под лучшими людьми деревни, принимавшими поздравления, обвалился шаткий помост, которым придавило спящего под ним местного забулдыгу.
— Двадцать три года тому назад, — уточнил кот. — И было еще на старой площади. Я помню тот случай. Центральная ладменская газета тогда написала, что в одной из провинций по-своему трактовали победу 'нелегкого труда' над пьянством и тунеядством. Хотя, с философской точки зрения, сама по себе ненадежность данной конструкции в переполненной профессионалами всех мастей деревне...
— Зигмунд, погоди, — прервал полет философской мысли, озадаченный воин духа. — Анастэйс, так и что с того?
