— Ты чего, с дуба рухнула? — возмутился Макс. — Ей же всего 15 было.
— А при чем здесь 15 лет?
— Как при чем? Возраст согласия наступает в 16 лет. До него за половые отношения уголовная ответственность.
— Вот идиот! — усмехнулась Ольга — Все-таки ты точно не из нашего мира. Если бы у нас было так, как ты говоришь, то тогда процентов десять молодежи пересажать бы пришлось, а то и все двадцать. И моего первого тоже, мне тогда пятнадцать было. Это замуж можно в 16, конечно, если забеременеть и родители не против свадьбы. А вот любовью заниматься можно уже с четырнадцати, и даже раньше, все вокруг это знают, кроме тебя. Ты наш уголовный кодекс критикуешь, а самые главные его статьи однозначно не читал. Ну теперь то мне понятно, почему ты на целый месяц исчез. Ждал, пока Аленке 16 исполнится? Ну а теперь, если залетите, даже жениться на ней можешь.
— Бред полный. На ком жениться? На двоюродной сестре? Думай, что говоришь! — обескураженный Ольгиными инсинуациями Макс покрутил указательным пальцем у виска.
— А у вас нельзя жениться на двоюродной сестре?
— А у вас что, можно?
— У нас можно.
— Да быть такого не может. Не неси чушь.
— Может. Запроси свой компьютер, пусть он тебе наш закон о семье и браке разжует.
Макс оказался настолько взволнован, что стал допрашивать грэйва вслух. Получив ответ, он вскочил и нервно заходил по комнате.
— Вот уроды! Я этого Хрущева, недобитого троцкиста, выкопаю и на свалку выкину! Всех найду, кто причастен, пидоргов недоделанных! Какие суки! Что же вы, блин, и дальше не пошли, на родных детях жениться не разрешили? А мне пофиг, тупая ты железяка, могут или не могут эти твои сраные загсы двоюродное родство отследить! Как теперь народу мозги вправить, для этого ведь целое поколение требуется! Вот скоты!
В очередной раз пинок по ни в чем неповинному стулу оказался столь болезненным, что Макс наконец-то заметил сжавшуюся на диване испуганную Ольгу.
— Извини сестренка, что напугал. Бывало, что я в бешенство впадал, но что бы так... Это же полное крушение устоев... Это же ни в какие ворота... Это...
Почувствовав, что гнев Макса снова сносит ему крышу, Ольга вскочила с дивана и схватила Макса за руку.
— Макс, успокойся, а то так ты и меня прибьешь. Дыши медленнее, вот так, вдох, выдох, вдох, выдох. Посмотри, что ты натворил. Между прочим, мне твоим стулом чуть по ногам не прилетело.
Под подоконником растеклась лужа сока, причудливо украшенная осколками графина. Оконное стекло полет графина выдержало, лишь в месте удара образовалась паутинка трещин.
— Прости. Иди, оденься, а я пока на улицу подышать выйду. Надо убираться отсюда.
Ольга послушно отпустила руку Макса и пошла переодеваться. Много времени это не потребовало, вот только сумочка никак не находилась. Наконец вспомнив, что она осталась в институте, Ольга в последний раз оглядела комнату. За окном солнце, море, пляж, парусник, Макса не видно. На полу у кровати все еще мокрый купальник, непорядок. Ольга подняла его, аккуратно развесила на спинке стула и вышла в коридор. Дойдя до двери в гостиную, помедлила, снова ожидая увидеть разгром, учиненный неожиданно взбесившимся Максом. Но за дверью уже царил идеальный порядок. Ольга потрогала диван, на котором сидела — совершенно сухой. "Да, хорошо быть волшебником" — позавидовала она и вышла из дома.
На улице оказалось темно. Светилось только море, окна домика и парусник, плывущий по песку. Макс сидел за столом на его палубе и, глядя на море, что-то потягивал через соломинку из переливающегося всеми цветами радуги высокого бокала. Ольга понялась на палубу, подошла к Максу сзади и положила ему руки на плечи.
— Прости, Макс, это я во всем виновата, напридумывала себе черти что. Даже внезапно решила, что ты нам вовсе не родственник.
— Присаживайся рядом, бери коктейль.
— Макс, а как как может быть — в доме за окном светило солнце, а вышла из дома — ночь?
— За окном просто картинка. Сам дом в лесу стоит, а здесь только прихожая. Мне такая маленькая избушка на берегу нравится, большой дом вид бы испортил. Ольга, давай уже присаживайся и минут пять просто помолчим. Что-то нервишки у меня совсем расшалились. Порой хочется бросить это мое прогрессорство к чертовой матери. Мало того, что в верхах бардак, так еще и внизу дурдом, от которого руки опускаются. В четверг московские коммунальщики, в пятницу рижские ткачихи. Выбесили своими тупыми рацухами. Да и я тоже порядком одичал без общения с живыми людьми, совсем забыл, что они не компьютер, могут и ошибаться, и заблуждаться.
Ольга присела рядом, взяла бокал и откинулась на спинку лавки. Освещение парусника неожиданно погасло, теперь лишь его контуры выделялись на фоне светящегося моря. Ольга попробовала светящийся коктейль. Она хотела что-то спросить, повернулась к Максу, но он приложил палец к губам. Пришлось смотреть на море и медленно цедить коктейль. Вскоре зрелище заворожило Ольгу, море не только светилось, но и немного меняло цвет с каждой накатывавшейся на берег медленной волной. Мелкие рыбешки, то тут, то там выскакивавшие из воды, добавляли пятнышки новых оттенков аквамариновой краски. Вспомнился любимый калейдоскоп, давным-давно разбитый маленькой Алёнкой. Обещали ведь купить новый... Воспоминания прервались в тот момент, когда Ольга поставила опустевший бокал на доски стола рядом с бокалом Макса, коснувшись его руки. Тот накрыл Ольгину ладошку своей и вздохнул.
— А где-то там, далеко за горизонтом, есть мой маленький мирок, в котором тоже идет 1977-й год. И там мне сейчас всего семнадцать лет. И там у меня появилась любимая девушка, которой было всего пятнадцать. Не совсем появилась, я к тому времени с ней уже лет семь дружил. Просто дружил, даже за девушку ее не воспринимал. Нет, конечно я знал, что она не мальчик...
— Красивая?
— Нет. Наверное, может поэтому я и видел в ней только младшего по возрасту и очень верного друга из моего двора. Мы с ней даже ни разу не поссорились. Когда в десятом классе я на девушек засматриваться начал, то обсуждал их с ней, она мне даже дурацкие советы давала, как к ним лучше подкатить. Рассказывал ей о своих победах... ну и о поражениях тоже. Потом я закончил школу, она закончила восьмой класс, мне исполнилось семнадцать, а ей через месяц пятнадцать. После ее дня рождения я спросил — почему к ней, кроме меня, никто из мальчиков в гости не пришел? Ведь практически круглая дата. А она в ответ садится за пианино и поет мне грустную песенку про некрасивых девушек, на которых глаз парней не задерживается. "Не нужна помада на губах, не заметит губ никто". Подожди, Ольга, сейчас я тебе эту песню спою. Рояля в кустах у меня нет, но вот гитара где-то неподалеку завалялась.
Макс отправил пустые бокалы в синтезатор, достал полные, через край отхлебнул из своего. Потом принес гитару, снова уселся, слегка пробежался пальцами по струнам, вспоминая подобранные когда-то аккорды.
Полилась мелодия, Макс запел, Ольга внимательно слушала. Когда песня закончилась, Макс отложил гитару и продолжил рассказ.
— Ну вот, спела она эту песенку, подошла ко мне и попросила меня ее поцеловать в губы. Очень неожиданная просьба была. Друга и вдруг в губы. В общем, поцеловал я ее и всё. Наша дружба с этого момента навсегда закончилась.
Макс потянулся к бокалу и сделал длинный глоток.
— И что дальше было? — поинтересовалась Ольга.
— Дальше... Дальше мы еще целую неделю целовались с утра до вечера. А потом я уехал в Хабаровск. Я ведь после школьного выпускного ездил туда в институт поступать, ну и поступил. Уехал, писали мы друг другу письма, потом я приехал на каникулы и было у нас всё уже по-взрослому.
— Подожди, ты же говорил, что с 15-ти летними у вас нельзя.
— Да, нельзя. Статья есть, но несовершеннолетние по ней не подлежали уголовному преследованию, значит мне было можно. Потом снова целый семестр был наполнен письмами, потом в середине июня я вернулся и у нас был уже целый месяц любви. А потом мне вдруг исполнилось восемнадцать и всё закончилось. Между нами встал последний месяц ее пятнадцатилетия. Накануне вечером у меня был серьезный разговор с родителями. Закон суров, но это закон. Ну, в общем, сразу все очень сложно стало. У меня были очень законопослушные родители, и меня они точно так же воспитали. Статья грозила и мне, за половые отношения с несовершеннолетними, и им, за недонесение о преступлении. Таков был тогда закон, не допускавший исключений, дети должны стучать на родителей, родители на детей. Согласился я с мамой и папой, обещал им месяц потерпеть, пока ей не стукнет шестнадцать. В общем, у меня день рождения, а я с самого утра от нее скрываюсь, не хочу оказаться наедине, знаю, чем это обязательно закончится.
Вечером она пришла на день рождения. Все нормально, рядом с нами гости, родители — чего мне бояться? А она уже дуется, даже к моей однокласснице ревновать начала, с которой я год назад целовался. Пришлось, когда мы оказались вдвоем на кухне, объяснять ей, в чем дело. И зря, лучше что-нибудь соврал бы. Она этого моего "планового" охлаждения отношений не поняла, каждый день обвиняла меня в трусости, говорила мне, что все равно никто ничего не узнает. Через две недели она сказала, что такой трус как я, может катиться на все четыре стороны, она себе другого найдет. И тут уже я вспылил. Какого такого другого? Мне бы просто уйти, сама бы потом прибежала извиняться, а я сказал: "Попробуй, может и получится". Больше она никогда со мной не разговаривала. Три моих слова, всего три. Их ведь по-разному понять можно. Я и сам не знаю, что именно я имел ввиду, когда их сказал. И тем более не знаю, как их поняла она. А она наверняка услышала "на такую никто не позарится". Я тогда долго жалел, что волшебников не бывает и я не мог сделать ее красавицей. Была бы она красивой, эти три последних моих слова не были столь убийственны. Выглядели бы они тогда как "не будешь ты никого искать, ты меня любишь". Вот всегда мне было пофиг, красивая она или нет, а после такого расставания стало не пофиг.
Макс заметил, что Ольгин бокал снова пуст. Кивнув на него, он спросил
— Понравилось? Повторить?
— Вкусно. А что это?
— Коктейль "Нирвана Z171". Ни капли алкоголя, но успокаивает нервы отменно. Эффект интересный — текущая проблема, вызвавшая стресс, уходит на второй план, на первый приходят воспоминания о чем-то похожем, но благополучно забытом. Основной ингредиент — это фосфоресцирующий сок из каких-то плодов, растущих за тысячу световых лет где-то там, — Макс неопределенно поднял свой светящийся бокал вверх, указывая им на звезды, — где крутится пригодная для жизни планета с каталожным номером Z171.
— На меня твой коктейль почему-то не действует. Просто очень вкусно.
— И даже болтливость не повысилась? Ну в смысле не появилось сильное желание поделиться какой-нибудь историей из твоей жизни?
— Нет.
— Значит, у тебя просто нет стресса. Нечего снимать. Ну или просто какой-нибудь порог не превышен.
— Значит нет, — согласилась Ольга. Я, конечно испугалась, когда ты ни с того ни с сего графин со стола прямо в окно смахнул, но так, не очень. А ты там был, на звездах?
— Нет. Даже если бы возле этих звезд в 1977-м году были маяки для телепортации, то все равно, мне было бы скучно отправляться туда одному.
— А со мной?
— Крутой вопрос. Тупиковый. Требует задать целую кучу встречных вопросов, чтобы понять, что именно ты имеешь ввиду. Давай я тебе тоже один крутой вопрос задам, только включу полиграф, хотя это против моих принципов, использовать его в разговоре с близкими мне людьми.
— А без него нельзя?
— Мне так кажется, что сейчас нельзя.
— Ну ладно, пойдем к твоему полиграфу.
— Никуда ходить не надо. Спрашиваю — ты случайно в меня не влюбилась? Вернее, спрошу так, чтобы полностью отбросить неоднозначность вопроса — ты в меня влюбилась?
— Нет.
Макс печально кивнул.
— Значит да. Плохо. Все, полиграф выключаю, можешь расслабиться и привирать сколько угодно. И в кого именно ты влюбилась — в Эдика или уже в Макса?
— Ловко ты... Не знаю. Сначала в Эдика, потом в Макса, а потом оказалось, что оба они... Ну Эдик, конечно, вообще красавчик был, но это не важно. Внутри ведь вы совершенно одинаковые.
— Черт, ну когда я успел тогда тебя в себя влюбить? Виделись то мы всего-ничего. И даже встретила ты меня довольно неприветливо.
— Аленка, как только приехала тогда из Хабаровска, сразу с порога начала хвастать, что с парнем познакомилась и даже уже целовалась с ним. Я тогда подумала, что парень этот ее ровесник, а когда увидела, что ты старше Аленки лет на десять, то струхнула за нее. Стоит такая наглая и самоуверенная морда, почти в два раза старше сестры, да еще и лыбится. Ну а потом ты мне такие цветы подарил, что я на тебя по-новому взглянула, и Аленку решила по-другому защитить. Отбить тебя у нее, для того чтобы подинамить чуток и бросить. Ну а минут через десять уже подумала — какое там еще динамо, такой классный парень. Голову потеряла, даже твоего имени не зная. Ну а потом, когда ты пропал, а папочка нас допрашивать начал, даже ревновать к сестре начала. Макс, ну расскажи теперь, как ты с Аленкой то познакомился?
— Да случайно, на вокзале.
— В Хабаровске?
— В Белогорске. Ольга, когда я в Хабаровске искал замену моим девушкам, это уже после Алёнкиного дня рождения было. Я уже Максом был. Честное пионЭрское. Тем более, что ничего у меня с той девушкой не было, красивая, но скучная. Всё, вопрос с Алёнкой закрыт?
— Макс, а что ты делал на вокзале с цветами? Только не говори, что хотел их к памятнику Ленину возложить. А перед тем ты сказал милиционерам, что девушку встречаешь. И зачем ты Алёнку поцеловал?
— Да это не я, это она меня поцеловала. В щеку. Не знаю, что там со стороны кому-то показалось, но поцеловала она меня именно в щеку. Ладно, слушай всю историю. В Белогорск я заявился на ностальгическую экскурсию. Смотрю на родной город и не узнаю — малюсенький такой, почти деревня. Ну не деревня, не обижайся, просто маленький такой патриархальный городок. Такой ленивый и совершенно безопасный. Увидел кое-что знакомое с детства и поплыл, совершенно страх потерял. Только парализатор в кармане, ну еще кое-что силовое, порталов не подготовлено, даже дипломат с телестартером, которым портал из любой точки можно открыть, и тот в машине остался. Я тогда по своей глупости этот дипломат таскал везде, где порталы через каждые пятьдесят метров не были подготовлены, ну, чтобы в случае опасности сразу незаметно свалить. И вот, на тебе, взял и забыл дипломат в машине. А тут подходят ко мне два мента и документы требуют. Ну а я в розыске, как пропавший без вести, только под другой фамилией. Чего я испугался, непонятно, я ведь все расследование под контролем держал. Вот с этого всё и началось.
Макс пересказал Ольге все дальнейшие события.
— И вот тут меня злость разобрала за все мои пережитые страхи и решил я твоего папу немного наказать. Думаю — заявлюсь к Аленке, изображу из себя перед ним эдакого донжуана, может еще дополнительно вежливо нахамлю, а потом смоюсь, чтобы он всю милицию на ноги поднял. Должен усиленно порядок в городе охранять, Брежнев все-таки приехал, а он всех подчиненных на свои личные проблемы бросит, вот и влетит ему хорошенько. А вас в квартире двое оказалось, ну думаю, вообще отлично, то, что у меня типа роман с обоими дочками, его еще больше взбесит. Ну а потом я случайно фотографию бабушки увидел, ты сказала, что это твоя бабушка и все, вся злость сразу потухла.
