Устинья, дочь боярская - 1. Возвращение

— Можно, — Устя задумалась ненадолго. — Как она выглядел, Настасья? Волосы ярко-рыжие, как морковь?

— Нет, боярышня.

Хоть и описала Настасья незнакомку подробно, как могла, а только все одно у Устиньи мыслей не возникло. Ни кто, ни откуда... не понять! И кто бы это мог быть? Федор кого нанял?

Жаль, но навряд ли, слишком царевич в себе уверен, и не подумает он о таким-то, а жаль. Там бы и правда только о привороте речь шла. А тут — кто знает, чего ждать придется? И не только ей, кстати говоря.

— Знаешь что, Настасья, ты у меня завтра платье порвешь.

— Боярышня, да я ж никогда ничего не рвала.

— А сейчас — порвешь. Будешь реветь и каяться. А я тебя по щекам отхлещу, да отца упрошу завтра же в поместье отправить. Может, пара дней еще и есть у нас, да поспешать все равно требуется.

— К чему это, боярышня?

— А к тому. Деньги тебе уплачены немалые, а результат какой будет? Не подумала?

— Верка... ой.

— То-то и оно. Хорошо, когда только приворот будет, Верка и так дура, влюбится — глупее не станет. А как порчу нашлют? Или болезнь какую?

Настасья ойкнула, да рукой рот и зажала. Устя посмотрела на небо. Поежилась.

— С тебя придут ответ спрашивать. Ткнут острым в толпе — и не поймешь. И нет Настеньки.

— Я же...

— Мне-то ты услугу оказала. А я тебе в ответ постараюсь жизнь спасти.

— Так дороги же раскисли! Не доехать сейчас до имения!

Устя подняла руки вверх, развернула ладонями к небу, прислушалась.

Пальцы холодило, словно в ладонях уже собиралась надежная тяжесть снежка.

— Беги к себе, Настасья. Мороз этой ночью будет, сильный да ядреный. Все прихватит, и снег посыплет... не успеем до снега — следов оставим.

— Хорошо, боярышня.

— Ты мне сейчас что шьешь-то?

— Так сарафан синий, из танского шелка.

— Что хочешь делай, а с шитьем напортачь, и в ноги мне кидайся. Поняла? Завтра же!

— Поняла, боярышня. Все как скажешь сделаю.

Устя кивнула — и к себе пошла. Настасья ей вслед посмотрела, перекрестилась, да и кинулась к себе. Надобно заранее деньги припрятать, да так, чтобы никто не увидел, не нашел. Хорошо, что боярышня у них такая.

Понимающая.

Другая б оплеух сейчас надавала, да и вовсе слушать не стала.

С другой и Настасья бы не церемонилась, продала кровь, да и пусть ее. Странно получилось. Но наверное, справедливо?

* * *

Женщина коснулась платка с кровью.

— Устинья, говорите. Алексеевна.

Она не собиралась никуда торопиться.

Смотрела на платок, своей властью наслаждалась. Вот живет девка, красивая девка, ее краше, рыжая такая. Живет, а потом возьмет, да и помрет...

И никто ничего не заподозрит, и ведьма промолчит. А что б ей и не помолчать?

У царицы свои пути, у ведьмы свои, да в чем-то они совпадают. Ведьме безопасность надобно, царице власть, вот, когда одна править будет, вторая при ней и будет жить спокойно. Надо для этого дуру-девку приморить?

Да ведьма и сотню таких изведет!

Устинья не поймет, за что ее?

И неважно!

Не надо было девочке лезть в игры взрослых людей, ой, не надо! Ни к чему! А теперь уже поздно.

Погладила ведьма ладонью тяжелый черный переплет кожаный, царапнулась слегка о клыки. Так, на пару капель крови, не более, не надобно ей ничего такого сегодня.

Сегшодня...

Берегись, Устинья Алексеевна. Сегодня еще не время, а вот как новолуние будет, так я тобой и займусь.

И женщина покосилась на клетку, в которой квохтала черная курица, деловито рылась в зерне. О своей участи она пока еще не знала. Впрочем... любую курицу рано или поздно зарубят. И эту — тоже. Только для более возвышенных целей, нежели суп.

Возвышенная курица.

Ах, как это звучит!

И женщина тихонько рассмеялась.

* * *

— Илюшенька, вечером приходи, куда и обычно.

Илья плечи расправил и заулыбался глупо.

Придет, конечно!

Как же к такой бабе, да не прийти! Каждый день бегал бы, да вот горе — царь так часто занят не бывает. А ведь какая баба!

Гладкая, сочная, все при ней!

Хоть как ее крути — ни единого изъяна не найти! Хороша!

А царь ее без пригляда оставляет! И вообще... такой бабе настоящий мужик надобен!

Илья себя таким и считал.

Правда, последнее время ему было не слишком хорошо, голова кружилась иногда, подташнивало, кошмары снились. Но это ж бывает! Может, продуло где, а может, и съел чего-то не то. Вот и все.

Это не повод отказываться от такой женщины!

Придет он!

Обязательно!

* * *

— Боярышня! Смилуйся!!!

Такой вой несся над подворьем Заболоцких — собаки подвывали! На все голоса!

И было, было чему подвывать! Устинья, боярышня старшая, рвала и метала! То есть — трясла испорченный сарафан и орала так, что ветки качались.

— Да ты хоть понимаешь, какой этот шелк цены?! Дура скудоумная! Тебя продать — дешевле выйдет!

— Не вели казнить, боярышня! Виноватая я!!!

Настасья выла вдохновенно. Завоешь тут, как жить захочется. Ведь правда, не для хорошего у нее кровь купили. Но... денег хотелось! Безумно!

За двадцать пять рублей из холопства не выкупишься, но на обзаведение хватит. А в деревне корова — кормилица. А лучше даже две коровы.

Боярышня все поняла, даже ее, дуру, пожалела. И Настасья старалась.

На крик и визг вышел боярин Заболоцкий. Зевнул, почесался....

Верка вчера постаралась на славу, так что был боярин в хорошем настроении. Благодушным даже.

— Ты чего орешь, Устя?

— Батюшка! Эта дура... эта дура... вели ее засечь!!! Посреди двора! Плетьми!!!

Отродясь боярин не позволял девкам у себя на подворье распоряжаться. Даже и дочери. Его то дело, кого засечь, кого продать! А бабы пусть за супом смотрят, им и того достаточно!

— Что случилось, Устя?

Устинья плевалась, как облитая водой кошка, но наконец, до боярина дошел смысл трагедии.

Как же!

Строчка на сарафане не та, распарывать и перешивать придется! Когда до боярина дошло, он только что рукой не махнул.

— Тьфу ты! Я правда думал, что серьезное, а ты...

— Несерьезное?! Я в этом сарафане на смотрины пойти хотела!

Тут боярин призадумался, а Устя, видя, что он ищет решение проблемы, и подсказала.

— Убери ее, батюшка с глаз моих долой! Видеть эту пакость не хочу!

Боярин на Настасью поглядел, вспомнил, как сам ее едва не прибил, да и рукой махнул.

— Я ее в деревню отошлю, дочь.

— Вот-вот! — рыкнула Устинья. — Замуж ее — и в деревню! Пусть там... с коровами! Такой шелк загубить! Дура криворукая, скудоумная!

Тут и Егор под руки подвернулся.

— Когда позволишь, боярин, слово молвить. Могу я Настьку отвезти. И коней заодно бы отогнать, Огонек себе копыто на мостовой разбил, его бы на луга, да и Дымка прихварывает...

Конями боярин интересовался живо. Ну и... когда так все складывается — почему нет?

Пары часов не прошло, как Настасья со всем скарбом влезла в телегу, которой правил Егор, и перекрестилась на дорожку. Устя незаметно подмигнула ей.

Боярин разрешение на свадьбу дал, так что пусть сами решают. Покамест пост не начался, остановятся, вон, у первой же церкви, да и обвенчают их. А что Бог соединил, человек да не разлучит.

И Устинья довольно улыбнулась.

Верка еще...

Приглядит она за Веркой. Может, и тут беду отвести удастся. А Настасья ее, считай, спасла. Теперь и Устя долг возвращает.

Семьи Настасье крепкой да детишек побольше. Что у нее в черной жизни-то было? Устя уж и не помнила. Не до того было.

Точно она знала, что Егор бобылем до старости оставался, а вот что с Настасьей случилось? Убили, кажется? Ножом в подворотне ткнули?

Еще одна дорожка поменялась в лучшую сторону, и было от этого тепло на душе и радостно.

Жива-матушка, спаси ее и сохрани, обереги и защити. А уж Устя и дальше стараться будет.

* * *

— Теодор! Скоро начинается великий пост!

— Я знаю, Руди. И что?

— Неужели ты не хочешь разговеться как следует?

Фёдор пожал плечами.

— Не знаю. Не думаю...

— Подарок у меня будет, мин жель. Хороший подарок, для тебя.

— Какой?

— Поедешь со мной, так узнаешь.

— Мудришь, Руди?

— Мин жель, что радости в подарке, который загодя известен? Сознаться я могу, да у тебя радости будет вдвое меньше. Поехали развеемся!

Фёдор подумал, да и кивнул.

Ладно уж!

Пусть его!

— Когда поедем, Руди?

— А вот, как напишут мне, что подарок твой готов, так и поедем.

Фёдор не возражал. Даже интересно стало, что там за подарок такой? Посмотрим...

* * *

— Боярышня, шелковые нитки закончились. И бусины синие, стеклярусные, тоже...

Устя только зубами скрипнула.

Шитье... Сейчас она позволения у отца спросит, да сама в лавку к купцу ромскому и сбегает. Есть у него и шелк, и стеклярус... только б отец позволил!

Боярин и не думал возражать.

Он как раз Веркину фигуру взглядом провожал, не до того ему было. Дочь из дома — да и пусть ее!*

*— в допетровской Руси взаперти сидели очень немногие. Так-то женщины и хозяйством занимались, и закупками, и чем угодно. И выйти в лавку для них было вполне обычным делом. Прим. авт.

Нельзя ли служанку послать?

Ах, нельзя, товар уж больно дорогой? Шелк и стеклянные бусы? Ну и ладно! Иди, Устя. На смотринах ты самой красивой быть обязана. *

*— и шелк, и бусины действительно были очень дорогим товаром. Чуть ли не на вес золота. Примерно в 1600 году шелк начали осваивать на Руси, но цена сильно не упала. Прим. авт.

И холопа с собой возьми! Вот, хоть бы и Петьку! Чего он тут без дела ходит?

Устя поклонилась, да и отправилась на торжище. А боярин подозвал к себе Верку.

Пусть потрудится. Настасья уехала, да и дура она была. Верка пока еще тут. Надобно еще кого себе приглядеть, или из имения привезти. Но это еще когда будет, а пока пусть Верка потрудится.

Боярин устал, ему отдохнуть требуется.

Холопка и пошла. Побежала даже, виляя объемным задом под сарафаном, и посматривая глазами. Видите, какова я? Завидуйте!

Боярыня Евдокия, на это глядя, только зубами скрипнула.

Ладно-ладно, Вера. Погоди ж ты у меня, не век тебе с боярином... хоровод водить. Надоешь ты ему, как сотни других до тебя, и отправишься в поместье. А до того еще и я на тебе отыграюсь.

Умные бабы, когда в полюбовницы к боярину попадают, хвост прижимают, да на меня оглядываются.

А ты решила, что одна такая? Единственной будешь?

Посмотрим... ох как посмотрим!

* * *

— Вот она! Вышла!

Двое мужчин, наблюдавших за боярским подворьем, переглянулись.

Боярышня Устинья.

Одна? Нет, холоп за ней идет. И она куда-то идет... куда? Это и неважно, главное, что возвращаться будет той же дорогой.

Ладога хоть и столица, да есть в ней улицы, по которым лучше и днем не ходить. Так измараешься, что в трех водах сапоги не отмоешь. Так что...

— Ты нашим знать дай, а я за ними прослежу, мало ли что?

Мужчины переглянулись — и осторожно разошлись. Один за боярышней, второй к своим людям.

* * *

Вера была счастлива.

Они с боярином сейчас плоть потешили, он ей несколько монеток сунул, и выпроводил. Но это ж пока!

Раньше-то ей сложнее было, она боярина с Настасьей делила. А та... уж себе честно скажем! Настасья вроде и не красивее Верки, а какая-то...

Не люб ей был боярин, вот оно что! А мужики ведь за той косточкой тянутся, которую не достать! Вот боярин к себе Настасью и тащил.

Но сейчас-то ее в деревню отослали! Нет ее здесь!

А Вера есть!

И она-то все сделает, чтобы стать не просто полюбовницей, а единственной. Чтобы надолго при боярине остаться. А может, и ребеночка от него рОдить?

Он хоть и старый, да что с того?

Ребеночка-то он и признать может, а когда нет, так хоть обеспечить. И Веру при себе оставить. Может ведь?

Так-то может, но тут еще как получится?

Может ведь и всяко сложиться? К примеру, Верку с ребенком в деревню отошлют, да замуж за кого выдадут? Ох, могут...

А не хочется.

Хочется-то при боярине! С ним и тепло, и уютно, и сытно, и сладко. А семья, дом...

Да не хотела Верка себе такого! На мать свою насмотрелась! Когда к тридцати годам старуха, и детей двенадцать штук, из них четверо выжило, а восьмерых Бог забрал... да и матушки уж пятый год как нет. И что?

Себе такое устроить?

Нет уж, Верка кто хотите, а не дура! Боярыня, вон, чуть моложе ее мамки, а жизни радуется! И Верка себе такого же хочет! А для того боярина к себе присушить надобно.

Но где ж знахарку найти?

Бабка Агафья?

Та точно может, как взглянет — аж мороз по коже прошивает! Только вот боярина она привораживать не станет.

Может, Верке сходить к кому? Только вот...

И страшно, и денег надобно, и грех это великий...

А и пусть!

Отмолит, небось! А пока.... Кого бы расспросить? А то ведь за такое и на дыбу попасть можно. Карают за колдовство нещадно.

Страшно.

Верка еще подумает. Но...

Боярин ведь!

И сытая жизнь рядом с ним. Просто так оно не дается.

* * *

Устя и понять не успела, что происходит.

Просто свистнуло коротко что-то, хлопнуло....

Захрипел и осел на землю Петр, хватаясь за грудь. А в груди у него торчало что-то красное, и рубаха кровью намокала.

Устя даже и не поняла сразу, что это — арбалетный болт.

А потом уж и поздно было.

Одна рука обхватила за шею, вторая прижала к лицу едко пахнущий платок.

Устя и пискнуть не успела, как сознание потеряла. И сила ее не помогла.

Почему-то только одна мысль беспокоила. Она же и стеклярус купила, и нитки шелковые, и несколько игл тонких...

Потеряют — УБЬЮ!!!

* * *

— Попалась птичка. В клетку везем.

Руди засиял, как ясно солнышко. Он-то ждал, что больше времени понадобится. А то и выманивать боярышню придется со двора. Ан нет!

Сама в ловушку прибежала!

И ждать не пришлось!

— Проблем не было?

— Холоп с ней был, успокоить пришлось.

— Насмерть?

— А то ж!

Арбалетные болты — дорогое удовольствие, так что Петра добили, болт забрали.

— Вот и ладно. Вы уж последите за ней, завтра с утра привезу кого надобно.

— Последим, не беспокойся.

— И девку не трогайте. Попугать можете, а чтобы серьезное чего — не смейте.

— Ты, иноземец, нам платишь — мы делаем.

Намек Руди понял, и в протянутую ладонь опустил кошель с монетами. Наемник открыл его, осмотрел содержимое и кивнул.

— Любо. Будем тебя, боярин, ждать.

— Как увидите, что едем, так сразу убирайтесь. Пусть девка одна побудет, связанная. Понятно?

Наемник кивнул и убрался.

Руди прошелся по комнате.

План царицы Любавы был прост и ясен.

Ежели Фёдору эту девку хочется, пусть он ее получит. Вот ему девка, вот уединенный домик... натешится — там посмотрим, что с ней делать. Останется жива? Договоримся, ей тоже позора не захочется. Можно и замуж за кого-нибудь выдать будет.

Будет при царице, а царевич к ней захаживать сможет, когда пожелает. А женить его... да посмотрим на ком, мало ли боярышень?