Примерно через час, когда дождь начал выдыхаться и перешел в едва ощутимую морось, я догнал торговый обоз. Десяток длинных тяжелых возов с колесами в половину человеческого роста медленно тащились по дороге в сторону Абесина, растянувшись на две сотни метров. Высокие борта стягивали полотнища из сшитых шкур, оберегающих товар от дорожных перипетий, под небольшими навесами, устроенными на передках телег, обтянутых теми же шкурами, сидели возницы — полусонные, молчаливые, хмурые. Дорога длинна и однообразна, любые разговоры со временем затихают, пережевав все известные темы. Позади обоза плелись двое верховых воинов на серых дракхах, в легких кожаных доспехах, прошитых медными бляхами — несомненно, охранники, приставленные к обозу для защиты от зверей, а не от лихих людей, потому как разбой в макоре хитиновых владык наказывался исключительно смертью. Жестокий закон, но не мне судить.
Колеса скрипели, разбрызгивая пленку грязи на каменитовой дороге, возницы клевали носом, охранники — пожилой седоусый и бородатый воин сурового облика в паре с молодым, у которого поросль на лице только начала пробиваться, — с угрюмой завистью косились на меня, проезжающего мимо с приличной скоростью. Сочувствую, ребята, но такова ваша работа. Рогачи, запряженные в эти телеги, здоровенные кряжистые быки, ростом чуть ниже обычного дракха, но вдвое шире спиной, флегматично переставляли массивные копыта, не обращая на окружающий мир никакого внимания. Из ноздрей с шумом вырывались струйки теплого пара, костяные зонтики рогов на голове и пиловидные зубья хребтов, резко выделяясь какой-то неестественной белизной на темных, почти черных безволосых шкурах, блестевших от дождевой влаги, покачивались в такт неторопливым шагам. Колоритная картинка. Вид рогачей напомнил о том, что плоть одного из их менее счастливых родственников я чуть было не отведал в трактире. Несмотря на обилие костяных причиндалов на головах и спинах, животные казались исключительно мирными, добродушными.
Бросив взгляд вперед, я заметил, что передний воз остановился, а возница, соскочив с передка, чесал затылок и рассматривал невесть откуда свалившееся на дорогу и полностью перекрывшее ее поперек толстое, в обхват, бревно. Разбойничья засада? Беглый поиск... Нет, в лесу никто не скрывался. А вот бревно было странным — гладким, без сучьев, без листьев, словно дерево, прежде чем упасть, само себя ошкурило и отполировало, а затем снова перекрасило под цвет коры. Концы бревна скрывались в зарослях по обе стороны дороги, так что непонятно, где комель, а где верхушка, — оно было ровным по всей длине.
Я намеревался, не останавливаясь, перескочить через препятствие и спокойно поехать дальше — народу достаточно, оттащат бревно и без моей помощи, — когда возница, оглянувшись, увидел меня и суматошно замахал рукой:
— Стой, стой, куда прешь, жизнь надоела?
Я остановил чарса:
— В чем дело?
Мужик, пожилой рыжебородый хааскин, удивленно вытаращился:
— Ты что, никогда увальня не видел, светочтимый? Неужто твоя страна находится так далеко от Внутреннего Круга, что там они не водятся?
Я мысленно поморщился. Несмотря на мой плащ, замаскированный под местный вид одежды, каждый встречный без труда опознавал во мне чужака. Чем же я так выделялся? Ладно, не важно. Эмлот уже отыскал нужный файл про увальня. Оказывается, это зверь. Причем, хищный. Любит валяться на дорогах и лесных тропах, часто посещаемых людьми и животными, изображая поваленное дерево. Маскировка довольно совершенна — вид, запах. Так что оказавшись рядом, животное может ускользнуть от него лишь случайно. Злыдень, к слову, ничуть не обеспокоился. Голова и хвост увальня прячутся в кустах. Короткие лапки втягиваются прямо в туловище. Чем не бревно? С людьми такой номер не проходит. Люди знают — на то и ум имеется. Знают и то, что убить увальня непросто. Обладая чудовищной силой, он способен мгновенно обвить жертву своим длинным телом и смять даже такого крупного зверя, как дракх, в кровавую лепешку.
Холодный, бесчувственный кусок хищного мяса. Ну и что? Я все равно должен был почувствовать опасность. Что же это со мной происходит?!
Подъехавшие на дракхах охранники встали по бокам, как почетный караул — просто потому, что я замер посередине дороги, а дорога была не слишком широкой — едва разъехаться двум телегам. Старший охранник в отношении моей персоны особого интереса не испытывал, так, лишь дежурная настороженность профессионального охранника на службе к постороннему. Вид разлегшейся поперек дороги туши увальня занимал его куда больше. А с младшим было что-то не так, от его мозга исходил безэмоциональный холод. Странно, когда я проезжал мимо, то ничего такого не ощутил.
— Давненько я не видывал такого толстого, сочного куска свежего мяса, — не без удовлетворения проворчал седоусый.
— Да уж, Зверь его заворожи, добыча будет на славу, — закивал рыжебородый с переднего воза, по ощущениям — вожак. — Ну, с чего начнем?
— С головы, как обычно. — Воин нехотя потянул меч, но возница протестующим движением руки остановил его.
— Погодь, мы сами. Не годится честное оружие для всякого низкого дела применять.
— Честное оружие, — проворчал воин, — слова-то какие нашел, брехло трепливое. Опять надуть собрался, не иначе...
— Не боись, долю выделим, не обидим. Всем размяться хочется, не одному тебе, а ты как пойдешь своим мечом махать, так никто более и не успеет.
Успевшие подтянуться мужики с остальных возов с удовольствием заржали, продолжая внимательно разглядывать толстую тушу увальня, не подозревавшего, что из охотника он уже превратился в дичь. Но никто не торопился приступить к делу.
У меня был только один меч, вот этот, Меч Силы мага дал-роктов, болтающийся на привязи седла, и мне не хотелось обнажать его сияющие волшебным светом грани перед случайными людьми. Поэтому я вынул из-под плаща свой вибронож, которым так до сих пор и не пришлось воспользоваться, выпустил двадцатипятисантиметровое лезвие, способное без труда разрезать сталь, и спрыгнул с чарса. Герой должен быть один, пошутил я про себя расхожей на родине фразой, взятой из какого-то древнего эпоса. Ждать, пока эти люди решатся на какие-то действия, не хотелось. Я мог помочь и себе, и им — и куда быстрее. Тем более что увалень, бедолага, в любом случае уже труп.
— Эй, ты куда? Что ты своим шилом можешь сделать?
— Вернись, хальд, у нас топоры есть!
Потом голоса стихли, а направленное внимание умов и взглядов ощутимо сгустилось вокруг меня и зверя. Вблизи на бревнообразном теле стали заметны складки, в которые увалень прятал свои многочисленные лапки. Если он внезапно сожмется вокруг меня, я всегда успею отскочить. Сомнение еще не успело пустить корни глубоко, и я действовал, как всегда полагаясь на Лешу. И оно не подвело. Сделав демонстративный взмах — для наблюдателей, я скользнул в быстровременье. Лезвие взрезало враз загустевший воздух и легко перерубило плоть, не встретив никакого сопротивления. Перепрыгнув на другую сторону, я вторым ударом располовинил тело зверя окончательно. Затем вернулся обратно и вышел из Лешу в той же позе, в какой в него входил. Подобные представления давно стали привычкой. Со стороны казалось, что ничего необычного не происходит.
Почувствовал упругое движение смертельно искалеченного тела, я отпрыгнул и резво отбежал на несколько шагов. Обрубки рассеченного пополам увальня, выпустив короткие многочисленные ножки, теперь отчаянно извивались. На дорогу в судорожном усилии выметнулась голова зверя, ранее скрытая кустами мягуна, — мелкая по сравнению с таким громадным телом, и тяжело упала на каменит. Два ряда круглых желтых глаз опоясывающих длинный, в полметра, череп, по четыре с каждой стороны, злобно уставились на людей. Узкая пасть раскрылась, обнажив гребенки частых мелких клыков и выметнув длинный гибкий язык, упавший в жидкую грязь. Полное ярости предсмертное шипение, хлестнувшее по ушам, заставило наблюдателей невольно отшатнуться — всех, кроме вожака. Тот присел почти перед самой мордой, хлопая ладонями по коленям и насмешливо пародируя бессильную ярость зверя:
— Вот я вас, вот я вас! У-у, какой же я грозный, прямо сил нет!
Вцепившись в каменит дороги, десятка два пар лапок рванули переднюю половину тела вперед, на обидчика, но почти тут же бессильно подогнулись, так и не сдвинув ее с места. Вожак, на всякий случай отскочив в сторону от щелкнувшей пасти, обернулся к своим и нетерпеливо крикнул:
— Мужики! Чего стоим-то?! Мясо ждет!
Те бросились к возам, а вожак выхватил из крытой кабинки на передке своей телеги громадный, широкий топор, сработанный по всем правилам мясницкого искусства, и ринулся к слабо подергивающемуся, агонизирующему телу добычи.
Не успел я забраться обратно на своего Злыдня, как набежали остальные мясники с такими же топорами и все вместе принялись рубить длинное тело увальня, словно колбасу, на равные полуметровые куски, с молодецкими выкриками и уханьем. Железо, вгрызаясь в плоть, чавкало, хлюпало, хрустело костями позвоночника и ребер, брызгало свежей кровью. Куски тут же потрошили, освобождая от внутренностей, и складывали на обочине в аккуратную "поленницу". Не прошло и минуты, а каменит дороги уже напоминал пол скотобойни. Я не особо брезглив, но невольно поморщился.
— Хорошее дело сделал, хальд, — заговорил со мной седоусый со сдержанным восхищением. — Ловок ты, как я погляжу. Ловок и силен, хоть по виду и не скажешь. Возьмешь свою долю мясом или манами? Я советую манами — куда тебе такой кусок утащить без воза. А если хочешь полакомиться, мы тебе свежатинки в дорожную сумку и так отрежем. — Он прицокнул языком. — На своем веку я в разных макорах побывал, многое перепробовал, но нежнее мяса, чем у этого змея-переростка, пробовать не приходилось... Иной раз я еще удивляюсь, что они до сих пор не перевелись. Да еще умудряются вымахивать до такого размера, как этот... ведь глупы все до единого, как мой сапог. — Звучный шлепок ладонью по голенищу прозвучал как подтверждение его слов.
В это мгновение сработало Лешу.
На меня обрушилась знакомая лавина смещенных звуков, мир застыл, замерли топоры в руках возниц, замер седоусый в седле. Я тоже замер. От непонимания. Почему? Что бросило меня в быстровременье?
Что-то заставило меня обернуться.
В поднятой руке второго воина, молодого, невесть как оказавшегося у меня за спиной, застыл короткий, с сужающимся к концу лезвием меч, занесенный для удара. Я не почувствовал предупреждения. Я ничего не почувствовал. Лешу сработало уже на исключительно внешние физические факторы — звуки движения тела, учащенные удары сердца, шорох меча, рассекающего воздух. Звуки, которые сознание тоже не восприняло.
Дикая ослепляющая ярость вдруг захлестнула рассудок, словно вырвавшийся из разрушенной плотины бешеный поток воды, оставив лишь животные инстинкты. Я мог отвести меч движением пальца. Я мог заставить воина впасть в мгновенный ступор лишь усилием воли, лишить его сознания. Мог просто сбросить на землю, как сбрасывают надоевший цветочный горшок с балкона...
Но я ударил.
Как тогда, при встрече с Драхубом — ладонью в грудь, но еще быстрее. Я ударил, чтобы убить, а не оглушить. Кожаный доспех лопнул, словно гнилая ткань, покрывавшие его медные бляхи, попав под ладонь, отразились от нее и прошили тело со скоростью пули — плашмя, как и стояли, вылетев со спины. Долгую секунду я смотрел на страшную дыру в теле человека, проделанную собственной рукой. Сквозь нее, словно в подзорную трубу, я видел часть дороги метрах в тридцати, край колеса одного из возов. Я видел... Первый раз в жизни я наблюдал действительность на столь сюрреалистически жутком экране. Кусочки плоти и меди, разорвавшей эту плоть, медленно разлетались по воздуху в разные стороны, славно гонимый ветром тополиный пух. Время почти стояло, плоть еще не поняла, что только что лишилась сердца и куска позвоночника. Разорванные артерии еще не успели брызнуть фонтанами крови. Он был мертв, еще не зная об этом. Когда я выйду из Лешу, он узнает.
Я вышел.
Охранник, запрокинув лицо, рухнул с дракха на каменит, меч вылетел из руки и с глухим звоном прополз пару метров. Кровь... Крови было много. Как я и говорил. Еще в падении изуродованное тело залило кровью седло и бок дракха, и тот ошалело косил глазом, раздувая чуткие к запаху ноздри.
На звуки падения обернулся седоусый. Лицо его застыло, словно маска, глаза расширились, когда он увидел своего спутника на дороге, в быстро растекающейся кровавой луже, хлещущей из жуткой раны.
— Он пытался меня убить, — сквозь зубы проговорил я, только сейчас сообразив, что никто этого не видел. Седоусый в момент удара наблюдал за деловитой работой возниц, лихо работавших топорами. Вылетевший при падении из руки мертвеца меч служил слабым оправданием. Воин был мертв, а на мне не было ни царапины.
Теперь все лица повернулись ко мне. Возницы выпрямились, все еще не понимая смысла случившегося, но уже инстиктивно перехватывая поудобнее топорища запятнанными кровью ладонями, рука седоусого медленно, как бы нехотя, потянула меч из ножен.
— Он пытался меня убить, — медленно и внятно повторил я. — Напал со спины, но я успел ответить. Я не знаю его, никогда ранее не бывал в этих землях и не понимаю, почему он на меня напал. Но я никому не позволю нападать на меня безнаказанно.
В душе все еще кипела неестественная ярость, несмотря на попытку объяснить. И объяснять больше не хотелось. Сейчас я готов был перебить всех, если они осмелятся встать у меня на пути.
— Эй, мужики, кто-нибудь видел, как Схолан на него напал? — осведомился вожак обоза, оглядывая своих подельников и небрежно играя тяжелым топором. — Лично я — нет. А ты, Хорст?
Хорст, седоусый воин, не торопился с ответом.
Его меч наполовину оставался в ножнах, пока он внимательно осматривал тело товарища. Он не рискнул спешиться и рассмотреть его поближе — если ему придется сразиться со мной, то он окажется в невыгодном положении. По движению глаз и лицевых мышц, по оттенкам скользивших чувств я читал работу его мысли. Положение рук и ног, меча, следы копыт в тонком налете грязи, покрывающем каменит. Хорст, похоже, был следопытом. Если он и не увидел доказательств сказанного мной, то жуткая рана в теле Схолана убедила воина в одном — торопиться нападать на меня не стоит. Мужичье этого еще не понимало. Разгоряченным кровавой работой над мертвым увальнем, им уже казалось, что это они собственноручно забили его насмерть, и в душе каждого пробуждалась гордость за свою удаль или что-то вроде этого. Им нравилось стоять над расчлененным, растерзанным телом поверженного зверя, сжимая топоры крепкими руками, нравился вид крови, густо заляпавшей руки.
— Что ты столбом застыл, Хорст? Ведь твой приятель на земле лежит!
— Да он испугался!
— Видно, совсем постарел, к делу уже негоден, а мы его еще наняли!
Хорст так же медленно задвинул меч обратно в ножны
— Погоди, Горбатый, — как будто что-то припоминая, тихо заговорил он. — Какая-то тварь, то ли крылатый зверь, то ли птица... садилась на плечо Схолана часа два тому назад. Мы разговаривали, когда она упала с неба. Схолан отогнал ее, но после замолчал, словно у него испортилось настроение... Сами знаете, какой он болтун, а тут словно язык отнялся...
