Раненый мир - Книга Презрителя

А древо вывинчивается из-под земли в другом месте боя — прямо позади черепашьего строя — спереди напирают медведи, сзади воздвигается он, могучий и нежданный. Крики, треск. Ветви, сомкнутые для нырка под землю, гибко раскидываются вширь, сбивая с ног солдат, ломая строй. Панцеры бросились врассыпную, оказавшись меж двух наковален. Отойти и собраться сзади.

Марк Тихоня упал, Лансель глянул наверх с открытым ртом. Ужас блестел в его глазах, ужас потерять все. И панцер рванул назад. Церун наступил на Тихоню, тот задушенно вскрикнул и сломался, вбитый в землю. Лансель бежал прочь, к Труди, к детям и внукам — но замер, осознав, что потерял друга. Что отступил и бросил его на смерть. Лицо аристократа побелело, мечты о жене, о том, чтобы стать достойным мужем, всеобщим любимцем, гордостью отца и семьи, выветрились из головы. С диким криком он бросился на церуна, на оббегающих его медведей — один-единственный из всех. Презритель равнодушно скользнул по Ланселю взглядом, кто ему этот мальчишка? Лишь еще одно сбывшееся пророчество. Десятитысячное, стотысячное...

Я вдруг осознала, что тянусь к Хаммерфельду, неодолимо и пугающе. Не знаю, почему. Я призрачной тенью мечусь над битвой, кружась вокруг железного великана, будто он планета, а я луна, привязанная к нему узами притяжения. Только что Хаммерфельд спас меня... то есть, Витля... Жизни смешались в голове. Внутри все дрожит от осознания того, что неминуемая смерть обернулась спасением благодаря этому человеку. Он одолел пророчество Презрителя, который предначертал Витлю смерть.

Тоска и отчаяние пронзают меня насквозь, тянут упасть в руки Хаммерфельда и остаться там, безвольной куклой в его власти. Во мне совсем не осталось борьбы, я не в силах с ним драться, а готова покориться его воле. Что со мной?! Почему?! Вместо ответов, внутри ворочается дрожащий страх. Очнись, Анна. Думай!

Хоть я и не способна проникнуть за заслон Чистоты, окутавший Командора, но знаю, как он сумел расправиться с непобедимым церуном. Закованный в глухую лехтовую сталь, нульт понимает каждое движение врага еще до того, как оно запоздало прорвется наружу — потому что сначала он видит потоки виталиса внутри ствола. Волна силы прошлась от сердцевины к руковетви, и повинуясь ей, руковетвь бьет — только железный воин уже знает, куда она ударит. Хаммерфельд чувствовал движение магии и ток стихий вокруг, а стихии текут повсюду, во всех вещах и существах. Поэтому, не снимая глухое бронированное ведро с головы, железный воин видел, как урса кусает черепаху, и как тот бьет его в ответ, как копье протягивается с заднего ряда и вонзается другому урсе в сердце. Благодаря Чистоте, он ощущал даже то, что происходит за спиной.

Но он не видел и не чувствовал меня. Серой тенью я проносилась все ближе, словно мотылек, вьющийся вокруг слепящего огня. Круг, вираж, круг, я пронеслась совсем рядом с Хаммерфельдом, боялась его, но в то же время стремилась коснуться его вороньим крылом. Кончики перьев прошли сквозь нагрудную броню, почти дотянулись до тела. Все во мне сжалось одним желанием: проникнуть внутрь, преодолеть его защиту и втерзаться в живое, горячее сердце. Нырнуть в бьющуюся в нем жизнь, и... Что 'и'?!

Это был ошеломляющий инстинкт, сильнее воли, в нем сплавились отчаяние, страх и неодолимая жажда, словно если я не прикоснусь к нему, то сейчас же погибну. И я почти преодолела барьер Чистоты, почти прорвалась за ослепительное сияние — но холодная воля Презрителя дернула назад. Я была его всепроникающим взором, и сейчас он обратился в другую сторону. Туда и лети, Анна.

Я мчалась сквозь поле битвы, словно луч тьмы, который должен коснуться каждого и собрать общее знание, понять, каким будет исход. Силы двух маленьких армий находятся в шатком равновесии. В начале сражения, клубки судьбы скакали из рук в руки, отдельные личности и их решения значили много: потому что у полководцев и героев сражения был еще какой-то контроль над расстановкой и движением отрядов. Теперь же все сплелось и увязло друг в друге, рассыпалось на сотни отдельных клинков, рук и ног. Нити судьбы дергались друг за друга, мешанина растянулась по всему полю, все увязли в нитях событий, не было клубка в руках одного человека или в лапах одного зверя. Битва вошла в такую фазу, когда влияние распределено почти равномерно, когда стойкость или слабость всех и каждого значат больше подвига одного. Где-то сгустки линий сплелись и спутались теснее, где-то реже, все поле боя превратилось в ткущееся само по себе, в сотни нитей, полотно.

Но два величаших сплетения не исчезли. Наоборот, они стали крупнее. Два клубка вероятностей, каждый из которых мог изменить результат сражения у Долины, изменить судьбу Презрителя и исход заговора низвергов, перекроить развязку кризиса и завершить всю пятитысячелетнюю историю древних Холмов. Хаммерфельд и Берегор.

Пронизанная силой Пророка, я внезапно узнала, почему мы неотрывно смотрим эту битву, так подробно и неотступно. Презритель все время старался удержать это знание, но мы с ним стали почти одним целым, и в определенный момент подточенная его безумием и слабостью стена рухнула: не только его мысли проникли в мои, но и наоборот. Мне в сознание хлынул поток потрясающих воображения картин.

Огромные врата посреди расколотых равнин. Сквозь гигантские расколы дышит звездчатая фиолетовая бездна, равнина вздымается и опадает, дышит. Сердце континента, стройка тысячелетия, вокруг врат снуют летающие корабли, плавают летающие города.

Каменный лес, мертвый уже тысячу лет, окаменевший и застывший в инее. Прекрасный в причудливом переливчатом сиянии дальнего севера. И я вхожу в него, чтобы получить ответы на главные вопросы. Чтобы встретить истинного провидца. Я, Презритель.

Бурая, черная и красная, три волны захлестывают город башен, стоящий высоко на прибрежной горе. Бастионы рушатся, схарры сметают все на своем пути. Вслед за ними идут огры, за ними — собакоглавые. Огромная армия пробиватся к центру города. Их путь лежит к Янтарному Храму, где ждет...

Беломраморные колонны Рейхмарка, алые полотна, золотое солнце. Все двери и врата распахнуты, людское море кажется пестрым и бесконечным. Суд людей над богами. Подсудимые стоят неподвижно.

Хальда, у меня на руках. У меня, Анны. Темные кудри, по щекам текут слезы. Не уходи, умоляю я, не уходи. Ее глаза закрываются.

Небо трепещет, когда в последний бой идет Ардат. Алое пламя ее гнева восходит колоннами, испепеляющими города, пронзает весь мир. И люди содрогаются. И Луны падают вниз. Одна за другой.

Я вдруг осознала, что значение этой маленькой битвы куда больше, чем мы могли представить. Будущее всего мира зависит от того, сумеет ли сегодня Презритель вырваться из своей тюрьмы.

Стойкость сынов Канзора, огонь веры в их глазах, готовность вытерпеть все испытания, чтобы спасти Раненый мир от скверны; праведная ненависть детей леса; гнев и надежда, сплетенные в немыслимый узор — каждая слабость и подвиг воителей, сошедшихся здесь, имеет значение. Но все больше нитей сходятся отовсюду к двум жарко стучащим сердцам.

Они сближаются. Скоро одно из них остановится, а другое продолжит стучать. И чье сердце выживет — окажется важным для всех. Последствия веером расходятся на весь Север. На весь Мирн и на весь Инран. Идут на годы и столетия в будущее и даже в прошлое, меняют весь облик мира.

Презритель из последних сил, со всем опытом пророка и мудростью мага времени всматривался в узор, чтобы предугадать исход этого боя, чтобы понять, какая судьба его ждет. Он не мог провидеть собственное будущее и судьбу Хаммерфельда: сияние Чистоты слепило всевидящий взор. Но Тадеуш Крамм умел просчитывать вероятности, знал, как сопоставить силы и слабости сотен существ, их личности, надежды и привычки, и соткать в уме тот призрачный узор будущего — Пророчество — который ответит на мучавшие нас с ним вопросы. Освободится проклятый или останется в тюрьме? Смогут Лисы узнать правду о заговоре низвергов и донести до Хилеона, до королей и архимагов Севера? Или они умрут здесь, и знание канет в темноту вместе с ними?..

Все двенадцать зрачков Презрителя вглядывались в Берегора, стремясь проникнуть под шкуру выростка, осознать его душу и суть. Низверг хрипло дышал, содрогаясь, распятый ветвями хранителей. Полторы тысячи лет, столько прожитых жизней, столько надежды и ожидания, столько боли и мольбы. Его сердце билось отчаянием и верой, что он будет спасен. И в такт его биению, два могучих воителя сходились навстречу друг другу.

Берегор бежал первым из урсов и церунов. Но перед тем, как яростная лесная волна сшиблась с острыми железными скалами, огромный медведь остановился и выждал, пока все вокруг не вступят в бой. Он не торопился, он знал, что ударит последним. А вначале, возвышаясь над головами людей и урсов, оглядывал битву, как хозяин; спокойный рык клокотал в его горле, глаза искали, в какую брешь ударить, где нанести больший вред.

Берегор не был сыном леса. Рожденный в лесном единстве, он быстро перерос его. Чудовищный медведь не подчинялся Йуллю и пришел сюда не на зов горящей матери. Он пришел потому, что кто-то вторгся в его Долину, в его землю, и осмелился хозяйничать там, где хозяином был Берегор.

Сильнейший из живущих здесь, выросток стоял высоко над остальными, всегда глядя на мир сверху-вниз. За всю свою жизнь он не нашел достойного врага, хотя всегда искал его — чтобы убить. Сильнейшего из медведей он убил еще задолго до того, как вошел во взрослый возраст. Тот тоже был выростком, но бывают выростки, а бывает Берегор.

Молодым он поверг Виира, царя лощин, и не добил лишь потому, что церуны и дриады защитили свина, сомкнули лес над его израненой тушей, швырялись сгустками боли, шума и яркого света. Берегор не боялся их магии, он в ярости растерзал одно из деревьев, оставив его дочь истекать зелеными слезами агонии. И тогда появился старый дейдре, а с ним пришли церуны. Берегор хорошо запомнил этот день, потому что тогда второй раз в жизни встретил силу, превосходящую его. Он без труда уничтожил бы одного церуна, но вся мощь леса вздыбилась в тот день против медведя, и он отступил, признав священство деревьев и духов. Он больше не трогал то, что принадлежит фэй. Но искать настоящего врага — не прекратил.

С каждым годом Берегор уходил все дальше из Долины, иногда обрушивая горе на жителей окрестных селений, но всегда мимолетное горе: выросток лишь пробовал людей, ждал, как они огрызнутся. И увидев, что их зубы крошечны и смешны, разворачивался и шел дальше. Если не воюешь с зайцами и белками, то что тебе поселенцы Холмов.

Иногда он встречал выростков или чудовищ, которые в изобилии водятся в Ничейной земле. Каждая встреча была для него радостью, потому что тогда он мог сделать главное, ради чего жил: убить. Не никчемную тень жертвы, а достойного смерти врага. К сожалению, таких было очень мало.

Однажды он встретил медведя, почти равного по силе — то был выросток Дикоброзд. Два гиганта сошлись в туманный день, Берегор пришел на его землю и вышел по меткам к его норе. Схватка была долгой, болезненной и кровавой. Они ревели, молчали, расходились и сходились вновь. Если бы не метровые иглы, которыми щетинился Дикоброзд, хозяин земли на ней бы и пал. Но Берегор все не мог добить соперника, тот съёжился, как колючий шар, и медленно уполз в нору, спрятавшись в глубине. Берегор рыл лапами кровавый след, все внутри желало довершить дело, убить. Без убийства победа теряла смысл.

Он мог бы взять его измором, охотиться, не отходя слишком далеко от норы, и дождаться, пока Дикоброзд выйдет, лишенный иного выбора. Но Берегор не умел ждать. На следующий день он потерял терпение и ушел дальше.

Порождение пропитавшей Холмы магии, выросток всю жизнь пожирал ее, впитывал и рос. Копаясь в скрученных черных деревьях, поедая наполненную током стихий сахру, черевицу или мурву, любую из трав и ягод, кореньев Древней земли, вгрызаясь клыками в трепещущую жертву, напоенную силами стихий, Берегор сызмальства учился различать, находить, преодолевать их силы своей. Земля Холмов взрастила его, и выросток не просто хорошо чуял магию и ток стихий. О нет, он умел справляться с ней. Направлять ее, дышать ею, жить и убивать ею. Самые густые чащобы расступались перед ним, ручьи текли к нему, меняя русло, когда Берегор хотел пить. И с каждым прожитым годом он усиливал свой дар.

Он научился проникать сквозь младшие обелиски к малым захоронениям, и разрывать их в поисках не добычи, но достойного врага. Иногда Берегору удавалось разобраться в хитросплетениях магических защит и докопаться до погребенных там тварей: тогда он освобождал пленника и сражался с ним. Разные твари встречались ему на пути: бесцветная, хладная нежить; пузырящиеся заразой демоны мерзости и плоти; монстры чужих измерений, пахнущие нерушимостью Ордиса, буйством Ментала или колючей жадностью Огня. Существа Хаоса, от которых цветные пятна плясали перед глазами, а в носу свербило безумием.

Твари были разными, но результат один: Берегор побеждал. Он убивал соперника, а значит, мог жить дальше. Оставив бездыханное тело или истлевшие останки, он возвращался в Долину. До следующего похода — в другую сторону и дальше, чем в прошлый раз.

Однажды он вышел из леса и увидел равнину, и широкую реку, сверкающую в солнечных лучах. За рекой стоял город на холме, и Берегор двинулся туда. Одолел равнину, переплыл реку, и вышел к городу. Проломил стену, вошел в торговый квартал Мэннивея, люди здесь оказались глупее поселянских, и путались под ногами, вместо того, чтобы умчаться как можно дальше при первом же приближении выростка. Смахнув тех, кто мельтешил сильнее, медведь опрокинул две повозки с едой, но не тронул ее.

Несколько магов пытались приручить его чарами, прогнать страхом и обжечь огнем; Берегор с удивлением смотрел на их жалкие попытки, заклятья впиталась в его шкуру — слабые, маленькие завитки. Он шел вверх по улице, к каменной стене, за которой крылся Гершин. Шел, чувствуя там, впереди, множество сил.

Первую ханту он разметал, не тронув и когтем, словно и не заметив, даже не искалечил никого из пытавшихся остановить его. Просто раскидал усилием воли, гудящим рыком. Бронзовые бирки, словно волчата по глупости окружили медведя, но тут же поняли, с кем связались и с воем бежали, поджав хвосты.

Вторая ханта набросилась неожиданно, сверху и снизу, справа и слева, силой четырех стихий. Один бил с воздуха, словно молнекрыл, второй из-под земли, как кусачий крот, третий жег огнем, четвертый леденил водой. Берегор чувствовал слабую магию в серебряных бирках у них на плечах, и сильную в руках. Он громко взревел и обратив их заклятья вспять, заставил расплескаться бурлящими волнами в воздухе. Размытый за сверкающей пеленой, скакнул влево и убил мага огня: от удара выростка огненный щит лопнул, как дутый пузырь. Поймав лапой вихрь из воды и льда, медведь швырнул его высоко вверх, в мага воздуха, оледенил ему руки и тело — тот с воплем ужаса камнем упал вниз, с хрустом врезавшись в мостовую.

Каменный шип, идущий из-под земли, вырастал, повинуясь кинетическому заклятию мага тверди; Берегор изогнулся и пропустил шип; а импульс, выбросивший его наверх, ухватил пастью и дернул на себя. Волна энергии, сфомированная магом, накрепко связана с ним до момента, пока заклинание не разрешится — человека рвануло и ударило о землю изнутри каменного кокона, где он прятался и считал себя защищенным. Даже твердолобый мастер камней не выдержал такого удара. На лице оставшегося заклинателя вод отразился неверящий страх. Он обратился быстрой волной, чтобы утечь-убежать — Берегор вдохнул полной грудью, ураганный ветер пронесся по улице, и волну принесло прямо в пасть выростку. Тот взял и выпил отчаянно бурлящего мага.