По образу и подобию. Часть 1

— Да ладно! — господин Дрон и не думал сдаваться. — Подумаешь, повластвовали две сотни лет. А потом египтяне и сами колесницы с пластинчатыми луками мастерить научились. И всех гиксосов — ну, или евреев, если угодно — коленом под зад. И пошли вы, солнцем палимые, сорок лет с Моисеем по пустыне мотаться. Пока не пришли на свою же бывшую землю в Палестине. Где со своими же бывшими родственниками ханаанеями насмерть и схватились. Не ждали вас там, обратно-то из Египта, а?

— Ну, и схватились! Подумаешь! Это, можно сказать, наши семейные внутриеврейские разборки. Зато через три столетия пригнали в средиземноморский имперский ареал новую волну. "Народы моря". Хеттскую империю с лица земли просто смыло. Месопотамию перекрутило, перемолотило так, что и не узнать стало. Крито-Микенскую империю — в хлам. Только Египет и сумел отбиться. Да и то после этого закуклился так, что из списка мировых держав того времени считай, что выбыл. Так до македонских завоеваний и простоял, даже мизинца наружу не высунув.

— И главное, — горделиво вознес указательный палец ввысь господин Гольдберг, — главное в том, что после нашествия народов моря феномен царской торговли практически исчезает из средиземноморского ареала. Только частная торговля! И главные торговцы — финикийцы. Но это — греческое название. А сами они себя называют кнаним — ханаанеи. В библии фигурируют как льваноним — ливанцы. Римляне именуют их пунами. А все вместе это кто? А все вместе — это мы, друг мой Дрон, евреи!

Разошедшегося историка уже просто трясло от возбуждения. Гордость, да что там гордость — настоящая библейская Гордыня фонтанировала во все стороны, накрывая легким сумасшествием и ошарашенного олигарха, и отошедшего подальше Рябого Жака.

— После нашествия народов моря мы из просто торговцев превращаемся в народ колонизаторов. Во времена царя Соломона Финикия находится в Ливане. После падения Израильского Царства она перемещается на Крит. Во времена правления Маккавеев Финикия — это уже Карфаген, то есть, территория современного Туниса. Кадис, Утика, Сардиния, Мальта, Палермо — это все заложенные когда-то нами колонии! Мы колонизируем Средиземноморье! Мы изобретаем первый европейский алфавит! Когда греки начали создавать нездоровую конкуренцию в торговле, мы уже давно поняли, что торговать деньгами куда выгоднее, чем товарами. Первые банкирские дома — это опять мы! Это с нами сражается в пунических войнах великий Рим, напрягая последние силы...

— Погоди, — робко попытался протестовать господин Дрон, — вообще-то первые банкирские дома были созданы, вроде бы, в Вавилоне...

— Да?! — Гигантских размеров фига, вылепленная из вроде бы щуплых пальцев историка-медиевиста, выглядела гротескно. А, упершись в богатырскую грудь собеседника, и вовсе рвала всяческие представления о возможном и невозможном в этом мире. — В Вавилоне, значит? Оно, конечно, так! Если позабыть о том, что их первый и крупнейший торговый дом "Эгиби и сыновья" создан иудеем и принадлежал всю свою историю еврейской семье! Банковские операции, учет векселей по всей Месопотамии и за ее пределами, крупная международная торговля всем, что только можно — это все "Эгиби и сыновья". Кредитование сделок по продаже и покупке рабов, скота, лошадей, домов, земель, домашней утвари, черта лысого — да еще заемные письма, на разные сроки, с вычетом процентов деньгами или хлебом... И все это наш банкирский дом! Наш!!!

— И вот теперь, — понурил голову почтенный историк, — приходит тут этакий энтузиаст наук и искусств, Евгений Викторович Гольдберг, и говорит, что, мол, хватит! Все это было ужасной трагической ошибкой. Войны, уничтожение империй, колонизации, захваты экономик крупнейших и могущественнейших держав своего времени... Все это было бяка и кака! Давайте-ка мы про все, про это забудем и с первого числа будущего года постановим считать евреев народом врачей-ученых-композиторов.

— А вдруг это невозможно? — уперся он взглядом в глаза своего собеседника? А вдруг эти самые врачи-ученые-композиторы, изобильно плодящиеся моим народом, это всего лишь побочный продукт? Всего лишь приложение к неукротимой и буйной воле к власти? Этакий придаток к стремлению моего народа обладать, контролировать и управлять? Своего рода сорняк, выросший на обильно унавоженной почве борьбы за место под солнцем? И вот тут я нарисовался, весь из себя красивый. Войны вычеркиваем, торговлю и ростовщичество вычеркиваем, врачей-ученых-композиторов оставляем... А ведь может так случиться, что и не будет их... Вообще ничего не будет... Без этого вот хищнического корня, от которого все и начинается?

— Да, ваши умеют побузить, чего уж там, — задумчиво согласился Капитан. Я когда еще в ГДР служил, довольно близко с одним мужиком сошелся. Меня лет на восемь постарше, майор, разведротой командовал. Подозреваю, меня и в ГРУ потом — с его подачи забрали. Позже уже, когда опять в Россию вернулся, с ним специально встречался — были у меня на товарища кое-какие планы... И водки попили, и армейских баек потравили — не все же о делах. Так вот, у него чуть ли не половина баек о Мише-жиденке была. Нарисовался у него в роте — уже после вывода из Германии — такой кадр. Правда, "жиденком" его только свои называли. Всех остальных он поправлял: "Я не жидёнок. Я — жидяра!". И так, бывало, поправлял, что в медчасти недели три потом у непонимающих консенсус восстанавливался.

Да, так вот этот Миша после дембеля в армии по контракту остался. И вместе с моим знакомцем они в первую Чеченскую и вляпались. По самое, можно сказать, "не могу". Короче, в Грозном вся их разведгруппа, которую майору моему тогда лично пришлось вести, в районе консервного завода в засаду влетела. Чехи окружили — кошке не проскользнуть. Орут, мол, "русня, сдавайся!"

Так именно Миша-жидёнок тогда прорыв и организовал. Там в заводской стене пролом был, а Миша к нему ближе всех оказался. Вот, через пролом он и вступил в дискуссию с горячими горскими парнями. Сначала засадил туда из подствольника, а потом, добавив на словах, мол "отсоси, шлемазлы!" подобрался поближе. На расстояние броска. И тут уже каждый свой тезис начал подкреплять РГДшкой в пролом. А поскольку к гранатам он относился нежно и трепетно, исповедуя принцип, что их бывает "очень мало", "мало" и "больше не унести", то дискуссия получилась бодрая, энергичная, с огоньком. Тут и остальные подтянулись, огонька добавили. Ни на ком места живого нет, а на Мише — ни царапины. Вырвались, так он еще и командира на себе одиннадцать километров пер. Как единственный здоровый. Вот такой вот "жиденок".

Да и про Рохлина вашего знакомец мой немало тогда порассказал. Тоже жидяра еще тот! Как он раздолбанную в хлам после новогоднего штурма Грозного сборную солянку разбитых частей из города выводил! Выстроил собравшееся "воинство" и с речью к ним. Самыми ласковыми выражениями тогда были: "сраные мартышки" и "пидарасы". Это он так боевой дух поднимал. А в конце так сказал: "Боевики превосходят нас в численности в пятнадцать раз. И помощи нам ждать неоткуда. И если нам суждено здесь лечь — пусть каждого из нас найдут под кучей вражеских трупов. Давайте покажем, как умеют умирать русские бойцы и русские генералы! Не подведите, сынки..." Вот так вот!

— Так что, да, ваши могут...

Над поляной повисла тишина, слегка перебиваемая лишь треском сучьев в костре, едва слышными дуновениями ветра в вершинах деревьев, да одуряющим запахом каши, сдобренной солидной порцией тушеной и абсолютно не кошерной свинины.

— Ладно, — подвел итог бурному монологу своего спутника владелец заводов-газет-пароходов, — это дело надо заесть. Каша, однако, стынет. А на голодное брюхо такие материи решать — оно, знаешь ли... — Капитан как-то невразумительно повертел рукой в воздухе, пытаясь, по-видимому, изобразить, насколько нелепо решать подобные вопросы на голодный желудок. Ясности в обсуждаемые материи сия пантомима отнюдь не добавила, но этого, похоже, уже и не требовалось. Господин Гольдберг выговорился, и ему полегчало. А там уж будь, что будет. Они свое дело сделают. А с мировыми вопросами пускай Творец разбирается. Сам натворил — пусть сам и расхлебывает.

Именно эту нехитрую мысль и принялся втолковывать изрядно сдувшемуся доценту его не утративший присутствия духа приятель. Не забывая при этом наворачивать кашу за обе щеки да похваливать кулинарные таланты Рябого Жака. А также поторапливать меланхолически жующего историка — дабы успеть засветло добраться до постоялого двора. Ночевка в лесу — то еще, знаете ли, удовольствие!

Как бы то ни было, менее чем через сорок минут колеса их тяжело груженой телеги вновь провернулись, а слегка отдохнувшие кони опять зачавкали копытами по тому недоразумению, что в этой глуши именовалось дорогой.

Так бы и следовали они все своим путем. Маго де Куртене, графиня Неверская, — в свой добрый Невер. Винченце Катарине с подручными — в поисках следов злополучных колдунов. Сами "колдуны", скрывшиеся под личинами местных пейзан — на юг, в Лимож, к королю Ричарду. Ехали бы себе потихоньку, передвигались от одного постоялого двора к другому, тихо, мирно, не выискивая себе особых приключений. Но однажды, как это всегда и случается, приключения сами отыскали их.

* * *

Стук в дверь застал графиню Маго за подготовкой ко сну. Внизу, в общем зале, еще догуливали постояльцы, но до второго этажа "чистой половины" звуки почти не доходили. Мод, камеристка, разбирала постели, графиня же задумчиво смотрела в окно, хотя что можно было увидеть в такой темноте? Вошедший лейтенант Готье был мрачен.

— Госпожа, плохие новости. Прибыл гонец от де Брасси. В графстве бунт. Эрве де Донзи, что держит от вашего батюшки сеньорию Жьен, воспользовавшись недовольством новым денежным сбором — тем, что на снаряжение войска в Святую Землю — взбунтовал окрестных баронов. Объединенные силы бунтовщиков выступили к Неверу. Ваш батюшка с войском вышел ему навстречу. У Кон-сюр-Луар состоялось генеральное сражение. Увы, Господь отвернулся от нас. Войско разбито, а граф Пьер пленен. Де Брасси сумел с остатками сил отступить к Неверу и запереться в крепости. А также послать десяток латников вам навстречу, чтобы предупредить. Прорваться сумел лишь один. В Невер сейчас никак нельзя. Город в осаде. В округе рыщут шайки де Донзи, повсюду грабежи, бесчинства и насилия.

Лейтенант говорил медленно и отрывисто. Видно было, как тяжело ему дается каждое слово. Мертвенная бледность залила лицо графини, но голос остался тверд.

— Где гонец, я должна сама расспросить его.

— Увы, это невозможно. Он сильно поранен. Несколько рубленых ран и болт в спине. После доклада почти сразу потерял сознание и сейчас только бредит. Лекарь сэра Томаса вытащил болт, перевязал парня, но сомневаюсь, что он дотянет даже до утра.

— Господи, батюшка в плену у этого мерзавца... — Маго в смятении поднесла стиснутые руки к щекам, и даже, кажется, закусила край шелковой шали, так и не выпущенной из рук. — Нужно сейчас же посылать парламентеров договариваться о выкупе.

— Простите госпожа, — лейтенант низко опустил голову, — де Донзи не примет выкупа. Перед самой отправкой людей де Брасси к вам навстречу, в крепость прибыли парламентеры от этого ублюдка. И огласили условия прекращения войны. Главным условием мира должен стать, еще раз простите, графиня, брак де Донзи с вами. И получение им в управление графства Невер — по праву жены. Графства Осер и Тоннер он, так и быть, готов оставить в управлении вашего батюшки. Посол к герцогу Бургундскому с просьбой о разрешении на брак — уже на пути в Дижон.

— Дьявол! Дьявол, дьявол, дьявол... Герцог с удовольствие даст такое разрешение, — словно про себя проговорила Маго. — Как же, получить еще одного сильного вассала! Отец и так всем обязан герцогу. Он и без земель Невера никуда от его светлости не денется. А теперь мессир Эд Третий получит еще и мессира де Донзи в прямой вассалитет... И ценой всему — всего лишь маленькая Маго де Куртене. Которую никто и спрашивать не станет...

Графиня нервно прошлась по комнате, туда, затем обратно... Шаги все ускорялись, сама же она молчала, явно обдумывая какую-то мысль. Наконец, остановилась, воткнувшись взглядом в лицо лейтенанта.

— Готье, известно ли, где содержится отец?

— По слухам, его должны были отправить в Сен-Эньян, что в шести лье к югу от Блуа...

— ... я знаю, где расположены владения наших вассалов, — резко прервала его графиня, — в том числе и те, что получены в лен не от Невера. Та-а-к, сражение было позавчера, сразу отправить его они не могли. Нужен же им был хотя бы день, чтобы зализать раны... Значит, вышли вчера, скорее всего с полудня. От Кон-сюр-Луар до Сен-Эньяна тридцать лье, а то и более. От нас — примерно столько же. Спешить им некуда, значит дойдут за три дня. Если поторопимся, то есть шанс перехватить их либо у Вьерзона, либо у Вильфранш. Едва ли там будет очень уж большая охрана — бояться Донзи сейчас некого. Так-так-т-а-а-к...

— Готье, будьте добры, пригласите сюда сэра Томаса!

Через пару минут лейтенант с англичанином уже сидели в комнате графини. Маго, силой усадив себя за стол, изложила свой план. Догнать на сходящихся курсах кортеж с охраной графа Пьера, обойти стороной, устроить засаду и, перебив охрану, выручить отца из плена. После этого же отправиться на юг, ища защиты и помощи у благородного и великодушного Ричарда Плантагенета.

— Сэр Томас, могу я рассчитывать на вас и ваших людей?

— Сударыня! — речь англичанина текла медленно и размеренно. Чувствовалось, что каждое слово покидает гортань лишь после всестороннего обдумывания. — Я и мои люди готовы защищать вас от любого разбоя, от любого насилия со стороны кого бы то ни было. И в этом случае вся наша кровь до последней капли принадлежит вам по праву. Но вы предлагаете мне другое. Напасть на подданных французского короля с тем, чтобы выкрасть у них подданного герцога Бургундского. Менее двух месяцев назад наши сеньоры и государи — король Ричард и король Филипп-Август — заключили перемирие на пять лет. Я — честный слуга своего государя. Поймите меня правильно: я просто не вправе приказывать моим людям хоть что-то, что может быть истолковано как нарушение этого перемирия. Как враждебная акция, направленная против подданных короля Франции.

— А если эти подданные — бунтовщики?! Бунтовщики, умышляющие измену своему государю, творящие разбой и насилие на его землях? Тогда тоже не вправе?

— Кто есть бунтовщик на землях короля Франции — решает только король Франции. Кто есть бунтовщик на землях Бургундии — решает герцог Бургундии. И никто более. Во всяком случае, уж точно не скромный офицер одного из нормандских пограничных гарнизонов.

— Значит, вы отказываетесь, благородный сэр, сопроводить меня до замка Сен-Эньян?

— Моя госпожа! Полученные мной инструкции исключают какие бы то ни было двусмысленные толкования. Я должен доставить вас здоровой и невредимой в Невер, под защиту вашего родителя, графа Пьера де Куртене. Учитывая обстоятельства, я готов отойти достаточно далеко от буквы полученного приказа и сопроводить вас до резиденции любого вельможи, под покровительство которого вы соблаговолите отдать себя и своих людей. Пусть даже и до короля Ричарда. Но растяжимость моего долга, увы, не настолько велика, чтобы включать в себя вмешательство во внутреннюю политику Французского королевства и Бургундии. Прошу меня простить, сударыня.