Край ветров: ....

Это ощущение было очень странным, очень настящим и нереальным одновременно. Слишком много рук. Слишком много тел. И никого кроме. Никого лишнего. Звезды на месте пустоты. Двое на месте одного. Человек, заполнивший все, — кажется, даже ту нескончаемую пустоту, что хранит в своем сердце каждый поглощающий.

Пустота заполнилась жарким огнем, звезды исчезли, мозг перезагрузился. Вернулись звуки, ощущение реальности, теплый ламповый свет, запах разлитого кофе и мягкое завывание ветра в крохотном черном окне.

— Ух ты, — сказала Кей, отведя со лба мокрую прядь. — Это было... неожиданно.

Милос почему-то прикрылся подушкой и выглядел немного потерянно. Оправляется от..?

— Почему... — заикнулась Кей, желая спросить, наверное, о том своем ощущении... и неуверенная, что сможет как-то его описать. То неправильное и странное, что было с ней, с быстротой утекающего сквозь пальцы песка ускользало из ее сознания, растворялось, как и память о миге блаженства.

— Что почему?.. — спросил Милос, и взгляд его снова стал уверенным и любопытным.

— Не важно, — она вздохнула и откинулась на кровать. — Как невлоко-то вышло... Ладно. Если тебя кто-то направил, хоть ты и отрицаешь, был бы он доволен или недоволен тем, что произошло?

— Еще раз, это все — моя личная инициатива.

— Все-все?

Она села и взгялнула на него пристально.

— Если что, обращайся. Я же сказал, что могу быть полезным.

Глава 12. Золотая ищейка

В этот раз Тобиас был нежен — поначалу.

Вообще Тобиас, как таковой, держался на удивление долго. Все началось случайно, Марьян не планировал растягивать это знакомство на полгода. Но, видимо, какие-то потайные крючки зацепились... И вот уже секс на одну ночь превратился в нездоровые отношения длиной в шесть месяцев, с теми или иными перерывами.

Они обычно встречались у Тобиаса. Тот жил на последнем этаже нового дома в центре города, и неясно было, снимает он свою холостяцкую берлогу или она ему принадлежит. С поглощающих станется, конечно, иметь деньги, так почему бы нет?

Другое дело, что при всем размере помещения создавалось впечатление, что живет Тобиас исключительно на кухне, ну, и спит в спальне. Остальные две комнаты, хоть и меблированые, им не использовались: он не водил гостей.

Марьян иногда завидовал этому расточительному отношению к пространству, вспоминая своих родственников, растящих шумный выводок из четырех детей в тесной однокомнатной квартирке в старом доме без лифта и мусоропровода. С другой стороны, он не склонен был осуждать ни родственников, ни Тобиаса — по крайней мере не за то, как они живут.

Он считал, что не имеет на это особенного морального права, являясь тем, кем является.

И Тобиас хорошо ему об этом напоминал каждый раз, когда Марьян забывался.

Впрочем, в этот раз все началось довольно невинно. Тобиас усадил его к себе на колени и тут же принялся целовать, покусывая. Когда тело закономерно ответило, Тобиас сказал, что Марьян "грязный", и "с этим нужно что-то делать".

Да, в этот раз Тобиас был нежен... и это было опасно, это нервировало.

Все, что было потом, оказалось далеким от нежности, и подумалось даже, что Тобиас ему за что-то мстит — больно уж много в этот раз было слов о том, насколько Марьян нехорош. Пощечины стали грубыми, движения — резкими, и в какой-то момент Марьян почувствовал реальную боль. А чувствуя боль, он не мог уже так хорошо контролировать инстинкты и свою собственную силу.

И это, в свою очередь, развязывало Тобиасу руки — ну как так, "песик" вырывается? Значит, он плохой, непокорный, и все, что бы с ним ни сделали — заслужил.

И, чувствуя, что если Тобиас не остановится, то это грозит уже самому Тобиасу совершенно характерными увечьями, Марьян оттолкнул его, выпутался из навязчивых объятий и забился в угол кровати у стены.

— Стой... стой. Не трогай меня, — тяжело дыша, проговорил Марьян. — Это... ты перегибаешь палку. Я же могу случайно...

— Случайно что? — Тобиас выгнул бровь. Он все еще был на взводе, и разогряченное его тело сверкало бисеринками пота. — Ты мне, что ли, угрожать вздумал?

— Я — нет, — Марьян попытался унять дрожь в руках, но тщетно. — Просто ты... иногда ты слишком... слишком резок. Я ведь... я могу не сдержаться и случайно... ответить тебе. А я ведь...

— Да уж, ты ведь у нас... — Тобиас сел на кровати и склонил голову набок, — ...ты ведь у нас особенный. Не такой, как все. И ты решил угрожать мне этим.

— Я не... — Марьян растерялся. — Я не угрожаю. Я предупреждаю. Ты же знаешь, кто я. И должен понимать, что...

Тобиас поднялся с кровати, натянул штаны, застегнул пояс, взял с подоконника зажигалку и сигареты.

— Кажется, я тебя понял. Вижу по твоим затравленным глазкам, что ты планируешь бунт на корабле. Не надо так... Давай-ка лучше я тебе расскажу, как все будет, — Тобиас зажег сигарету, затянулся, выдохнул дым в комнату. — Слыхал, подробности будущего успокаивают таких истеричек. Итак. Сейчас ты соберешься и уйдешь. Тебе же этого хочется? Тебя же излишне жестко трахали? Хотя ты сам этого хотел, — он снова затянулся, выдерживая театральную паузу, довольный произведенным эффектом. — Завтра за тобой придут прямо в твою обрыганскую забегаловку, и повяжут на глазах друзей и начальства. Быдло будет думать, что ты вор или наркоман, а те, кто в курсе, поймут, кто тебя повязал, а значит, и что ты такое на самом деле.

Марьян оцепенел. В который уже раз. Да, он знал, что Тобиаса лучше не злить. Если его не злить — он может быть очень милым. Он бывает и нежен, и добр. Но если... Пожалуй, раньше он никогда так точно — слово в слово — не озвучивал то, чего Марьян боялся больше всего на свете.

— Слушай, слушай меня внимательно, — Тобиас говорил, а сигарета в его пальцах тлела, и пепел падал на пол. Его слова звучали спокойно и размеренно, в них не было считываемой на уровне интонации угозы — она была только в самом смысле сказанного. — Позором дело не ограничится. В твоих документах будет значиться, кто ты такой есть. Путь в общепит тебе будет заказан, как и любая другая работа с людьми. Наблюдение будет жестким, контроль — ежесекундным. И, сам понимаешь, это все в лучшем случае. В худшем тебя ждет заведение закрытого типа... Так что тебе лучше больше не расстраивать меня так, как сегодня.

Марьян слушал молча. В этот раз Тобиас был особенно откровенен и, наконец, озвучил все то, чем Марьяну грозит неповиновение. Но с каждым его новым словом Марьян становился все злей, а последствия — безразличней. Да, ему нужны деньги и та работа, что у него есть. Да, пока что больше ничего другого он не умеет. Но у всякого есть предел. Пускай он сам себя завел в такое положение. Все это — результат его личных выборов, логическое продолжение того, чем он является. Да, он не выбирал при рождении пол, ориентацию и проклятие. Но все остальное... все остальное — его вина, а значит, ему и решать, ему и выпутываться.

Можно все это разорвать наконец, разрушить, закончить. Перестать спать с тем, кого он не любит, и перестать бегать за тем, кто не любит его. Уехать прочь. Деться куда-нибудь. Так далеко деться, чтобы никто не догнал, не узнал. И никаких долгов чтобы. Ни одного.

И он замер недвижно, и даже мысли его — и те будто бы замерзли, застыли, словно кисель, и это оцепенение казалось чем-то вроде спасительной кнопки "стоп", нажав которую, можно успокоиться, осмотреться, решиться на что-то.

Но Марьян не знал точно, какой его страх сильней.

— Ну что, уходишь? Решай скорей, — Тобиас щелчком отправил сигарету в ночь, в проем балконной двери.

Марьян поднялся, прошел к нему и уткнулся лбом в плечо.

Тобиас резко отстранился, ушел куда-то вглубь квартиры.

Через несколько минут щелкнул замок, звякнули ключи и входная дверь захлопнулась.

Марьян остался один в чужом доме, и горечь от собственной слабости и трусости придавила его плечи тяжелым грузом.

Медленно, с усилием, он сумел заставить себя двишаться. Следующим шагом было заставить эмоции замолчать. Он отдалился от них, отвернулся в другую сторону. Оделся, пошел на кухню, включил свет, поставил греться чайник. Сделал себе растворимого кофе, сел за грязный стол и какое-то время бездумно смотрел в окно.

Один, в чужой квартире, принадлежащей тому, что его использует и чуть что угрожает... и казалось бы, разве не должен Тобиас бояться того, что станет известно, с кем он сам-то спит? Или оборотню не поверят? Действительно... если поглощающие придут за Марьяном завтра, писать доносы на Тобисаса ему попросту будет особо некогда и на на чем. Вряд ли в специальном учереждении для таких, как он, выдают писчую бумагу.

Так, ладно, ладно. Он не ушел. Ушел Тобиас. По крайней мере, есть отсрочка. Он правильно сделал тогда, уткнувшись Тобиасу в плечо. Он признал поражение. Это смягчит Тобиаса. Значит, время еще есть... Можно что-то предпринять...

И все-таки, как он дошел до жизни такой? И как это все исправить? Есть ли какие-то еще варианты кроме того, чтобы уехать далекко-далеко? Можно ли как-то из этой мертвой лошади соорудить какой-нибдь там... надувной плот?

Собственные мозги твердили, что нельзя.

Допив кофе, Марьян наскоро собрался. Осмотрел чужую полупустую квартиру, словно в поледний раз. Не нашел ничего, что напоминало бы о нем или о том, что их с Тобиасом хоть что-то связывает. Даже тапочек вторых нет.

Словно его и не было тут никогда.

Выйдя в ночь, он набрал Экса.

Он не знал, на что надеется.

На то, разве, что у него есть еще некий лимит "дружеского общения". Экс, может быть, и догадывается о чем-то. Но если он хочет сохранить хорошую мину при плохой игре, он должен вести себя, как друг. А значит...

— Слушаю.

— Ты где сейчас? — спросил Марьян. Он поздно понял, что не подготовил никаких правильных фраз для этого разговора. Ну, пофиг уже.

— Направляюсь в "Капибар", — ответил Экс.

— А что там?

— Дела. Слышь, что с голосом?

— Похоже, мне тоже нужно в бар, и цель у меня будет совершенно определенная.

— Ну, бывает. Подгребай.

Весь путь от дома Тобиаса в "Капибар" Марьян думал уже не о себе. Точнее, не столько о себе — ибо он в этом мысленном уравнении тоже участвовал.

Он размышлял о том, стоит ли говорить Эксу про Лим, и, если да, то что именно.

С одной стороны Марьян хотел быть Эксу полезным, как-то отплатить а эту вот дружескую поддержку... И вот Лим — ей же ей, в ней действительно есть какая-то магия. Экс был прав насчет нее. Может, он видел проявления магии, но не говорил Марьяну о том, что видел? Он же, в конце концов, не обязан отчиываться. И, выходит, если Марьян видел проявления магии Лим тоже, но не расскажет об этом Эксу... это что же, ложь получается? Выходит, что он Эксу наврет? А если Экс не знает? Или знает, но у него нет доказательств? У Марьяна тоже нет доказательств, кроме собственных впечатлений.

Предположим, Эксу этого хватит и он сумеет вывести Лим на читую воду, и этим самым выбьет себе прямую дорожку в заветную гильдию.

Его возьмут, пошлют куда-нибудь, и тогда точно можно сказать "прощай" посиделкам в "Пилигриме" и тем невинным и полным горечи моментам близости, что существует, конечно, сугубо в голове у Марьяна.

А что будет с девчонкой из дома на обрыве?

И, самое главное, чем он сам будет тогда лучше Тобиаса?

Если Лим — незарегистрированная или неопознанная колдунья, внезапное и близкое знакомство с гильдией Поглощающих сулит ей уйму проблем. Чем она заслужила такое? Живет и живет себе на обрыве, скучает без гостей, шутит плохо и в ус не дует. Ну там, магичит чего-то. Не очень понятно, что именно — похоже, она словно... помогает преодолеть рубеж.

Преодолеть рубеж... переступить черту? Не это ли ему нужно для полного частья? Если он прав — она может быть очень... очень полезной для множества людей с такими же проблемами, как у него. Вот и ответ на загадку "сарафанного радио".

И что? Девчонку повяжут, оштрафуют, еще что-то? Что вообще они делают с такими магами? Марьян не знал.

Отвлекшись от размышлений, он обнаружил себя на подходе к "Капибару" — довольно популярному заведению, представляющему собой не слишком дорогой ресторан днем и не самую шумную наливайку ночью.

Вот и сегодня "Капибар" был скорее наполовину пуст, чем полон, хотя людей хватало.

Марьян прошелся через полутемные залы к барной стойке, Экса в заведении не обнауржив. Опаздывает, что ли? Марьян думал, что Экс придет раньше него, но оказался неправ.

В "Капибаре" было темно и душно, тяжелый шлейф табачного дыма вызывал непрошенные ассоциации и воспоминания. Марьян заказал себе "Кровавую Мэри" и, вместо того, чтобы отвлекать бармена разговорами, попытался было читать новости с телефона. Сосредоточиться особо не удавалось, в голову постоянно лезли посторонние мысли, и расслабиться, отвлечься не удавалось.

Однако через какое-то время его внимание привлекли двое парней за рассчитанным на четверых столиком в углу. Он видел их в отражении за барной стойкой, и оттого мог спокойно наблюдать за ними, практически не рискуя быть замеченным.

У одного, заказавшего темное пиво, был нехарактерный для здешнего загар — слишком темный, но при том загорелыми были только кисти рук и тонкая полоска по шее, будто бы он вернулся из каких-то гораздо более жарких и солнечных краев. В зеркале так же можно было разглядеть серую майку на нем — опять же, не самая подходящая одежда для такого времени года. Недавно приехал, не успел разобраться, какая погода? Конечно, самым заметным в нем были волосы — переходящие от русых корней в выцветшую теплую зелень к концам, они были завязыны в короткий хвостик на затылке. Марьян видел много пубертатных подростков с таким цветом волос, а вот ребят своего возраста — не особо. Этот, наверное, идейный. Или из столицы. Там с этим проще.

У зеленоволосого были сдержанные, но очень пластичные движения, насколько можно судить о пластике по тому, как человек подносит ко рту пивной стакан и жестикулирует при разговоре. Зеленоволосый был крепким, с отлично развитыми мышцами, и на правом его плече имелся шрам — слегка жутковатый, будто бы от ожега. Парень показался Марьяну симпатичным, но не более того.

Его собеседник, напротив, старался ничем не выделяться, но тщетно. Во-первых, солнцезащитные очки. В полутемном помещении "Капибара" они смотрелись нелепо, и наводили сразу же на мысли о разгульном образе жизни, наркотиках, выпивке и всем таком прочем. Во-вторых, даже ссутулившись, этот второй не мог скрыть своего роста — а там, судя по всему, было, чем косяки задевать. В-третьих, из-под черной шапочки, за ухом, предательски вываливалась прядь белых волос, и это было хуже всего, потому что оставляло всего два варианта для желающих поугадывать личность незнакомца в очках и шапке: это либо косплеер Рейнхарда Даблкнота, либо сам Рейнхард Даблкнот — влажная мечта Марьяновой племянницы Маргариты.

Марьян не следил за творчеством коллектива, но пару раз мельком видел постеры, само собой. Личность фронтмена "Негорюй" его тоже интерсовала слабо.