Лаэр-Данвед

Келегорм отвёл глаза.

— Ничего. Я ухожу — и даже если вернусь с победой, нарушенная Клятва рано или поздно заберёт мою душу. Ей лучше забыть меня и не связывать свою судьбу с моей — так будет легче для нас обоих.

Финрод резко качнул головой.

— Ваши судьбы уже связаны, и это был её выбор. Или ты забыл, что она ради тебя покинула дом и родителей, пошла против воли отца и вражды двух народов? Ты можешь решать только за себя, Тьелко. Захочет она разделить с тобой твою ношу или нет — ты должен дать ей возможность решить самой.

— А если... она захочет пойти со мной? Ты ведь знаешь её, она и этого не побоится.

— Тогда тебе придётся смириться с этим. — Финрод улыбнулся невесело. — Или ты не видишь? Вы с ней, как два стебля вьюнка — и поздно уже пытаться отплести один от другого.

~ ~ ~

...Он нашел Лютиэн в переходе возле трапезной — но она была не одна. Рядом с ней стоял тот юноша, победитель волка... Келегорм вдруг сообразил, что так и не спросил его имя.

Он остановился поодаль, чтобы не мешать им. Разговор был недолгим: Лютиэн что-то рассказывала, человек жадно переспрашивал, и лицо его прямо-таки светилось от радости. Потом он опустился на колено, и Лютиэн коснулась ладонью его склоненной головы. Юноша встал, поклонился и ушёл с невероятно сияющим видом.

Келегорм выступил из тени. Лютиэн почувствовала его взгляд, обернулась — и её лицо тоже словно озарилось изнутри. Он поспешил к ней.

— Что ты сказала ему? — спросил он, обнимая её.

— Что его любимая жива, здорова и ждёт его. Она сейчас в Химринге, в замке твоих братьев. Это она помогла мне бежать оттуда.

— Ты не рассказывала об этом, — удивился Келегорм. О том, как Феаноринги не желали отпускать Лютиэн из Химринга, он уже знал, но про участие человеческой женщины слышал впервые.

— Не успела. — Лютиэн со вздохом прижалась щекой к его плечу. — Как мало времени прошло — и как много событий... Кажется, если пересказать всю мою жизнь до встречи с тобой — она и то не будет длиннее, чем эти полгода.

— Ты не жалеешь? — шепнул Келегорм.

Она качнула головой:

— Что было бы, если бы мы не встретились? Кто знает? Возможно, в моей жизни было бы меньше страха и испытаний. Но не было бы и счастья, ради которого стоит перенести всё это. — Она приникла к нему, словно боялась разомкнуть руки. — О чём ты хотел говорить со мной?

Значит, она поняла. Келегорм опустил голову.

— Я должен уйти, — выдохнул он, почти касаясь губами её смоляных волос. — Мой поход ещё не закончен.

— Куда ты хочешь идти? — шепнула Лютиэн.

— За выкупом, что назначил Тингол. — На этих словах Келегорм почувствовал, как она вздрогнула в его объятиях. — За Сильмариллом из короны Моргота.

— Нет! — Она вскинула на него испуганные глаза. — Не надо, прошу тебя! Отец всё равно не благословит наш брак, а я... Мне ничего не нужно, ты ведь знаешь.

— Прости, — тихо сказал он. — Это нужно мне.

Она как-то сразу притихла и поникла. Только вздохнула глубоко.

— Говори, — попросила она.

— Хорошо. Только не здесь.

.Замок восстанавливался после разорения, и найти здесь тихое место было довольно трудно. В конце концов, они устроились в какой-то полупустой кладовке. И там, сидя на сундуке, Келегорм рассказал ей всё, о чём они говорили с Финродом, и много того, о чём он даже Финроду не поведал. О том, что он пережил в заточении, о горькой судьбе Морфиона — и о снах, которые снятся ему почти каждую ночь.

...Когда-то им мнилось — достаточно пересечь море, что отделяет их от Белерианда, мести и победы. Но когда они сошли на берег в Дренгисте, море осталось с ними. Они сражались в Битве Звёздного Света, мирились с родичами, вышедшими из Хэлкараксэ, обживали и обустраивали новые владения — а между ними и эльфами Белерианда по-прежнему лежало море, и волны его были всё так же солоны от пролитой крови и слёз. И только сейчас Келегорм ясно увидел, как можно перебросить мост через этот поток....

Лютиэн не задала ни единого вопроса. Только слушала его — тихо и вдумчиво, словно вчитывалась в каждую страницу его души, что он, не таясь, распахивал перед ней.

— Я понимаю, — сказала она, когда он умолк. — Моя любовь принадлежит тебе — но она не может дать тебе искупление, которого ищет твоя душа. Но, знаешь, идти в Ангбанд и умереть на пути к искуплению — это немногим лучше, чем отдать жизнь ради любви. А без меня у тебя не будет никакого шанса. Твоя сила в оружии, но против чар Моргота оно бессильно.

Он ничего не успел сказать — её тёплая ладонь легла ему на губы, запечатывая все возражения

— Я знаю всё, что ты скажешь — как это опасно и безрассудно. Я даже не стану говорить, что мне ничего не страшно рядом с тобой, — это была бы ложь. Но есть то, что сильнее страха — и это подарил мне ты. — Она заглянула ему в глаза. — Я не могу отпустить тебя на верную смерть. Я иду с тобой.

~ ~ ~

— Взгляни на это.

На ладони Финрода лежала выпуклая чеканная бляха из тусклого железа. Размером она была как раз с эту ладонь и имела вид волчьей головы с оскаленной пастью и выступающими клыками. Металл был невзрачный, а чеканка — превосходная: волк казался настоящим, и чёрные камешки, вставленные вместо глаз, поблёскивали, как живые. Это была застёжка для плаща — по обе стороны имелись проушины, в которые продевалась игла.

— Эту вещь мне отдал Берен, а взял он её с тела волка-майа, которого убил в замке. Хотя тела там уже не было, оно рассыпалось прахом, едва дух покинул его. Сперва Берен хотел бросить её в реку, опасаясь злого чародейства, но передумал и принёс её мне. — Финрод протянул застёжку Келегорму. — Попробуй подержать её в руке.

Сын Феанора неохотно взял трофей. По доброй воле он не стал бы касаться вещей, сотворённых Морготом и его слугами, но отказать Финроду не мог. Тяжёлая бляха, нагретая рукой короля, легла ему на ладонь.

С нарастающим удивлением он понял, что не чувствует того ядовитого, жгучего и одновременно леденящего ореола, что окружал Саурона и его подручных. Эта вещь была не просто куском металла, на ней явно лежали какие-то чары, но не тёмная волшба Ангбанда. Вопреки здравому смыслу, в этих чарах Келегорму померещилось что-то знакомое, почти скрытое застарелым запахом крови и страха, но ещё ощутимое... бег, стремление, восторг погони и схватки, первобытная сила, неукротимая жажда жизни... дикое, звериное начало...

— Оромэ? — растерянно проговорил он. — Но ведь это невозможно...

— Отчего же? Все темные майар когда-то были служителями Валимара. У Моргота нет своих учеников и помощников, зато он умеет сманивать чужих. Вспомни, ведь даже Саурон когда-то носил другое имя и ходил в подмастерьях у Аулэ. А эти двое — волк-оборотень и та женщина, что пила твою кровь...

— Тхурингвэтиль.

— Да, Тхурингвэтиль... Я думаю, что они когда-то служили Оромэ. Возможно, они сопровождали его ещё в те дни, когда он в облике Белого Всадника охотился на тварей Утумно во мраке диких лесов Средиземья. Волк — боец и преследователь, летучая мышь — глаза и уши, привычные к мраку предначальных дней. Вряд ли мы узнаем, что заставило их покинуть Владыку Лесов и внять призыву Мелькора, — но они не первые и не последние майар, совращённые им.

Знакомая горечь проскользнула в словах Финрода — та же, с которой он всегда говорил о победах Врага.

— Но сейчас для нас важно другое. Эта застёжка и вторая такая же, что принадлежала Тхурингвэтиль, созданы не руками Моргота, а значит, не враждебны нашей природе. Майар использовали их, чтобы облачиться в личины зверей. Если мы сможем использовать их для себя...

— Проникнуть в Ангбанд под видом оборотней? Выдать себя за слуг Саурона? Ты думаешь, это сработает?

— Почему бы нет? Саурон только что потерпел поражение. Хуже того — он, сильнейший из майар по эту сторону Моря, побеждён псом и женщиной. Как ты думаешь, поспешит ли он поведать об этом своему господину?

Келегорм усмехнулся.

— Если я что-то понимаю в делах Тёмных, то нет. Маэдрос рассказывал, что Враг внушает ужас даже самым верным своим слугам. На месте Саурона я забился бы куда-нибудь подальше и не показывал носа в Ангбанд, пока Моргот не сменит гнев на милость.

— Тогда у нас есть шанс. Кроме Саурона, никто из слуг Ангбанда не вышел из крепости живым. Если Моргот ещё не знает о том, что Минас-Тирит отбит, а его посланцы мертвы, его можно будет застать врасплох. Возможно, это ваш единственный шанс.

~ ~ ~

На рассвете двадцать девятого дня нарбелет они покинули Минас-Тирит. Финрод сопровождал их с малым отрядом — всего десять эльфов, одним из которых был Эдрахиль. Советник не смог отговорить короля от опасного предприятия, но настоял на том, чтобы ехать с ним. До их возвращения замок остался на попечении Келебримбора и Гвиндора. Последний не скрывал недовольства, потому что сам хотел ехать с Финродом — с тех пор, как его брат пропал без вести в Дагор Браголлах, Гвиндор всё рвался отомстить за него. Несколько убитых орков не успокоили его сердца, и поездка к вратам Ангбанда казалась ему подходящим случаем, чтобы рассчитаться с Морготом за несчастного Гельмира — но именно поэтому Финрод оставил его на Тол Сирион с войском. "Мы едем не за местью," — сказал он Гвиндору, и тому пришлось смириться.

За два дня они обогнули Топи и пересекли пустошь, отделявшую их от некогда цветущих просторов северной равнины. В прошлый раз Келегорм проезжал здесь летом, в самую жару, когда холмы покрывала буйная зелень, и бежавший у стремени Хуан утопал по грудь в высокой траве. Сейчас трава увяла и поникла, прибитая холодными дождями, и только вереск, островками растущий на склонах, продолжал зеленеть вопреки близящимся заморозкам. Небо хмурилось, не желая показать даже краешка синевы, и Анар плыла в густых облаках, лишь изредка проглядывая сквозь них туманным белым кругом.

К вечеру немного распогодилось, облака поредели, поднялись вверх — и заходящее солнце выплыло из-за них, заливая землю потоками расплавленной меди. Закатный свет разбросал огненные блики по шлемам и доспехам нолдор, вызолотил кольчужную чешую, а сухую траву под копытами окрасил ржавчиной и киноварью. Лютиэн взглянула на запад, и лицо её омрачилось — среди синдар бытовало поверье, что такие яркие и красные закаты предвещают кровопролитие. Келегорм, ехавший с ней стремя о стремя, молча коснулся её руки поверх поводьев. Она через силу улыбнулась — и он чуть не задохнулся от скрутившей душу тоски.

Отряд перевалил через последний холм, и перед ними открылась небольшая лощина с двумя десятками чахлых деревьев, в которых Келегорм не сразу опознал берёзы. Их кора была тёмно-серой, многие ветки высохли вместе с листьями и свисали неопрятными бурыми космами в оголившихся кронах. У тех деревьев, что стояли на дальнем краю лощины, выше по склону, береста с северной стороны полопалась и скрутилась тугими завитками от жара, а ветки обгорели. Окружённое берёзами озерцо превратилось в лужу густой грязи, и, хотя питавший его родник уже проточил себе дорогу и выбивался на поверхность чистой струйкой, для питья эта вода не годилась — засыпавший её пепел был ядовитым.

Наурглан, Огненный Рубеж — такое название получил безымянный клочок земли, уцелевший среди выжженной степи. В стене пламени, уничтожившей всё живое от Ангбанда до предгорий Дортониона, обнаружилась маленькая брешь, и огонь не дошёл до лощины, захлебнулся на подступах к ограждающим её увалам. И всё же злая воля Врага дотянулась и сюда: северные ветра выдували из Анфауглит и поднимали в воздух тучи пепла, и он оседал с дождями и снегом, просачивался в почву и воду, понемногу отравляя траву и деревья. В когда-то уютной лощине больше не водилась никакая живность, звери не пили из мёртвого озера, и птицы не вили гнёзд на мрачных берёзах, клеймёных огнём и ядом.

Здесь негде было поить и пасти лошадей, поэтому эльфы расседлали их и увели обратно в пустошь, за холмы, где трава ещё была чистой. В лощине остались только Финрод, Лютиэн и Келегорм с Хуаном. У них были с собой вода и пища, чтобы провести здесь ночь, ни в чём не нуждаясь.

Они перекусили в молчании, не в силах отогнать мысли о том, что по меньшей мере для двоих из них эта трапеза может стать последней. Потом Финрод развёл костёр, и настала минута, которой Келегорм втайне страшился: Лютиэн достала из своего узелка маленький свёрток и вынула оттуда две железные фибулы.

Келегорм ни за что не признался бы, как противно ему было предложение влезть в шкуру слуги Ангбанда. Да не просто в шкуру — в волчью шкуру. Он избегал бы этого всеми силами, будь у них другой выход — но в том-то и дело, что иного способа достичь Ангбанда и вернуться оттуда живым не было.

Передвигаться по Анфауглит днём было опасно — под солнцем пепел источал ядовитые пары, что убивали смертных и отнимали силы у эльфов. В тёплое время года войти на Пепельную равнину было невозможно — в жару смертоносные испарения убивали ещё быстрее. Сейчас, после осенних дождей и первых холодов, воздух над Анфауглит немного очистился, но идти по ней днём всё равно было нельзя. Кони, пожалуй, успели бы пересечь опасное место за один быстрый ночной переход, но это был бы путь в один конец. Десять часов в пыльных смерчах Анфауглит убили бы даже самого крепкого скакуна. Поэтому после Дагор Браголлах никто не пытался подойти к Ангбанду с армией — через этот ядовитый пояс невозможно было перебросить без потерь такую военную силу, чтобы взять хотя бы внешнее кольцо укреплений. Да и коней не хватило бы: вместе с Ард-Гален погибла немалая часть табунов, и поголовье всё ещё не было восстановлено.

Кроме орков, драконов и балрогов, только оборотни-майар способны были пересекать это место смерти без вреда для себя. И только в их личинах Келегорм и Лютиэн могли проделать этот путь.

Финрод не скрывал, что дело это таит в себе немалую опасность. Хоть фибулы и не были сотворены Морготом, но те, кто носили их, давно предались тьме, и это не могло пройти бесследно. Как накипь оседает на стенках котла, так на этих личинах осела злоба их владельцев, жестокость и жажда крови — и тем, кто наденет их, предстояло пропустить всё это через себя.

— Мы станем такими же, как они? — спросил Келегорм, узнав об этом. — Эта скверна проникнет в нас?

— Против вашей воли — нет. Пока вы будете помнить, где ваше, а где чужое, пока будете отделять свои помыслы от принесеных извне, их тёмные страсти не смогут вас подчинить. А насколько крепка ваша воля... это уже вам решать.

— Я выдержу, — твёрдо сказала Лютиэн.

Ей легче, вздохнул про себя Келегорм. Её душа так чиста, что никакая скверна к ней не пристанет. О себе он не мог сказать того же. Он слишком хорошо знал эти тёмные страсти и их силу. Кровавая ярость боя, неудержимая жажда победы, зовущая идти по телам врагов и друзей, удушливая ненависть к Врагу, горький стыд предательства... да, в нём самом было много такого, что могло откликнуться на призыв Тьмы. Но отступать было уже поздно. Оставалось лишь призвать на помощь все душевные силы — и бороться с искушением.

...Последние отблески заката погасли на изнанке туч, и темнота накрыла лощину. Костёр почти догорел. Келегорм разворошил угли, подбросил веток — пламя снова взметнулось колеблющейся рыжей стеной, и бронзовый свет озарил спокойные лица Финрода и Лютиэн. Против воли он позавидовал этим двоим, сведущим в волшебстве. Они видели предстоящий путь, знали его сложности и ловушки. Ему же предстояло идти вслепую, полагаясь только на их руководство.