"Как же надоела эта ранняя темень, мороз, неосвещенные улицы, и... и вообще, ВСЕ уже поднадоело и подzaebalo! Есть молодость, привлекательность, вагон здоровья, сумка денег и чемодан золота... Только вот "ни сна, ни отдыха измученной душе"...".

Понимаю, что пауза затянулась, и резко отворачиваюсь от окна.

— ...Сшейте пожалуйста под пиджаки дополнительные... э... блузки. Под застегнутыми пиджаками их видно быть не должно. Пусть возникает эффект пиджака на голое тело! Смело и стильно. Может, где и сгодится...

"На самом деле, все из Интернета. Увидел на какой-то певичке, и прям, "проникся"! Тем более, и мордаха у той была приличная, и "формы" тоже наличествовали. До "наших", правда, далеко, так значит — тем более!".

Львова и Роза Афанасьевна синхронно хмыкнули, и тут же невольно посмотрели друг на друга.

— Что касается всего остального... То позиция Розы Афанасьевны мне ближе, — и не обращая внимания на вытянувшееся лицо Львовой, закончил, — Готовьте пожалуйста платья к послезавтрашнему концерту.

И не давая никому больше произнести ни слова, командую:

— Григорий Давыдович, тащите сюда Завадского, пока он не лопнул от новостей...

"Новости" Завадского большей частью касались музыкальных аспектов, и меня сильно не заинтересовали. Я конечно сделал серьезное лицо и покивал сообщениям о новых обнаруженных возможностях аппаратуры, идеям по аранжировкам и "очень сильным" кандидатурам новых музыкантов в группу — но внутри остался равнодушен.

Сообщил обоим, что рад, полностью доверяю их профессиональному мнению — и перешел к вопросу, который меня волновал на самом деле:

— У нас есть три новые песни — одна на русском, и еще две на итальянском! Итальянские должны быть готовы, что называется, "про запас". А русская, так сказать, к немедленному потреблению! Завтра я улетаю в Ленинград, поэтому основную работу нужно сделать сегодня. В бой!..

Пока воодушевленный и заинтересованный Завадский помчался мобилизовывать музыкантов, Клаймич прикрыл за ним дверь и озабоченно поинтересовался:

— Виктор, как вы думаете... Нам нужна собственная передвижная телестудия?

— ...?!

— Помните Игоря и Дениса из "Останкино", которые монтировали нам видео-клип? Так вот, они говорят, что их хозяйственники готовы передать за символическую плату на баланс любой организации передвижную телевизионную студию ПТС "Магнолия" на базе ЛиАЗа, в прекрасном рабочем состоянии.

— С чего такой приступ немотивированной щедрости? — проявил я здоровую подозрительность.

— Я спросил... Оказывается, они не могут принять на баланс новые "передвижки", пока там числятся "старые". А ведь одновременно с новыми, поступают "средства на освоение", исполняется план "по внедрению" — а это уже несет всяческие "плюшки" в виде премий, различных поощрений и тому подобного!

Клаймич выжидательно смотрит.

"Гримасы развитого социализма, мать твою! А чего не передать коллегам в союзные республики, или на "Мосфильм", наконец?!".

Но пока такие мысли крутились в голове, она сама уже жадно кивала.

— Только, Григорий Давыдович... — я понизил голос, — Я надеюсь, в этой передаче все будет "чисто"?

Клаймич протестующе замахал руками:

— Абсолютно чисто и прозрачно! Гостелерадио передаст в МВД, а ХОЗУ генерала Калинина передаст нам...

Я все еще скептичен:

— А точно передаст? Не зажилит себе в хозяйство?!

Клаймич довольно ухмыляется:

— Не "зажилит"... Я ему обычно говорю, что все согласовано с генералом Чурбановым, и он даже не перепроверяет. Юрия Михайловича он опасается почему-то гораздо больше министра...

Я покачал головой:

— От Юрия Михайловича зависит, останется ли он начальником ХОЗУ при новом министре...

Клаймич изумленно приоткрывает рот.

— Не сейчас... Но когда-нибудь это все равно произойдет... Вы, главное, там не домахинируйтесь!

Григорий Давыдович изображает оскорбленную добродетель:

— И Николай Анисимович, и Юрий Михайлович не раз говорили — при любых затруднениях обращаться к Калинину. Вот я к Виктору Андреевичу и обращаюсь!

Мы оба смеёмся. — Пойдемте, Григорий Давыдович! Нас ждут новые свершения! — с кислым пафосом провозглашаю я, и мы отправляемся работать...

12.12.78, вторник, Ленинград-Москва (9 месяцев моего пребывания в СССР)

Ровный гул самолетных двигателей постепенно погружает меня в гипнотическую полудрёму. Леха так и вообще уже безмятежно спит, прижавшись щекой к закрытому пластиковой шторкой иллюминатору.

...Вчера вернулись из Студии домой в три часа ночи. Взбучки от мамы удалось избежать только потому, что она уже спала, и не захотела "разгуливаться на люли". С утра конечно мне влетело, но как-то вяловато — больше обсуждали, как уломать деда на переезд.

Пытаясь успеть всё и вся, по новым записям я работал с фанатичным остервенением, и очень быстро мой "стахановский приступ" охватил весь коллектив. Конечно, немалую толику энтузиазма добавила и первая выданная на руки зарплата!

Зарплату вручали в два захода. Первую — "советскую" часть (от "полуставочных" 35 рублей уборщицы, до 120 рублей "начальника студии" — так, оказывается, официально называлась должность Григория Давыдовича) скрупулезно отсчитала по ведомости приехавшая невзрачная тётя из бухгалтерии МВД. Вторую — "округленную" и в конвертах, тоже по ведомости (для солидности!), вручал сам Клаймич.

Тут предварительно пришлось поломать голову, и стараться четко укладываться в размер моих авторских отчислений. В принципе, уложились... И теперь с этой стороны все выглядело "чисто". В конце концов, советское законодательство не запрещает человеку распоряжаться сбережениями на своё усмотрение! Сам же народ на две ведомости особого внимания не обратил. Может быть, только Львова, наш модельер — но она, к счастью, ничего выяснять не стала.

Для музыкантов, ранее "лабавших" в кабаках, триста рублей большой суммой не являлись. Скорее, они рассматривались, как "для начала"! А вот Лада и Вера, похоже, держали такие деньги в руках впервые — по крайней мере, заработанные лично. Что касается Альдоны, то красивое лицо прибалтки по обыкновению ничего не выражало, кроме высокомерного безразличия.

Сложнее пришлось с мамой. Жадной она никогда не была — но снимать большие деньги со СВОЕЙ сберкнижки, чтобы отдать их чужим людям... Кому понравится?!

Выход предложил Леха! Вообще-то, идея изначально была моя, но я про нее забыл. А вот в цепкой Лехиной памяти мой нетривиальный ход отложился накрепко.

— Вить, ты вспомни... Какое условие озвучивал Завадский, когда мы продавали Клаймичу песню для Пьехи? Если она выйдет в финал "Песни года", то должна быть доплата в три тысячи рублей...

Эту версию мы маме и озвучили.

В финал "Песни года" вышли Пьеха с двумя песнями, и Боярский с одной. Итого — девять тысяч рублей. Жаль, ещё Сенчину сюда не приплести, с её двумя хитами!

Таким образом, мама снимала с книжки шесть тысяч, а взамен на руки получала девять — правда, "неофициальных". Такой "чейндж" устроил всех!

К тому же, часть из этих девяти тысяч я взял с собой, пообещав навестить "Лешиного знакомого" — Шпильмана-младшего. Да и старшего, заодно.

Изю Боруховича, кстати, и я, и мама неоднократно поминали добрым словом. И не только за прекрасный костюм, но и за житейскую мудрость. Из всех вещей, купленных тогда летом у Шпильманов, я уже вырос — а вот в костюме старый Изя и на брюках, и на рукавах пиджака сделал специальные подвороты "на вырост"! Мама их распорола, загладила, и я еще какое-то время щеголял в шикарном прикиде по размеру.

Впрочем, природу не обманешь, и мои плечи раздались вширь в самый неудачный момент. Завтра первая репетиция "Песни года" — а у меня нет хорошего костюма. Только "резервный", югославский, срочно купленный с мамой в магазине "Белград"...

Заранее предупреждать деда о своем приезде я не стал, поэтому из "Пулково" добирались до центра на такси:

"— Четвертной, ребята! Никак не меньше...

— Дядя, да ты с ума сошёл! Десятка — красная цена!

— Леша, кончай...

— Ладно, трешку скину...

— Поехали!".

Зато услышали по радио в машине "Подорожник-трава" в исполнении Сенчиной. "Ягоду-малину" на "Маяке" в "Рабочий полдень" я уже слышал, а вот эту в эфире слышу впервые.

Леха толкает меня локтем — я в ответ подмигиваю.

"А ничего получилось! Различия с оригиналом несущественны, и слух не цепляют...".

— Хорошая песня... — комментирует наш "бомбила", и делает погромче...

...Приятный сюрприз — разговор с дедом прошёл беспроблемно и "на ура". Удивленный моим неожиданным появлением на работе, он сначала встревожился, а когда понял, что причина появления внука — уговорить его перебраться в Москву, еще раз крепко обнял, пряча заблестевшие глаза. И после этого я не стал ходить вокруг да около, тем более, что еще в самом начале нашего разговора дедушкина секретарша — пожилая, сухощавая дама "под шестьдесят" — увела Леху показать выставку вещей русских офицеров и моряков с легендарного крейсера "Варяг". Затопленный командой, крейсер был позже поднят японцами с мелководья, а обнаруженные на его борту личные вещи экипажа через много лет переданы в СССР.

Поэтому в кабинете мы находились одни, и говорить откровенно нам никто не мешал.

"Начальник всея архивов СССР" — Михаил Федорович Ватанов — непосредственный дедушкин шеф, за последние десять лет приглашал деда в Москву трижды. Сейчас подходящая должность (а "подходящей" могла быть только должность Ватановского зама) была практически вакантна. Заместитель начальника Главного архивного Управления при Совете министров СССР по оргработе, весной собирался на пенсию.

Раньше дед не принимал таких предложений по вполне понятным причинам. Тут и привычка к месту, и ставший родным Ленинград, и круг знакомых, ну и, естественно — мы с мамой!

Теперь ситуация выглядела иначе... Во-первых, без нас с мамой ему сразу стало как-то неуютно и одиноко. Тем более, что непосредственно перед нашим скоропалительным переездом только-только было принято решение съезжаться и жить всем вместе. Во-вторых, в Москве мы были устроены весьма перспективно, и у внука открывались впереди блестящие горизонты. Так что вполне естественным было его желание наблюдать за всем этим в месте непосредственно происходящих событий! В-третьих, знакомых у деда и в Москве было как бы не больше, чем в Питере. Ещё со времен его службы при Главкоме ВМФ.

Останавливали деда от принятия положительного решения только два обстоятельства. В архивном Главке не было своего лимита на жилой фонд, и вопрос обмена квартиры целиком ложился на его плечи. А разменять дедовскую "однушку" в Купчино на что-то достойное в Москве — шансов было очень мало. И второе — транспортный вопрос. В Ленинграде у деда была персональная "Волга" с водителем. В Москве на четырех замов было только две разъездные машины. Которыми к тому же пользовались и другие сотрудники по различным служебным надобностям.

На седьмом десятке, после перенесенного инфаркта, возвращаться в метро дед не хотел. Да, наверное, и не мог.

Зато все эти проблемы мог решить я. А даже если не мог — то был обязан!

Я встал из-за стола для совещаний, обошёл деда со спины, и прижался к его затылку щекой:

— Деда... Принимай предложение Ватанова прямо сегодня. Я гарантирую тебе, что решу вопрос с квартирой, транспортом и переездом. И даже не забивай себе голову, "как"... Все будет хорошо, и "в пределах социалистической законности".

Последнее добавил зря! Но вопросов и так было бы не избежать... Зато пока я фантазировал на тему возможности обменять жилье по линии МВД и передачи деду "машины, прикрепленной к Студии, и нам совершенно ненужной" — в ответ узнал очень полезную информацию!

Оказывается, на все организации распространялись талоны на приобретение автомобилей. Приходили такие талоны и на дедушкин архив. Сам дед к автомобилю был равнодушен, одинокие женщины-архивистки — тем более, а вот оба его зама за последние пять лет уже пересели за руль новеньких "Жигулей".

Вот и сейчас на архив пришёл очередной "талон", и дед посетовал, что не научился в свое время водить машину.

— Деда! — у меня даже ладошки вспотели от удачи, — Срочно выкупай машину — мама будет ездить! Сколько надо денег — позвони, и Леха на следующий день привезет.

Дед только озадаченно крякнул. Одно дело знать, что у твоего внука-школьника есть гипотетические "авторские отчисления" — и совсем другое дело слышать, как сопляк свободно распоряжается суммами в размере стоимости автомобиля!

— А что?! — изобразил я праведное возмущение, — Такой закон! По нему положены отчисления, а у нас их скопилось уже много! Так пусть хотя бы автомобиль будет...

Шпильманы встретили нас с Лехой очень радушно! И в этот раз не держали в скудно обставленной обшарпанной мебелью гостиной, а сразу провели в обжитую часть необъятной квартиры. Как эта огромная бывшая "коммуналка" стала единоличным достоянием еврейского семейства, нам конечно никто рассказывать не стал. Но то, что из несуразного "улья" общественного проживания можно сделать уютную и весьма небедную квартиру, мы убедились лично.

Хотя, конечно, не это было главное! Леха позвонил Изе Боруховичу вчера днем, а ровно через сутки меня уже ждал... прообраз нового костюма! Да, вчера минут тридцать, без отрыва от репетиции, озабочено хмурящаяся Львова снимала с меня какие-то мерки, а потом диктовала их по телефону. Да, нужно обладать незаурядной фантазией, чтобы распознать из отдельных кусков, сметанных "на живую", контуры нового костюма. Но и фантазия у меня была, и объем работы, проделанной стариком, оценить я смог.

На мой льстивый бубнёж, Шпильман-старший, не переставая обмерять, подгонять и подкалывать, выдал надтреснутым фальцетом:

— Я первый раз видел свой костюм по телевизору... и мне не надо было стыдиться за работу... А он в нем еще и пел!..

Борис тоже постоянно крутился рядом и активно помогал деду. Причем помогал вполне профессионально, на мой неискушенный взгляд. По крайней мере, несмотря на то, что портновскую стезю Шпильман-младший не выбрал — своего деда он понимал без слов, и подавал ему все что нужно, повинуясь только жесту рук Мастера.

Однако когда через час мои примерочно-манекенные мучения закончились, выяснилось, что теперь за готовыми вещами нужно ехать в другое место.

— Сложно стало... — поморщился Борис, — Дома больше не держу, но тут недалеко. Нас отвезут и привезут. Деду нужно будет еще раз все проверить. Ты ведь здорово вырос, и фигура стала, как... у скульптурного Давида! Вон, Алексей — настоящий Голиаф, а ты на боксера мало похож.

И Борис еще раз смерил меня профессионально-оценивающим взглядом.

— Жаль, на соревнования пращу брать нельзя... — засмеялся я, — Давно бы чемпионом мира стал! К соперникам даже близко не подходил бы!