— Прощайте, паны и паненки! — попрощался граф, подходя к всадникам, — Не поминайте лихом! Даст бог, свидимся!
Ворота распахнулись, пятеро верховых покинули гостеприимный замок графа Пржевецкого и двинулись на север. Погожее утро радовало теплом, на прозрачно-голубом небе не было ни единого облачка, солнце ласково пригревало, но во всем вокруг уже чувствовалось приближение осени. Деревья вдоль дороги еще не начали терять свою листву и стояли во всей своей красе, но почему-то угадывалось, что листья вот-вот пожелтеют. Легкий ветерок обдавал путников приятной нежной прохладой, но и в нем сквозило обещание холодов. Природа как будто прощалась с теплыми деньками, и становилось немного грустно и тревожно: что-то будет впереди?
Макс подъехал поближе к Гольдштейну и сказал:
— Лев Исаакович, я хочу поговорить с вами о своих снах. Мне постоянно снится человек по имени Рамир.
— Рамир? — насторожился Гольдштейн, — Ведь ты выкрикивал это имя, когда в тебя вселился чей-то дух. И что же ты видишь? Кто этот Рамир?
— Он, по-моему, колдун. Я думаю, что мне снятся самые важные этапы его жизни.
Гольдштейн задумался, потом сказал:
— Значит, это не он в тебя вселяется. Зачем колдуну это нужно? Ведь он, как я понимаю, черный маг?
— Судя по его поступкам, да, — ответил Макс.
— Так значит, он либо нашел способ стать бессмертным, либо что-то еще. А хоронить свою душу в мече, а потом еще вселяться в чужое тело — просто бессмысленно для него. Расскажи поподробнее, что именно ты видишь?
Макс пересказал Гольдштейну свои сны. Тот задумался, потом сказал:
— Ты должен постараться их запоминать. И рассказывать мне как можно подробнее. В любом случае, я думаю, это как-то связано с твоим мечом и духом, живущим в нем. Возможно, сны могут стать ключом.
— Ключом к чему?
— Еще не знаю... — пробормотал Гольдштейн.
Видя, что тот погрузился в глубокую задумчивость, Макс приблизился к Виктории. Девушка сегодня тоже была неразговорчива и о чем-то размышляла. Она выглядела озадаченной и как будто что-то пыталась решить для себя.
— Что с тобой? — спросил Макс.
— Не знаю, мне как-то не по себе. Когда вы все вышли во двор, граф попросил меня остаться на минуту. Мне кажется... — Виктория замолчала, нерешительно покусывая губы.
— Что кажется? — поторопил ее Макс.
— Мне кажется, он и правда меня любит. Так странно!
— Что же в этом странного? Ты себя в зеркало видела? Странно было бы, если бы кто-нибудь тебя отверг!
Виктория печально опустила глаза:
— Но ведь Гарт отверг меня...
— Что за глупости! — возмутился Макс, — Он любит тебя, как ты можешь в этом сомневаться?
— Тогда почему он не пошел с нами?
— Я почему-то уверен, что вы еще увидитесь, — успокоил ее Макс, — Просто у него какие-то дела, он же сказал тебе сам.
— Не знаю... — вполголоса проговорила Виктория, — Я вот подумала, как обидно, что я не могу ответить на чувства Пржевецкого. Он такой понятный, а Гарт для меня просто загадка. Но я ничего не могу с собой поделать, я люблю только Гарта.
— Все будет хорошо, — неуверенно проговорил Макс и отъехал, оставив Викторию обдумывать свои отношения с мужчинами.
В вопросах любви он знатоком не был, самому ему еще никогда не приходилось влюбляться, поэтому давать девушке советы не мог. Макс испытал чувство, похожее на любовь, лишь раз — в гостях у Лесной девы. Тогда он готов был сделать все, лишь бы остаться с ней навсегда. А теперь ему уже казалось, что это было временное помешательство. Но иногда вспоминались грустные синие глаза, и сердце сладко и непривычно замирало. Что-то подобное Макс чувствовал, глядя в глаза Ани, но думал, что это вызвано хрупкостью и беззащитностью девушки. Ее хотелось опекать и оберегать.
Дорога, по которой ехал отряд, отнюдь не была пустынной — по ней то и дело проносились кареты, запряженные тройками и четверками лошадей, громыхая, проезжали телеги, скакали верховые. Из этого Макс сделал вывод, что где-то не очень далеко находится еще один город.
— Странно, — сказал он, — почему по дороге так много городов? Раньше и деревни-то редко встречались.
— Так столица недалеко, — ответил Гольдштейн, — Эта дорога ведет именно туда.
Вдруг он озадаченно замолчал, потирая рукой обширную лысину, затем громко воскликнул:
— Ну, конечно! Как же я раньше-то не догадался! Желтый в столице!
— С чего вы взяли? — изумился Макс.
— Потому что столица называется Староград!
— Ну и что?
— Вспомни, Белый сказал: "Постарайтесь успеть до старости"! Это был намек на название города.
— Вот это да! — Виктория тоже выглядела удивленной, — С чего это он взялся нам шарады загадывать? Что, нельзя было сказать нормально?
— Наверное, нельзя, — вступилась за Белого Аня, — Мы же не знаем, что происходит.
— Вот и просветил бы, — пробормотал Макс, в душе недолюбливающий Белого за излишне пафосное поведение.
— А сколько еще ехать до столицы? — спросила Милана.
Гольдштейн снова потер лысину, что-то прикидывая в уме:
— Дней пять, если верхом.
— А говорил, недалеко! — возмутился Макс.
— Конечно, недалеко. Дорога хорошая, погода тоже. Что такое пять дней? — примирительно сказала Виктория.
— К тому же, к вечеру будем в Волчке, там и переночуем, — добавил Лев Исаакович, и, видя непонимающие лица спутников, пояснил:
— Волчок — это такой город. Славится своими игрушками. Там делают лучшие волчки, и еще неваляшек.
Макс поехал рядом с Аней. Присутствие девушки действовало на него умиротворяюще. Она взглянула на Макса и улыбнулась:
— Ты все еще сердишься, когда думаешь о Белом? Не надо, рано или поздно все выяснится.
Улыбка сделала ее лицо еще нежнее, будто осветив его изнутри. Макс подумал: интересно, каково встречаться с девушкой, которая всегда будет знать, что ты чувствуешь? С одной стороны, такая чуткость — это здорово, потому что позволит избежать многих разногласий, а с другой — вдруг ты испытаешь раздражение, или злость на нее, тогда как? "Хорошо еще, мысли читать не умеет", — усмехнулся он про себя.
Так, незаметно, в дружеских разговорах, без особых приключений, и промелькнул этот день. Усталое солнце опустилось совсем низко и висело над горизонтом, окрашивая его в малиновый цвет, а впереди появились зубчатые стены, из-за которых виднелась высокая башня.
— Вот он, Волчок, — сказал Гольдштейн, и первым подъехал к городским воротам.
Он положил руки на стену, и стоял некоторое время, закрыв глаза, потом проговорил:
— Город спокойный, но я вижу какие-то неприятности.
— Для нас? — уточнила Виктория.
— Для Макса.
— Какие именно?
— Я же экстрасенс, а не волшебник, — обиделся Гольдштейн.
После некоторого размышления Виктория резюмировала:
— Ну что ж, и на том спасибо. Предупрежден — значит, вооружен.
И она первая въехала в город, остальные последовали за ней.
Глава 38.
Волчок выглядел очень симпатично: выглядывающие из буйной зелени деревьев невысокие деревянные дома, выкрашенные в яркие цвета, деревянные тротуары, мощенные булыжником мостовые. На воротах каждого дома красовался разноцветный волчок — символ города. В поисках постоялого двора всадники добрались до центральной улицы. Здесь дома были повыше, а деревьев гораздо меньше. Виктория с неудовольствием оглядывала узкие темные проулки, ворча про себя:
— Идеальное место для засады!
Наконец, постоялый двор нашелся. Он выглядел точно так же, как и его собратья в других городах: на первом этаже трактир, на втором — комнаты для постояльцев. Максу постоялые дворы с их одинаковыми комнатками и условиями, далекими от комфорта, порядком надоели. Он подумал, что с большим удовольствием ночевал бы в лесу, или в поле: пусть там и опасней, зато воздух свежий.
Во время ужина в трактире Виктория, видимо, памятуя о предсказании Гольдштейна, подозрительно оглядывалась по сторонам, внимательно рассматривая каждого посетителя. Не найдя ничего необычного, она немного успокоилась, но после ужина, поднимаясь на второй этаж, предупредила:
— Заприте дверь и держите оружие под рукой.
— Не волнуйся, с нами же Роки. Если что, залает, — беспечно ответил Макс.
На самом деле он вовсе не был таким спокойным, каким хотел казаться. С того самого момента, как он въехал в Волчок, Макс испытывал странное ощущение: он все время как будто чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Ему казалось, что кто-то, враждебный и опасный, следит за каждым его движением. Макс несколько раз резко оглядывался, пытаясь найти источник опасности, но не видел вокруг ничего и никого подозрительного или необычного.
Второй этаж был пуст.
— У нас что-то в последнее время плохо с постояльцами, — вздохнул хозяин, провожая гостей, — Не хочет народ путешествовать, опасно, смутные времена настали.
В комнате, которую он, как всегда, делил с Гольдштейном, Макс умылся и лег на кровать. Роки умостился под боком и успокаивающе сказал:
— Я слежу, слежу, — после чего оглушительно захрапел.
Гольдштейн, невзирая на свое же предсказание, рухнул на кровать и моментально уснул. Максу не спалось, и он покинул теплую постель. Он стоял около окна и смотрел в густую темноту, разбавленную кое-где тусклым светом масленых фонарей, вокруг которых серым роем кружились ночные бабочки. Слабый отсвет от фонарей падал в незанавешенное шторами окно, отчего темнота в комнате превращалась в полумрак. Ощущение чужого следящего взгляда не оставляло его, не давая уснуть. "Впадаю в паранойю", — подумал Макс. Усилием воли он заставил себя отойти от окна, которое как будто притягивало его, и лег на кровать. Отгоняя от себя тревожные мысли, Макс уснул.
Его разбудило все то же тревожное чувство: он почти физически ощущал, что кто-то смотрит на него. Макс открыл глаза и замер, парализованный ужасом: окно было раскрыто настежь, и на широком подоконнике угадывался чей-то неясный силуэт. Темная фигура двигалась так бесшумно, что даже чуткие уши Роки не уловили ни звука. Скорее, пес проснулся, как и Макс, в силу звериного инстинкта почувствовав опасность. Незнакомец неслышно спрыгнул на пол, и двинулся к Максу, в его руке блеснула холодная сталь. Все это произошло очень быстро, в какие-то доли секунды. Макс не успел прийти в себя и как-то отреагировать, когда Роки истерично залаял, бросившись с кровати и пытаясь вцепиться в ногу неизвестного существа. Лай тут же перешел в жалобный визг: человек отбросил пса сильным пинком. Наконец, Макс нашел в себе силы, вскочил на ноги и потянулся мечу, который лежал совсем рядом, около кровати. В ту же секунду он понял, что опоздал: убийца не собирался вступать с ним в ближний бой, он взмахнул рукой... Дальше все происходило, как в замедленной съемке: Макс видел кинжал, летящий прямо на него, и с ужасом понимал, что вот сейчас, уже в этот момент, стальной клинок вонзится ему прямо в сердце. Но ничего не мог сделать, времени уже не было. Он приготовился к дикой, разрывающей боли, которая станет последним ощущением в его жизни, и тут почувствовал сильный толчок в левый бок. Макс полетел на пол, увлекаемый чем-то очень тяжелым, рухнувшим потом на него сверху. Убийца издал короткий разочарованный вскрик. Затем дверь комнаты настежь распахнулась, выбитая снаружи сильным ударом, и человек начал разворачиваться, чтобы встретить нового противника, но не успел: между глаз его вонзился арбалетный болт. Человек кулем рухнул на пол.
— Вы как, живы? — раздался встревоженный голос Виктории.
— Я да, — прокряхтел Макс, выбираясь из-под тяжелой туши Гольдштейна.
— Я тоже, — ответил Гольдштейн.
Макс немного посидел на полу, приходя в себя, затем бросился к нему:
— Лев Исаакович, вы мне жизнь спасли! Спасибо вам!
— Что это? — Виктория наклонилась к Гольдштейну, внимательно изучая длинную неглубокую царапину на его запястье.
— Это меня кинжалом задело, пустяки.
— Пустяки, говорите? — нахмурилась девушка, — Кровь идет, надо обработать.
Макс зажег свечу и достал из своего дорожного мешка аптечку, которую давным-давно, лет сто тому назад, взял из дома Зеленых, уходя путешествовать по незнакомой стране незнакомого мира. Аптечку собирала мама. Он вздохнул, постарался отбросить ностальгические мысли, и протянул Виктории бинт и пузырек с перекисью. Девушка ловко обработала и перевязала запястье Гольдштейна. Затем она подошла к человеку, бесформенной грудой валявшемуся на полу, перевернула его и взглянула в лицо. Макс с Гольдштейном тоже подошли поближе. Роки, страшно обиженный полученным пинком, держась на безопасном расстоянии, приглушенно рычал, обнажая верхний ряд мелких острых зубов.
На человеке была черная шелковая маска. Макс, не желая прикасаться к трупу, вынул из ножен меч и поддел острием плотный шелк. Ткань разошлась, открывая молодое лицо, с которого смерть еще не вытеснила румянец. Мужчине было от силы лет двадцать пять. Его карие глаза, опушенные длинными густыми ресницами, были широко открыты, и в них застыло изумление, как будто он до сих пор не мог поверить, что все закончилось именно так. Темные волосы были коротко подстрижены. Макс подумал, что парень выглядит в целом очень симпатично, если бы, конечно, не болт, торчащий между глаз. Виктория наклонилась, и, расстегнув черную рубаху, слегка сдвинула ворот: на груди парня красовалась странная татуировка: кинжал, лежащий на куче монет.
— Так я и думала, — мрачно сказала Виктория, — Клеймо наемного убийцы.
— Наемного убийцы? — бессмысленно переспросил Макс.
— Да, такая татуировка означает убийство за деньги. Ее наносят членам клана наемных убийц.
— Он ведь совсем еще молодой, — удивился Макс.
— Кому это мешает? На его совести, я думаю, немало жизней. Такую татуировку надо еще заслужить. А что касается возраста, так клан отбирает своих учеников, когда они совсем еще малыши. Их воспитывают с детства, и к шестнадцати годам они становятся профессионалами. А к восемнадцати, если проходят испытание, получают вот такое вот клеймо.
— Ну что ж, Черная королева начинает разнообразить свои методы, — отозвался Гольдштейн, не сводя глаз с кинжала, воткнувшегося в стену как раз на том уровне, на котором находилась голова Макса до того, как он был сбит с ног.
Лев Исаакович подошел к кинжалу и протянул руку, чтобы выдернуть его из стены. Виктория громко вскрикнула:
— Не трогай!
Она обернула рукоять кинжала полотенцем и, осторожно вытащив его, осмотрела лезвие.
— В чем дело? — поинтересовался Макс.
— Вроде бы все нормально, — с сомнением проговорила девушка, — Завтра видно будет. Давайте спать.
— А с этим что делать? — спросил Макс, указывая на труп.
— Выбросим в окно.
Втроем они подняли тяжелое тело и перевалили его через подоконник.
— Закройте окно, мы ничего не знаем и ничего не видели, — сказала Виктория.
Девушка еще раз осмотрела комнату, и ушла к себе. Гольдштейн, проговорив:
— Что-то я устал, — завалился в кровать.
Макс тоже улегся, но сон не шел. Как только он закрывал глаза, перед мысленным взором вставал темный силуэт убийцы. Макс ворочался с боку на бок, вспоминая все произошедшее. Гольдштейн предсказал неприятности для него. Ничего себе неприятности! Но если так, значит, наемный убийца охотился именно за ним. Да, конечно, ведь это он — наследник, описанный в пророчестве. Макс передернулся, ощущая противный холодок, пробежавший по спине. Он внезапно осознал, что дальше все будет еще страшнее: чем ближе они будут к цели, тем большей опасности будут подвергаться. Что еще припасла для них Черная? Наемники, Серые странники, убийцы — возможно, это только начало. Окно во Мрак открывается все шире, сказал Белый. Кто знает, какая еще мерзость вылезет из него на свет?
