И мановением руки пригласил на мраморную скамейку, которой — господин Нариа готов был поручиться — только что здесь не было.
Они сели.
Аларик молчал, по-мальчишески закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку скамьи. Господин Нариа мрачно подумал, что легко мог бы заколоть его сейчас, в этой расслабленной позе, — как просто одним ударом вогнать стилет слева между пятым и шестым ребром!
Послышался шорох, и стая крупных зелено-алых птиц с большими крючковатыми клювами перелетела границу-тропинку прямо над их головами. Они скрылись в зеленой густоте, немедленно разразившись пронзительными резкими криками.
— Птички, видите, летают, — как от нечего делать, заметил его собеседник. — И не только птички...
Мысль ответить господин Нариа счел глупой и несвоевременной. Де Морральен (странное же, однако, имя!) был явно погружен в раздумья, и на окружающую среду реагировал отстраненно. Право, интересно, о чем он думает...
Пауза затягивалась. Господин де Морральен качал согнутой на колене ногой и продолжать разговор, кажется, не собирался. Полицейскому начал изрядно надоедать этот нескладный балаган.
— Так я, может быть, пойду? — Резко спросил он.
— Куда? — Очнулся и удивился де Морральен.
— Домой, наверное. Дел полно, знаете ли, и вообще...
— Увы, вынужден вас разочаровать. Домой вам, извините, нельзя. — Это было сказано тоном, который сам по себе должен был объяснить все.
Господин Нариа начал свирепеть.
— Да? А что же можно? Может быть, вы хотя бы соблаговолите объяснить мне, что...
— Именно это я и собираюсь сделать, — с усмешкой прервал его собеседник. — Только, право, сам еще не знаю, как начать. Видите ли, то, что я должен поведать вам, это... Собственно, я как раз пытаюсь сформулировать понятным для вас образом, что это.
— Давайте проще, — холодно сказал полицейский. — Я вам, похоже, зачем-то нужен. Говорите, зачем, или отпускайте меня, эсс гир тенге! У меня нет настроения тратить время на пустую болтовню и любование птичками.
— Хорошо, — кивнул хозяин здешних мест. — Это даже упрощает дело. Пойдем в открытую. Господин Нариа, скажите, как вы представляете себе устройство мира?
— Какое еще, к грыбу, устройство?! Не морочьте мне голову!
— Это вы не морочьте мне ее. Вы значительно умнее, чем пытаетесь сейчас казаться. Господин Нариа, я спрашиваю еще раз и, поверьте, серьезно: как вам видится устройство нашего мира? Логичен ли он? Справедлив ли? Устраивает ли вас ваше место в нем?
Господин Нариа всерьез задумался. Не поймешь, как надо отвечать, то ли в шутку, то ли не шутя... Он огляделся и попробовал представить себе всю невозможность этого разговора и этого места в принципе — и понял, что не в состоянии этого сделать. Ситуация, в которую он угодил, давным-давно вышла за все рамки привычности и жизненных норм. Ее можно было сравнить только с теми "миражами реальности", которыми, по слухам, очень любили развлекаться эссы, создавая иллюзии абсурдные, но никак не отличимые от действительности.
И если продолжать верить этим слухам, то шанс выбраться из "миража реальности" существует только один — играть по его правилам. В конце концов попытавшись сломать их, как это сделал Эррли-Оловянный-Глаз в сказке про Железного Ястреба...
— Я не знаю другого мира, — сказал господин Нариа, смирившись с положением. — Соответственно, он для меня — единственный из всех возможных.
— А что бы вы сказали, узнав, что существуют другие миры?
— Вы имеете в виду звезды? — Осведомился начальник полиции. Тут пришла пора изумляться господину де Морральену.
— Вы знаете, что звезды могут быть обитаемы?
— Звезды необитаемы, — покачал головой Кеш-га. — Могут быть обитаемы планеты, которые вращаются вокруг звезд. Наш мир — одна из таких планет. Вам незнакома теория эргоцентрики?
— Значит, у вас это называется эргоцентрикой... — Пробормотал де Морральен. — Знакома, но я не совсем про это. Под миром я подразумевал существующий на вашей планете строй, закон и порядок. — Он звучно щелкнул пальцами. — Великий и единственный бог Эссалон, правящий всем, и эссы, сыновья его, во всем ему помогающие. Правящие всем остальным.
— Все так, — согласился господин Нариа.
— Вот об этом я и хотел вас спросить. Устраивает ли...
— Вот насчет этого, господин Аларик, я и отвечаю вам: этот мир единственный для меня. Единственный, в котором я могу жить. Единственный, к которому я приспособлен, и нахожусь в нем на своем месте. Поэтому я с трудом могу представить себе другие миры, которые где-то там, — он мотнул головой, — могут быть. Я достаточно емко ответил на ваш вопрос?
— Вы великолепно конкретизировали, — уважительно кивнул собеседник. — Но скажите, так уж ли вы всем довольны? Может быть, у вас есть неприятности, с которыми вы, при всей вашей власти, не в состоянии справиться? Может быть, какая-то мечта, которую невозможно для вас, — он выделил последние два слова, — осуществить? Может быть, какая-нибудь обида?
— Обиды есть у всех, — внутренне скрипнув зубами, сказал господин Нариа.
— Тогда какая же обида у вас?
Де Морральен произнес это, сильно подавшись к собеседнику, словно этот вопрос был самым важным для него, наиболее интересующим его лично. Вкрадчивости его голоса мог бы позавидовать любой придворный шептун. Господин Нариа вдруг ощутил, что его очень сильно тянет... Довериться этому человеку! Так довериться, что он уже почти согласен рассказать обо всем, с самого давно забытого детства...
Стоп! Вот это уже интересно. С этого и надо было начинать. Господа мои, да что ж деется?! Как прикажете бороться с этим резким и мгновенным приступом доверительности?
— Зачем вам это нужно? Кто вы вообще такой?! — Крикнул старый травленый лис, чувствуя, как его волю уже побеждает желание пооткровенничать. Де Морральен поднялся, сразу став жестче лицом, с которого вдруг почти исчезла мальчишеская маска.
— Я не просто так спрашиваю об этом вас, господин Нариа. Дело в том, что, может быть, именно я и только я и смогу помочь вам. На каждый яд есть противоядие, а у каждого зверя — природный враг. На любую корабельную броню найдется достаточной мощности катапульта.
— Кончайте словоблудие, кто вы, грыб вас побери?!
— Я — тот, кто не подчиняется вашей королеве, вашему Богу и его детям. Я — сам по себе противодействие тому порядку, который так насолил вам. Вы же — мой почетный гость, которому я предлагаю решение его наболевших проблем. Проблем, которые он получил, храня верность своей стране. Я предлагаю вам, господин Нариа, лекарство от вашего унижения.
— Кто же вы?
— Я — Наместник Тьмы. Я враг вашего Бога, милейший господин Нариа. И я предлагаю вам не службу, но Игру на моей стороне.
Из глаз молодого человека выглянула на краткий миг Первородная Ночь.
Но начальник полиции тоже был не из глины сделан. Оценив вскипевший тьмой взор своего собеседника, он отодвинулся от него немного дальше, сколь позволяла длина скамьи, и спокойно произнес:
— Ваши фокусы весьма убедительны, но эссы, говорят, умеют еще и не такое. Назваться врагом Господа всякий может, вот вы мне докажите, что действительно тот, кем себя выставляете. Что такого вы можете, что уже сделали, какими достигнутыми результатами способны похвастаться? А то слова — это и есть всего лишь слова, молодой человек...
— Вы так быстро справились с арканом доверия? — Наместник, кажется, был поражен.
— Если вы имеете в виду то желание безгранично доверять вам, которое охватило меня пару минут назад, то да, — пожал плечами полицейский. — Не скажу, что это далось мне очень легко, но однако же я справился. И, честно говоря, слегка разочарован. Ваши ставки пока котируются не очень высоко...
— Скажите, откуда вы пили воду последние два месяца? — Неожиданно поинтересовался Наместник.
— Из закрытого родника в подвалах моего дома, — дал исчерпывающий ответ господин Нариа. — Я пью только из него, знаете ли, а то ведь открытый колодец и отравить можно...
— Этого я не учел... — Задумчиво произнес черноволосый. — Закрытый родник... Вероятно, ваш родник нигде до вашего дома не выходит на поверхность... Вам несказанно повезло, господин Нариа. Ладно, детали в сторону. Вы хотите знать, на что я способен? Так смотрите же!
Внезапно он оказался вплотную к старому сыщику, тот даже не успел рассмотреть стремительного движения. Одной рукой Наместник Тьмы обхватил шею начальника полиции, а второй зажал ему глаза. Господин Нариа дернулся, норовя сбросить хватку, но та оказалась каменной. Пытаясь дотянуться до стилета в сапоге, Кеш-га понял, что не успевает...
Неизвестно, сколько времени спустя он осознал себя. Просто в голове вдруг зажегся свет, и он увидел окружающий мир. Тусклый свет масляной лампы, что используется в самых бедных домах, обшарпанные стены с отваливающейся штукатуркой, грубый, засыпанный объедками и залитый какой-то гадостью стол. Худой, небритый, пьяный мужчина с обручем на голове, сидя за столом, тянулся к очередной неоткупоренной бутылке. Взгляд его остекленевших глаз сосредоточился только на ней, руки дрожали, а изо рта несло запахом многодневного перегара.
— Милый! Ну не пей! Ведь сколько же можно?! — Услышал он вдруг плачущий, срывающийся женский голос. — Пятый день пошел! Ни лихсы нет в доме, дети побираться скоро пойдут, я последнюю головку лука сегодня в суп почистила, а ты одну отраву свою видишь! Детей бы пожалел! О себе я уж не говорю!..
— Молчи, дура... — Заплетающимся языком проговорил пьяница. — Горло дерет... Дай сюда нож!
Двумя руками он взялся за бутыль и теперь пытался соскрести с нее сургучнуюпробку.
— Не дам! — Взвизгнула женщина. Господин Нариа вдруг понял, что это произнесли его собственные губы! Это он, сам, собственной персоной, был в теле несчастной женщины! Кеш-га попробовал двинуть рукой, головой, прочувствовать ноги, но не смог. Даже голос не подчинялся ему, он был только сторонним наблюдателем в душе горемычной жены спивающегося мужа. — Хватит пить! Скоро с голоду загибаться будем, пять шкур лежат в сарае невыделанных, завтра сосед за заказом придет, а ты неделю как пил, так и пьешь! Да что же это такое, Господи! Господи, помоги!!! Дурак несчастный, всех погубишь! Детей, семью, всех живота лишишь!
Господин Нариа, а собственно, сейчас лишь бесплотный дух, так и не успел разобрать, чей же ужас он испытал — то ли свой, от осознания обреченности, то ли злосчастной бабы, когда ее муж, вдруг обретя координацию движений, с утробным глухим рычанием рванулся вперед, опрокидывая стол. Корявая лапища сгребла длинный нож со стола, даже за лезвие, а не за рукоять, и ударила в живот тонко взвизгнувшей женщины. Брызнула кровь, а грязный клинок дернулся еще и еще раз, проворачиваясь в ладони, залитой своей и чужой кровью. Нестерпимая, жгучая боль внизу живота, пол, вдруг прыгнувший в лицо, и настоящая, вечная, ужасающая своей безысходностью мгла поглотила оба разума...
...И отступила, рассеялась, откатилась назад, позволяя свету очертить контуры, похоже, походного военного шатра, причем изнутри. Куполообразная крыша, позаимствованная у степнячьих ертенов, вверху выходное отверстие для дыма, поднимающегося от разоженного на металлическом листе в центре костра. По стенам плясали светлые и черные тени — дети колыхающегося пламени, отражаясь на заплаканном лице худенькой девушки, прибившейся к самой стене шатра, за неимением у того углов.
Нынешний обладатель тела, в которое на сей раз нелегальным квартирантом подселили господина Нариа, перевел взгляд на маленький столик о трех ножках, стоящий рядом с очагом. На лакированной узорной столешнице стояла вазочка с какими-то фруктами и... и все, ничего больше не находилось на столике. Даже бутылки вина не стояло на нем. Человек взял один из этих фруктов — он страдал дальнозоркостью, а потому хорошо видел девушку у стены, но даже не различал, какой фрукт держит в руке. То есть это господин Нариа, смотревший его глазами, не различал, хозяин-то тела уж знал наверняка, что бросает сейчас, как подачку, девчонке.
— Бери, ешь, дуреха, — этот тип говорил с селинианским акцентом, вместо "р" выговаривая двойной звук "лр". Его произношение было булькающе-клекочущим — "Белри, дулреха". — Что ты в угол-то забилась, не обижу я тебя! Только порадую... Самой, небось, давно хотелось? Хотелось, я же знаю, не отнекивайся... — В его голосе, и без того противно звучащем из-за жуткого акцента, вдобавок появилась тошнотворная слащавость. — Ну вот я тебя и порадую. Это честь тебе, моя сладенькая, сам Эвар Аш-Шах тебя взрослой сделает!
— Я не хочу! — Взвизгнула девчонка. На вид ей не было и пятнадцати лет. — Господин, отпустите... Пожалуйста...
— Зато я хочу, — осклабился мужчина. Скинул тяжелый кафтан и пошел к ней тяжелым шагом, на ходу расстегивая рубашку. — Ты не бойся, больно только несколько минут будет...
С диким воплем девчонка, собрав последние силы, попыталась было проскочить мимо него, но он ловко поймал ее, по-хозяйски сжав лапищей нежные бедра. Девочка громко закричала.
— Кричи, кричи, — Аш-Шах сорвал с нее какие-то коричневые тряпки, едва прикрывавшие тело. — Я люблю, когда кричат...
И наотмашь ударил по щеке, да так, что голова девочки мотнулась, будто тряпичная. Крик прекратился, и худенькое тельце затряслось, она зашлась в беззвучном, кашляющем плаче. Похоже, бедняжка прикусила язык.
Господин Нариа уже давно бесполезно колотился в сознание Аш-Шаха, пытаясь достучаться до его разума, перехватить контроль над телом, хотя бы на миг разжать чужие пальцы. Но добился лишь передавшегося ему звериного, дикого желания, полностью поработившего примитивный разум насильника. Господин Нариа мысленно взревел, как раненый равнинный мамонт, подмял девчонку под себя и вонзился в тугое, мягкое, отдавшееся слабым фонтанчиком крови...
В следующее "пробуждение" он оказался в более приличном, на первый взгляд, месте. Обычная комната с несложной меблировкой, в которой над столом с какими-то разложенными бумагами склонились два человека. Он догадался, что сам находится в теле третьего. Эти люди были одеты в светло-зеленые окольчуженные мундиры селинианских пехотных сил, и говорили на том же мерзком, на слух таваррца, булькающем диалекте. Бывший начальник полиции, с трудом приходя в себя (вот же бред, господа, приходить в себя в ЧУЖОМ теле!) и стирая стоящую перед глазами картинку из предыдущего воплощения, вначале не воспринимал их разговор между собой. Смысл речей до него, ошарашенного, оглушенного шоком и своей беспомощностью, начал доходить не скоро...
— Наместник ведет нечестную игру, — произнес, прохаживаясь у стола, очень толстый селинианец, на широком светло-сером кушаке которого, поддерживаемая перевязью, болталась тонкая и короткая, но богато украшенная парадная сабля. — Эти люди заслуживают смерти, а он хочет их помиловать...
— Но мы же не можем противиться Наместнику? — Очень усталым тоном проронил второй, в похожем мундире, но зато с нормальной боевой саблей-тиртаком на поясе. Он сказал это полуутвердительно, подразумевая само собой разумеющуюся вещь. Господин Нариа, еще не совсем сконцентрировавшись на новой реальности, решил поначалу, что речь идет о Наместнике Тьмы, но потом понял, что оба имеют в виду настоящего Наместника Эс-Дагара — Эс-Тьери, старшего сына Эссалона.
