ГЛАВА 17
Сидя в засаде на своем месте, темной ночью, в одиночестве, Пантегри думал о Изабэль, а больше занять мысли было нечем. Он смотрел на вершину холма из глухих зарослей подлеска, заполонившего всё пространство меж титанически громадных стволов волшебного леса. Эта окраина зоны наваждения, захватившая территорию Сильвандира в одну только ночь, и было в этом что-то страшное, как будто древние силы давали знать о своем недовольстве.
Лысая макушка холма отчётливо выделялась на фоне усыпанного звёздами неба — как будто чёрная тень, поглотившая луну — крупный желтый диск тяжело висел над горизонтом с той стороны горы.
Шёл час за часом, и ничего не происходило, а в мыслях Пантегри была лишь Изабэль. Прикидывая так и сяк, он подумал: до городка, где живёт она. конного ходу по хорошей дороге всего день, а он даже без своего летучего коня может пространственными бросками передвигаться гораздо быстрее. Так с наступлением утра, когда по графику ему положен отдых, он может добраться до города и предупредить свою возлюбленную.
Так он и поступил. Когда утром зевающие дивоярцы собрались в условленном месте, забрались в палатки с припасёнными вещами, запасами пищи и мирно уснули, Пантегри тихо поднялся с ложа и выскользнул вон. А далее он поступил как и собирался: длинными быстрыми скачками сквозь пространство, от одной видимой точки до другой, он двигался по направлению к портовому городку. Это было настоящее дарование, какое присуще не всякому дивоярцу, а уж Пантегри владел им в совершенстве.
Так всего за час он одолел большое расстояние, какого хорошему коню хватило бы на целый день, и с началом утра уже был под окном Изабэли. К несчастью, девушки дома не оказалось, но соседи сказали, что она с утра пошла на рынок. Ждать Пантегри не мог и потому написал своей возлюбленной записку. Он объяснил, что поставлен в круглосуточное и безотпускное дежурство возле горы на краю Сильвандира, но зато следующая неделя у него будет полностью свободной, и они смогут встретиться. Так, не повидав к большой досаде, свою Изабэль, он был вынужден быстро отправляться назад, чтобы никто из товарищей ничего не заподозрил.
* * *
Изабэль не было дома всю неделю — видать, поход на рынок дело очень промедлительное и требует уйму времени. Но к кануну субботы девушка вернулась в свой жалкий дом и обнаружила в щели двери записку.
— Ах, чёрт! — энергично выразилась она и опрометью кинулась прочь от своего дома.
Домчавшись со скоростью лани до вполне приличной гостиницы на совсем другой улице, она вихрем ворвалась в комнаты, снятые дивоярцем для его друзей.
— Юги, вставай! — растолкала она спящего Джакаджу.
— Что, опять? — сонно поинтересовался тот.
— Полный пипец! — воскликнула благородная молодая дама.
— Фу, ну и словечки у тебя, — поморщился Джакаджа. — Что, брат не согласен на ваш брак?
— Ты идиот! Читай записку! Это Пантегри оставил!
Потирая глаза, Джакаджа пару раз перечитал записку и, плохо врубаясь в суть дела, спросил:
— Ну и чего?
— Кретин! Они его там сторожат! Он отправится в подземный мир с очередной партией кристаллов, а тут его и заметут!
— И, думаешь, сделают что-то очень нехорошее? — усомнился Юги.
— Джакаджа, ты или туп феноменально, или притворяешься дебилом, — прищурив зелёные глаза, процедила Лиланда. — Соображай: если он попадётся и его узнают, то путь в Дивояр ему закрыт — на него будут ставить западни, как на зверя. А книга, между прочим, всё ещё там!
— А запасной твой вариант, очевидно, выбыл из игры, — досказал мысль Джакаджа.
Проблема была та ещё: им двоим приходилось скрываться, и днём выходить на улицу они не могли. И связи с дивоярцем никакой не было. Как сообщить ему об операции, которую задумали хитрые дивоярцы?
— За что я их и не люблю, — зверски поморщилась Лиланда.
— Я сам их не люблю, — признался Юги. — Но хочу сказать, что считаю твою затею с книгой бесполезной. Не знаю, что ты там думаешь выудить, поскольку заклинания написаны цветным письмом, который мы с тобой, подруга, увы, не знаем!
— Зато он знает! — гневно ответила Лиланда, — А ты по-прежнему делаешь ставку на кристаллы?
— Кристаллы вернее, — рассудил Джакаджа, — кристалл — это могущество, сила, с его помощью можно решить любую задачу.
— И которые не попадают тебе в лапу, как бы ты ни старался! — насмешливо закончила за него Лиланда.
— Да, он со своей подозрительностью меня с ума сведёт, — признался со вздохом Юги, — Я не могу даже намёком намекнуть. Но есть у меня одна идея...
— Ты со своими идеями в лимб попадёшь, — усмехнулась Лиланда.
— Это всё равно практически очень сложно осуществить, — продолжал предаваться мечтам Джакаджа, — Для этого надо попасть в прошлое.
— Ну да, — глядя в угол, обронила девушка, — до будущего праздника ночного полёта чуть больше полугода, а всех делов-то — чокнуться стаканами. Ловко ты тогда его провёл.
— Тогда я не попал, потому что кто-то опередил меня, — хмуро проговорил Джакаджа. Я почти добрался до Дерн-Хорасада — заметь, всё пешим ходом!
— Беспримерное мужество, — серьёзно заметила Лиланда.
— Вот именно, — с достоинством подтвердил Джакаджа, — Но какая-то другая рожа добралась до кристаллов прежде меня, и вот это мне покою не дает.
— А сам он что думает? — жадно поинтересовалась рыжая ведьма.
— Он назвал какое-то незнакомое имя: какого-то Лавара Ксиндару. Правда, этот тип был похож на Румистэля, как две капли воды, и даже одеждой. И тем не менее, наш дивоярец так саданул его, аж в камень обратил. Жуть какая, до сих пор страшно вспомнить!
— И что ты надумал?
— Надо опередить того нахала. Ещё раньше добраться до Дерн-Хорасада.
— Мысля что надо, — одобрила Лиланда, — один пустяк: со временем ты управляться не умеешь.
— А, — сказал Джакаджа и возвёл глаза к потолку.
— Что? — насторожилась ведьма.
— Идея.
— Ну?
— Создать ситуацию грозящей нам опасности!
— Клёво! — восхитилась Лиланда, — Куда уж больше? По наши души рыщут толпы шпионов, я уж бумажки на столбах поджигать устала. Ты знаешь, подожди: нам только бы его дождаться, а там уж как-нибудь сообразим.
* * *
В соседнем помещении на кровать свалился пожилой толстяк, ухо которого покраснело и слегка распухло от усилия, с которым он прижимался к стене. Полуголый господин в ночной рубашке выглядел усталым, но счастливым. И на лице его, одутловатом и широком, блуждала светлая улыбка.
— Попались, голубчики, — с блаженным взором прошептал он, и рука сама потянулась к стулу за штанами. Но вместо штанов он подцепил бумагу. Затем нашарил на тумбочке гусиное перо, отыскал под кроватью чернильницу и напялил на нос треснутые очки.
— Сим извещаю, — ознобно дрожа в сладостном предчувствии, прошептал он, выводя неверной от вчерашней пьянки рукой строки, — ...хотят похитить книгу, враги Дивояра, прячутся, воруют драгоценности, зовут Джакаджей, по описанию он самый, с ним рыжая чертовка, хотят там чем-то управлять, я богат!
Написав бумажку, он свернул её конвертом, лизнул нездорово белым языком, накапал свечного воска и припечатал добытым из груды одежды тайным перстнем соглядатая. Затем высунул рыло в коридор, нетерпеливо пырснул мальчишке-коридорному, всучил ему конверт и прошипел на ухо какие-то слова. Мальчик коротко кивнул и испарился. А господин вернулся в номер, залёг на смятом покрывале и мечтательно уставился в потолок.
* * *
Мальчик, в обязанности которого входило чистить ботинки постояльцев, получая за это в сутки полную тарелку вчерашних макарон с огрызками фрикаделек, резво домчался до полицейского участка. Он надеялся получить там мелкую монетку, как сказал ему тот жирный жлоб.
— Дядинька, письмо! — жалобно пропищал он в окошко сторожевой будки, поскольку в само полицейское управление его никто пускать не собирался.
— Давай, — высунулась в окошко заскорузлая лапа.
Ребёнок положил в широкую ладонь конверт и выжидательно замер.
— Да не бумажку, деньги давай! — нетерпеливо несколько раз схлопнулась жадная лапа.
— А... кто должен дать? — испуганно всхлипнул мальчишка.
— Ну не я же тебе! — возмутился невидимый тип, скрывавшийся в дыре.
— А... а уменя нет...
— Тогда вали, — кратко инструктировал его стражник.
Несколько часов ничего не происходило, и только ближе к вечеру, когда настало время смены караула, обладатель лапы выбрался из своей засады. Плотная фигура, облачённая в полицейский мундир, выдралась из-за узкой дверки фанерной будки и совершила ритуал сдачи поста.
Уставшие от постоянного сидения на лавке ноги едва несли их обладателя, благо, идти недалеко — всего за угол. От души помочившись на здание полицейского комиссариата, слуга закона решил зайти и со стороны парадного входа. В слабом свете уходящего дня он пару раз промахнулся сапогами мимо ступенек, но сумел мужественно преодолеть крыльцо.
— Господин полковник где? — осведомился он, с триумфом прорвавшись в дежурку.
— Ушёл домой, скотина, — зевая, ответил только что заступивший на пост дежурный. Все остальные просто дрыхли.
— Кто скотина? — с надеждой спросил вошедший.
— Ты, — шмыгнув носом, известил его сменный.
— Письмо кому тут передать?
Маленькие злые глазки внимательно посмотрели на нахала, давая понять, что шутки тут неуместны. Но письмо уже было извлечено из-за пазухи и, благоухая запахом немытых подмышек, уже призывно маячило перед носом дежурного. Официальная печать недвусмысленно сообщала, что дело государственное и сугубо архиважное.
После недолгих размышлений широкая ладонь дежурного оставила такое приятное занятие, как чесание зада, и легла на стол загребущей стороной вверх. Намёк был ясен.
Почему-то этот простой жест донельзя поразил свободного от вахты стражника, да так, что он немедленно впал в продолжительный ступор.
— Не хош — как хош, — хладнокровно констатировал сменщик и выхватил письмо.
— Свободен, — мрачно уточнил он и отвалился на спинку стула, давая понять, что аудиенция окончена.
Свет раннего утра встретил в караулке дружный храп, и только явление полковника прекратило эту чудесную идиллию.
— Все дрыхнут, мерзавцы! — яростно возвестил он с порога.
— Никак нет! — бодро отрапортовал дежурный, который умудрялся спать с открытыми глазами. Он бойко вскочил, отдавая честь, но распахнутый мундир и мятая физиономия мало соответствовали официальному моменту.
— Уволю тварей! — взревел полковник, поскольку сам был плох после вчерашней встречи с однокурсниками кадетского корпуса — справляли тридцатилетний юбилей выпуска. Все были при чинах и службах, а он один, как бедный родственник, заведует дежуркой! Ну, мерзавцы ж все!
— Смею доложить! — в самом деле доложил дежурный, — Всю ночь не спал, охранял государственный документ!
Он молодцевато выставил на вид упомянутое письмо. Но при этом произошло что-то странное. Вторая его рука его, поросшая рыже-седой шерстью, как-то сама собой выползла вперёд и нагло протянулась к полковничьему носу.
— Что?! — неуместно тонким голосом воскликнул начальник караула, — Взятка?!
— Никак нет! — отрапортовал дежурный, — Жест почтения!
В заскорузлой грязной лапе, воняющей дешёвым пивом и жопой, в самом деле не было ничего.
— Уроды! — невыносимо страдая от похмелья, простонал полковник и выхватил письмо.
На лице дежурного произошло задумчивое выражение. Он внимательно осмотрел одну, вторую руку и, ничего в них не найдя, впал в крайнюю тоску.
— Ужасно, ужасно... — бормотал полковник, сидя в кабинете и подпирая голову обеими руками.
В голове залпами била канонада, неслись, нещадно топча копытами мозг, с клинками наголо и криками "урр-ааа!" бравые кавалеристы, ломила пехота, протыкая штыками каждую клетку содрогавшегося в позывах тошноты полковничьего тела, и целый полк свихнувшихся барабанщиков всей дурью лупил в барабаны.
Сглотнув тягучую и горькую слюну, полковник вскрыл саблей конверт и уставился на прыгающие строки. Затем придвинул к себе чернильницу, макнул перо и вывел дрожащим почерком на обороте: "Милая моя Мари, я безумно припадаю к вашим очаровательным ножкам и пламенно мечтаю о том моменте, когда вы сдадите ключи от вашей крепости, ибо ..."
Полковник грохнул в стол кулаком и грянул командным рёвом:
— Ведро, подонки!
Проблевавшись, он продолжал карябать на обороте доноса: "Ибо ваш покорный слуга от продолжительной осады рискует перейти к прямым подрывным действиям".
Открыв ящик стола, полковник отыскал коробку с сигарами и далее продолжал уже бодрее: "Прорвавши шлюзы мой любви, я затоплю вашу неприступную репутацию своей безрассудной страстью, ибо ..."
Тут атака снова захлебнулась, поскольку высокопарное "ибо" нашему полковнику явно не давалось, и он закончил послание решительным ультиматумом: "Сдавайтесь, мадам, на хрен!"
После чего, почти в обморочном состоянии сложил письмо доносом наружу и прочно припечатал огрызком сигары. Прожжённое насквозь боевое послание он вручил курьеру с приказом: отнеси. И выпал из реала.
Курьер среди всей этой полицейской машины был единственным трезвым винтиком. Однако ж, для успеха дела его следовало снабдить указаниями, а так он потоптался бестолково, не зная что предпринять, и направился дорогой, которой бегал чаще всего: к мадам полковнице. В лице мадам полицейское управление имело самого проницательного шифровщика, потому что ей ничего не стоило с первого взгляда разобрать смысл полуобгоревших строк тайного донесения.
— Что такое? — с интересом вникала она, — "Известная вам особа проживает в номере... по улице..."? Рыжая? Драгоценности? Искренне ваш — фамилию не разберу. Я так и знала!!!
Праведному гневу её не было предела. И она понеслась на всех парах в притон, именуемый полицейским участком, чтобы вывести на чистую воду этого мерзавца.
Атака полковничьей жены была стремительной и победоносной. Своим могучим телом она сломила слабую оборону в лице дежурного и прорвалась в святая святых — в самый штаб армии. Там пара мощных оплеух вернули главнокомандующего фронтом в боевое состояние.
— Да ты с ума сошла! — визгливым тенором воскликнул он, узрев драгоценное послание растерзанным, пробитым и полусожжённым. — Тупая самка, ты уничтожила шпионскую шифровку! Мы полгода вели эту операцию, а ты со своей дебильной ревностью разрушила все наши труды!
Он рыдал так натурально, что женщина растерялась. К несчастью, полковник настолько вошёл в образ, что забылся и высморкался в шифровку, отчего чернила поплыли.
— Постой, Альберт, — вразумляла начальника разведки его верноподданная супруга, вызволяя из полковничьего кулака вконец заморканный клочок бумажки, — подожди, я постираю его, и всё снова будет хорошо!
— О, Аделина, если бы ты знала, как я устал от всего этого! — патетически стенал полковник, ломая руки, поскольку за годы службы при своей мадам, он точно знал все слабые места этой большой крепости и успешно пользовался лазейками.
— О, Альберт, мужайся! — взволнованно отвечала она ему, свято веря в его мученический героизм.
