Интервенция

Мать порядка

Демократия в разных странах осуществляется по-разному. В Штатах, к примеру, всякие там выборы, и подготовка к ним — это нечто вроде гибрида бизнеса и шоу, которое движется по дорогам, накатанным за десятки избирательных кампаний. В Америке простые граждане — то есть те, кто не имеет непосредственного доступа к демократическому пирогу, для кого политика не является бизнесом, делятся на три категории. Одни на выборы не ходят никогда. У других, особенно в глубинке, политические пристрастия передаются вместе с семейной Библией. Третьи увлеченно слушают, кто из кандидатов им больше наврет и покруче обложит противника. За победителя и голосуют. И все довольны.

В странах Востока и Африки, куда демократические ценности приехали на американских танках, перед выборами сторонники наиболее авторитетных банд, простите, партий, объезжают электорат, соревнуясь в числе тех, кого они успеют подкупить и запугать. В общем, побеждает тот абрек, у кого за спиной больше вооруженных кунаков. Как рассказывали коллеги, африканские вожди, которых нужда заставила выучиться без ошибок произносить слова "демократические ценности", являются на участки для голосования, ведя все племя под контролем местного шамана, который следит, чтобы соплеменники ничего не перепутали.

Что же касается России, то Джекоб все более понимал, почему местные жители полагают демократию какой-то особо изощренной формой сексуального извращения. Здесь демократия является чем-то, напоминающий абсурдный спектакль, поставленный режиссером, находящимся в состоянии белой горячки.

А дело было так. Как-то вдруг поутру внезапно прорезалась связь со Штатами. Правда, прорезалась она как-то странно. Из американского далека выслушали жалобы генерала Адамса на тяжелую обстановку, на просьбу о присылке подкреплений пробурчали что-то не очень понятное. Вроде того, что вопрос решается. И что самое главное — в категорической форме велели в срочном порядке проводить выборы местной власти. Будто не было более важных задач. Но вступить в дискуссию и объяснить, что, собственно, тут не до этого, никто из питерского начальства не успел. Связь снова ушла. Кстати, во время недолгих переговоров там, за океаном не проявляли никакого особого беспокойства, что все многочисленные современные средства коммуникации не работают. Будто так все и было нужно.

Но, так или иначе, задача генералу была поставлена, а тот озадачил ею демократическую интеллигенцию. Наконец-то ей нашлась хоть какая-то работа по непосредственной специальности.

И вот теперь общественный совет третий день заседал по поводу подготовки к выборам. По какой-то причине его препроводили из Дома пролитпросвета в Таврический дворец — и по случаю предстоящей кампании в здание подтянулись дополнительные силы местной общественности — все, кого только удалось еще найти. Для представительства сумели отловить в городских дебрях даже каких-то коммунистов. Правда, эти товарищи не очень хорошо помнили, кто такой Ленин, но это было уже без разницы.

И теперь Анни сидела в зале Таврического дворца и с любопытством психиатра наблюдала за бушующей здесь третий день бурей в стакане воды. По ее мнению, дело-то, если подумать, выеденного яйца не стоило. Никаких политических сил в городе все равно не имелось. Точное количество оставшихся жителей было никому неизвестно. Все попытки провести хоть какую-то регистрацию, с треском провалились.

В таком варианте с демократией никаких проблем возникнуть не должно было бы. Казалось бы, что ж тут проще: договориться обо всем заранее, а затем открыть несколько избирательных участков, на которых собирутся журналисты, дабы засвидетельствовать, что все идет про правилам. Что касается электората — то народ придет, куда он денется. Благо генерал Адамс специально выделил для ведения предвыборной агитации большое количество виски, консервов, и всякой прочей гуманитарной помощи. И все бы были довольны.

Но, как оказалось, подобный путь был не для тех, кто называл себя "русской демократической интеллигенцией". С третий день с раннего утра дл поздней ночи в Таврическом дворце бушевали бешеные споры, то и дело переходящие в драки. Главное идеологическое расхождение, конечно же, было в том, как будут делить предвыборные фонды и посты в новом правительстве. Причем, первое интересовало большинство собравшихся куда больше, чем второе. Самое грустное для демократов заключалось в том, что генерал и его штаб, наученные горьким опытом, решительно доводили все доносы и прочие исходящие документы от враждующих группировок до мусорной корзины, спихнув все на отдел пропаганды. Мол, сами, ребята разбирайтесь, кто из этой сволочи более выгоден для Соединенных Штатов. Вам за это деньги платят.

А попробуй, разберись, кто из них более выгоден. Идейные аргументы у дискутирующих сторон вышли довольно быстро, после первого часа первого дня собрания. И дальше все пошло по уже до тошноту знакомой Анни схеме. Все клялись в истинной и глубокой любви к демократическим ценностям — а потом каждый начинал с визгом обличать всех остальных в глубокой личной непорядочности и вороватости. В насыщенном взаимной злобой воздухе снова летали названия каких-то фондов, чьи гранты ушли совсем не туда. Потом начинались крики о неких украденных акциях предприятий, приватизированных исторических объектов и всем таком прочем. И неважно, что эти фонды давно уже канули в Лету, предприятия обанкротились, а деньги давно были потрачены. Громко кричать и обличать друг друга это никому не мешало.

В общем, вначале циничная Анни полагала, что наиболее приемлемыми представителями новой власти будут те, кто меньше всего украдет. Однако, чем дальше шло дело, тем яснее становилось для нее особенность местной демократии. Очевидно было: кто бы не дорвался до руководящих постов — в любом случае, украдут все, до чего дотянутся. Впрочем, об этой особенности местных друзей Америки Анни предупреждали ее старшие коллеги еще до командировки в Петербург: в России нормой деловой этики местной интеллигенции было — взять деньги и не выполнить работу, за которую было заплачено. Что блестяще подтвердилось. За то время, пока ограниченный контингент находился в городе, никто из этой шараги не проявил ровно никаких деловых качеств. Все только путались под ногами.

Первоначально генеральной идеей американских друзей из отдела пропаганды было: дать материальные средства двум или трем более-менее сплотившимся тусовкам, которые, если к ним, конечно, особо пристально не приглядываться, прокатят за общественно-политические организации. Только вот ни черта из этого не вышло. Вот уже третьи сутки они, эти самые тусовки, так и не складывались, хоть ты тресни. Это напоминало строительство многоэтажного домика из игральных карт. Сколько раз за это время казалось — дело пошло на лад. Еще немного, и все договорятся. Но вдруг снова — раз и все рассыпалось...

И хорошо бы, если б эти люди были просто мошенниками и халявщиками. Так ведь нет, все было сложнее. Они были мошенниками и дармоедами, наделенными высокими идеями. Говорить спокойно и деловито эти люди просто не умели. Все дискуссии тут же перерастали в обезьянью перебранку, в которой имена философов древности перемешивались с какими-то муторными взаимными расчетами и воспоминаниями про разные некрасивые истории. Причем, как оказалось, кроме прошлых дурно пахнущих историй, которых, за каждым числилось множество, за недолгое время пребывания в городе американцев, все уже успели вляпаться в новые. То есть, это руководству миротворческих сил казалось, что они ничего не делают. И, как оказалось, шустрили-то ребята очень даже активно. Правда, несколько не в том направлении. Хотя, почему не в том? Именно в том, в котором они и шустрили все свою жизнь при всех властях.

— И вы меня еще смеете упрекать! Когда вы на американском грузовике вывезли себе целую кучу документов из Исторического архива. — Надрывался какой-то джентльмен с лицом стареющего педофила. Впрочем, как уже знала Анни, он таковым и являлся. За это дело его в свое время поперли из двух правозащитных организаций и одного демократического предвыборного объединения. То есть, поперли, конечно, не за это, а то, что засветился свой педофилией в ненужный момент.

— А вы... Вы уже положили глаз на Гостиный Двор! — Я-то знаю, о чем вы договаривались с американским командованиям.

— Да! А кто вошел в долю с командиром итальянской роты и "приватизировал" все, что не успели растащить в Строганановском дворце!

— А вы уже договорились о покупке трех домов на Малой Морской...

Вот так и шло дело. Для разнообразия иногда без какого-то плавного перехода грызня сбивалась на философскую дискуссию о судьбах России. Спорили, впрочем, с совершенно такими же интонациями. Человек, не знающий русского языка, разницы бы просто не заметил.

Как догадывалась Анни, первое, что сделают все эти люди, после того, как "жизнь наладится" — схватят все, что успели натащить в свои норы за смутное время — и поспешно двинут подальше от этой страны. И при этом до конца жизни будут продолжать считать себя совестью русской нации. Теперь Ании становилось многое понятно из того бреда, который писали в США русские интеллигенты-эмигранты. Это были такие же типажи, котрым просто немного больше повезло — и они сумели пристроиться за бугром.

Предложить начальству, чтобы жребий среди них бросили, что ли, тоскливо размышляла Анни. Может, в самом деле, пойти сейчас в свой кабинет, просто расписать списки по алфавиту — и поставить их перед фактом? Возражать американцам они все равно не посмеют. Они им никогда не возражают. Забавно, что именно эти люди, которые готовы прогибаться под кого угодно, так любят рассуждать о "рабской психологии русского народа".

И тут вдруг в коридоре раздались какие-то сдавленные крики, затем послышались несколько сочных ударов по хлебальникам — там, в клуарах, где, как всегда, народу было больше, чем в зале, кого-то били уже не по-интеллигентски, а всерьез. Потом кто испуганно заорал...

И тут в дверях появились фигуры, при виде которых у Анни отвалилась челюсть. Это были не какие-нибудь жуткие механизмы, не старые самоходки и даже не каменные зверюги. Это были вроде бы живые люди, одетые в матросские костюмы, которые во всем мире достаточно похожи друг на друга. Но это были именно русские матросы — с лихо сдвинутых набекрень бескозырках, в бушлатах, из-под которых были видны тельняшки, в черных расклешенных брюках. Все они были вооружены. Вроде бы, люди как люди. Но — что-то в них было НЕ ТО.

Внезапные визитеры неспешно топали по центральному проходу. Впереди двигался весьма широкоплечий парень среднего роста, совсем молодой — на вид — чуть больше двадцати, с открытым симпатичным лицом. Смотрел он вокруг с эдаким бесшабашным добродушием — но, взглянув на него, шутить с этим парнем очень не хотелось. Одет был парень в аккуратно застегнутый бушлат, пуговицы которого пускали желтые блики. На ремне болтался огромный маузер, а на голове красовалась лихо заломленная бескозырка, из-под которой выбивался чуб. За ним топали другие — тоже матросы. Один, чуть ли не на голову выше лидера, такой комплекции, что Шварценеггер по сравнению с ним выглядел бы хиляком, глазел на все очень свирепо. Оружия у вломившейся компании хватило бы на небольшой магазин в каком-нибудь захолустном американском городке. Только вот оружие было все, можно сказать музейное. Но — по тому, как его ребята держали, вполне годное к употреблению.

Гремя по проходу огромными грубыми ботинками, первый парень вышел к кафедре, остановился и огляделся вокруг.

— Во дела, я гляжу, тут творятся-то! — Изрек он, наконец, в нависшей тишине. А тишина повисла абсолютно могильная. Как заметила Анни, кто-то из собравшихся неумело, но искренне перекрестился. Собравшаяся общественность глазела на появившегося перед ними типа, как кролики на удава.

— Что ж это делается-то, говорю! — Снова заговорил парень, выдержав изрядную, но очень точно рассчитанную паузу. Незнакомец явно был знаком с ораторскими приемами не по-наслышке. Потом он продолжил, эдаким псеводобродушным тоном, от которого бьросало в дрожь. — А делаются-то паскудные дела. Ведь разгонял я вас, сволочей, один раз? Разгонял. И, поди ж ты — снова наползли, сволочи. И рожи даже, кажется, те же самые. Что х, снова придется вам указать ваше место. Вот так всегда — пока Балтика не притопает — ничего ни у кого сделать не получится. Что ж это вы, граждане интеллигенты? Снова народ продаете?

— Толя, да что ты тут с ними разговоры разговариваешь? Были б они люди... У с ними разговаривать — только время тратить, — Сиплым голосом пролаял "Шварценеггер".

— И то верно. А ну-ка...

Толя начал обходить застывший в ужасе зал и время от времени показывал на того или иного общественного деятеля. Его дружки тут же подхватывали их под белы руки и начинали, слегка подталкивая прикладами, подгонять к выходу. И ведь, между прочим, знал Толя, кого выбирать. Можно было подумать, что он все три дня сидел тут и вникал ситуацию. Потому что забирал он самых омерзительных, из всей этой омерзительной кодлы. Поравнявшись с Анни, главарь замедлил шаг.

— Кто такая? — спросил он, глядя на нее упор немигающим взглядом.

— Журналистка... — Сумела выдавить из себя девушка.

— Газетчица, что ли? Вот ведь, симпатичная, вроде, девка на вид — а каким паскудным делом занимаешься. И связалась вдобавок со всякой сволочью... — Сплюнул матрос. — В другой раз выбирай себе компанию поаккуратнее. А у нас и без тебя забот хватает.

Человек пятнадцать вытолкали за двери. Последним уходил тот самый Толя. В проходе он обернулся к собравшимся, так и торчащих статуями ужаса:

— А вы все — кыш отсюда! Чтобы и духа вашего не было рядом! А то ведь... Я человек добрый, но если уж в третий раз придти доведется, то глядите у меня...

Собравшиеся некоторое время так и стояли. Но тут откуда-то со двора послышались винтовочные залпы. В зале кто-то снова истошно заорал. Очнувшись от столбняка, Анни вылетела во двор — и увидела аккуратно лежащих выведенных граждан со следами от пуль на груди.

Буквально через несколько минут возле ограды тормознул армейский джип из которого вывались солдаты с автоматами. Потом с другой стороны появился бронетранспортер. Ко дворцу бежали со всех сторон солдаты.

— Что тут произошло? — Спросил Анни запыхавшийся сержант, командующий патрулем .

— Девушка, еще не отойдя от ужаса, несвязно, перескакивая с одного на другое, пересказала случившиеся. А где... Эти... Матросы... Куда они делись? — В заключение спросила она.

— Кто? Какие матросы. Все было тихо, ни никого подозрительных мы вокруг не видели. Кода стрелять начали, мы сюда и примчались. А тут вот какие дела — он кивнул на тела расстрелянных. А куда они делись, те, которые стреляли?

А в самом деле — куда? Анни огляделась. Отступить эти люди могли только на улицу. Но куда? Солдаты примчались через несколько минут. Да ведь и вокруг — полно постов и патрулей! До Смольного — два шага! А, кстати, а как они сюда попали? Они просто не смогли бы проникнуть незаметно. В таких прямо-таки кричащих нарядах, с длиннющими винтовками на плечах. И приехать на транспорте не сумели бы. Незнакомый грузовик тормознули бы еще на подъезде. А вон ведь как. Проникли. И исчезли.