Как понятно из монолога, переезд состоялся, и начались совместные будни и праздники, едва не закончившиеся рукоприкладством и расселением. И сейчас мы сидим по разным углам. Макс делает вид, что в буке появилось что-то настолько интересное, что с ним даже не может сравниться новая версия операционной системы. Я изображаю статую женской толерантности, очень обиженную непониманием, но, занявшую самую выгодную для лицезрения позицию — чтобы продемонстрировать всю неоцененную женскую красоту. Прабабка в дебатах не участвовала — взяла самоотвод, и её позиция мне совершенно не ясна.

Сначала все было неплохо, пока присутствовало легкое стеснение и боязнь. Но к третьему совместному поливу огорода, наносное слетело как в апреле мишура и иголки с елки, оставшейся со времен празднования Нового года. Начались мелкие придирки и бытовые склоки, закончившиеся состоянием вооруженного молчания сторон. Каждый из нас обогатился списком собственных претензий и считает, что именно он — прав, посему высокомерно ждет извинений и покаяний. Я — заведомо в проигрышной ситуации, поскольку на чужой территории, и если рассудить по справедливости — должна отчалить в привычный ареал обитания, раз что-то не устраивает. Но этот маневр представляется слишком простым и тупиковым, поэтому дуюсь, но крышки стараюсь, всё-таки, закручивать, хотя, получается хреново. Вот если богом не дадено— что тут сделаешь? И кофточки ни куда не денешь. По-моему, проще купить второй шкаф, а этот жмется, толи от обиды толи от природной вредности. В общем, товар возврату и обмену не подлежит. Приобрели, так извольте пользоваться в соответствии с инструкцией, нечего жаловаться.

К началу недели, организм настолько измотан интеллектуальным противостоянием с сожителем, что хочется на работу, где мною еще много не познано и не открыто. Для того, чтобы привить новому коллеге твердые жизненные ориентиры, завсегдатаи рабочих мест очень любят употребить названия подразделений, состоящие из аббревиатур непривычной длительности, пару раз принимаемые мной за фамилии сотрудников, которые потом безуспешно пыталась найти в справочнике. Слегка разобравшись в названиях, и обретя толкования, потом долго издевалась над умниками, попросив расшифровать все употребленные сокращения, умоляя повторить несколько раз, поскольку якобы не успевала записать. Так же наша компания богата загадочными табличками, которые постороннего человека немного смущают и вызывают трепет и уважение. Самая яркая, красочная, с позолотой и черными буквами, оповещает, что там, отгородившись от всех мощной дубовой дверью располагается 'Отдел протокола'. Никто не стремится туда попасть, и оттуда ни кто не выходит, даже перекурить под елки, которые растут во дворе и являются основным местом, где перемывают кости, обсуждают сплетни, демонстрируют новые наряды и 'природную' красоту. Самые отъявленные, миновав проходную, быстро налив свежего кофейка, приступают к работе там, уверенно просигнализировав начальству о служебном рвении фразой: 'Я — под елки'. Что расположено за солидной дверью Отдела протокола — ни кто не знает. Но, судя по непоколебимости входа — это очень важные люди, протоколируют с утра до вечера, некогда оторваться. Есть еще дверца с напечатанной в принтере на бумажке надписью 'Отдел межгалактических отношений'. Когда увидела её в первый день, решила, что ошиблась местом работы и попала как минимум в министерство. Но вывалившаяся оттуда толпа молодых глянцевато-отглаженых сотрудников и тема их беседы, привела к мысли о том, что они занимаются телепортами и порталами в гномьи и эльфийские галатики.

Так что, когда в понедельник, ведомая служебным долгом, отправляюсь в Общий отдел — испытываю легкое недоумение и боязнь. Название настолько ни о чем, что люди там должны делать либо всё, либо ничего. Робко захожу и прислоняюсь к стене, а то мало ли что, а так хоть спина прикрыта. Теперь понятно — это почти филиал ЖЕКа. Крупная женщина восседает в центре помещения, как главная владелица печати, решающая, чьи документы достойны быть ими отмечены, чьи нет. Требований много, одно из которых — оформить депеши по местному документо-оборническому Фен Шую, утвержденному официальным указом. Сей талмуд был мною постигнут в самом начале пребывания на новом месте, несмотря на объемы, так что отступы, шрифты, интервалы и цвета в моих бумажках в полном порядке. Тогда, главная по штампам решается усомниться в подписанте и его правах ставить визы на такие документы. На мой логичный аргумент о то, что других вариантов нет и больше подписывать некому — Президент, все-таки. Тяжело вздыхает и шлепает печать, всем своим видом демонстрируя, что сомневается в моей благонадежности и еще проверит, в дело ли употребила бумажки. При таком пристальном контроле — трепещу, но с легким сарказмом: вот что значит коммерческая структура, в ЖЕКе так просто не отделалась бы.

Получив штампы, начинаю готовиться к переговорам на высочайшем уровне, в которых до этого участвовать не доводилось. Планируется присутствие начальства таких высоких должностей, что страшно их произносить, а главное — эти могут уволить в один день, если что-то пойдет не так. Вечером чувствую себя студентом, которому нужно выучить китайский за один день. Штудирую бумажки, все которые нашла по теме встречи, поскольку не очень представляю, о чем может пойти речь, о каких деталях, а опозориться не хочется. Макс периодически озабоченно поглядывает в мою сторону, но помалкивает. Ночью поглощенный материал усваивается подсознанием путем красочных офисно-маниакальных видений, которые мешают выспаться, поэтому с утра чувствую себя разбитой и отыгрываюсь на очередной банке, которую предсказуемый мой роняет на ногу, рассыпав содержимое на пол. Поскольку обет высокомерного молчания ни кто нарушать не собирается, этот безмолвно убирает содержимое, периодически возводя очи к потолку, видимо обращаясь к Высшим силам. Проведя сеанс связи с космосом, укоризненно прищуривается и взирает, куда-то в район моего лба, пытаясь прожечь взглядом или выработать условный рефлекс методом внушения. Ага, сейчас. В принципе, очень сочувствую и понимаю его боль. Но уже можно было смириться с тем, что крышки от тары живут отдельно и научится существовать без травм. И вообще, если из-за его жалоб Высшие силы отыграются на предстоящих переговорах — прокляну, да так, что банки будут самооткрываться постоянно и во время моего отсутствия.

К моменту заветного часа саммита на высшем уровне, трепетать уже устала, поэтому на переговорах решаю погрузиться в молчание и дать боссам пообщаться между собой без помех. Занимаю самое дальнее и темное место, достаю бук и загораживаюсь им от всех присутствующих. А чего? Вроде, при деле — сноровисто стучу по клавишам, изображая трудовой энтузиазм. Отсидеться почти удалось: пару раз удачно получилось кивнуть в нужных местах, потом многозначительно проронить: 'гхм...', а под конец выразить готовность прислать нужные документы. Но, в финале настигла меня божья кара. Как самой младшей по должности — придется писать протокол. О секретарях боссы не позаботились, поэтому последующие дни посвящаю конспектированию их речей. Вроде, были мы все на одной встрече, и слушали одно и то же, но виденье у разнокалиберных начальников очень разное. Ещё два дня утрясаю детали и ненавижу весь мир. К пятнице понимаю, что деваться некуда: от работы настоятельно подташнивает, а дома партизанская война. Маман и подруги настойчиво советуют смириться и не выделываться, а покорно сносить жизненные тяготы и мужской ммм... шовинизм. Прабабка затаилась и загадочно молчит, но я чувствую её недовольство — слегка сосет под ложечкой. Ладно, менеджеры выше мелких придирок — попытаюсь организовать примирение. Желудок — самое слабое в мужчине место, наиболее подверженное постороннему влиянию, начнем с него

43. О НЕТРАДИЦИОННОМ ПОДХОДЕ

Вечером, как порядочная еврейская жена, старательно готовлю заготовку для утопленника и отпускаю в свободное плаванье в акватории кастрюли. Семь футов под килем и хорошей начинки! С ненавистью режу яблоки и представляю себя убитой ножом неведомыми злопыхателями, в процессе создания внутреннего содержания пирога. Чтобы этот, увидев труп, бесповоротно понял, какой женщины лишился. Не просто набора хромосом, а выдающейся генной комбинации! Осознал все грехи и подстригся в монахи. Вот. К тому моменту, как, понукаемый богатым менеджерским воображением, мужчина моей мечты летел в паломничество на Землю — замаливать тяжкие прегрешения, неумолимо старел и рушился от переживаний и чувства вины, на старом, ржавом корабле способном развить только первую космическую скорость, с испорченной канализацией и системой кондиционирования, всплыло тесто для пирога. Ох, нелегкое это дело — кулинарные подвиги. Запихиваю рукотворный шедевр выпекаться, и направляюсь полить огород. Где же там прынц мой? Не потерялся ли в дороге? Иль свернул не туда, или вороги одолели? А может неведомые соблазны: девы редкостной красоты и покладистости характера? Али ещё чего приключилось?

Вот же нелегкое это дело жать их, в смысле принцев и белых коней. Утомишься и запаришься, постареешь и лишишься всяческой красоты, пока эти соизволят явиться, преодолев тайные и опасные тропы, меркантильных лягушек и прочие препятствия, сбивающие с панталыку и мешающие своевременному прибытию. Вот поэтому, самые слабохарактерные из нас размениваются на то, что рядом — а вдруг принц с конем позарятся на зеленую траву на полях, ветер в ушах и запах свободы? А ты сиди тут, томись, без всякой гарантии благополучного исхода. А от ожидания морщины появляются, между прочим. Бегу к зеркалу проверить, не лишилась ли красоты от томления.

Женщина и зеркало. Есть в этом что-то сродни гармонии вечности — мы друг друга идеально дополняем. Станешь и так, и эдак, втянешь живот, выпрямишь спину — напротив достойный собеседник, не лишенный шарма и красоты. Вертишься перед ним по-разному — хороша! Что бы подчеркнуть сопричастность отражения и дабы задобрить на будущее, для гарантии благосклонности в дальнейшем, скажешь ему пафосно и со значением: 'Как же нам красивым жить тяжело!'. Оно покивает в ответ головой, повздыхает тяжко, но так чтобы не портить гармоничность облика. Остальной мир в этот момент не существует. Могут рушиться города, исчезать цивилизации и взрываться звезды, всё — суета сует, главное — вот оно — напротив.

Насладившись отражением и очередным подтверждением собственной неповторимости, возвращаюсь в реальность, где уже наступила ночь. Теплая, летняя пахнущая опаленной солнцем травой, свежестью и немного предвкушением — созревания спелых сочных яблок, появления высокой травы, которая хлещет по ногам, когда идешь по лугу, разрезая зеленое море, как нож пирог и, конечно, ожиданием невиданного урожая картофеля. Этого по-прежнему нет. Звоню на межпланетник — 'абонент временно недоступен'. Пытаюсь связаться с эльфами — та же история. Потом почти довожу папаню до инфаркта, но выкручиваюсь, неубедительно наврав про то, что забыла, а потом вспомнила, куда Макс собирался на выходные. Мучимая дурными предчувствиями, нервически съедаю кусок пирога и заваливаюсь спать, махнув перед тем валерьянки. Беспокойны и безрадостны сны мои, полны пророчеств и видений, сулящих недоброе. Правда, высшие силы путаются в показаниях — посему ниспосланные несчастья противоречат друг другу. Получается, что как ни крутись — везде неблагоприятный исход. Просыпаюсь на рассвете, и маюсь в постели, пытаясь разобраться в логическом ребусе сновидений. Этого — все ещё нет.

Как городскому жителю вставать на рассвете мне приходится только зимой — когда жизнь затаилась в ожидании. Конечно, уже спешат куда-то космолеты, играют огнями светофоры у шлюзов и светятся теплым желтым цветом окна в домах. Но, летний рассвет — это совершенно другое. Действие идет в соответствии с законами музыкального жанра. С начала — вступление — тихонько начинают напевать птицы, а солнца еще не видно, только рассеянный свет бродит по земле, воздух пропитан предвкушением и влагой. Потом, первый луч вырывается из-за горизонта и легким ласкающим движением касается травы, и листики начинают пониматься, чтобы сверкнуть на солнце каплями росы. Наконец, крещендо — солнце, величественно поднимается над землей — неторопливо и неспешно, горделиво и даже с ленцой, переливаясь оттенками жёлтого и розового. И начинается — вдруг прибежал ветерок, разтеребил траву, разворошил кусты. Закопошились жучки, червячки и фауна покрупнее, зашуршали листья на деревьях, устремляясь к свету. Птицы, от избытка энергии, — заорали в полный голос. Какой уж тут сон...

Сверившись с отражением, бреду на кухню — беседовать с фартуком. А что делать — больше не с кем. Надеюсь, принц мой не пострадал от русалок, леших и прочей нечисти, а банально самоутверждается, напившись где-нибудь с мужиками. В принципе, я даже согласна на поход по бабам. Главное — чтобы живой. Посторонних девок, конечно, не прощу, но лучше так, чем какое несчастье. На подступах к кухне замечаю инородный предмет — большую коробку неведомого происхождения. Это чего, бомба что ли? От стресса просыпаюсь окончательно, и цепким взглядом самурая вглядываюсь в блюдо, на котором должен был быть пирог. Вот же наглые вороги пошли — мало того, что пробрались в дом и подсунули опасный для жизни предмет, так еще сожрали Утопленника?! Совсем у людей совести нет. Придется умирать бесславно, не оставив после себя даже выпечки. Бочком подбираюсь к непонятному предмету и опасливо трогаю ногой — смачного 'Бах!' не последовало, а коробка оказалась пуста. Или это тайное послание от зелёных человечков? Делаю кофе и направляюсь в гостиную смотреть новости по визору — может чего нового поведают про инопланетян.

Открываю дверь, и еще раз утверждаюсь в правильности выбора!

Представшее моим глазам зрелище достойно кисти лучших художников баталистов. Изнуренные тяжелой судьбой, Макс и эльфы спят в гостиной. Артем с Грифодием — валетом на диване, по-походному — без подушек и одеял. Ванечка трогательно сопит в кресле, разместившись в неестественной позе. Острые коленки торчат вверх беспомощно, но целеустремленно, локти уверенно впиваются в обивку подлокотника. Макс оккупировал стол, уронив голову на руки, которые все ещё сжимают какую-то схему. Вокруг, перемешавшись с рюмками, остатками лимонов, грязными тарелкам, разложены непонятного назначения инструменты, винты и шурупы. Под столом, стеснительно прижавшись друг к другу, томятся пустые бутылки из-под коньяка. В воздухе стойкий запах спиртовых паров, а в углу стоит новый шкаф, перевязанный ленточкой. Его немножко клонит вбок — но, из-за ленточки, выглядит это игриво и трогательно. Прислоняюсь к стене и перевожу дух. Неожиданный ход. Но что еще может свидетельствовать о сильных чувствах, как не этот жест? С мыслями о том, как непозволительно крепок иногда менеджерский сон, достаю одеяла с подушками и обеспечиваю страдальцев комфортом. Ванечке устраиваю походное место на полу, эльфенок слегка удивляется, когда бужу его и направляю в сторону лежанки, но покорно перемещается, радостно утыкается в подушку и мгновенно засыпает. Макс недоуменно и растерянно смотрит, пытаясь сфокусироваться на моем облике, растревожившем видения, потом тяжко вздыхает и бредет на верх, в спальню, пошатываюсь и держась за стены. Когда пытаюсь подставить менеджерское плечо — независимо дергает головой. Потом, преодолев ступени и пороги, падает ровно в центр кровати как рыцарский меч, блюдущий честь девы и отгораживается от реальности богатырским сном.