Право первородства - общий файл

Слишком долго пятиться невозможно: расщелина не так и глубока. А сразу за входом — целая река жидкой грязи. Хорошо бы скинуть туда тварь, в вязком болоте она точно потонет. Но как?

В распоряжении колдуна Неодима был опыт — не зря же он несколько лет подряд причинял чувствительные неприятности Владиславичам. Но весь этот опыт по большей части касался сражения с войском, а не дикими зверями, и не в ближнем бою, когда нет времени на размышления и создание заклинаний. Поэтому серебряные молнии, которые он швырял в тварь, навязанные воображению не таким уж давним и довольно близким знакомством с электричеством, лишь злили ее. Неодим никак не мог сообразить, куда лучше направлять удары: где у существа уязвимое место. Тело заковано в роговой панцирь, шеи нет, глаза спрятаны под толстыми наростами, а лап слишком много, чтобы можно пытаться обездвижить, перебив одну или две...

Спустя несколько минут безуспешной борьбы тварь сочла, что слишком долго возится — а может, ее раздражала грязь. Неожиданно она воткнула клешни в землю, и, пользуясь ими как костылями, одним мощным толчком всех шести ног прыгнула прямо на машущего мечом человечка. Неодим попробовал отскочить назад, но теперь скользкая глина подвела: нога поехала, и он грохнулся на спину.

Чудовище падало прямо на него, и колдун встретил зверя всем, что сумел сделать за доли секунды.

Существо подмяло под себя Неодима, издав оглушительный рев боли, но, казалось, ничуть не пострадало.

Как глупо было бы сейчас, победив мага-полукровку, погибнуть от клыков безмозглой твари, пронеслось в голове Павла.

За спиной остались две безоружные девушки. Сейчас он не думал о могуществе Цинтии — понимал, что без его воли Средоточие не сможет сражаться. Она ведь не более чем ребенок и беспомощна без твердой родительской руки.

И Неодим — тот, кого привык бояться и ненавидеть — тот, кто уже несколько раз спасал жизнь... где-то под грудой этой бронированной плоти, если еще жив.

И Наташа. Та, что теперь стала неотъемлемой частью его самого. Любовь? На взгляд Павла это слишком бледное слово, неспособное выразить глубину той внутренней взаимосвязи, которая возникла между ними за несколько коротких дней. Существование по отдельности теперь немыслимо, как странно было бы предполагать, что могут жить две разделенные части одного человека.

Так что же? Держа в руках божественную силу, доставшуюся по невероятному стечению обстоятельств — он не сможет защитить тех, кто ему дорог?

Зверь рычал и выл, продолжая вязнуть в глине, а Павел закрыл глаза, сжимая камешек-Средоточие.

Вот они, эти нити силы. На самом деле он всегда их чувствовал — ведь дело не в Заклятии Торжества Справедливости. Дело в том, что Средоточие само стремилось к законному владельцу, и оказалось у него в руках прежде, чем сработало чужое волшебство. Можно собрать их воедино, связать в узел, затянуть, переместить сплетение в ладонь. И выбросить вперед.

В тесном разломе земли полыхнуло обжигающее солнце. Рев ударил по ушам, словно чугунный молот. Слабые человеческие крики потонули в громоподобном грохоте освобожденной мощи Центра магии. Слабые человеческие глаза ослепли от проникающей под зажмуренные веки вспышки пламени.

Людей расшвыряло, словно тряпичных кукол — при том, что удар был направлен вовсе не на них. Стенки глинистой пещеры запеклись как огромный керамический горшок, а чудовище... просто испарилось, оставив на земле немного обгорелых кусков панциря.

Чей-то кашель разрушил наступившую тишину. Заполнивший расщелину черный дым плавал слоями и, словно в форточку, понемногу втягивался в до сих пор открытые межпространственные врата. Наверное, с той стороны это выглядело довольно странно.

— Вот это да, — раздался голос Неодима после недолгой паузы. — Ты, парень, еще бы против роя мошкары три сотни лучников выставлял...

— А ты там вообще живой?

— Абсолютно, — колдун выдрал из глины сперва одну руку, потом другую, потом по очереди ноги и голову, и только тогда сумел приподняться. На земле остался глубокий отпечаток человеческого тела.

Наташа бросилась к Павлу, повисла, прижалась всем телом.

Цинтия засмеялась, сидя в грязи едва не по пояс.

— Ой, надо тебе еще учиться, Павел Владиславич. С таким низким КПД на моей памяти еще не работал ни один владелец Центра магии.

Павел смутился.

— А я и не возражаю. Но главное-то сделано. Тварь больше не беспокоит. А ты, Неодим, вообще бы помалкивал. Надо было самому разобраться — тоже мне, злой колдун. Со зверем управиться не может.

Но Неодим не обиделся:

— Виноват, — хохотнул он, тщетно пытаясь отскрести глину от кольчуги и одежды. — Учту на будущее.

Они молча смотрели, как медленно, словно бы неохотно сходятся края межпространственных врат, закрывая вход в мир, где спрятался потерпевший поражение полукровка Прохор. Преследовать ни у кого не было ни сил, ни желания. Что он будет делать дальше? Смирившись, одиноко доживать свой век? Или готовить новое вторжение?

Да какая разница? Княжество более не беззащитно. Средоточие в руках того, кому досталось по праву первородства, и Прохору не на что больше рассчитывать.

Наташа подумала, что его судьба достойна жалости: он родился вечным изгнанником, не нужным в мирах вершняитов и незваным в мирах богов. Вершняитка-мать жила лишь прошлым своим могуществом, не обращая особого внимания на сына — очередную свою ошибку — была сломлена поражением и вечной, бессильной ненавистью. И, вероятно, не их право решать, жить или умереть тому, кто возжаждал возвыситься из последних изгоев. Кто из нас никогда не желал недозволенного, кто однажды не бросался в пропасть очертя голову?

Он мог избрать иной путь — ведь Владислав тоже был полукровкой с непростой судьбой. Но употребил доставшиеся от бога-Отца силы не на попытки отнять построенное кем-то царство, а на созидание своего собственного.

Закрывалась дорога через бездонную пропасть, отделяющая один из миров, созданных богами, от миров их противоположностей, вершняитов. И никто более не желал проложить вновь эту дорогу.