— Идем, Сакакибара-кун, — раздался голос у меня за спиной. Мей, тут же понял я.
Обернувшись, я увидел, что ее лицо бледней обычного. Конечно же, такое с неба свалившееся происшествие кого угодно ошарашит. Конечно, но все же...
Тело Кубодеры-сэнсэя лежало на полу, даже не подергиваясь. Мей перевела на него взгляд, и что-то в этом взгляде напомнило мне то, как она смотрела на полчища кукол в "Пустых глазах в сумраке Ёми"...
— ...Похоже, не сработало, — прошептала Мей. — Даже когда они сделали больше "несуществующих", это не помогло.
— ...Не знаю.
— Вы двое — тоже идите отсюда. Давайте.
Тибики-сан мягко вытолкал нас в коридор, где мы встретились взглядами с некоторыми из тех, кто вышел раньше. В их числе была Идзуми Акадзава (которую выбрали старостой после смерти Юкари Сакураги) со своей свитой.
Их лица были белее белого, однако девушки все как одна зло посмотрели на нас с Мей. Они не произнесли ни слова. Но...
"Это вы во всем виноваты".
Чувство было такое, будто они могут выплюнуть это обвинение в любую минуту.
6
Позже я узнал, что Кубодера-сэнсэй вел себя подозрительно все утро.
Сидя в учительской, он никак не реагировал на приветствия других учителей и вообще за все время не проронил ни звука. Говорили, что он был полностью погружен в себя, что он был как зомби...
Тибики-сан, по-видимому, встретил его по дороге в школу. Они коротко поговорили, и, по словам Тибики-сана, Кубодера-сэнсэй уже тогда вел себя очень странно — даже опасно.
С болью в голосе он повторял фразы вроде "Я так устал" и "Весь вымотался", вяло пожаловался Тибики-сану "Не знаю, что делать"...
Еще он вроде бы сказал Тибики-сану: "Уж вы-то понимаете". Кубодера-сэнсэй знал, что Тибики-сан когда-то преподавал в Северном Ёми обществоведение и руководил классом 3-3. А когда они разошлись, Кубодера-сэнсэй сказал напоследок еле слышным голосом: "Когда все кончится, будет нужна твоя помощь..."
Естественно, эти слова не давали Тибики-сану покоя. Как же иначе? Ну, так он нам позже сказал.
Вот почему он во время утреннего классного часа направился в корпус С и поднялся на третий этаж — посмотреть, все ли в порядке. И, едва добравшись, услышал вопли и плач учеников класса 3-3...
К тому времени, когда прибыли полиция и "скорая", Кубодера-сэнсэй был уже давно мертв. Они установили, что орудием самоубийства был мясницкий нож, который Кубодера-сэнсэй взял из дома.
— Когда полиция явилась к нему домой, они обнаружили нечто ужасное.
Этой информацией с нами тоже поделился Тибики-сан впоследствии. Он сказал, что много чего узнал у полицейского офицера, который пришел брать у него показания.
— Кубодера-сэнсэй был холостяком и жил вдвоем с матерью. Она была совсем старая; несколько лет назад она перенесла инсульт и с тех пор практически не вставала с постели. Кубодера-сэнсэй не относился к числу людей, которые охотно делятся с другими подробностями личной жизни, и потому мало кто из его коллег был знаком с его семейными обстоятельствами... Так вот, его мать. Когда полицейские вошли в дом, они обнаружили, что она лежит в своей постели мертвая. И не просто мертвая...
Она была задушена подушкой, прижатой к лицу. Явное убийство. Вот что они обнаружили.
Она скончалась в ночь с 12 на 13 число. По мнению полиции, все говорило о том, что держал подушку Кубодера-сэнсэй...
— Они считают, что он предельно устал от постоянного ухода за ней. В конце концов он сам себя загнал в такое состояние, из которого уже не мог выбраться, и убил собственную престарелую мать. Но даже после этого у него было столько вариантов действий. Он мог сдаться, он мог попытаться скрыть содеянное. Он мог поставить крест на своей нормальной жизни и сбежать. Но в итоге он выбрал другое: дождаться утра, прийти в школу и убить себя на глазах у вас всех. Ну, что вы думаете об этом выборе? Просто поступок сумасшедшего?
— Вы хотите сказать, что это очередной кусочек "феномена"? — вырвалось у меня. — Кубодера-сэнсэй был, ну, не знаю — в общем, он не стал бы устраивать такой кошмар. Но его "притянула" смерть?
— Полагаю, это верная интерпретация. Хотя, конечно, доказать ее я не могу, — раздосадованно ответил Тибики-сан, яростно трепля свои и без того растрепанные волосы. — Но, с учетом всех обстоятельств — следует считать удачей, что никто из учеников, находившихся в классе, не пострадал.
Мы разговаривали в дополнительной библиотеке. Дело было во вторник, на следующий день после происшествия; уроки уже кончились. Мей пришла со мной, но сидела как каменная, за все время не издав ни звука.
— В любом случае — это означает, что "стратегия" не работает, — тихо выронил я слова, родившиеся явно с запозданием. — Кубодера-сэнсэй и его мать — она ведь была родственницей в зоне охвата. Они оба — "жертвы июля", так?
— ...Да.
— Значит, новая "стратегия", когда "не существуют" уже двое, накрылась. Она ни черта не изменила. Значит, "катастрофы" правда уже не остановятся — мы правда не можем их остановить?
— К несчастью, похоже на то...
Чувствуя, как меня переполняет уныние, я перевел взгляд с сумрачного интерьера на заоконный мир. Там была яркая небесная синь, пришедшая на смену серости дождливого сезона. Цвет был жизнерадостный почти до отвращения.
"Катастрофы" этого года не прекратились.
Кровавая струя, бьющая из шеи Кубодеры-сэнсэя. Ее цвет даже сейчас окрашивал небо перед моими глазами в красный. Это возникло из ниоткуда и не желало уходить. Я рефлекторно зажмурился.
"Катастрофы" не прекратились.
Люди продолжат умирать.
К оглавлению
Глава 12. Июль II
1
У меня начались ночные кошмары.
Подробности я помнил плохо, так что не мог сказать, это всегда тот же самый сон или каждый раз разные. Но люди там всегда были одни и те же — либо совсем недавно умерший Кубодера-сэнсэй, либо Юкари Сакураги, упавшая с лестницы и погибшая в мае, либо Мидзуно-сан, разбившаяся в лифте в июне. Появлялись и некоторые из живых одноклассников — например Идзуми Акадзава или Томохико Кадзами...
Кубодера-сэнсэй смотрел на меня в упор; лицо его было залито кровью, глаза горели ненавистью. Потом он говорил.
Он говорил: "Это ты виноват".
Сакураги неуклюже поднималась на ноги и выдергивала зонт из шеи. Потом поворачивалась ко мне и заявляла: "Это ты виноват".
И Мидзуно-сан тоже. Двери больничного лифта раздвигались, она выползала наружу.
"Это все ты натворил".
"Это ваша вина. Вас обоих". Безжалостное обвинение срывалось с губ Акадзавы. И потом те же слова произносили Кадзами, Тэсигавара, Мотидзуки.
Стойте.
Пожалуйста, не надо... Так я пытался крикнуть, но голос не шел из горла. Я не мог ничего сказать.
Вы ошибаетесь. Это не моя вина... Я хотел возразить, но...
...Я ведь...
Они правы — в глубине души соглашался я. Вот почему. Вот почему я ничего не могу сказать.
Все из-за меня.
Все из-за того, что я пришел в эту школу.
Все из-за того, что я общался с Мей, девушкой, которой "нет". Я нарушил "решение" и тем самым испортил талисман, который должен был предотвратить "катастрофы". И уже не имело значения, что все мои действия были неизбежными.
Поэтому... из-за меня "катастрофы" этого года посыпались одна за другой. Из-за меня случились все эти бессмысленные смерти...
Я стонал во сне, пока мне не становилось трудно дышать, и просыпался посреди темноты. Это было по нескольку раз за ночь.
Я ногами отпихивал одеяло, липкое от пота, и, окруженный непроглядной чернотой, начинал глубоко дышать...
Если у меня снова разорвется легкое, мне уже не выкарабкаться. Эта мысль сидела в голове, как заноза.
2
— Да ладно, без вариантов же было. Что ты мог поделать? Не грузись, Сакаки. Можно себя винить сколько угодно, но это ж все равно ничего не изменит.
После самоубийства Кубодеры-сэнсэя первым со мной заговорил — ну кто же еще? — Тэсигавара. Он снова стал тем "крашеноголовым рубахой-парнем", которого я знал с самого первого своего дня в этой школе. Он как ни в чем не бывало беседовал со мной обо всем подряд. Словно это не он еще пару дней назад меня в упор не видел...
Когда я отпустил на этот счет несколько вполне простительных саркастичных фразочек, он ответил:
— Мне это тоже не нравилось, чувак. Нам вдруг пришлось резко отправить тебя в игнор, и я даже не мог тебе сказать, что происходит. Жуть, представляешь?
Тэсигавара было засмеялся, но тут же его лицо посерьезнело.
— Теперь-то ты в курсе ситуации? — уточнил он, видимо, чисто на всякий случай. — Вроде этот Тибики-сэнсэй из дополнительной библиотеки тебе в основном рассказал все, да? Значит, теперь ты въезжаешь, Сакаки?
— Да, въезжаю, — кивнул я, потом отвел глаза и повторил: — Въезжаю. Думаю, у тебя не было выбора... В смысле, что вы могли поделать? Все понятно.
Раз попытка удвоить количество "несуществующих" ни к чему не привела, крутить ту же пластинку не имело смысла. Дальнейший бойкот нас с Мей ничего бы не дал. Поэтому...
В результате смерти Кубодеры-сэнсэя изменилось отношение класса не только ко мне, но и к Мей. И не то чтобы они это как-то обсуждали и решили. По-моему, все само собой постепенно произошло.
К примеру, когда состоялся этот мой разговор с Тэсигаварой — на большой перемене в четверг — Мей была рядом. И Тэсигавара вел себя так, как будто она существовала, и даже пару раз к ней обратился.
И не только Тэсигавара. В отличие от того, что было до предыдущей недели, все одноклассники перестали держаться с Мей, как будто ее "не было".
Правда, характер Мей никак нельзя назвать общительным, так что изменение было слабым и даже вовсе незаметным, если только его специально не высматривать. Но все-таки новости наверняка разойдутся быстро, и учителя начнут во время уроков спрашивать ее и вызывать к доске.
С Мей Мисаки обращались как с человеком, который "существовал".
Конечно, так должно было быть с самого начала. Но я почему-то чувствовал себя не в своей тарелке, когда это видел...
Кабинет класса 3-3 на третьем этаже корпуса С был немедленно закрыт как место ужасной трагедии. Класс поспешно перевели в свободное помещение в корпусе В (а древние стул и парта Мей остались на прежнем месте). Поскольку не стало классного руководителя, "временно исполняющей обязанности" назначили, естественно, Миками-сэнсэй.
После переселения в корпус В стало ужасающе очевидно, как много в классе пустых парт. Пожалуй, этого следовало ожидать. Больше половины класса в день происшествия ушло домой рано — вполне естественная реакция. И на следующий день, и через день довольно много народу не явилось, использовав смерть Кубодеры-сэнсэя как повод остаться дома.
— Ну да, как же иначе-то, — заметил по этому поводу Тэсигавара. — Это ж нереально — увидеть такой ужас и чтобы это на тебя никак не повлияло. Любой с нормальными нервами захочет чуток побыть подальше отсюда. Если б нас оставили в том кабинете, я бы тоже сбежал.
— Кадзами-кун так ни разу и не появился.
— Да он с детства был самой большой тряпкой из всех, кого я знал. Плюс он же на самой первой парте сидел. Я ваще в шоке, что он не вырубился на месте.
Слова Тэсигавары звучали грубо, но за этой грубостью чувствовалась привязанность к другу, от которого он "рад бы избавиться". Переведя дыхание, Тэсигавара тут же добавил:
— Я ему звонил вчера вечером, и знаешь — у него был веселый голос. Я прям поверить не мог. Он сказал, что завтра уже придет.
— Интересно, решил ли кто-нибудь вообще не появляться до начала каникул? Всего пара дней ведь осталась.
Тэсигавара ответил без колебаний:
— Черта с два они придут.
Мей все это время слушала молча, но тут пробормотала:
— Некоторые, может быть, уже уехали из города.
— Уехали из города? — переспросил Тэсигавара с несколько обалделым видом. Мей чуть кивнула.
— Угу. Я слышала, каждый год так многие делают. Уезжают из Йомиямы на летние каникулы.
— В смысле, потому что за городом безопасно? Не знаю, правда ли это.
— Тибики-сан говорит, что, скорее всего, правда.
— Хммм. А как они это проворачивают? Что, рассказывают предкам, что происходит?
— Не исключено. Но вообще-то рассказывать об этом запрещено, даже родным, так что... непонятно.
— Хммм.
Наморщив переносицу, Тэсигавара наконец выплюнул:
— Фиг их знает.
Потом повернулся к Мей и добавил:
— А вообще ты странная, Мисаки. Ты ведь тоже во всем этом по уши, а ведешь себя так спокойно, как будто тебя не касается.
— Да?
— Мне почти даже кажется, что ты... — Тэсигавара замолчал, но после паузы продолжил нарочито небрежным тоном: — Может, на самом деле в этом году ты и есть "лишняя".
— Я? — тень улыбки мелькнула в правом глазу, не закрытом повязкой. — Не думаю, что это я.
— ...Ну конечно.
— Да... Но знаешь — говорят, "лишний", который в классе, сам не знает, что он "мертвый". Так что, может быть...
Мей сейчас явно шутила, однако я вспомнил, что, когда этот вопрос всплыл у нее дома, она совершенно бесстрастно сказала нечто совершенно другое.
"Я знаю, что я сама не "мертвая"".
Почему? Как она может говорить с такой уверенностью?
Этот вопрос не давал мне покоя.
— Может быть, это и ты, Тэсигавара-кун, — заметила Мей с еще одной микроскопической улыбкой. — Как ты думаешь?
— Я... я? — Тэсигавара вылупил глаза и указал пальцем себе на нос. — Да не... слуш, кончай так шутить.
— А ты уверен, что "да не"?
— Эй, я живой! У меня офигенный аппетит по части еды и прочих радостей жизни, и я без понятия, с чего бы мне было помирать. Не то чтобы я хвастался, но я суперчетко помню всю свою жизнь, с самого детства.
Глядя на отчаянно оправдывающегося Тэсигавару, я не смог подавить смешок. Но все же...
Отбросить возможность, что он действительно "лишний" в этом году, действительно было нельзя. Я изо всех сил старался обдумать все спокойно.
Кто "мертвый"?
Я понимал, что вопрос, написанный на парте Мей, приобретает все большее значение.
3
Конечно, неожиданная смерть Кубодеры-сэнсэя послужила темой для разговоров у меня дома в Коикэ.
Еще с мая бабушка на каждую смерть вокруг класса 3-3 реагировала бурным потоком фраз типа "как страшно-то". Когда я вкратце пересказал ей историю самоубийства Кубодеры-сэнсэя, она сменила пластинку на "как жалко-то". Я, как всегда, понятия не имел, многое ли из этих разговоров понимал дедушка. Более-менее остро он реагировал, только когда слышал слова "смерть", "умер". Тогда он говорил свое обычное "не хочу больше ходить на похороны". Или вдруг у него на глазах выступали слезы, и он начинал тихо хныкать... Так все и шло.
Что до Рейко-сан, то она проявила достаточную тактичность, чтобы ограничиться фразой: "Для вас всех это было такое ужасное потрясение". В остальном она на этот счет не произнесла ни слова. Думаю, этого следовало ожидать. Это я понимал, но все же...
— Ты так и не вспомнила ничего про пятнадцать лет назад? — не удержался я от того, чтобы в очередной раз задать этот вопрос. — Ты тогда была в третьем классе средней школы; ты сказала, что "катастрофы" начались, а потом на полпути прекратились. Почему? Что их остановило? Неужели не помнишь?
